***
Чимин опустил щиток, чтобы не ослепнуть от солнца. Слепящий, какой-то тотальный свет, заполнявший все поле его зрения, был повсюду. Вот уже два часа он ехал в пикапе на Лонг-Айленд. Его взору открывались противоречивые виды, то раздражающие, то околдовывающие. Броские усадьбы миллионеров чередовались с деревенскими уголками, как будто застрявшими в середине прошлого века, и с пейзажами, за какими люди едут на край света: тянущимися в бесконечность пляжами белого песка под белесым небом. За Уэстхэмптоном разрослись на пару десятков километров скромные некогда Саутхэмптон и Бриджхэмптон, потом дорога побежала вдоль Атлантического океана. На повороте – дальше тянулась грунтовая дорога – навигатор издал предупреждающий сигнал. Решив, что заблудилась, Чимин уже был готов развернуться и тут заметил дом для престарелых – старое внушительное строение в окружении сосен и берез. Омега поставил пикап у самой рощи и хлопнул дверцей. Его сразу пленила первозданная атмосфера этого уголка. Под молочным небом неистовствовал ветер, не дававший покоя дюнам и насыщавший воздух ароматами йода и щелочи. Эдвард Хоппер в гостях у Каспара Дэвида Фридриха. К дверям бревенчатого дома вели широкие ступени. Ни звонка, ни домофона, только облезлая дверь с рваной москитной сеткой, заскрипевшая от толчка. Чимин проник в пустой вестибюль, где пахло сыростью. – Есть здесь кто-нибудь? Сначала ответом ему был только шум ветра, грозивший сорвать с петель оконные рамы. Потом на лестнице появился альфа с длинными рыжими волосами. На нем был мятый халат санитара сомнительной чистоты, в руке он держал бутылку «Др. Пеппер». – Здравствуйте, – обратился к нему Чимин. – Возможно, я ошибся адресом… – Не ошиблись, – сказал санитар, спускаясь по лестнице. – Вы в пансионате для пожилых «Эйленрок Хаус». – Где же вами питомцы? Его физиономия внушала бы ужас – вся в шрамах и в рубцах от акне, – если бы не удивительно кроткий взгляд лазоревых глаз. – Ким Чхондэ, – представился он, стягивая свою гриву резинкой. – Пак Чимин. Он поставил бутылку на доску, игравшую роль конторки дежурного. – Большинство разъехалось, – объяснил он. – В конце февраля наше заведение закроется. – Вот как? – Здание снесут, чтобы построить на его месте роскошный отель. – Прискорбно. Чхондэ скривился. – Мафиози с Уолл-стрит захапали всю округу. Да что там округу – всю страну! Избрание мямли Чжан Исина не сможет положить этому конец. Чимин не рискнул ступать на зыбкую политическую почву. – Я приехал навестить одного из ваших пансионеров, мистера Лим Сиван. Он здесь? – Ван? Да, этот съедет отсюда последним. – Альфа посмотрел на часы. – Ну и дела! Я совсем забыл про его обед! В это время дня вы найдете омегу на веранде. – Ким указал в глубь холла. – Пройдете через столовую – вот и веранда. Принести вам что-нибудь выпить? – Не отказалась бы от колы. – Диетической? – Вот еще! Разве мне пора худеть? – Чимин потянул за пряжку ремня, демонстрируя изящество талии. – Что вы, никаких намеков! – смутился он, робко улыбнулся и скрылся в кухне. Общий зал первого этажа походил на гостиную в старом семейном заведении «с полупансионом и морским видом», как в Бенодэ или в Уитстейбле: массивные потолочные балки, отдельные столы из сплавной древесины под клеенками с ракушками. Тут же красовался и неизбежный «морской» декор, как будто позаимствованный из номеров журнала Art and Decoration 1990-х годов: пузатые стеклянные светильники, пыльные парусники в бутылках, латунные компасы, чучело меч-рыбы, гравюры-офорты с эпическими сценами рыбного промысла времен «Моби Дика»… На стеклянной веранде, сотрясаемой ветром, Чимину показалось, что он ступил на палубу шхуны, которую треплет ураган. Стены так потрескались, крыша так прохудилась, что веранда могла в каждую минуту развалиться. За столиком в дальнем углу лоджии