Королевская канарейка

Побледневшие листья окна зарастают прозрачной водой У воды нет ни смерти ни дна, я прощаюсь с тобой. Юрий Шевчук

      То, что два дня — это очень чувствовалось. Лошадка бежала плавно по мягкому снегу, но каждый её шаг неприятно отдавался в теле. Затёкшие, одеревеневшие руки и ноги, ужасно отбитая пятая точка… и в кусты было надо, а кустов вокруг я не увидела. Похоже, придётся мне всё-таки делать это в чистом поле в компании старательно не смотрящих высокородных. Поёрзала, собираясь с духом, но сказать ничего не успела.       — Блодьювидд, видишь тот горный кряж? Это отрог Карадраса. — Близоруко всмотрелась, но мельтешение снега скрывало горизонт, никаких гор не увидела. Принц продолжал: — Мы будем там часа через два. Потерпишь?       По сочувствию в голосе поняла, что состояние моё для него не секрет. Решила ждать и горестно скукожилась в седле, пытаясь уйти в себя и перетерпеть. Первые минуты было совсем худо, но потом тепло и близость аранена, которые я всё никак не могла осознать реальностью, как-то расслабили и стало немного легче. Тут же появились досужие мысли. Он молчал, и я терялась в догадках, что он думает, гневается ли на меня и как относится теперь. Но пах он всё равно, как счастье, и все боли и невзгоды отступили.       Скосилась на его руку: кольцо он носил. Да и на поединок Ланэйра вызвать порывался… Наверное, всё не так плохо.       Плохо было только то, что я не скорбела так, как должна была бы, наверное. Чувство вины царапнуло изнутри, и я попросила:       — Дай мне ножик? — Леголас не спросил, зачем, только уточнил, какого размера, и молча подал.       Пилить им волосы оказалось очень легко, пряди как будто сами отваливались. Выпускала их из рук, и они, как живые, подхватывались ветром и улетали. Голове становилось всё легче и холодней, я уже две трети, наверное, отпилила, когда нас нагнал Трандуил:       — Что ты делаешь, божественная? — судя по тому, что не назвал ласково на квенья каким-нибудь из своих словечек, он был удивлён и зол.       Заторопилась и, уже с болью, отхватила оставшееся и с облегчением бросила под ноги лошади:       — Траур.       Он помолчал и уже обычным тоном спросил:       — Но зачем, nieninque? Ты ведь не умираешь от горя, я хорошо чувствую…       Не совсем поняв его, буркнула:       — Эру Ирдалирион любил почести. Ему приятно было бы.       Тут, по-моему, король потерял терпение и в кратких сильных словесах пояснил, что эру Ирдалирион никогда бы не хотел, чтобы я после его смерти умирала от горя.       «Да я не умираю…»       — Знаю, что не умираешь, — и, помолчав и посмотрев с сочувствием: — У нас, tulie, обрезание волос не формальность, не знак траура… это возможность отчасти избавиться от скорби, если та чересчур тяжела.       И, странным тоном, с сочувствием и насмешкой одновременно:       — Ты же о волосах сейчас жалеешь, а не о… — зло посмотрела в ответ, но он уже улыбался и открывал объятия:       — Иди ко мне, полечу и поговорим.       Изобразила движение навстречу, и меня тут же кульком перетащили на оленя.       — Maelamin, — Трандуил на ходу встряхивал кистями, заставляя их засиять, и, похоже, одновременно о чём-то думал и собирался с мыслями.       Осторожно провёл сверху вниз и сам себе удовлетворённо сообщил:       — Здорова… совершенно точно умирать не собираешься. Придвигайся ближе, теплее будет, — и, прижав к себе и прикрыв плащом, взялся за повод.       Вздохнул:       — Мальчишка мог бы и остановить тебя… много о чести думает, — беззлобно, похоже, размышляя совершенно о другом. — Ну да ладно. К делу: что это было самоубийство, ты понимаешь? Да… иначе бы не сидела рядом со мной. Хорошо. Помнишь, что ты думала когда-то про поцелуй Джека?       