rencontre a Seoul

С семи утра Чимин переминался перед дверями агентства FastCar на углу Гансевурт и Гринвич-стрит. Аренда автомобиля в США, убеждал он себя, – плевое дело, но поскольку он не забронировал по Интернету, ему пришлось заполнять бесконечные формуляры, стоя в холодном зале перед противным клерком по имени Сехун, предпочитавшим трепаться с приятелями по мобильному, вместо того чтобы помогать клиентке. Даже в Нью-Йорке принципу «клиент всегда прав» пришел, как видно, конец. Выбор машин ограничивался экологичным малышом «Спарк», внедорожником «Субару» и пикапом «Шевроле Сильверадо». – Мне «Спарк», – решил Чимин, тыча пальцем в буклет. Здоровенная махина была ему ни к чему. – Остался только пикап, – буркнул Сехун, сверившись с компьютером. – Вы только что называли несколько вариантов! – Не туда посмотрел, – ответил он, грызя ручку. – Остальные уже зарезервированы. Чимин хмуро сунул ему свою кредитную карточку. Делать нечего, он бы согласился и на грузовик с прицепом. Получив ключи, он медленно проехал несколько кварталов, осваиваясь с управлением мастодонтом, а потом выехал на автостраду, связывавшую Манхэттен на уровне ТриБеКа с Нью-Джерси. Для субботы 24 декабря движение было более-менее ровным. Всего за четверть часа он достиг противоположного берега и нашел место на парковке паромной переправы. Раньше Чимин не бывал в Хобокене и, выйдя со стоянки, отдал должное пейзажу. С берега Гудзона открывался потрясающий вид на Манхэттен. Солнце, отражавшееся от стен небоскребов, делало картину совершенно фантастической: оно высвечивало неожиданные детали, как на гиперреалистических полотнах Ричарда Эстеса. От этого красновато-коричневого, с золотым отливом, стоп-кадра невозможно было оторвать взгляд. Он прошел сотню метров по дощатому променаду с зелеными островками-лужайками, откуда можно было бесконечно разглядывать парк Хай-Лайн и Гринвич-Виллидж. С этой смотровой площадки не хотелось уходить. Поворот головы – и на юге вырастали вечные символы американской истории: озаряющая остальной мир серо-зеленая Свобода и островок, через который прошли предки ста миллионов американцев. Обычно здесь кишели велосипедисты и бегуны, но сейчас лютый холод почти всех разогнал. Чимин присел на скамейку, поднял капюшон, прячась от ледяного дыхания Гудзона, поглубже засунул руки в карманы. От мороза щипало глаза. Жгучая слеза, поползшая по его щеке, не свидетельствовала ни о грусти, ни об унынии. Наоборот! Как ни стыдно ему было в этом признаваться даже самому себе, перспектива поиска Лесного царя придавала ему бодрости. Это была та искра, которой он заждался. Теперь в нем ожил охотничий инстинкт. Именно он и был, к его собственному удивлению, его определяющим качеством. Он никогда в этом не сомневался – и продолжал удивляться. От себя не убежишь. Взять Мин Юнги: вопреки видимости, он был трогательным персонажем. Мизантроп, якобы презирающий весь род людской, он на самом деле любил людей и не мог не отреагировать на историю об отце, сломленном гибелью сына. Чимин был слеплен из другого теста. Назвать его сентиментальным не повернулся бы язык. Скорее он был следопытом, умело выслеживающим крупную дичь. В его жилах бурлила черная кровь, кипящая лава, то и дело пузырившаяся в черепной коробке. Эту магму нельзя было ни охладить, ни направить в безопасное русло. То, что он рассказал Мину, не было ложью. Преследование убийц губит твою собственную жизнь, потому что заставляет осознать, что ты тоже, по сути, убийца. И что это тебе по душе. Именно это и приводило его в тяжелое недоумение. «Кто сражается с чудовищами, тот должен остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем». При всей кажущейся избитости этого изречения суть его остается неопровержимой. Пока продолжается преследование, ты не слишком отличаешься от того, кого преследуешь. От этой истины все его победы имели горький привкус. Как бы ты ни воображал, что одолел зло, его зародыш неискореним. Он сидит в тебе самом. Post coitum triste*. Он глубоко вдохнул морозный воздух, чтобы успокоиться. Пора было спуститься с небес на землю. «Будь реалистом, мой малыш! В одиночку тебе не раскрыть дело, измотавшее нервы лучшим ищейкам страны». И все-таки… Чимин не мог избавиться от мысли, что ему преподнесли на блюде уникальное дело. Все сыщики в мире мечтают хотя бы раз в жизни получить такой подарок. Это обстоятельство затмевало все: и процедуру искусственного оплодотворения, и перспективу мирной жизни с соской и пеленками вместо револьвера и наручников. Все перевешивала пролитая кровь. И опьянение охоты. – Привет, Чимин. От чужой руки у себя на плече он подпрыгнул. Углубившись в свои мысли, он не услышал шагов Доминика Ву.