сидела Лим Сиван– прозрачный старик с мышиным личиком. Толстые линзы очков делали его глаза огромными. На омеге было темное потертая рубаха с воротничком «клодин», на коленях у него лежал клетчатый шотландский плед. Старик увлеченно читал толстый роман – «Город, который никогда не спит» Артура Костелло. – Здравствуйте, хен. – Здравствуйте, – отозвался Ван, поднимая глаза от книги. – Как вам роман? – Один из моих любимых! Читаю его во второй раз. Жаль, автор перестал писать. – Он умер? – Нет, утратил желание творить. Его дети погибли в автокатастрофе. Вы пришли сделать мне укол? – Нет, хен. Меня зовут Пак Чимин, я следователь. – И в придачу англичанин. – Совершенно верно, откуда вы знаете? – Ваш акцент, милок! Похоже на Манчестер. Чимин утвердительно кивнул. Обычно он избегал прозрачности, но старик сказал это не от желания его обидеть. – Мой муж был англичанином, – добавил Сиван. – Родом из Прествича. – Значит, он был футбольным болельщиком. – Вся его жизнь была сосредоточена на «Манчестер Юнайтед» времен расцвета. – Когда там блистали Риан Гиггс и Эрик Кантона? Старик лукаво улыбнулся: – Скорее Бобби Чарлтон и Джордж Бест! Чимин посерьезнел: – Я приехала с вами повидаться, потому что расследую одно дело – похищение и убийство сына Ким Сокджина. Вам это что-то говорит? – Художник? А как же! Знаете, здесь неподалеку жил Джексон Поллок. Он погиб в Спрингсе, в десяти километрах отсюда, в автомобильной катастрофе. Ехал с любовницей в «Олдсмобиле» с откинутым верхом. Вел машину вдрызг пьяный, вот и… – Я слышала эту историю, только это случилось в пятидесятых, а Сокджин был нашим современником. – Думаете, у меня нелады с головой, милок? – Вовсе нет. Джин дружил с одним из ваших учеников, Адриано Сотомайором. Помните такого? – Ах, малыш Адриано… Лим Сиван не договорил, его лицо исказилось. Простого напоминания об этом ребенке хватило, чтобы от его недавней проказливости, даже от простого благодушия не осталось следа. – Это вы сообщили в социальные службы графства о побоях, которым его подвергал отец, Эрнесто Сотомайор? – Да, я. Это было в середине семидесятых. – Эрнесто часто поднимал на сына руку? – Если бы только это! Он был настоящим чудовищем, форменным палачом! – Старый омега заговорил замогильным голосом: – Он был выдумщик: головой в унитаз, ремнем по мягкому месту, кулаком куда ни попадя, горящей сигаретой наугад… Однажды надумал заставить сына простоять несколько часов с поднятыми руками. Другой раз велел ему плясать на битом стекле. Продолжить? – Почему он так поступал? – Потому что среди людей полно животных и садистов, так было спокон веку. – Каким был Адриано? – Грустным, мягким, ему было трудно сосредоточиться. Часто его взгляд делался тревожным, и становилось понятно, что он унесся мыслями далеко-далеко. Это мне и подсказало, что у него неладно дома. Уже потом я обнаружил на его теле следы жестокого обращения. – Он сам во всем вам признался? – Да, он поведал мне кое-что о том, что выделывает его папаша. Эрнесто колотил его беспричинно, просто так. Наказание могло тянуться часами, чаще всего это происходило в трюме отцовского баркаса. – Второй отец притворялась незрячей? Бывший учитель закрыла глаза, напрягая память. – Тот еще был папаша… Сейчас припомню его имя… Бьянка! – В конце концов он сбежал из дому? Сиван вооружился платком и тщательно протер стекла своих Browline. Эти очки и седая голова делали его похожим на полковника Сандерса. – Полагаю, ему тоже доставалось, – ответил омега тихо. – Не обожгитесь! – крикнул Чхондэ, ставя на стол поднос: бутылочка колы, чайничек, два бублика с лососем, луком, каперсами и белым сыром. Сиван предложил Чимину разделить с ним трапезу. – Это, конечно, не бублик «Расс и дочери», но тоже ничего. – И он вонзил в сандвич крепкие зубы. Чимин последовала его примеру, глотнул колы