***
В этот раз Кима не пришлось уламывать Тэмина, добиваясь приема. Он явился в дом на улице Канжанхен чуть свет, с тяжелой картиной под мышкой. Стоило ему назвать себя в домофон, как бывшая жена Джина впустил его, даже не спросив о цели визита. Юнги, пыхтя, вышел из лифта. Джонин на сей раз его не встретил – как видно, еще не удосужился встать. Дверь была отперта. Юнги вошел, двигая по паркету ореховую раму, завернутую в одеяло. Тэмин ждал его, сидя на диване в гостиной, в холодном свете утра. Синюшное естественное освещение было кстати: оно не позволяло рассмотреть безвкусный интерьер, а от вдовы Кима оставлял только силуэт, и то неяркий, что шло ему гораздо больше. – Сказано – сделано! – провозгласил Юнги, водружая на диван из ребристой кожи картину, все еще спрятанную под грубым шерстяным одеялом. – Кофе? – предложил омега, указывая ему на оттоманку. В своих серых вареных джинсах и в старой футболке Тэмин выглядел застрявшей в 1990-х годах. Теперь, в их вторую встречу, Юнги не назвал бы его облик чудовищным. Лицо – изделие пластического хирурга – было в этот раз не таким застывшим, распаханный рот уже не пугал тем, что при следующем же слове порвется. «Человек ко всему привыкает», – подумал он, потянувшись к чашечке с кофе на столике. – Итак, вы нашли то, что искали, – молвил он, указывая на картину в одеяле. Его голос остался прежним: глухим, погасшим, скрипучим, как урчание целой стаи кошек. – Мы обнаружили картины, и на одну из них вы просто обязаны взглянуть. Он вздохнул: – Надеюсь, это не портрет Джулина? – Не совсем. – Этого я бы не вынесла. Юнги встал и, не соблазнившись шансом прикинуться фокусником, попросту стянул с рамы одеяло, предъявив Тэмину последнюю картину ее бывшего мужа. Здесь, между двумя высокими окнами, картина обрела все задуманное ее творцом великолепие. Юнги даже показалось, что он видит ее впервые. Перед полотном затанцевал исторгнутый им колдовской свет. – Бывает, что художники продолжают жить в своих картинах, – проговорил Тэмин. Юнги медленно задернул все шторы, погрузив комнату в темноту. – Что вы делаете? – испугался он. В следующее мгновение он увидел светящиеся буквы, складывавшиеся в загадочное утверждение: ДЖУЛИАН ЖИВ. – Довольно! Раздвиньте шторы! – приказал он. Он рассвирепел, его лицо побагровело и исказилось злобой, брови взлетели слишком высоко, нос стал еще тоньше, щеки по-хомячьи надулись. – Почему Джин был убежден, что ваш сын выжил? – безжалостно спросил Юнги. – Вот уж не знаю! – крикнул Тэминн, спрыгнув с дивана и отвернувшись от картины. Прошла минута, прежде чем он немного успокоился и опять взглянул на гостя. – Когда вы расспрашивали меня вчера, я притворился, что не помню, что сказал мне Джин, когда позвонил из Нью-Йорка за несколько минут до смерти. – Почему? – Не хоте произносить этих слов, но… – Я вас слушаю. – Именно это он тогда и сказал: «Наш сын жив, Тэмин!» – Как вы на это отреагировали? – Обругал его и бросил трубку. Смерть ребенка – не игрушка! – Вы не пытались узнать, что он имел в… – Что тут узнавать? Я видел, как моему сыну наносили удары ножом. Видел, как его убивал сам дьявол во плоти, понимаете? Видел, видел, ВИДЕЛ! Юнги понял по его взгляду, что он говорит правду. Тэмин всхлипнул, но рыдать у него на глазах не стал. Смахнув слезы, он проговорил: – Мои отношения с Джином были непрекращающимся кошмаром. Он не переставал винить меня в гибели Джулиана. – Это из-за того, наверное, что вы солгали ему о том, где были в день похищения сына? Он утвердительно кивнул. – Если бы копы начали поиск с того сектора, то, возможно, успели бы его спасти. Джин, по крайней мере, считал именно так, и я долго жил под грузом этого обвинения. Но если рассуждать логически, то первый виновный – сам Джин. Юнги смекнул, что Тэмин снова играет роль, которую