rencontre a Seoul

24 декабря, суббота В четыре часа утра Чимин был полен сил. Он проспал целых десять часов целительным сном: беспросыпным, глубоким, избавленным от всех кошмаров и всех призраков. Боль в животе не прошла, но стала немного слабее, ее почти можно было терпеть. Чимин встал, раздвинул шторы и выглянул на Гринвич-стрит, уже оживленную. Дальше, между двумя зданиями, грозно поблескивал Гудзон. На экране его мобильного высветились пропущенные вызовы – ей трижды звонил Джексон Ван. Что он хочет от омеги? В любом случае ему придется подождать, пока что омега хочет есть. Джинсы, футболка, свитер с капюшоном, куртка. Выйдя из номера и увидев на пороге заклеенный конверт, он вскрыл его в лифте: целых три страницы! Юнги не поленился и подробно отчитался о посещении Иза-беллы, кузины Адриано Сотомайора. Кроме того, он просил при первой же возможности ему позвонить и договориться о месте встречи. Полная решимости ничего не предпринимать до завтрака, Чимин решил прочитать письмо позже, сложил его и засунул в карман. Отель если и спал, то только вполглаза. Утро 24 декабря – время, когда разъезжаются транзитные постояльцы. Двое молодых носильщиков складывали в багажники чемоданы. У кого-то стоял под парами самолет, кого-то ждали лыжные подъемники в Аппалачах. Чимин ждал всего-навсего уютный камин в нижнем салоне «Бридж Клаб». Здесь, при рассеянном свете, легко можно было представить, что ты находишься в старом английском клубе: диваны «Честерфилд» и обитые кресла, книжные шкафы из красного дерева, африканские маски, головы диких животных – того и гляди завращают глазами. Чимин выбрал кресло-шар, перенесшееся сюда из 1960-х годов и диссонировавшее с остальной обстановкой. Из-за грандиозной рождественской ели, тянувшейся к потолку в центре зала, вышел лакей в белой ливрее. Заглянув в меню, Чимин заказал черный чай, рикотту с козьим молоком и кростини. В Сеуле и в Мадриде было уже как-никак десять утра. Несмотря на бойкий огонь в камине на расстоянии не более метра, его знобило. Кое-как помог согреться плед из грубой шерсти с соседнего кресла. «Дедуся, греющийся у печки, – вот в кого я превратился!» – подумал омега и горестно вздохнул. В нем не осталось ни искорки grinta, как называют итальянцы «священный огонь» в душе. Он вспомнил статью в «Нью-Йорк Таймс Магазин», которую ему показывал в Мадриде Юнги. Куда подевался тот волевой, боевитый омега, не жалевший себя и не разжимавший хватку до победного конца? На фотографии в журнале у него было заостренное лицо с решительными чертами, настороженный взгляд. Где он, тот Чимин? В голову полезли ключевые эпизоды самых памятных уголовных дел, и он с радостью поймал себя на прежнем безумном, пьянящем чувстве, которое охватывало его всякий раз, когда он спасал кому-то жизнь. Это всегда была недолгая, но восхитительная эйфория, как если бы она взваливал на себя все невзгоды рода людского и одерживал победу. Чувства сильнее этого он не знал. Вспомнилась маленькая Элис Диксон, которую она нашла живой после многолетних поисков, но потом, увы, потеряла из виду. До Элис был другой ребенок, Мэттью Пирс, которого он вырвал из когтей двуногого хищника. Где он теперь? Даже когда расследования завершались успехом, эйфория быстро сменялась разочарованием. Всякий раз до него доходила безжалостная истина: эти дети, обязанные ему жизнью, все равно были ему чужими. Он больно ударялся о реальность, и для поправки ему срочно требовалось новое дело. Новая инъекция адреналина, обязательный антидепрессант. Змея раз за разом кусала себя за хвост. Официант принес на подносе завтрак и расставил его перед Чимином на столике. Он проглотил тартинки и выпил чай перед равнодушной доколумбовой статуэткой, несшей стражу на полке по соседству, – повторением рисунка из «Сломанного уха». Чимин никак не мог поверить в бредни Мина. Вернее, не хотел принимать вытекающих из этих бредней последствий. Тем не менее факты говорили сами за себя: пребывая в уверенности, что