rencontre a Seoul

Шел дождь. Вернее, это был ливень – упрямый, сильный, угрюмо хлеставший в темноте. Юнги едва поспевал за Чимином, который чрезвычайно взбодрился: у него было чувство, что цель близка. До школы и впрямь оказалось два шага. Они пробежали по улице Мендон и оказались на бульваре напротив кладбища Соволь-ро. Вокруг было безлюдно, если не считать горстки бездомных в палатках из подручных материалов. Перед школой были выставлены заграждения, не позволявшие парковаться, но других преград не было. Вход в школу представлял собой ворота в бетонной стене высотой метра в три. – Подсадите меня, Мин. – Каким образом? Вы забыли о моих ранах? – Он показал ему свои забинтованные руки. – Тогда подставляйте спину! Юнги неуклюже опустился на корточки. Первой ступенькой омеге послужило колено альфы, второй – плечо. Движения Чимина были быстрыми и хорошо рассчитанными: он нашел опору для рук, подтянулся, оказался наверху и спрыгнул с другой стороны – Все в порядке? Вы целы? Ответа не последовало. Юнги провел в волнении и неизвестности целых пять минут, после чего створка ворот с лязгом приоткрылась. – Скорее! – позвал омега. – Где вы пропадали? – Хватит ворчать! Чтобы отпереть замок даже изнутри, нужен ключ. Радуйтесь, что я его так быстро нашел. – Где, хотелось бы знать? – В чулане с мусорными баками, в силовом шкафу. Он попытался закрыть за собой створку ворот с минимумом шума, но скрежет все равно разодрал ночную тишину. Учебный городок тонул в темноте. Мощеный дворик был окружен постройками разной высоты. Чимин включил в смартфоне фонарик. Нужно было все здесь осмотреть. К историческому павильону – теперь в нем, судя по табличкам, располагались дирекция и компьютерный класс – были пристроены сборные модули классов, удерживаемые разноцветной металлической арматурой. Они миновали внутренний двор и столовую и поднялись по наружной лестнице на второй этаж, где тоже находились классные комнаты.

***

Когда Чимин брался за дело, трудно было им не любоваться. Четкий, стремительны, он умел инстинктивно принимать верные решения. Десять лет в полиции, на передней линии огня, не прошли даром: рефлексы сразу возвращались, когда оказывались нужны. Открытый коридор утыкался в тонкую дверь, за которой находились классные комнаты. Чимин без малейшего колебания закатал рукав джинсовой куртки и коротким резким ударом локтя высадил ближайшее к дверной ручке стекло. Сигнализация в школе, вероятно, имелась, но дешевая и защищавшая только нижний этаж, где находились компьютеры – интерес для грабителей могли представлять лишь они. Юнги не просто удивился – он был близок к панике. Отшатнувшись, он пролепетал: – Вы считаете, что без этого никак?.. – Лучше помалкивайте, Мин Юнги, – порекомендовал омега ему интимным шепотом и запустил руку в оскалившееся острыми кусками стекла окно, чтобы открыть дверь. Сориентироваться в первом по счету классе им помог его импровизированный фонарик. Вопреки прогрессивной репутации этой школы класс 4-5 в стиле «черных гусар» оказался вполне традиционным: грубые деревянные парты, рельефная карта Кореи, оформление на тему «наши предки хунну». Дверь в глубине класса вела в коридор, откуда можно было попасть в классы других секций: 2-3, 1. Дальний класс, самый просторный, был отведен под детский сад. Это сюда, по всей вероятности, водили малыша Джулиана. Лучик света, пронзив темноту, упал на выключатель. Чимин решительно щелкнул им, пренебрегая осторожностью. – Непростительная опрометчивость! – пробубнил Юнги с порога. Чимин указал пальцем на три картины на стене. На первый взгляд это были стандартные детские художества: человечки в стиле «палка-палка-огуречик», плоские за?мки, непропорциональные принцы с принцессами в кричащих интерьерах – казалось, все это намалевано так густо, что никогда не высохнет. Зато Чимин сразу узнал японские рамки из древесины ореха, о которых слышал от Минсо. Они с Юнги переглянулись, поняв, что нашли то, за чем сюда проникли. Чимин сразу подумал о приеме «пентименто» – закрашивании фрагментов, увидеть которые можно было бы только в инфракрасном свете. Где-то он читал, что многие картины Ван Гога скрывают под слоем пигмента другие произведения, написанные им раньше. Юнги пришло в голову «Сотворение мира» – знаменитое полотно Курбе, которое художник, не желавший шокировать обывателей, на многие десятилетия спрятал под деревянную панель с банальным зимним пейзажем. В железном ящике под столом воспитательницы нашелся нож. Юнги с замиранием сердца подцепил им край одной из картин и увидел под ней толстый слой целлофана – чехол, защищавший другое, настоящее полотно. Чимин добился того же, осторожно орудуя ножницами. Минут за десять они «расчехлили» спрятанные картины, потом отошли на несколько шагов, присели на скошенную крышку парты и восторженно уставились на открывшееся их взору чудо.