***

Юнги разбудил звонок телефона – бесноватая самба, при звуках которой ему успел присниться карнавал в Рио. Пока он продрал глаза и нащупал дьявольское насмехающееся изобретение, успел включиться автоответчик. Он рванул в стороны занавески и, не слушая сообщение, перезвонил. Ни свет ни заря его поднял Изабелла Родригес, симпатичная кузина Адриано Сотомайора. – Я опаздываю на работу, – сообщил омега. Фоном были типичные нью-йоркские звуки: гул транспорта, шарканье сотен ног, чьи-то голоса, завывание полицейской сирены. – Сегодня не детский день? – Рождество завтра, – напомнил ему красавец латиноамериканец. – Где вы работаете? – Я управляю магазинчиком Adele Cupcakes на Бликер-стрит. Сегодня один из самых загруженных дней года. Изабелла сдержал слово: расспросил мужа о посещении их дома Ким Сокджином. – Кажется, Андре есть что вам рассказать. Забегите к нему, но только до десяти утра, потом он повезет детей к моему отцу. Не хочу, чтобы из-за вас они задержались! Юнги хотелось подробностей, но Изабелла свернул разговор. После этого он обнаружил на экране телефона эсэмэс от Чимина: «Я должен кое-что проверить сам. Встретимся в отеле в полдень. М.». Сначала он разозлился, но потом сказал себе, что хотел именно его инициативы. Чтобы поймать мужа Изабеллы, ему нельзя было тратить время зря. Взглянув на часы, он сбегал в душ, причесался и побрызгался туалетной водой Pour un homme 1992 года. Затем дошел пешком до Франклин-стрит, там спустился в метро и доехал поездом линии 1 до Колумбус-серкл на юго-западе от Сентрал-парка. Там сделал пересадку и через десяток остановок вышел на самой крупной станции метро Гарлема – «125-я стрит», где в 90-е годы «Пиротехники» упорно размалевывали поезда метро. Именно эту станцию выбрал потом Кан Дани, чтобы свести счеты с жизнью. Еще около четверти часа – и Юнги очутился на Билберри-стрит. Улица ему нравилась. Скованная холодом, но залитая солнцем, она благоухала идеализированным, ностальгическим Нью-Йорком. Перед домом номер двенадцать – адрес Изабеллы – садовник подрезал уличный каштан. На тротуаре сиротливо мерзли срезанные ветки. – Заходите, будьте как дома, – пригласил Юнги Андре Ланглуа, открывая ему дверь. Трое детей, с которыми он познакомился накануне, сидели за тем же семейным столом. Только в этот раз они поглощали обильный завтрак: гранола, сливки, ананас, желтые киви. Все это сопровождалось смехом, весельем, атмосферой семейного тепла на фоне «Вальса цветов» из «Щелкунчика». В семье Лагнон делалось все для приобщения детей к культуре. – Вот, значит, как: я горбачусь на работе, а мой муж тем временем потчует вас гоголь-моголем! – пошутил Андре, наливая гостю кофе. Он был моложе мужа-омеги, накачанный, как культурист, с наголо бритым черепом, смуглый, сверкал ослепительными зубами и моментально внушал симпатию. На нем были спортивные штаны и футболка с эмблемой президентской кампании Тэда Копленда. Юнги вкратце повторил то, что рассказал накануне Изабелле, и назвался писателем, работающим над биографией Сокджина и пытающимся разобраться со странными обстоятельствами гибели его сына. Внимательно его слушая, Андре чистил апельсин для своего младшего, восседавшего на высоком детском стуле. – Я виделся с Сокджином один-единственный раз. Полагаю, вам это уже известно. Юнги не стал его перебивать, а просто кивнул. – Честно говоря, я слышал о нем раньше, от мужа. Я знал, что задолго до нашего брака у них был роман, поэтому принял его немного настороженно. – Но стоило вам его увидеть – и настороженность сняло как рукой… Лагнон не спорил. – Я пожалел его, когда он заговорил о сыне. Он был совершенно убит, можно сказать, на последнем издыхании, со взглядом безумца… Больше смахивал на бездомного, чем на неотразимого