его сын выжил, Сокджин наткнулся на статьи о некоторых его прошлых расследованиях и решил, что он сможет ему помочь. После безуспешных звонков в отдел нераследованных дел нью-йоркской полиции он воспользовался своей последней поездкой в Нью-Йорк, чтобы его найти. Сердечный приступ свалил его посреди 103-й стрит, когда до места его прежней службы было рукой подать. Беда в том, что Чимин обо всем этом понятия не имел. Год назад, как раз в эти дни, он уже не работал в полиции Нью-Йорка и вообще покинул город. Симптомы депрессии появились в середине осени, и в ноябре он подал в отставку и вернулся в Англию. Чего ради прокручивать назад пленку? Даже если бы он тогда повстречался с Джином, от этого не было бы проку. Омега бы ему не поверил, как сейчас не верил Юнги. И помочь не смог бы. Омеге не поручали этого дела, и расследовать его у него не было бы никакой возможности. После рикотты он схватился за живот. Опять! Боль вернулась, живот раздуло, словно она за пару минут прибавил пять кило. Он незаметно расстегнула ремешок и достал из кармашка блузки таблетку парацетамола. Его мысли вернулись к Юнги. В разговоре с ним он бы ни за что в этом не признался, но он его ошеломил. Даже отвергая его выводы, он не мог не оценить его упорство и острый ум. Ничего не имея под рукой, альфа сумел задать уместные вопросы и нащупать ниточки, ускользнувшие от внимания бывалых сыщиков. Омега достал из кармана его подробный, местами даже слишком, отчет. Три листа с обеих сторон аккуратным ученическим, даже скорее женским, почерком – округлым, с завитушками – плохо совмещался, с точки зрения Чимина, с характером Юнги, как омега его понимал. У омеги вызвало сомнение утверждение Изабеллы, что Джин ушел от него с документами Сотомайора. Если так, почему их не нашли на теле Сокджина или в его гостиничном номере? Немного подумав, он набрал номер Джексона Вана. Галерист ответил сразу. Он был вне себя. – Господин Пак! Вы не держите слова! – Это вы о чем? – Вы отлично знаете: о третьей картине! О той, которую вы оставили себе! Вы заморочили мне голову вашими… – Ничего не понимаю из того, что вы мне говорите, – перебил омега его. – Я просил господина Мина отдать вам все три картины. – А он отдал только две! Он вздохнул. Об этом Юнги его не предупредил. – Я узнаю у него, что произошло, – пообещал он. – А пока удовлетворите мое любопытство. По вашим словам, после смерти Сокджина вы забрали из отеля его вещи. – Да, одежду и еженедельник. – Из «Бридж Клаб», что в ТрайБеКе? – Да. Я попросил, чтобы мне позволили самому порыться в его комнате. – Вы не помните номер комнаты? – Шутите? Целый год прошел! Омегу посетила еще одна мысль. – Когда санитары пытались реанимировать Джина на 103-й стрит, при нем были личные вещи? – Бумажник, больше ничего. – А картонная папка? Кожаная сумка? На том конце долго молчали. – Верно, у джина была кожаная дорожная сумка, он с ней никогда не расставался. Старая Berluti, подарок мужа. Я не знаю, куда она делась. Почему вы спрашиваете? Продолжаете расследование? Из-за статьи в «Паризьен»? – Какая статья? – Сами увидите. А пока я требую возвращения третьей части триптиха! – По-моему, вы ничего не можете требовать! – отрезал Чимин и нажала «отбой». Массируя себе веки, он старался восстановить логику событий. Если Изабелла сказал Юнги правду, то прошло меньше суток между уходом от омеги Джина на с документами Сотомайора и его кончиной. Этого времени было достаточно, чтобы художник смог их кому-то передать. Или где-то спрятать свою сумку. Такой поступок соответствовал представлению Чимина о состоянии Сокджина перед смертью: фантазии, волнение, почти паранойя. Если спрятал, то где? Джин давно был в Нью-Йорке чужим: ни родни, ни друзей, ни дома. Проще всего было бы спрятать сумку в гостиничном номере. Что-то предпринять. Немедленно! Чимин встал и побрел в вестибюль. За величественной деревянной стойкой возвышалась Лорен Эшфорд – так значилось на его бейдже: очень крупный и до