Вот подан знак — друг друга взглядом пепеля, Коней мы гоним, задыхаясь и пыля. Забрало поднято — изволь! Ах, как волнуется король!.. Но мне, ей-богу, наплевать на короля! Владимир Высоцкий Вот самурай, а вот гейша. А вот их сёгун Рубит их на сотни частей. Белый цвет Минамото и красный цвет Тайра — Всего лишь краски для наших кистей. Б.Г.
В этот раз я не потерялась во времени и чувствовала каждый проживаемый день, стараясь не упустить ничего, понимая, что ничто не навсегда, и сделать с этим ничего нельзя — и удивлялась, как яростно живёт Ланэйр. Такое ощущение, что он чувствовал каждый миг и впитывал его всем своим существом. Жил на пределе, натянутой струной, полыхая и, казалось, ничего не оставляя на будущее. Он почти не касался земли. Начал петь каждый день, и я была совершенно очарована и опьянена его голосом. Спали урывками — по-моему, он жалел время на сон, да и мне как-то не хотелось. Когда владыка Элронд в первую встречу говорил, слегка косясь на Ланэйра, про то, как пылок и могуч поздний расцвет, я ничего тогда не понимала, кроме того, что сватают нас, а сейчас поняла. Всё, что было — августовские грозы, сентябрьские радуги и звездопады — всё воспринималось как будто через него, усиленным во много раз, и я никогда не жила так ярко и так сильно. Трусила будущего и старалась задержаться в настоящем — но будущее подступало. Странно было, что Самайн подходит, а снега нет и тепло. И всё же октябрь давал себя знать — на виноградный склон неподалёку от Семидревья как будто киноварью плеснули; небеса стали прозрачно-голубыми, совсем хрустальными, а медведь, каждый день приходящий на источники, разжирел до безобразия. Нас никто почти не беспокоил — тем страннее был вечерний визит эру Эльмаэра примерно за неделю до Самайна. Мы сидели вдвоём с Ланэйром на ветке, обнявшись, и Эльмаэр вдруг возник на соседней. Ланэйр не пошевелился, и я поняла, что он не удивлён. Я не обрадовалась: мне в целом шаман был не очень-то приятен после того, как отчётливо сказал ещё в июле, что не будет связываться с Мордором — возможность появилась, но он не уверен в безопасности мероприятия. И пришлось обходиться письмами. Эльмаэр непонятно скользнул взглядом, встряхнулся. В сумерках он похож был на нахохлившуюся огромную птицу. Понадеялась было, что он всё-таки передумал — ну вдруг? — но нет, речь повел об ином, тяжело обронив: — Самайн… — Через шесть дней, — голос Ланэйра был, наоборот, безмятежен. — Я чувствую, что владыка Трандуил пытается прорваться в наш мир… у него может получиться раньше. Ланэйр только плечами пожал, демонстрируя равнодушие — а меня как будто трезвостью окатило. Шесть дней! Я увижу их… Его! А увижу ли? Трандуил-то, как я поняла, точно жив, а остальные? И… аранен? Что с ним?! Я ведь в последний раз видела его два года назад! Жизнь моя… Внутренний режиссёр Якин тут же ехидно проскрипел: «Житие мое», и удалось собраться, но сердце всё равно утеряло ритм и билось пойманной птицей. Ланэйр лениво шепнул: — Ну что ты, богиня, не трясись так… — обнял покрепче и умолк. Я тоже молчала — к чему тут слова? Эру Эльмаэр исчез так же незаметно, как и появился. — Богиня, подумай, что ты хочешь взять с собой, — голос Ланэйра был всё так же ленив и безмятежен, и я выдохнула: отпустит, стало быть. Без эксцессов. — Свои записи, — подумалось, что в Эрин Ласгалене перенесу написанное в талмуд, куда предыдущее было записано, — больше ничего. Ланэйр кивнул: — Хорошо. Лучше не брать ничего из тех драгоценностей, что подарили тебе мальчишки