в эти два года мысленно репетировал тысячи раз. – Если бы он не подбил Кан участвовать в грабежах, омегу не охватило бы это преступное озлобление. – Он с этим не соглашался? – Нет! Он утверждал, что делал это РАДИ МЕНЯ. Чтобы набрать денег для перелета в Сеул, ко мне. Говорю вам, этому кошмару не было конца. Он во всем винил меня. Юнги почувствовал странную грусть. Он встал, готовый попрощаться с Тэмином. – Я сразу угадала в вас честного человека, Мин. – Каким образом? – Вы не носите маску. – И он продолжил без видимой логики: – Люди делятся на хороших и на всех остальных. Разделительная линия хорошо видна. Вы – хороший человек. Как Джин. Воспользовавшись тем, что он умолк, Юнги шарахнулся к двери. Он уже взялся за дверную ручку, но вдруг передумал и снова шагнул к Тэмину. – Знаю, как больно вам об этом говорить, но мне надо знать, что на самом деле произошло в день похищения Джулиана. Он устало вздохнул. – Об этом наперебой кричали все газеты. – Знаю, но хотелось бы услышать об этом от вас.***
Кабинет Диана Рафаэль представлял собой длинную комнату, из окон которой открывались редкой красоты виды: с одной стороны Босингак, с другой храм Чонме, купол Пантеона и Пукхансанский горный хребет. – Здесь я как в «вороньем гнезде» на мачте пиратского судна: такой вид, что заранее замечаешь приближение бурь, ливней и атмосферных депрессий. Для психиатра это чрезвычайно практично. – Диан улыбнулся собственной шутке, как будто только сейчас ее придумал. Как раньше у Минсо, Чимин убедился, что ошибься в своих ожиданиях. Он представлял себе старушку в очках и с седым узлом на затылке, Диан же Рафаэль оказался маленьким омегой с живым взглядом и короткой стрижкой, с манерой встряхивать прядями. Судя по кожаному полупальто Perfecto, джинсам в обтяжку и изящным туфелькам Gazelle, он по-прежнему воображал себя богемным студентом. Около двери он оставил чемоданчик на колесиках в чехле ртутного оттенка. – Уезжаете в отпуск? – предположил Чимин. – В Нью-Йорк, – услышал он в ответ. – Я провожу там половину жизни. Диан указал на увешанную фотографиями стену. Большинство были сняты с воздуха, на них красовалось здание из стекла между лесом и океаном. – Детский центр Сокджина, клиника для детей, которую я основал благодаря Джину. Это в Ларчмонте, на севере штата Нью-Йорк, в графстве Уэстчестер. – Ким напрямую финансировал клинику? – И напрямую, и косвенно, – уточнил Диан. – Средства отчасти появились благодаря продаже двух больших полотен, которые я приобрел за бесценок в тысяча девятьсот девяносто третьем году, а потом, когда он вошел в моду, сбыл. Потом, прослышав о моем проекте, Джин отдал мне еще три картины, позволив выставить их на аукционе. Он очень гордился, что его живопись приносит осязаемую пользу: лечит детей из неимущих семей. Психиатр уселся за свой рабочий стол, а Чимин дал себе слово не забыть то, что сейчас услышал. Диан сменил тему: – Значит, вы нашли три последние картины Джина? Поздравляю! И благодарю за фотографии. Великолепные картины! Сокджин во всей красе! – С этими словами омега усадил Чимина перед собой в кресло Wassily. Кабинет был обставлен в стиле «Баухаус»: стулья из гнутых железных трубок, кресло Cube, низкое сиденье у камина, обитая кушетка, хромированный столик из слоистой древесины. – Вы знаете, что изображено на этих картинах? – спросил Чимин, опускаясь в кресло. – Живопись Джина требует особой терминологии, она не… – Знаю, он не изображает, а предъявляет, меня уже научили этой формулировке. Какие еще особенные слова к ней применимы? Диан услышал в этом вопросе насмешку. Сначала ему стало обидно, потом весело, и он сдался: – Своими картинами Джин отчитывался о своих двух случаях опыта неминуемой смерти. – Выходит, вы были в курсе? – Об этих картинах я не знал, но все равно