невозможности красивый молодой омега, воплощавший собой, казалось, великолепие и роскошь самого «Бридж Клаб». – Здравствуйте, мадам. – Здравствуйте. Я мистер Пак из комнаты тридцать первой, – представился Чимин. – Чем я могу быть вам полезна? Лорен говорила вежливым, но не сердечным тоном. Ее потрясающему темно-синему платью следовало бы красоваться на подиуме в разгар «Недели моды», а не в гостиничном вестибюле. Чимину вспомнился наряд Королевы Ночи в «Волшебной флейте», которую омега смотрел в Ковент-Гарден. – Год назад, девятнадцатого декабря, у вас в отеле поселился художник Сокджин. – Весьма вероятно, – ответила дежурная, не поднимая голову от монитора. – Мне надо знать, в каком номере он останавливался. – Я не имею права сообщать эти сведения, мистер. Лорен произнесла это почти по слогам. Продуманным был не только ее наряд, но и прическа – сложная конструкция из жгутов и прядей, удерживаемая заколками с драгоценными камнями. – Понимаю, – сказал Чимин со вздохом. На самом деле он не понимал ровным счетом ничего. Более того, она еле сдерживался, чтобы не схватить Королеву Ночи за волосы и не разбить о ее голову монитор компьютера – или голову о монитор, тут не угадаешь… Омега ретировался на тротуар перед отелем, чтобы выкурить сигарету. Стоило носильщику распахнуть для него обе створки двери, как его охватил колючий холод. «За все надо платить», – подумал он, ища в карманах зажигалку. Тьму полярной ночи осветило мигание вибрирующего телефона: два звонка, сразу два эсэмэс. Первое – длинное послание от Луизы, медсестры-испанки из мадридской клиники репродукции, о том, что 16 взятых у омеги овоцитов оказались пригодными. Биолог клиники предлагал половину из них оплодотворить спермой донора-анонима, а другую половину заморозить. Чимин ответил согласием и заодно пожаловался на боли. Ответ медсестры не заставил себя ждать: «Это инфекция или гиперстимуляция. Приходите в клинику». «Не могу, – написал Чимин. – Я не в Мадриде». «Где вы?» – спросила Луиза. На это Чимин не стал отвечать. Второе эсэмэс, от Доминика Ву из ФБР, содержало приятную неожиданность. «Привет, Чимин. Если ты в наших краях, загляни к 8 часам в Хобокен-Парк». Омега не стал медлить: «Привет, Доминик. Ты уже на ногах?» «Еду в спортзал», – ответил тот. Чимин закатил глаза. Он прочел где-то, что в пять утра в Нью-Йорке резко возрастает потребление электричества, отчасти из-за работы фитнес-центров, клиенты которых приступают к занятиям все раньше. «У тебя что-то есть для меня?» «Не по телефону, Чимин~ще». Понимая, что больше ничего не добьется, омега свернул разговор: «Хорошо, до встречи». Зажав в зубах сигарету, он обнаружил, что потерял зажигалку, и уже хотел вернуться в вестибюль, как вдруг перед его лицом взметнулось высокое пламя, на секунду пробив теплую дыру в ледяном холоде раннего утра. – Я подобрал это на кресле, вы ее выронили, – сказал молодой портье. Чимин закурил и поблагодарил его кивком. Парню не было и двадцати лет. Омега обратил на него внимание несколько минут назад: ясный взгляд, непослушный чуб, обольстительная шаловливая улыбка, наверняка сводившая с ума девушек. – Ким Сокджин снимал комнату сорок первую, – сказал он, отдавая омеге зажигалку. Чимин решил, что ослышался, и попросил его повторить. – Художник проживал в комнате сорок первой, – произнес портье. – Угловая комната, как ваша, но выше этажом. – Откуда ты знаешь? – У меня хороший слух. Вчера вечером тот же вопрос задал мистер Мин, и Лорен ответила. Чимин не поверил своим ушам: Юнги сумел разговорить ломаку с ресепшн! Омега представил себе эту сцену: в пиджаке Smalto, со взглядом кокер-спаниеля и запахом лаванды, Мин исполнил фокус соблазнения и добился своего. Старый шалун, фигляр, но свое дело знает! – Он просил еще о чем-нибудь? – Просил пустить его в номер, но Лорен отказала. Эта неудача Мина доставила Чимину предосудительное удовольствие: все же обаяние Юнги имело пределы. – Как тебя зовут? – Сехун, – сказал портье. – Давно здесь