ненавижу розы сопли и ваниль выложи сердечко курицами гриль © Светка
Я горевала, что мы ушли из сытого Китеж-града только первые полчаса, наверное. Потом, увидев, как взбодрился и повеселел эльф, я начала радоваться, что ушли. Тяжело всё-таки было высокородному с крестьянами. Для путешествия я снова переоделась в эльфийскую одежду, в юбках по снегу много не набегаешь, только шубу сверху надела: за время нашего пребывания эльф как-то умудрился договориться со скорняком, и тот пошил мне не тяжёлый овечий тулупчик, какие там носили, а лёгкую, как пух, рысью шубу, и в ней было тепло. Нам и с собой всего надавали: пирогов, крупы и долгохранящихся копчёных куриных полутушек. Селяне называли их полтями. Мешок, понятное дело, в котором всё это нести. Фляжку и кружку. Брать что-то в обмен отказались наотрез — Ланэйр порывался оставить золота или колечко, но староста стоял насмерть. Не взял. Ко мне пришло наитие, и я попросила бумагу и письменные принадлежности. Они, как ни странно, нашлись. Написала письмо, обращаясь к Ганконеру или к Ллионтуилу, про то, что здесь меня приняли, обогрели, накормили и были учтивы. И если армия Темнейшего вдруг соберётся громить поселение — так пусть пощадит по моей просьбе. Оттяпала прядь волос и перевязала свиток. Отдала хозяевам и сказала, что, не дай предки, здесь будет армия Тёмного Владыки — так чтоб передали командиру, и беда обойдёт стороной, как до того обходила. Знала, что иерархия у орков очень жёсткая, и что письмо не выкинут просто так, разберутся. А про себя надеялась, что подарок мой никогда не потребуется. Шла и чувствовала, что вот люди-то были хорошие, а и мне легче, как их покинула. Отвыкла от человеческого общества, и лес нравится больше. Как в детстве когда-то. Шли мы не торопясь. Относительно того, как гнал Ланэйр раньше. И ещё он был подозрительно болтлив. Я молча слушала: — Блодьювидд, мы сейчас на северной окраине Фангорна. За лесом начнётся равнина, поле Келебранта. По лесу идти тяжело, и мы не будем спешить, пойдём в твою силу, будем часто отдыхать. Тебе нужно набраться сил перед равниной. Если в этом лесу нет никого страшнее меня, то на равнине мы можем встретить орков. И они, в отличие от тех, что я убил на входе в лес, будут знать, с кем имеют дело. Я хочу выйти из Фангорна там, где нас, скорее всего, не ждут, и надеюсь проскочить как можно быстрее. Тебе придётся бежать, как никогда не бегала, поэтому сейчас не торопись, береги себя и готовься. Сколько мы будем идти по лесу — не знаю, как выйдет. Поле Келебранта ты бы пересекла приблизительно за неделю, но если бежать без остановки и со стимулятором — думаю, пара суток. За полем Келебранта начинается Лориэн, и, если будет воля небес, мы дойдём дотуда. Что ж, план был ясен. Подумав, внесла уточнение: — К оркам в руки попадать живой я не хочу. Дай мне нож… на всякий случай. Эльф, идущий впереди, напрягся спиной, мотнул волосами (ах, какая грива!): — Нож не нужен. И, оборачиваясь, сияя глазами, изрёк: — Тебе не нужно брать в руки оружие и деньги, это сакральный запрет. Ты воплощение любви и должна быть далека от этого, — ни тени назидательности не было в его голосе, только восхищение и оттенок тоски. Хотелось ответить какой-нибудь гадостью, но не виноват он был ни в чём, и я только хмыкнула, глядя на ставшее мечтательным лицо Ланэйра: — Да я бы охотно, но жизнь… э… вносит коррективы, — и поёжилась, вспоминая, как голову Рутриру на болоте отпиливала. — Я тебя сам убью, быстро и небольно, если не будет иного выхода. Не бойся, прекрасная, — и отвернулся, переходя на лёгкий ходкий шаг, — я бывал в орочьем плену, и это последнее, чего бы я мог пожелать тебе. Но будем надеяться на лучшее, шансы у нас есть. Я облегчённо выдохнула. Его обещанию и его искусству я верила, и очень хорошо понимала, что, в случае встречи с превосходящими силами орков этот выход наилучший. Заторопилась, нагоняя. Хотелось поговорить с ним хоть о чём-нибудь, сказать, как я скучала, как рада его видеть, и что отстранённость его меня мучает, вот особенно сейчас, когда хочется тепла и участия, и может, ещё чего, но это всё надо было держать в себе. Что-то внутри шептало, что мы можем умереть на этом… как там его… поле Келебранта — так зачем себя сдерживать? Да, но ведь можем и не умереть. Так лучше я пооблизываюсь на него молча, втихаря, а он ещё поживёт тысчонку-другую лет. Но облизываться надо аккуратнее, ему семь тысяч лет, он поймёт… хотя, ему семь тысяч лет, и я вряд ли что-то могу от него скрывать. Облизываюсь и облизываюсь. Вся моя жизнь сплошной позор. Но мне ужасно хотелось мужчину. Вот этого. Прямо сейчас. Почему, если я воплощение любви, этой самой любви у меня нет?! И тут же устыдилась. Тьфу! По замёрзшему лесу волокусь, исхудала так, что штаны верёвочкой подвязываю, из-за каждого куста опасность глядит — и всё равно об этом думаю. Вот эльф молодец — собран, сдержан… Молодец. И я постаралась собраться, идти бодро и не слишком пялиться на его ровную спину.***