и продолжил разговор: – Мне сказали, что у Адриано был брат. Старик прищурился: – Что-то не припомню. – Был, я уверен. Его звали Рубен. Он был младше Адриано на семь лет. – Когда Бьянка сбежал, ходили слухи, что она беременный, причем не от Эрнесто. О чем только не сплетничают в маленьких городишках! – Вы не верили этим слухам? – Насчет беременности Бьянки – отчего нет, но только от мужа. Он был хорошенький, однако в Тиббертоне не нашлось бы безумца, который рискнул бы обзавестись таким грозным врагом, как Эрнесто. Чимин чувствовал, что в этой истории чего-то недостает. – Почему Бьянка бросил старшего сына? Сиван недоуменно пожал плечами, откусил новый кусок, а потом вспомнил, что у него тоже есть к Чимину вопросы. – Как вы обо всем этом узнали? Как нашли меня? – Меня надоумил Изабелла Родригес, – ответил Чимин. Бывший учитель покопался в памяти и вспомнил кузина Адриано. – Ах да, малыш Изабелла! Он иногда меня навещает. Славный омега, вроде вас. – Внешность обманчива, – с улыбкой возразил Чимин. – Меня славным омегой не назовешь. Лим тоже улыбнулся: – Не скромничайте. – Адриано вы больше не видели? – Нет, но часто его вспоминал. Надеюсь, у него все хорошо. Вы что-нибудь о нем знаете? Чимин помедлил. К чему расстраивать старичка печальными известиями? – Все хорошо, не беспокойтесь за него. – Может, вы и славный, но врушка, – заявил учитель. – Ваша правда, Сиван. Вы заслуживаете, чтобы вас не обманывали. Адриано умер почти два года назад. – Это как-то связано с вашим расследованием из-за художника. Иначе вы бы ко мне не приехали. – Откровенно говоря, об этом я еще ничего не знаю. Чтобы не распространяться о гибели полицейского, омега сменил тему. – В конце жизни Эрнесто страдал раком горла. Похоже, Адриано взял его к себе. Возможно это, как по-вашему? Сиван расширил глаза. Его зрачки под линзами очков стали огромными. – Если это правда, остается удивленно развести руками. Я был бы поражен, проникнись Адриано христианским всепрощением. – Что вы хотите этим сказать? – спросил Чимин, наливая ему чай. – Тот, кто не подвергался пыткам, не способен представить эти муки. То, что выпало на долю Адриано, длительность его мучений – все это не могло на него не повлиять. Лучше не думать о том, какие у него были нарушения психики. – На что вы намекаете? – Не намекаю, милый, а говорю как есть: в какой-то момент с болью и ненавистью становится невозможно совладать. Так или иначе это должно было обернуться бедой для него самого или для других. Уклончивость бывшего учителя заставила Чимина открыть последнюю дверь. – Лесной царь – говорит это вам о чем-нибудь? – Нет. Похоже на марку садовой мебели. Чимин с сожалением встал. – Спасибо за помощь, Сиван. Ему понравилась этот взрослый омега. Вот бы иметь такого дедушку! Прежде чем уйти, омега высказал сомнение, не дававшее ему покоя с момента прихода. – Этот здешний медбрат… – Чхондэ? – Да. Он хорошо с вами обращается? У него странный вид. – Вот вам еще одно подтверждение того, что внешность обманчива. Он молодец, не беспокойтесь. У него за плечами тоже невеселые годы. Словно подслушав речи Сивана, вся веранда заскрипела и заходила ходуном от порыва ветра, превзошедшего силой все прежние. Чимин поднял глаза на стеклянный потолок, боясь, как бы он не треснул. – Говорят, это учреждение вот-вот зароется? – Да, через три месяца. – У вас есть план Б? – За меня не тревожьтесь, я присоединюсь к мужу. – Я думала, он умер. – Еще в тысяча девятьсот девяносто шестом году. Чимину не понравился этот поворот разговора. – По-моему, вам это не грозит. Вы выглядите крепким. Старик отмел жестом ребяческие ободрения. Чимин уже шел в сторону гостиной, когда у него за спиной прозвучало: – Не знаю, что вы ищете, но вы этого не найдете. – Вы ясновидящий? Сиван улыбнулся и кокетливо поправил седую прядку. – Зато