работаешь? – Полтора года, но только по выходным и в каникулы. – В остальное время учишься? – Да, в университете. Его зеленые глаза пронзали насквозь, сверкающий взгляд был скорее люциферовским, чем благожелательным. – В прошлом году здесь залило часть четвертого этажа, – поведал он, хотя Чимин ни о чем таком не спрашивал. – Был настоящий потоп! Несмотря на свою молодость, Сухен его смущал. В его изумрудных глазах был виден ум, но взгляд таил угрозу. – Оказалось, все дело в системе кондиционирования, – продолжил он. – Забилась отводящая трубка. Пришлось ремонтировать потолки во многих номерах, в том числе в сорок первом. – Почему ты мне это рассказываешь? – Ремонт продолжался три недели. Я оказался рядом, когда каменщики нашли кое-что между подвесным и главным потолком. Кожаную дорожную сумку. Я вызвался отнести ее на ресепшн. – Но не донес, а оставил себе, – догадался Чимин. – Ага. Омега понял, что альфа играл глазами не с целью вульгарного флирта: он угадал холодный расчет и порочность. Ему стало еще холоднее. – Сумка была хороша, хотя кое-где краска совсем стерлась. Но это то самое, чего теперь все хотят, вы заметили? Новое никому не нужно. Можно подумать, что будущее лежит в прошлом. – Он дождался, пока до омеги дойдет его намек. – Я получил за нее на eBay девятьсот долларов, она ушла мигом. Я знал, кому она принадлежала, имя было вышито внутри, как будто сумка была подарком. – Ты ее открывал? – Я и раньше слышал про Ким Сокджин, но его картин, честно говоря, не видел. Посмотрел на них в музее Уитни и сильно удивился. Они оказывают дестабилизирующее действие, потому что… – Не обязательно пересказывать прочитанное в Википедии, – перебил омега его. – Просто скажи, что было в сумке. Может, Сехун и обиделся, но виду не подал. – Странные штуки, – ответил он с притворной искренностью. – Так и знал, что к ним рано или поздно проявят интерес. Вчера, услышав вопросы мистера Мина, я понял, что время пришло. Я принес из дому вот это. Жестом затеявшего пакость эксгибициониста или торговца ворованными часами он распахнул форменную куртку и продемонстрировал папку из ламинированного картона. – Дай это мне, Сехун. Я веду дело вместе с Мином. Мы с ним заодно. – Тем лучше. Тысяча долларов. Столько я собирался стребовать с него. – Я из полиции, – соврал омега. Но Сехуна голыми руками было не взять. – Мой отец тоже из полиции. Омега подумывал, не схватить ли его за горло и не отнять ли папку силой. Физически он бы справился, но что-то в альфе пугало его не на шутку. Его дедушка говаривал, что в некоторых людях сидит дьявол. Если так, то к ним принадлежал и Сехун. Попытка его переиграть обернулась бы против него самого. – При мне нет штуки баксов. – Тут рядом банкомат, до него меньше тридцати метров, – подсказал он и указал на освещенный Duane Reade. Чимин прикурил от окурка новую сигарету и капитулировал. Этот паренек был явно не промах. Орудие зла, вот он кто! – Ладно, жди здесь. Омега перешел на другую сторону Гринвич-стрит и нашел внутри магазина банкомат. У него были сомнения, позволит ли его кредитка снять столько наличности, но, едва он ввела код, банкомат начал послушно отсчитывать купюры по пятьдесят долларов. Чимин вернулся к отелю с мыслью, что все складывается подозрительно просто. В подарки, падающие с небес, он не верил. Посередине мостовой завибрировал его мобильный. Джексон прислал эсэмэс с ссылкой на статью в «Паризьен». Даже не открывая ее, можно было прочесть «шапку»: «Трагическая гибель Ли Тэмина, манекена-звезды 1990-х, бывшего мужа художника Ким Сокджина». Вот дерьмо… Омега застыл перед входом в отель, не зная, что подумать. – Принесли деньги? Парень завершил смену и уселся на дорогой спортивный велосипед. Он спрятал деньги в карман, отдал Чимину папку и быстро укатил в темноту. Чимина испугался, что его разыграли и провели, как желторотого дурака. Но нет. Он открыл папку и стал читать содержимое при свете уличных фонарей. Так он познакомился с Лесным царем.