***
Он ждал у старого вяза, разбитого молнией. Стоял неподвижно, спиной к солнцу, и закатные лучи подсвечивали его рыжие волосы кроваво-красным. Короткие, едва достигающие плеч — как и у меня. Вспомнила, что он обрезал их в знак траура, думая, что я погибла, и на душе стало теплее — хотя бы от того, что мы оба живы. Живым всё хорошо, и я нашла в себе силы улыбнуться счастливо и кивнуть благосклонно. Пеллериен спешилась, они с Лисефиэлем обменялись церемонными приветствиями и поклонами, после чего моя телохранительница помогла мне спуститься и сказала, что будет ждать здесь же завтра, когда солнце будет в зените. Подхватила повод Репки и ускакала. Как он оттаял, как заулыбался! Но за руку взял — осторожно, обошёлся без объятий. Тепло пожал пальцы: — Блодьювидд, я вижу, что ты немного печальна. И не так рада мне, как я тебе. Не надо так напрягаться, я не трону тебя, если не захочешь, мы просто побудем вместе. Ну да, странно было бы, если б он не понимал. Понимает. Дунул бесшумно в деревянный свисток, и тут же, хрустя подлеском, прибежала Салмаах. Здоровье лошадки Лисефиэлевой было отменным, она бодро пригарцовывала и глядела с кокетством, а у меня ни морковки с собой, ни булочки… Эльф усадил меня перед собой — и, мельком увидев его опьянённое лицо, с насмешкой подумала: «Ну как же, «просто побудем вместе», да…». Было лестно, что он так откровенно тает от малейшего прикосновения, и «просто» уже вовсе не хотелось. Всё-таки удовольствия я люблю, что уж там. Вспомнила, как рассматривала его голого, стоящего на коленях в низенькой палатке, и сглотнула. В низ живота плеснуло теплом. Жизнь налаживалась, и от меня ничего не требовалось, просто быть собой и всё. Повернула голову, осторожно принюхиваясь — он пах мятой и тысячелистником, как и тогда, в палатке. На официальных приёмах эльфы обычно использовали сложные тонкие благовония, а вот вне официоза зачастую пахли травами, которые добавляли в воду при мытье. Видно, нравится рыжику сочетание этих запахов. Не думая, спросила: — Чем я пахну для тебя? Он, твёрдо взяв поводья и направляя лошадь движением бедра, так же бездумно ответил: — Счастьем. Твой запах уникален, он единственный в своём роде, всё остальное меркнет… — и, утыкаясь в шею сзади, почти потеряв голос: — эти волоски, как шёрстка лисёнка — скучал я по ним… ты прости, не могу сейчас говорить. Хочется помолчать и побыть счастливым. Салмаах не хуже Репки никуда в этой жизни не спешила, а Лисефиэль не подгонял. Молча дышал в шею, обнимал осторожно, излучал ровное, почти кошачье тепло — и я как-то вдруг вовсе перестала зябнуть, стало хорошо жить. Огромный дуб, нависший над расщелиной с замёрзшим водопадом, по пояс стоял в холодном тумане, подкрашенном огнём уходящего солнца. Судя по тоненькому ржанию Салмаах и тому, что она быстрее заперебирала ногами — мы почти добрались. — Это твой дом? — спросила шёпотом, впечатлившись величественным пейзажем. — Всегда открыт для тебя, indis e mael, невеста моя, моя светлая королева, — он тоже говорил тихо, без голоса. Слегка удивилась. Уже второй раз назвал невестой — а до того, как я понимала, никто не осмеливался. Жениться на живом пламени — посягательство на свободу, кощунство… но смолчала. Кто знает, что он имеет в виду. Пусть называет, как нравится. Уж замуж-то Трандуил меня точно не отдаст. Вспомнила гадкую, Далем записанную поговорку: «Заступа и в аду хороша: когда и не вилами, а кочергой посунут». Замуж не хотелось, но во владычной заступе я была более чем уверена. Завтра утром меня отсюда выдернут по-любому. Эта мысль вернула благодушие и любопытство. Хотелось получить удовольствие от приключения, а не прикапываться к рыжику с подозрениями. Он спрыгнул с лошади, и, снимая меня, показал рукой на дубовую рощу под скальной стенкой, на краю которой рос его дуб: — Это моя роща. Удивлённо подняла бровь: у эльфов принято было владеть конкретными деревьями-домами, но чтоб целой рощей? Он понял и улыбнулся: — Я был женат, у меня два сына и две дочери, старшие сын и дочь тоже имеют детей, а те своих… почти вся роща заселена моими потомками. Ого, а рыжик-то патриарх, оказывается… ну да, мне других и не подсовывают, похоже. Трандуил же сам говорил. Пожившие, с детьми, желающие сгинуть с честью, урвав напоследок поцелуй богини… Не зная, как себя вести, от чистого сердца пожелала ему обзавестись ещё кучей детей. По его смешку поняла свою бестактность — и что он не обиделся. — У меня не будет других женщин, кроме тебя — и это навсегда. Дрогнувшим голосом сказала, что верю, что уж он-то проживёт достаточно долго, чтобы… И умолкла, когда он с улыбкой поднёс к моим губам палец: — Нет. Я любил жену. Смерть её пережил тяжело, но пережил. Потом — владыке нужна была моя служба, а мне было всё равно. И я много путешествовал по Арде. Род службы был таков, что у меня было немало… связей. Тебе ведь всё рассказали наверняка, да? — по лицу понял, что да, и невесело усмехнулся. — После того отсутствие телесной близости в жизни воспринималось отдыхом и