вы найдете кое-что другое, – обнадежил он Чимина. Тот помахал ему рукой и направился к соснам, под которыми его ждал пикап. Перед отъездом он прогулялся к пляжу – дикому, нетронутому, безлюдному. Пройдет три месяца – и здесь вырастут краны, взревут бетономешалки, быстро поднимется отель, появится сауна, вертолетная площадка… Идиотизм, безмозглая бесовщина! Приехали: не хватало ему заговорить словами Юнги! Он вернулся к пикапу, сфотографировав на память пляж с белым песком и дом престарелых. Возможно, старикан прав. Возможно, Чимин кое-что здесь нашел, просто еще не догадался, что именно. Он сел за руль, повернул ключ зажигания и вернулся на автостраду. Там, наматывая мили, он старался навести порядок в своих мыслях. Через час с лишним зазвонил телефон, на экране появилось имя: Доминик Ву.***
Окрестные жители наверняка называли этот дом «кубиком Рубика». С этой мыслью Мин вылез из такси на севере Верхнего Ист-Сайда, на углу 102-й стрит и Мэдисон-авеню. Лаборатория «Вернон энд Мингю» представляла собой разноцветный стеклянный куб, красочную заплатку на серо-коричневом фоне окрестных строений. Кто сказал, что американцы не уходят в отпуск? Сегодня лаборатория выглядела мирно дремлющей. Юнги назвал себя изящным длинноногим омегой-дежурным с угловатым, словно вычерченным циркулем лицом в белых пятнах и с угрюмым взглядом исподлобья, заставлявшим вспомнить персонажей Бернара Бюффе. Омега Проволока привел его в кабинет на шестом этаже с видом на колоссальный комплекс больницы «Маунт Синай». – Милости прошу, мистер Мин! – раздался голос владельца лаборатории. Ким Мингю собирался в дорогу. Рядом с диваном «Флоренс Нолл» стояли два чемодана «Алзер» с монограммами, такая же дорожная сумка и пара лунных ботинок на меху. – Мы проводим Рождество в Аспене, в отеле «Жером». Бывали там? – Его голос вибрировал от самодовольства. Шагнув к Юнги, он по-европейски подал ему руку. – В последнее время не бывал, – ответил драматург. Слуга науки жестом пригласил его сесть на диван. Сам он простоял еще минуту, уставившись в смартфон и елозя по экрану толстым пальцем, по сравнению с которым гаджет выглядел миниатюрной игрушкой. – Через минуту я вами займусь, вот только заполню проклятый аэропортовский формуляр. Юнги посвятил эту минуту разглядыванию хозяина кабинета. Когда он был ребенком, его отец якшался с субъектами схожего пошиба – сначала в 16-м округе Сеула, потом в Белгравии и в Бикон-Хилл. Двойной подбородок и профиль а-ля Людовик XVI безупречно гармонировали с брюками «принц Уэльский», с блейзером с шевронами, с носками «Гамарелли» и с мокасинами с кисточками на кончиках шнурков. Наконец Бурбон выпустил из рук телефон и уселся напротив посетителя. – Полагаю, вы пришли поговорить о Ким Сокджине? – Насколько мне известно, он побывал у вас год назад, двадцать третьего декабря две тысячи пятнадцатого года. В тот же день он скончался. – Помню-помню! Я сам его принимал. Между нами говоря, он был знаменитым художником, верно? Мингю обвел рукой стены своего гигантского кабинета. – Как видите, я – коллекционер, – произнес он своим фирменным педантичным тоном. Юнги узнал литографию «Девочка с красным шаром» Банкси – ту самую, что красовалась в тысячах гостиных и служила заставкой на мониторах миллионов компьютеров. Здесь же был неизбежный Дэмьен Хёрст – пресловутый череп в бриллиантах, а также большая скульптура Армана – лопнувшая скрипка (ваял ли Арман что-либо еще, помимо гневливых скрипок?). Короче, все то, что Юнги на дух не переносил. – Вернемся к Сокджину, если не возражаете. Мингю, скользкий, как угорь, не собирался уступать гостю инициативу. – Для начала скажите, как вы прознали об этой истории? – спросил он. Юнги не принял его игры. Раз Ким согласился срочно его принять, значит, переживает за репутацию – свою и лаборатории. – Предлагаю