из Дома Бабочки. Если бы ты пожелала взять и даритель узнал об этом… — тут он умолк, предоставляя додумать несказанное, и я поёжилась, додумав. Не удержалась: — А ты? Ты подаришь мне что-нибудь на память? — браслет его древний ещё летом унесла река во время купания. Огорчилась тогда, но Ланэйр уверенно сказал, что если такая вещь потерялась, значит, хотела потеряться. Что предназначение артефакта выполнено и ему пора было исчезнуть. Князь помедлил: — Мы проросли друг в друга, и ты в моём сердце, а я в твоей памяти… — и поцеловал легко и горячо, — я хотел, чтобы ты подарила мне дитя, но это невозможно. И я благодарен за то, что есть — это гораздо больше, чем я мог надеяться. Дарить вещь не буду — хочу, чтобы ты помнила и так. А если захочешь забыть, то забудь, и ни к чему напоминание. Да, он же запросто вытащил из меня историю с ниткой изумрудов, которую подарил на память, думая, что смерть близка, эру Лисефиэль… И интерпретировал её мой князь вот так. В ответ только сказала: — Я не забуду. И мы больше не говорили на эту тему. Ветер пах, как горький миндаль, как поздние розы. Огромная, тёмно-оранжевая осенняя луна вышла на небо — и про близкий Самайн было забыто начисто.***
И да, как и предсказал эру Эльмаэр, через два дня пришёл посланец от владыки Элронда, торжественно сообщивший, что шаманы почувствовали приближение Дикой Охоты. И что пора собираться на встречу. Удивилась. Сколько я помнила, Дикая Охота — в человеческих верованиях несущаяся по небу нечисть, ворующая кого попало. Хотя да, в некоторых версиях состояла она из эльфов и предводительствовал ею эльфийский король. Но как это связано с… ? Ланэйр, усмехаясь, разъяснил, что путешествия по мирам предполагают достаточно зрелищный уход и возвращение. Люди что-то да видели; на верованиях, само собой, отразилось. И даже вполне достоверно передано. Почти не переврали. — Ты увидишь. Возвращение из другого мира впечатляет. Ты готова? Я уже была одета, и, подхватив завёрнутые в бумагу записи, кивнула и приняла предложенную руку.***
Провожающий кортеж был пышнее встречающего и выглядел свадебным — только что многие эльфийки тихо плакали. Но улыбались. О как, не мне одной приходится… Разодетый в белое, снова выглядящий невестой Ланэйр был тих, светел и очень ласков. В торжественном молчании ступали лошади, и под копытами у них расцветали подснежники и примулы. Три раза эру Эльмаэр вскидывал руки перед чудовищными зелёными стенами, окружающими эльфийскую столицу, и они расступались, пропуская. Поддавшись волшебству момента, тоже молчала, только удивлялась немного, что элу Элронд и другие знакомые со мной не попрощались — но решила, что попозже попрощаются. И смотрела, запоминая. Вряд ли ещё здесь побываю. За пределами Лориэна шёл снег, и холодный ветер шевельнул волосы; резко запахло зимой. Обрадовалась вдруг до боли в сердце. Чьи-то руки накинули на плечи тёплый плащ, и мы двинулись, выезжая на белеющее, заносимое снегом поле. Цветущая волна выплеснулась вперёд, заливая всё вокруг. Потеплело, земля цвела — но снежинки падали на цветы, на волосы, на лицо, таяли на тёплой лошадиной шкуре… Элу Элронд протянул руку, указывая на горизонт: — Смотри, прекрасная, мы успели вовремя, и владыка Трандуил со свитой скоро прибудут сюда. Взволнованно уставилась, сначала не увидев ничего, кроме клубящихся снежных облаков, но уже в следующую секунду поняв — с ними что-то не так. Открыв рот, смотрела, как в клубящейся мути проступают очертания несущихся всадников, и ветер со