Мы шли, ночуя в лесу. Говорили мало — на ходу неудобно, а на привалах я засыпала быстро. И спала хорошо, не сильно мёрзла. Ланэйр сказал, что это влияние обряда, проведённого в День Середины Лета. И я благодарила эльфийскую магию, сделавшую меня крепче и устойчивее. Зря ругала, пригодилось. Ели крупу, которую я запаривала в чашке. Куриную полть я обгрызала отдельно, хотя было бы вкуснее класть её в крупу — но тогда это было бы несъедобно для эльфа. Счёт времени я потеряла. Сначала боялась, что вот безопасный лес кончится, начнётся степь, беготня и орки. Не хотелось. Но когда кура кончилась, а лес — нет, я начала жалеть, что степь не начинается. Уж скорее бы. Огорчилась, когда Ланэйр застрелил для меня белку. Всю дорогу держалась, а тут заплакала. Да, я ела мясо, но вот эту конкретную белочку было жаль, и плевала я на логику. Эльф сочувственно сказал, что в зимнем лесу на одной крупе мне худо придётся, и что надо беречь силы. Ободрал добычу, насадил на веточку и изжарил над костром. Пришлось белку есть, и на вкус она была как еловые ветки с привкусом слёз. Поэтому, когда Ланэйр, насторожившись, недовольно поведал, что впереди ещё одна деревня, и что он склоняется к тому, чтобы обойти её, я настояла на том, чтобы наведаться туда. — Блодьювидд, люди не стоят доверия, лучше не соприкасаться с ними лишний раз… Я поколебалась, тоже не слишком им доверяя, но в прошлой деревне всё было хорошо, а куриные полти манили. И белок было жалко.***
Идя по этой деревне, вспоминала передачу по «Энимал Плэнетс». Там сравнивали два племени шимпанзе, живших на разных берегах одного озера. И у одинаковых обезьян сложились совершенно разные обычаи и отношения внутри сообщества. В одном была принята взаимовыручка, хорошее отношение к самкам и детёнышам, а в другом самцы убивали друг друга почём зря, а самок били, унижали и те были в крайне приниженном положении. А жили эти племена совсем рядом. Здесь дома были мрачные, хоть и небедные — даже в окнах что-то вроде слюды вставлено было. Встретить нас никто не торопился, но, когда эльф постучался в один из домов и предложил денег за еду и ночёвку, нас приняли. Поглядев на угрюмых мужиков и забитых женщин, от баньки я отказалась и пожалела, что не послушала Ланэйра. Посмотрела на него виновато — да что уж, пришли, так пришли. Может, и ничего. Переночуем и дальше пойдём. И куриных полтей продадут. Золотую монету хозяин пригрёб с радостью и пообещал сделать всё честь по чести. Среди ночи открыла глаза — что-то было не так. Эльф привидением стоял сбоку от окна, и его белая одежда сияла в лунном свете. — Я уже хотел тебя будить, Блодьювидд, — он говорил очень тихо, и это было плохо, — мне не нравится мельтешение во дворе. Нам пора уходить. Я торопливо оделась, он подхватил мешок и мы вышли. Входная дверь тихо скрипнула, впуская явно сторожащихся мужиков, зачем-то несущих с собой вилы — я увидела это из другой комнаты, в которую эльф затащил меня. Мы стояли, не дыша, и они прошли мимо; не знаю, было ли это магией… подозреваю, что Ланэйр просто хладнокровно перерезал бы их, если бы они нас обнаружили. Но мужики, стараясь быть тихими, прошли мимо, а мы выскользнули во двор. Думала, Ланэйр дёрнет к лесу, но он не спеша пошёл в сторону амбаров, не обращая внимания на шум, доносящийся из дома. Мужички обнаружили, что нас нет и возмущались. Эльф как-то очень легко вскрыл ножичком пудовый замок на одном из амбаров и зашёл, как к себе домой. Меня оставил на входе, я всё равно ничего не видела, а ему-то было не темно, и без куриных полтей я не осталась — Ланэйр вернулся с раздутым мешком, остро пахнущим копчёной курятиной. Куры он наворовал немало и чем-то сейчас напоминал деда Мороза, несущего мешок с подарунками. Так же не спеша, с вальяжностью двинулся в сторону леса — задами, перемахивая через невысокие заборы из продольных жердей и приостанавливаясь подождать, пока тот же забор перелезу я. По деревне уже метался рваный свет факелов. Мужички бегали, искали нас и зло перекрикивались. По совести, это всё напоминало убегание медведя — он вроде как убегает, но отлично осознаёт, что догнавшим его не поздоровится, и не трудится отыгрывать хоть какую-то панику. — Блодьювидд, в темноте ты совсем не видишь, держи меня за пояс и пойдём потихоньку, — деревня кончилась, и мы углубились в кусты. Всю ночь он волок меня (и мешок с курой) сквозь тёмный лес, и только на рассвете устроил привал. Развёл костёр из сухой лесины, заварил чай из каких-то веточек. Я, наколов на палку, грела куриную полть, сало с шипением капало в огонь. Жизнь была не так плоха. Со вздохом и с раскаянием озвучила то, о чём думала давно: — Без меня ты прошёл бы через эти равнины, леса и горы, как иголка сквозь ткань. Не замеченный чудовищами, не контактируя с людьми, без купания в ледяной воде и ограбления амбаров. Он только засмеялся.