сэкономить время, мистер Мингю: просто скажите четко и без проволочек, что за дело было к вам у Ким Сокджина. – Не могу по соображениям конфиденциальности. – Гарантирую, что так продлится недолго. Только до того момента, когда к вам в Аспен нагрянет бригада копов с наручниками. То-то будет аттракцион для постояльцев отеля «Жером»! Уважаемый ученый муж изобразил благородное возмущение. – За что меня арестуют? – За сообщничество в убийстве ребенка. Мингю откашлялся. – Вон отсюда! Я обращусь к своему адвокату. Но Юнги вместо того, чтобы выйти вон, попытался удобнее устроиться на жестком диване. – Таких крайностей легко избежать, – небрежно бросил он. – Что вы, собственно, хотите узнать? – Я уже объяснил. Людовик Капет упирался недолго. Промокнув пот на лбу шелковым платочком из кармашка блейзера, он покорно сдался. – В тот день 23 декабря Сокджин ввалился ко мне в кабинет в состоянии крайнего возбуждения, почти сумасшествия. Откровенно говоря, не будь он знаменитостью, я бы его не принял. – Он принес пластиковый пакет? Мингю брезгливо поморщился. – Пакет для мусора. А в нем старый коврик. Такие стелят в машинах. Юнги поощрил его кивком: – Верно, раньше этот коврик лежал в багажнике «Доджа». – Короче, – продолжил Ким, – Джину нужно было выяснить, нет ни на этом коврике генетических следов его сына. – Технически это возможно? Мингю пожал плечами – что за нелепый вопрос? – А как же, раз передо мной стоял сам Сокджин! Требовалось совсем немного: взять на ватку немного его слюны. Сравнение ДНК, о котором он просил, почти не превышало сложностью тест на отцовство, разве что требовало немного больше времени. – Думаю, Джин очень торопился. Директор лаборатории покачал головой: – Праздники в конце года – всегда непростое время, многие сотрудники уходят в отпуска. Но все проблемы решаются благодаря чековой книжке. – Какой была сумма чека в конкретном случае? – В конкретном случае это было даже лучше чека. Мингю встал и подошел к картине Банкси, за которой прятался небольшой сейф с системой распознавания отпечатков пальцев. Открыв его, хозяин достал маленький рисунок под стеклом, в темной рамке. На рисунке с подписью Джина был изображен силуэт нью-йоркских небоскребов. Юнги представил себе эту сцену и испытал приступ тошноты: толстяк Мингю выманивает произведение у убитого горем Сокджина как оплату за нехитрый генетический анализ. Людовик XVI был далек от того, чтобы понять свою низость. – Думаю, не ошибусь, если скажу, что это – последняя работа живописца! – восторженно прокудахтал он. Юнги готов был разбить стекло, разорвать рисунок в клочки и пустить их по ветру, как рассеивают прах покойного. Это было бы эффектно, но не приблизило бы его к желанной цели. Поэтому он, сохраняя спокойствие, продолжил: – Итак, Джин сделал этот рисунок, чтобы вы согласились ускорить анализ… – Я гарантировал ему получение результата утром двадцать шестого декабря. Это было нелегко, но возможно. – Он должен был зайти за результатом через три дня? – Должен был, но не зашел, потому что за это время умер, – подытожил доктор и выдержал небольшую паузу. – Результаты пришли в обговоренное время и так и остались в недрах наших компьютеров. Судебного предписания не было, никто ничего не запросил. Наша программа автоматически выдала три напоминания, а потом я забыл об этой истории. – О смерти Сокджина писали все газеты. Вы никак на это не прореагировали? – Не вижу связи. Человек умер от сердечного приступа посреди улицы. Здесь с Мингю было не поспорить. – Каждый год, – продолжил он, – в начале осени наши сотрудники разбирают архивы. Тогда я и узнал результаты. Юнги уже ерзал от нетерпения. – Что же из них следует? – Тест на отцовство дал положительный результат. – А конкретно? – Конкретно: коврик, возможно, чистили, но на нем остались следы крови сына Ким