снегом наносит их всё ближе. Странно было, что с приближением гигантские демонические фигуры становились всё меньше, проступали отчётливее — и всё равно оставались призрачными! Заёрзала, переживая, и лошадка подо мной заплясала нервно — но стоящий рядом, уже спешившийся Ланэйр удержал её за повод железной рукой, и та затихла. Подняла глаза от лошади да от князя — всадники уже стояли напротив. Во рту пересохло, руки заледенели. Боялась посмотреть — все ли, кого ждала, на месте. Сделав усилие над собой, пристально всмотрелась — и счастливо вспыхнула. Боже, как я соскучилась по владыке, как рада была увидеть его и аранена рядом с ним, живых и невредимых! Хотелось захлюпать носом, но сдержалась. Скатилась с лошади, сделала движение в их сторону, чувствуя, как на лице появляется дурацкая сияющая улыбка: — Счастлива вас видеть, выскородные! — умолкла от избытка чувств, всматриваясь в лица, вспыхивающие такой же радостью навстречу: — Элу Трандуил! Хотела приветствовать Леголаса, но даже в лицо ему почему-то постеснялась посмотреть, не говоря уж о том, чтобы обратиться, и смолчала от волнения — но и не глядя на него, чувствовала его присутствие, как чистое счастье. Тепло обратилась к рыжику, которого моментально выцепила взглядом: — Приветствую, эру Лисефиэль! — поняла, что волосы, которые раньше были до середины лопаток, стали значительно короче, и весело сообщила: — Тебе очень идёт новая причёска! Как твоя лошадка, Салмаах? Лисефиэль, засветившись изнутри, с польщённой, немного потерянной улыбкой собирался что-то сказать, но был перебит насмешливым тягучим: — Эру Лисефиэль обрезал волосы, увидев окровавленного упыря на той поляне, в знак траура… а я не поверил, что ты погибла, и решил подождать. Здравствуй, здравствуй, еmma vhenan, единственная моя… — и ослепительный король спешился и приветственно развёл руки, приглашая в объятия. Хотелось броситься навстречу, но надо было попрощаться с Ланэйром. Повернулась к нему, огорчаясь, что радость встречи омрачена горестью расставания, и собиралась взять за руки и поблагодарить за всё, что было — но он успел первым. Взял мои руки в свои и тихо, проникновенно сказал: — Ты прости, Блодьювидд, я солгал тебе, когда говорил, что никогда не сделаю больно. Я не отпущу тебя, пока жив, — он так нежно, так ласково говорил, что я слышала, но какое-то время не могла понять, о чём он. И резко отстранилась, поняв наконец. Молчала в ужасе, не имея слов. Развернулась к Трандуилу, всё так же молча, но думая то, что надо было подумать сразу, а я забыла. Что не поеду с ним, если он убьёт Ланэйра. Тот снова развёл руками — уже не для объятий, а в жесте беспомощности перед судьбой: — Блодьювидд, да я бы согласился, но ты плохо знаешь своего… последнего консорта. ОН не согласится. Снова повернулась к Ланэйру — тот как раз, вздёрнув подбородок, смотрел на Трандуила: — Конечно. С чего бы мне соглашаться?! — голос из мягкого и нежного становился низким и раскатистым. — Я — действующий консорт! Кто из вас, благородные сидхе, претендует на моё место? Прежде, чем повернулась, чтобы видеть одновременно его и приехавших, услышала голос аранена: — Я! И тут же перебившее его холодное: — Молчи, щенок! — Трандуил сказал на квенья, но я поняла и обомлела ещё больше, когда он, на квенья же, отчётливо произнёс вызов на поединок. Отмерев наконец, кинулась к Ланэйру, схватила его за руки, горестно спрашивая: — Зачем, ну зачем? Ты же не… — конец фразы съели слёзы, и я умолкла, чувствуя, что всё глупо, бесполезно