Вздрогнула. Знала, что он в моей голове копался, а всё равно… Я помнила.       Было время, когда жизнь казалась обузой, но и умереть просто так ощущалось глупостью и малодушием. И угораздило меня в то время посмотреть сериал «Торчвуд». Главным героем был странный и опасный кэптен Джек, и занимался он со сподвижниками тем, что убивал чудовищ. Но он и сам был чудовищем. В одной из серий явилось на землю некое существо, питавшееся сексуальной энергией. Превратилось в женщину, и начало убивать мужчин, соблазняя их и в процессе выпивая досуха. То есть буквально — они в горсточку серого песка превращались. Она всё никак не могла насытиться, и убивала пачками: энергии требовалось всё больше.       Кэптен Джек настиг её, идя буквально по дороге из серого песка и уже готов был убить. Но существо, для которого вредна была земная атмосфера, уже почти сходило с ума, и, вместо того, чтобы защищаться, начало умолять окружающих, если они правда мужчины, поделиться с нею энергией. Хотя бы поцеловать. Отлично знавшие о последствиях, убийцы чудовищ шарахались с завидной скоростью. Не шарахнулся только Джек, раздумчиво сказавший, что у него много энергии и он готов из милосердия поделиться. И поцеловал нашу даму, отмахнувшись от ужасающихся его безрассудству сотрудников.       Эти кадры я хорошо запомнила: как серая кожа инопланетянки начинает наливаться жизнью с места поцелуя и постепенно сияющее золото заливает всё её тело, и как она сыто отваливается, похоже, впервые ощутив настоящее счастье.       Джек остался жив, от него не убыло (чудовище же!), и он ещё даме сказал, что это-де был только поцелуй. Та упала в счастливый обморок. Тут-то её и убили.       Мне тогда подумалось, что если бы Джек раздавал поцелуи, к нему бы очередь выстроилась, и что я бы встала в неё и постояла — ощутить за минуту больше радости и счастья, чем отмерено на всю жизнь нещедрым господом нашим, и потом сразу быстро и безболезненно умереть в приступе эйфории. Это были такие женские мечты.       Что забавно, читала у какого-то фантаста упоминание вируса «Кэптен Джек», унёсшего в его вселенной во время эпидемии две трети населения. Умирали в эйфории. Да, впечатлил этот поцелуй гуманитариев.       Задумалась, догадываясь уже, к чему он это вспомнил. Сейчас будет про правильность и естественность всего произошедшего рассказывать.       Трандуил терпеливо вздохнул:       — Я хочу, чтобы ты не ощущала вины. Поверь, минутная эйфория, о которой ты мечтала, для эру Ирдалириона растянулась на год, и умер он на пике. Сама богиня на похоронах рыдала! Да ему завидуют, как никому!       Дальнейшая речь Трандуила вся была на тему, что-де эпично самоубился мужик, респект и уважение ему от живущих и в Чертогах Мандоса. И чтобы я не думала, что убила его — и тут король вкрадчиво поинтересовался, поняла ли я, что в горы, в которых мы с Ланэйром встретились, Ланэйр пришёл умирать.       Огорошенно замерла. Повспоминав, поняла, что Ланэйр мне и сам говорил, что на одинокую охоту уходят те, кому в тягость стало существование, а там уж как повезёт: или умрёшь, или обретёшь вкус к жизни. Но я как-то не восприняла тогда…       — Считай, ты ему лишний год подарила. И счастье разделённой любви, — голос Трандуила был сух. — Я рад, что ты достаточно умна, чтобы не обвинять меня в его смерти. Но были — прости, божественная — и неумные вещи, которые ты сотворила.       