Сокджина. – Почему вы не обратились в полицию? – Повторяю, это обнаружилось недавно, в сентябре! Я заглянул в Интернет: мальчик мертв, убит какой-то сумасшедшей. Что бы это изменило? – Ничего, – признал Юнги и встал. Мингю пошел провожать его к лифту. – Кому принадлежал этот автомобильный коврик? – поинтересовался он. – Вы не находите, что уже поздно этим заниматься? Он настаивал: – Это была машина Кан Дани? Он убивал и других детей? Гаспар понял, что от него что-то скрывают. – Проклятье! Что вы от меня утаили, Ким Мингю? Кабина лифта приехала на шестой этаж, дверцы раздвинулись, но Юнги не сводил взгляда со своего собеседника. Тот так пыхтел, будто пересек бегом Манхэттен. – На этом коврике нашлись пятна крови сына Сокджина, но не только… Там были и другие следы. Кровь и слюна других людей. – Детей?! – Для такого умозаключения нет оснований. – Каково ваше мнение? – Я не знаю! Я не коп и не судмедэксперт. Это могло быть чем угодно: следы контакта или… – К чему вы склоняетесь? – Я склоняюсь к тому, что в багажнике этой машине перевозили и другие тела. Чимин, не отрываясь от руля, ответил на звонок: – Я слушаю, Доминик. – Я сделал то, о чем ты просил, Чимин~и: залез в дело Сотомайора и нашел в нем кое-что очень странное. Даже находясь в отпуске, Доминик Ву говорил характерным тоном удачливого охотника. – Насчет брата? – Да, Рубена. За пару недель до гибели он явился в полицейский участок Гейнсвилла и заявил об исчезновении своего отца. – Бьянки Сотомайор? – Да, Бьянки, тысяча девятьсот сорок шестого года рождения, возраст на момент событий – шестьдесят пять лет. Он только что ушел на пенсию. До этого работал в разных больницах, сначала в Массачусетсе, потом в Торонто, Мичигане, Орландо. – У него был муж? Сожитель? – Муж у него был один, Эрнесто Сотомайор, отец Адриано и Рубена. Потом он жил с канадским врачом, потом в Орландо, с торговцем автомобилями, сыгравшим в ящик в две тысячи десятом году. В момент исчезновения он встречался с молокососом сорока четырех лет, державшим за углом спа-салон. Старичок была нарасхват! – Его исчезновение расследовали? – Да, но безрезультатно. В деле пусто. Ничто не предвещало исчезновения, улик и следов не найдено. Был – и нет. Испарился! – Судья объявил его скончавшимся? – Да, в ноябре две тысячи пятнадцатого года. Вот почему наследникам Адриано пришлось долго ждать, подумал Чимин. – Я свое дело сделал, Чимин~и. Теперь выкладывай, почему тебя так интересует эта история. – Я перезвоню позже, – пообещал омега и оборвал разговор, не дав Доминику засыпать его вопросами. По инерции он позвонил Изабелле, но включился автоответчик. Тогда он решил связаться с Юнги. – Вы где, Мин Юнги? На Манхэттене? – Где мне еще быть? Нежиться на солнышке в Папеэте или на Бора-Бора? Только что побывал у Мингю. Я напал на след! Представляете, я… – Потом! – взмолился он. – Я за вами заеду. Я арендовал машину и сейчас еду по Южной автостраде в районе Хампстеда. Возвращаюсь из Хэмптонса. Долгая история. Я вам расскажу. – Мне тоже надо о многом вам рассказать. – Позже, мне остается ехать не больше часа. А пока постарайтесь оказать мне одну услугу… Голос Чимина – четкий, решительный – подсказал Юнги, что теперь он не в том настроении, что накануне. – Я слушаю. – В двух кварталах от отеля, на Томас-стрит, есть магазин инструментов «Хогарт». Вы… – Что мне там делать? – Дайте договорить, в конце концов! У вас есть чем и на чем писать? Записывайте, что купить: два фонаря, две флуоресцентные трубки, лапчатый ломик из закаленной стали, кусачки… – Зачем все это? – Это мне скажете вы сами. Сделайте так, как я говорю. Вы меня слышите, Мин? Чимин явно нашел нечто, что заставило его отмести прежние сомнения в обоснованности их поисков. Нечто, мимо чего прошел даже альфа. Юнги сказал себе, что не зря помчался за ним в Мадрид.