донжуана. Андре сунул сынишке несколько долек апельсина и дал старшим наставления, начиная от чистки зубов и кончая приготовлениями походного ланча, с которым им надлежало прибыть к дедушке. – Сперва я мало что понял из рассказа Джина о его дружбе с кузеном Адриано, но Изабелла позволил ему порыться в доме. – Андре начал убирать со стола, и Юнги машинально стал ему помогать, составляя в раковину грязную посуду. – У меня не возникло возражений, – продолжил Андре Лагнон. – Это ведь наследство мужа. Вступление в права наследования, оказалось, заняло больше времени, чем мы думали. Я посоветовал Изабелле увести детей и остался сторожить Сокджина. – По его словам, он унес какие-то документы. Как и накануне, Юнги готовился узнать что-то важное, но Лагнон быстро перечеркнул его надежды. – Да, унес. – Он вытянул из хромированного бака набитый мусором пакет. – Но что именно, я вам сказать не сумею. В комнате Адриано было полно папок и бумаг. Он завязал на пакете лямки и открыл дверь, чтобы отнести пакет в мусорный контейнер. – Но Ким Сокджин унес отсюда не только это, – продолжил он, спускаясь с крыльца. Юнги поспешил за ним следом. – Он попросил разрешения осмотреть машину Адриано «Додж Чарджер», простоявшую за домом больше года. – И он указал кивком на перпендикулярную улице дорожку через сад. – Я продал ее этим летом. Классная была тачка, жаль, после смерти кузена никто ею не занимался. Джин застал ее с разрядившимся аккумулятором. Он облазил весь «Додж». Кажется, он сам не знал, чего ищет. Потом, как по внезапному наитию, отправился в магазин на 131-й стрит и через пять минут вернулся с рулоном мусорных пакетов. Открыл багажник «Доджа». Вынул оттуда коврик и запихал в пакет. После этого ушел, не сказав мне больше ни слова. – Папа, папа! Сидни меня бьет! Один из мальчишек кубарем выкатился из дома и бросился на руки к отцу. – Вы отпустили Джина, ни о чем его не спросив? – удивился Юнги. – Ему было трудно помешать, – объяснил Андре, успокаивая сынишку. – Сокджин был как одержимый. Можно было подумать, что он – обитатель другой планеты на расстоянии многих световых лет от нашей. Вся его боль отпечаталась у него на лице. Мальчишка уже забыл про слезы и рвался обратно к брату. Андре взъерошил ему волосы. – Утрата ребенка – совершенно невообразимое горе. Никому такого не пожелаю, – пробормотал он, как будто обращаясь к самому себе. Доминику Ву самое место было бы в фильме Вонга Карвая. Агент ФБР был безупречным денди, всегда щеголял в безукоризненно скроенных костюмах, никогда не забывал о модном галстуке и шелковом платке в нагрудном кармашке. Этим утром он, пряча глаза за солнечными очками, предстал на фоне зубчатой стены небоскребов, как будто специально посиневших и позаботившихся о стальном отблеске, чтобы соответствовать его кашемировому макинтошу. – Спасибо, что пришел, Доминик. – У меня в обрез времени, Чимин. Ганс и сыновья-омеги ждут меня в машине. Сегодня даже песок в детском саду твердый, как камень. Он опустился на скамейку рядом с ней, но оставил некоторое расстояние. Рукой в перчатке из тончайшей черной лайки он аккуратно извлек из внутреннего кармана сложенный вчетверо листок. – Ты попросила меня кое-что проверить, и я проверил. В гибели Адриано Сотомайора ничего не настораживает. – То есть? – Этот дуралей забыл о бдительности и встрял в ссору двух мелких торговцев наркотиками. Слово за слово – и его полоснули ножом по горлу. Вот и все. – Что известно об убийце? – Нестор Мендоса, двадцать два года. Мелкий хулиган из Эль-Баррио. Вспыльчивый, нервный. Только вышел после трех лет в тюрьме Рикерс. – Почему его не арестовали? Азиат пожал плечами: – Потому что он удрал – а ты что подумал? У него родня в Сан-Антонио, но там он так и не появился. – Обычно