не удивлен. Джин был моим пациентом на протяжении двадцати лет! Я уже говорил месье Мину, что в две тысячи пятнадцатом году Джин пережил с интервалом в несколько месяцев два очень серьезных инфаркта. После обоих он лежал в коме, и оба раза его возвращали к жизни. Вторая остановка сердца сопровождалась септическим шоком… – Сепсис? – Да, острая бактериальная инфекция, чуть не отправившая его на тот свет. Его даже признали клинически мертвым, но потом он чудесным образом ожил. – И после этих двух случаев он стал писать то, что пережил? – Думаю, да. Этот опыт чрезвычайно его воодушевил. Переход из темного небытия назад, в свет, оставил на нем неизгладимый отпечаток. Он интерпретировал случившееся как цикл «обморок – возрождение». Отсюда его потребность вернуть то ощущение посредством живописи. – Вас это удивило? Диан пожала плечами: – Я проработа в лечебнице пятнадцать лет. Пациенты, возвращенные к жизни, дружно утверждают, что после комы двигались по световому туннелю, это уже банальность. Явление «Опыта неминуемой смерти» известно с древних времен. – Эти операции подействовали на состояние здоровья Джина? – Безусловно: возникли проблемы с памятью, сильная утомляемость, нарушение координации движений и… Диан запнулся, не договорив. В его глазах искрились хитрость и ум. - Вы не все мне сказали, верно? Чимин глазом не повел – ждал продолжения. - Раз вы так настаивали на встрече со мной, то, наверное, нашли что-то еще… Другую картину? Чимин достал телефон и показал Диану фотографию последней картины, сделанную в темноте, с горящими буквами, настойчивым повтором: ДЖУЛИАН ЖИВ. – Вот оно что… – Как я погляжу, вас и это не удивляет. Диан уперся в стол локтями и сцепил пальцы, как будто собрался помолиться. – Знаете, почему Джина так потрясли эти два путешествия к рубежу небытия? Во-первых, потому, что в пресловутом туннеле света он увидел всех важных в его жизни людей, которые уже умерли: отцов, гарлемских дружков, убивших себя в девяностые передозировкой или погибших в бандитских войнах. Он даже увидел там Кан Дани. – Опять классика «Опыта неминуемой смерти», – бросил Чимин. – Вы видите свою жизнь и всех умерших, сыгравших в ней важную роль. – Глядите-ка, вы рассуждаете со знанием дела! – Вернемся к Джину, если не возражаете. Я не ваш пациент. Диан не стал настаивать. – Но кое-кого Джин в туннеле не увидел… – тихо проговорил он. Теперь Чимин все понял, и у него кровь застыла в жилах. – Своего сына! Диан кивнул. – Дальнейшее понятно. Джин стал развивать бредовую теорию: дескать, раз он не встретил Джулиана там, значит, тот остался в живых. – Вы в это не верите? – Я верю в рациональные объяснения явления. Кислородное голодание мозга, приводящее к нарушениям в участках коры, ответственных за зрение, действие медикаментов, изменяющее сознание. В случае Джина последнее было налицо: борясь с сепсисом, ему ввели большие дозы допамина, вещества, вызывающего галлюцинации. – Вы не пытались его вразумить? Диан обреченно махнул рукой: – Самый безнадежный глухой – тот, кто не желает слышать. У Джина была потребность верить, что его сын жив. Вы бессильны против того, кто не расположен вас слушать. – К каким же последствиям это привело? – По-моему, он собирался возобновить расследование похищения Джулиана, но помешала смерть. – Вы категорически исключаете, что мальчик мог выжить? – Увы, Джулиана нет в живых. Я не испытываю никакой симпатии к Тэмину, но у него нет причин говорить неправду. Все остальное – бредни моего друга, сломленного горем и отупевшего от медикаментов.***