и не поможет. Попыталась ещё: — Остановись, он просто сожжёт тебя! — Сердце моё, прости меня, но я не могу отдать. Пока я жив — ты будешь со мной, пока ты со мной — я жив. Он улыбался безмятежно, и я поняла, что всё пропало. Ланэйр повернулся к прибывшим: — В случае поражения элу Трандуила найдутся ещё желающие? Ему ответил глуховатый голос аранена, на который наложился голос Лисефиэля: — Найдутся. — Да. И следом ещё один эльф просто поднял левую кисть, небрежным салютом выражая согласие — я наконец узнала эру Глоренлина. Повернулась к Трандуилу: «Сделай что-нибудь! Такой исход неприемлем! Или отпусти меня!» Он опустил глаза со злой улыбкой: — Ты помнишь наш уговор. — О да, я помнила. — Я не убивал бы, если бы мог. Даже взял бы твою игрушку с собой. Гневно возразила: — Эру Ланэйр не игрушка! — Именно. Набрала в грудь воздуха, ещё не зная, что сказать, собираясь сопротивляться, но он добавил: — Ты должна мне. Я спас твоего ребёнка.***
Снег ложился на цветущие примулы. Озябшей рукой взяла у брауни поднесённый стакан — просто хотелось попить, чтобы не заплакать, и, только выпив, поняла, что это зелье эльфийского зрения. Падение снежинок замедлилось, мир стал отчётливее — как будто навели резкость. Недоумённо вздохнула, не понимая, к чему тут зелье — Трандуил ударит молнией, и всё закончится за долю секунды. Зато поняла кое-что другое: что зелье готово было заранее, а не прощались со мной потому, что исход поединка всё-таки точно неизвестен. Если победит Ланэйр, то прощаться ни к чему. Однако если он победит, то завтра будет поединок с араненом. И так далее. И что молчал мой князь об этом потому, что ни на йоту не сдвинули бы его мои просьбы и слёзы, а портить оставшиеся дни он не желал. Как говорится, понимание — приз для дураков, м-да. Должно быть, смешно выглядело моё легкомыслие: собиралась уехать, как школьница, проведшая каникулы у бабушки. Счастливая, довольная, с пирожками и сочинением «Как я провела лето». Ах да, без пирожков. Князь мой хочет, чтобы я помнила его и так. Он утешающе так обнял меня перед тем, как выйти в круг, шепнул: — Ну что ты… это лучший поединок в моей жизни, я счастлив, — ищуще посмотрела, надеясь, что, может быть… он прижал палец к моим губам: — Иначе нельзя, — и отошёл. Трандуил, сняв ножны вместе с поясом, вынул меч и отбросил их. Баритон его раскатился по поляне, и счастье слышать его мешалось с болью от того, что он говорит: — Из уважения к вашему происхождению, эру Ирдалирион, — и слегка поклонился, — и потому, что, если бы не вы, богиня уже ушла бы от нас, я не буду использовать магию. Ланэйр только уважительно поклонился в ответ. Кажется, говорить ему совсем не хотелось. Шаман кивнул, и это было началом поединка. Сухими глазами, окаменев, смотрела. Трандуил напал сразу, и Ланэйр порхал, как бабочка, преследуемая змеёй. Как пёрышко на ветру — клинок не может коснуться, движение воздуха при приближении лезвия отгоняет его. Мне хотелось сохранить лицо, я старалась отслеживать себя, но это давалось всё тяжелее: бой на арене Эрин Ласгалена повторялся почти один в один, а теперь я понимала, что он был декоративным. Никогда не видела поединка красивее — безумное порхание под летящим снегом, на цветущей земле. Остро пожалела, что не попыталась забеременеть — надо было хотя бы попытаться. А сейчас Ланэйр далёк от меня, мне нечем удержать. Поздно. Да, муравей, пойду и попляшу И больше ни о чем тебя не попрошу. На стеклах ледяных играет мерзлый глянец. Зима сковала пруд, а вот и снег