при розыске убийц полицейских проявляют больше рвения. – Рано или поздно его задержат за нарушение правил дорожного движения. Или найдут его труп после поножовщины в Маленькой Гаване. Лучше объясни, почему ты заинтересовался гибелью Сотомайора. Ву палец в рот не клади. Чимин знал, что он согласился поделиться с ней информацией исключительно из практических соображений. Зная омегу как настоящего профессионала, альфа решил, что он что-то учуял, и решил этим воспользоваться. – Я считаю, что гибель Сотомайора связана с другим делом, – осторожно ответил омега. – С каким? – Это я хочу узнать у тебя. Ву ни за что не пришел бы на эту встречу всего с одной стрелой в колчане. – Намекаешь на его брата? Брат?.. Какой брат? Чимин вспотел, несмотря на холод. – Выкладывай! Что тебе известно? – вцепился омега в фэбээровца. Тот изящным жестом поправил серебристые солнечные очки. Все его движения выглядели как просчитанные, заранее отрепетированные па загадочного балета. – Я наткнулся на странную вещь, касающуюся Сотомайора. У него был младший брат Рубен, преподаватель истории в университете Флориды. – Точнее, сводный брат? – Этого я не знаю. Факт, что в две тысячи одиннадцатом году Рубена Сотомайора нашли убитым в парке Гейнсвилла, где он совершал пробежку. – Как его убили? – Диковато: до смерти забили бейсбольной битой. – Ву развернул свой листок. – Был задержан бездомный, иногда ночевавший в парке, по имени Яннис Перагия. Он почти не отпирался. У него не все в порядке с головой, и он годами кочевал по психушкам и прочим подобным заведениям. После признательных показаний Перагию приговорили к тридцати годам тюрьмы. Паршивая история, которую быстро замяли. Но в прошлом году активисты «Трансперенси» стали раскапывать это дерьмо… – Организация, борющаяся с судебными ошибками? – Она самая. Вздумала испортить нам отчетность: найти судью, который предписал бы сделать новый, более точный тест ДНК. – На каком основании? – Основания всегда одни и те же: признания могли быть вырваны у психически нестабильного подозреваемого с применением силы или угрозы силы. Благодаря достижениям науки появилась возможность идентифицировать ранее пропущенный фрагмент ДНК. Чимин покачал головой: – Достижения науки всего за четыре года? – Согласен, чушь на постном масле. Правда, не совсем: появилась технология обработки ДНК, которая… – Знаю я про нее! – перебил его Чимин. – Короче, после новых тестов бомж оказался ни при чем. Чимин смекнул, что Ву прячет самое вкусное на десерт. – Что послужило доказательством его непричастности? – На спортивном костюме Рубена нашли образец ДНК, который проглядели раньше. – Нашли – и не стали разглашать? – Вот-вот. А что еще прикажешь делать, если это ДНК полицейского, Адриано Сотомайора? Чимину понадобилось несколько секунд, чтобы переварить услышанное. – Какой же был сделан вывод? Что Сотомайор укокошил своего братца? – Может, он, а может, и нет. Вдруг это след контакта, имевшего место совсем в другой, неведомый нам момент? – Тебе известно, общались ли братья? – Нет, неизвестно. Адриано успел отправиться на тот свет, поэтому расследование не стали возобновлять. – На этом история прерывается? – Сожалею. Теперь твоя очередь, Чимин~и: выкладывай, что ты раскапываешь. Чимин с непроницаемым видом покачал головой. Время рассказывать ему о Сокджине еще не пришло. О Лесном царе – и подавно. Денди, не скрывая разочарования, со вздохом поднялся. – Продолжай изучение дела Сотомайора, – посоветовал ему Чимин . Ву одернул полы макинтоша и раздвинул уголки губ в деревянной улыбке. Его продуманные движения казались кадрами в замедленном кино. Чуть заметный прощальный жест – и он зашагал к машине. В лицо ему било солнце, походка выглядела танцем под звуки Yumeji’s Theme.