Объявляется посадка на рейс «Кореян эр» 118, вылетающий в Мадрид, выход 14. Первыми проходят семьи с малолетними детьми и пассажиры с билетами в ряды с 20-го по 34-й. Чимин проверил номер своего места на только что напечатанном билете. До Рождества оставалось два дня, было не меньше десятка задержанных рейсов, терминал Е аэропорта Инчхон кишел людьми. – Спасибо, что проводили, Юнги. Знаю, вы не выносите аэропорты… Он пропустил издевку мимо ушей. – Прямо так и улетите? Чимин уставился на него в недоумении: куда он клонит? – А как еще мне поступить? – Решили, что дело сделано, раз картины найдены? – Совершенно верно. – Как же продолжение расследования? – Какого расследования? – Гибели Джулиана. Омега покачал головой: – Мы с вами не полицейские, Мин Юнги. Дело давно закрыто. Он направился было в сектор посадки, но альфа преградил ему путь. – Не говорите со мной как с умственно отсталым. – Да бросьте вы! – Сколько еще всего непознанного! – Вы это о чем? – Есть одна мелкая подробность, – сказал Юнги насмешливо. – Тело ребенка так и не нашли. – Ясное дело, его унесло в Сангарский пролив. Скажите честно, у вас есть малейшие сомнения, что он мертв? Он не отвечал, и Чимин поднажал: – Думаете, Ким Тэмин вам соврал? – Не думаю, – отозвался он. – Ну и хватит в этом ковыряться, пожалейте свою голову. Мальчика уже два года нет в живых. Страшная драма, но нас она не касается. Возвращайтесь к вашим пьесам, это будет лучше всего. Юнги молча довел его до зоны досмотра. Чимин снял и положил на поддон ремень, куртку, опустила туда телефон. – Всего хорошего, Юнги. В вашем распоряжении весь дом. Больше никто не будет вас отвлекать, можете спокойно творить! В голову альфы пришло греческое слово «кайрос», означающее «счастливый момент». Уметь ловить этот момент – великое искусство. Мало кто умеет не упускать удачу, шанс кардинально развернуть жизнь в ту или иную сторону. Ему эти жизненные виражи никогда не давались. Сейчас он попросту искал слова, способные убедить Чимина не улетать. Не найдя правильных слов, он опустил руки. По какому, собственно, праву? Да и зачем? У него своя жизнь, своя заветная цель, к которой он долго шел. Альфа устыдился, что хотел его удержать, и пожелал ему удачи. – Выше голову, Чимин. Будете держать меня в курсе событий? – Каким образом, Юнги? У вас же нет телефона. Он хотел ответить, что люди веками поддерживали связь без всяких телефонов, но сдержался. – Оставьте мне ваш номер, я сам вам позвоню. Он понимал, что омеге это не очень важно, но он не возразил, и он, как мальчишка, подставил омеге свое забинтованное запястье, чтобы он написал на бинте номер телефона. После проверки омега прощально помахала альфе рукой и ушел, не обернувшись. Он долго провожал Чимина взглядом. Странно было вот так с ним расставаться. Странно признавать, что все кончено, что больше альфа его не увидит. Они провели вместе всего два дня, но у него было ощущение, что они знакомы гораздо дольше. Он исчез из виду, а альфа еще долго стоял неподвижно, как оглушенный. Как теперь поступить? Воспользоваться удобным случаем и купить билет до Афин? Несколько секунд он забавлялся с идеей удрать из сеульского ада, от этой ненавистной, вызывавшей у него омерзение цивилизации, не обращавшей на него никакого внимания. Если вылететь сегодня, то уже вечером он окажется на своем греческом острове и проведет одинокую жизнь вдали от всего, что его ранит: от омег, альф, технологий, загрязнения всего и вся, чувств и надежд. Но после долгих колебаний он отверг этот вариант. Что-то – он не знал, что именно, – удерживало его в Сеуле. Он покинул терминал и встал в очередь на такси. Ждать пришлось меньше, чем он думал. Он попросил отвезти его в 6-й округ и вдруг произнес неожиданную для самого себя фразу: – Можете высадить меня перед отделением «Чан»? Мне надо купить мобильный телефон. Всю дорогу он провел в противоречивых раздумьях и с тяжелым сердцем восстанавливал в памяти страшную историю, услышанную от Ким Тэмина. Эта история была усеяна трупами, пропитана слезами и кровью.