***

Три последние картины Ким Сокджина были еще прекраснее, еще удивительнее, еще сильнее сбивали с толку, чем все, что Чимин и Юнги могли вообразить. И не беда, что класс освещала единственная желтая лампочка: казалось, картины сами источают свет. На первой вился на антрацитовом фоне черный лабиринт. Это напоминало некоторые работы Сулажа. Мрачность цветового решения не мешала картине сочиться светом. Тут не обошлось без загадочной алхимии: черная поверхность отражала бледный свет помещения и превращала его в серебряные отсветы, завораживающие вспышки. На второй картине чернота уступала место более отрадным оттенкам: свинцовой белизне с серо-розовыми отблесками, по мере приближения к центру приобретавшими насыщенность и яркость. Игра света рождала не то проход, не то туннель, не то сияющий поток, пронизывавший лес белых теней. Третья картина была самой красивой, самой необычной, самой неожиданной. Это был совершенно голый холст, казавшийся то ли жидким, то ли опущенным в ртуть. Он ставил в тупик своей почти однородной белизной и подталкивал к бесконечным вариантам интерпретации. Юнги увидел на нем лучи большого зимнего солнца, отражающиеся от уходящих за горизонт снегов. То был само беспримесное, вечное, не загрязненное человеком естество, где небо и земля избавились от границ. Для Чимина это была могучая белая спираль, головокружительное поле света, оно захватывало, впитывало в себя, проникало в потаенные уголки твоего существа. Оба несколько минут не могли шелохнуться, как два кролика в свете фар, – столь велико было потрясение. Волнующий свет действовал как гипноз; казалось, сейчас он все вокруг проглотит. Вопль полицейской сирены на улице вывел их из транса. Испуганный, Юнги первым делом выключил электричество, потом опасливо выглянул в окно. Мимо пронесся полицейский автомобиль. Свернув на павильон Кенхверу, он скрылся из виду. – Ложная тревога, – с облегчением сообщил он Чимину. Омега не шевелился, не сводя глаз с третьей картины, мерцавшей в темноте. Им обоим теперь открылось, зачем Джину понадобились фосфоресцирующие пигменты, о которых так увлеченно рассказывал Минсо. В темноте картина обретала совершенно иной масштаб и исполнялась смысла. То, что раньше казалось однородной белизной, оказывалось тщательнейшей каллиграфией, оборачивалось сотнями светящихся букв. Чимин шагнул к картине. Юнги сделал то же самое и понял, что буквы образуют бесконечно повторяющееся послание. ДЖУЛИАН ЖИВ ДЖУЛИАН ЖИВ ДЖУЛИАН ЖИВ ДЖУЛИАН ЖИВ ДЖУЛИАН ЖИВ ДЖУЛИАН ЖИВ ДЖУЛИАН ЖИВ…