пошел. Смотри, как я пляшу, на мой прощальный танец. Взвизгнула в ужасе, когда на шее Трандуила вспухли алые капли — но тут же поняла, что, если бы удар полностью достиг цели, я видела бы уже голову, отделённую от тела. Но нет, бой продолжался. Полностью впав в отчаяние, хотела броситься к ним, однако за локоток придержали. Аккуратно, но крепко. Повернула голову, чтобы посмотреть, кто держит — и краем глаза увидела, как Ланэйр насаживается грудью на меч. Как бабочка на булавку. Ахнула, закричала так, как будто в мою грудь воткнули меч, дёрнулась — меня держали. Трандуил с бесстрастным лицом повернул лезвие — я услышала хруст — и выдернул. Следом толчком плеснулась кровь, и Ланэйр стал медленно оседать. Закричала, забилась, но держали крепко. Князь лежал на полузанесённых снегом оранжево-синих цветах, опираясь на локти, и встать не порывался. Кровь толчками выплёскивалась на белую одежду и белый снег, и листья вокруг становились тёмными от неё. Трандуил отбросил меч и в руках у него возник длинный кинжал. Шагнул к Ланэйру, но тот покачал головой, что-то шепнул — и меня вдруг отпустили. Кинулась к Ланэйру, оскальзываясь на мокрых от снега и крови листьях, упала на колени рядом и повернулась к Трандуилу — когда-то так удалось спасти от немедленной смерти Ганконера, но Трандуил и не спешил подходить, и кинжала в руках у него уже не было. — Блодьювидд, — шёпоту Ланэйра вторило очень нехорошее клокотание в его груди, — это был бы просто удар милосердия… я... сам отказался… Ты не сердись… я не мог иначе. Нет, не дёргайся! Целитель не нужен, мне нельзя помочь. Сердце разрушено. Всё равно дернулась: — Попробовать можно! Он удержал: — Если бы я хотел. Я не хочу. Подожди… дай немного отдохнуть… — Мы теряем время! Он бледно улыбнулся: — Всё… твоё время… теперь моё. Наконец поняла и сразу, без предупреждения пришли слёзы. Рыдалось громко и некрасиво, и было очень жаль его. Сквозь рыдания упрашивала: — Позволь… тебе хотя бы боль уберут! — Это совсем не больно, — он всё улыбался, и на губах у него показалась кровь. Да где же не больно — с развороченным-то сердцем! Он прикусил губу, собрался — огромные глаза с почерневшими зрачками: — Бабка не соврала… её браслет даровал мне немыслимое счастье и достойную смерть… — хотела отвернуться, но он придержал, положив руку на шею, приблизив к себе и заговорив быстрее: — Я ухожу… действующим консортом… единственным для тебя! Время… кончается… Благодарен… что ты… любила, как могла. Прошу, не плачь… Будь свободна и счастлива… и люби других! — он впился поцелуем в губы. Почувствовала вкус крови, резко выплеснувшейся на его губы — и то, что он вдруг стал очень тяжёлым и упал, я не могла его удержать. Дальнейшее помню плохо. О сохранении лица и каком-либо достойном прощании речь не шла — меня еле оторвали, я цеплялась за мёртвого, за траву, за землю и выла. Просила не хоронить, кричала, что ему холодно под землёй и не воспринимала речи про то, что здесь уже только тело, а дух с почестями принимается в Чертогах Мандоса.***
Очнулась от снега, жалящего лицо. Закашлялась, пошевелилась — и поняла, что боком сижу на лошади, и что кто-то придержал. Приоткрыла глаза: бессолнечный зимний день, вокруг похрустывают снегом другие лошади. Повернулась и узнала Леголаса. — Я рад, что ты очнулась, — лицо его было озабоченным. — Отцу пришлось навести сонные чары. Ты два дня провела в забытьи. Молча закрыла глаза. Всё. Ланэйр покинул меня. Ничего не поменяешь. О Лолита моя, всё, что я могу — это играть словами.