Он никогда так со мной не говорил. Напряглась, но слушала, а король с упрёком выговаривал:       — Ну сердце моё, ну сама посуди, как можно: сыну моему и наследнику, с ума сходившему от горя, тосковавшему по тебе, чуть не принявшего смерть от рук Тёмного, чтобы вызволить тебя — ни словечка не сказала, не посмотрела, а приветствовала какого-то рядового эльфа. Причёску его похвалила, здоровьем его лошади поинтересовалась! — в этом месте голос стал особенно укоризненным.       Не выдержала и всхрюкнула. Уж очень драматично звучало. Но да, вела я себя, конечно…       — И ведь я понимаю, отчего всё это, но только потому, что мысли читаю, но сын-то мой нет! И эру Лисефиэль черт-те чего себе навыдумывал! — помолчав, холодно добавил: — Я, пока ты спала, всё разъяснил и тому и другому, и Лисефиэля отослал. Пусть поспешит в Эрин Ласгален и проследит, чтобы как следует подготовили встречу. Нечего ему здесь делать.       Тут он замолчал, копаясь, похоже, в моих мыслях. А что я могла думать? Жив рыжик и хорошо. За чёрствость свою неудобно было. А больше всего по-прежнему хотелось в кусты. Привычным жестом потянулась поправить волосы — и осеклась, отдёрнула руку. Нет у меня больше длинных волос. Что ж, хоть так помянула…       — Да, я понимаю… эру Ирдалирион старинный аристократ — из тех, что можно сломать, но не согнуть… уважал его, — и тут же с бессердечием добавил: — Сказал бы, что таких сейчас не делают, но он сам и наделал.       И, завистливо: — За последние сто лет детишек у него родилось столько, что куда там Феанору. И все на него похожи, да так, что не перепутаешь.       Я угрюмо смолчала, подумав, что глупа была, не попытавшись забеременеть. Если бы выносила, Ланэйр обрёл бы статус неприкосновенности до совершеннолетия ребёнка.       Король с мягкой непреклонностью ответил на мысли:       — Не выносила бы, — а посмотрел с сочувствием.       Горестно молчала, но Трандуил не молчал и выразился ещё в том смысле, что через полтысячелетия плюнуть будет некуда — в Ирдалирионга попадёшь, а вот Трандуилионов мало, всего один.       И что я обещала ему! — да, владыка по-прежнему, если протягивали палец, норовил откусить всё.       На это я даже ответить ничего не могла, только начала краской гнева заливаться, но ослепительный король тут же заговорил о другом:       — Еmma vhenan, тебе надо помыться, поесть, в походное переодеться, — голос его потеплел. — Мы скоро встанем лагерем, вон там, — он указал рукой и я поняла, что то, что я воспринимала стеной плотно идущего снега, на самом деле заметённая скальная гряда.       Вздохнула: что-то все мои путешествия по Арде на зиму приходятся. Посмотрела на владыку и расхотелось на него сердиться: кто знает, каково им там на болотах пришлось да что они за год пережили.       — Ты представить себе не можешь, что я почувствовал, вывалившись на ту поляну и увидев окровавленного упыря! Если бы Рутрир выжил, я бы убивал его так, что он пожалел бы о своём рождении! — большая рука, сжимающая повод, сжалась в кулак и вспухла от напряжения.       Снова вздохнула: для меня это всё далёким было.       — Что, мотылёк, год долго для тебя? — нежно и печально. Я покивала, утыкаясь ему в грудь. — Блодьювидд, тебя не было в Эрин Ласгалене два с лишним года… ты скучала всю эту вечность?       Не выдержала и заплакала, прижимаясь к жёсткому шитью на его одежде.       Чувствовалось, что утешает владыка с удовольствием, сам радуясь, что да — тосковала:       — Ну что ты, nieninque… ты же всегда так гордилась крестьянскими корнями и устойчивой психикой, сживаясь с нами, чудовищными алиенами, — в голосе владыки сквозила лёгонькая насмешка. — Если ты думаешь, что поплачешь, и кусты не понадобятся, то это так не сработает. Тем более, что я вижу подходящие кустики — вон там.