облегчением. Вздохнула. Да, понять можно. Что уж там не понять. Лисефиэль улыбался всё светлее: — Ты моя последняя. Я счастлив, что невозможная звезда упала в мои недостойные руки, — и он перешёл на квенья, да с такими оборотами, что понятно было: красивое говорит, а что, непонятно уже. Но и так было хорошо. Правда, мелькнула мысль, что звезда-то не сказать, чтобы упала, скорее, эру Лисефиэль не поленился и отковырял её… с того, на ком она висела. С облегчением зашла в тепло — на краю обрыва вид был красивый, но малиновый ветреный закат ощущения уюта не добавлял. Внизу дуба оказалась, как во многих эльфийских домах-деревьях, конюшня временная, с подстилкой из сухих листьев и яслями, полными сена. Я знала, что постоянно тут лошадок не держат, обычно в большие конюшни или в табун, если летом, отправляют. Хотя, может, Салмаах и всё время тут живёт. Этнографическими и бытовыми вопросами я Лисефиэлю не докучала. Молчала и улыбалась. И чуть не упала, когда перед нами из ниоткуда вылез седой упитанный мышь и скрипуче сообщил: — Приветствую, цветочная королева! — и, пока я пялилась, открыв рот, обернулся к Лисефиэлю и добавил, умильно сложив лапки: — Красота-то какая неописанная! Истинно невозможная звезда! Vaniar akuna miel! — похоже, слышал наш разговор. Про недостойные руки, однако, ничего не сказал. Губы Лисефиэля дрогнули улыбкой, он лукаво взглянул на меня и выдохнул: — Позволь представить: это старейший брауни Арды и мой дворецкий. Усилием воли удержалась от прыжка и бестактного вопля из серии «оно говорит?!» и ласково поздоровалась: — Звезда сияет в час нашей встречи, уважаемый мышь. Мышь польщённо — и льстиво! — поклонился и выразился в том смысле, что дерзнёт назвать своё имя в моём присутствии. И пропищал — повторить это я не смогла бы. Он-то, похоже, на многих языках говорил, а вот у меня пищало не выросло. Впрочем, мышь это понимал и, снова кланяясь, сообщил: — Но прекрасная может называть меня так, как ей удобно. Всё ещё поражённая, буркнула: — Дживз, — и на слегка обеспокоенный взгляд глазок-бусинок как можно слаще поведала, что это божество дворецких. Похоже, Дживзу сахарку лучше было пересыпать, чем недосыпать. Он какое-то время думал, а я сомневалась, удалось ли нальстить достаточно, но, судя по довольно зашевелившемуся носу, удалось. Лапки всплеснули хлопотливо: — Лорд, леди! — я аж головой потрясла от того, какой образной ощущалась его речь, но нет, всё слышалось, как слышалось: — Банька-то с утра натоплена, вас дожидается! Прошу за мной! Глянула на «лорда», тихо, с любопытством спросила: — Ты с утра в отъезде? Тот безмятежно кивнул: — Навещал правнуков, любовался на весеннее солнце, заячьи игры и проклёвывающиеся подснежники. Хм… ну да, для эльфа тоже занятие. Хихикать не стала. Банька, хоть ступени каменные и уводили вглубь и в сторону, оказалась натуральной банькой: с каменкой и бревенчатыми стенами, и освещалась горящими в печурке поленьями. Дверца была прикрыта, но света сквозь щель хватало, чтобы видеть полок и шайки. Всё как в деревне человеческой. Только непонятно, куда дым уходит, а так полная иллюзия. На мой потрясённый взгляд Лисефиэль только плечами пожал: — У людей пристрастился. Мылась и парилась я с удовольствием, даже не ужасаясь Дживзу, пришедшему с веником и разложившему нас рядком на полкé, а потом окатывавшим из шайки с присловьями вроде: — Да будете вы чисты чистотой Амана, лорд и леди! — и бух шаечку! Судя по мокрому шуршанию и цокоту, у него на подхвате были ещё мыши, но голову я поднять не могла, да и лорд тоже, потому что тут же обрушивался веник, парил до состояния огненности, а потом бухалась очередная шайка: — Да сияет ваша красота, лорд и леди! — и дальше парить. На чёрт-те какой раз он разрешил встать, и из висящего в воздухе доброго десятка шаек плеснуло ледяной водой, а Дживс в это время возглашал, что-де нас Эру благословляет. Ну да, ну да. С гуся вода, с лорда и леди вся худоба. В хорошо освещённом предбаннике моей старой одежды не оказалось, а в невидимых мышиных лапах реяли цветные шелка. Под руководством Дживса нам сначала обсушили полотенцами волосы и неторопливо расчесали, потом облекли нас в многослойные одежды. Подняв руку, семь рукавов насчитала, один другого шире, и в целом это всё напоминало кимоно — семь одёжек и все без застёжек. С завязочками. Вышла из баньки малость ошалевшей, но бодрой. Внутри дуб был много просторней, чем снаружи казался — как, опять же, многие эльфийские жилища. Лисефиэль никуда не торопился, провёл по дому. В столовой было накрыто. Мышь уже с достоинством кланялся у входа: — Извольте откушать! Стол накрыт, щи дымятся! Пока я соображала, что либо у него с вокабуляром, либо у меня со слухом что-то не то, Лисефиэль приглашающе повёл рукой: — Я вижу, ты голодна, Блодьювидд, — и я правда была голодна. С благодарностью, без стеснения наелась горячей жирной похлёбки из не пойми чего, но вкусной. Но не щи это были точно. Впрочем, если Дживс, как самый старый брауни в Арде, говорил на архаичном языке, неудивительно, что для меня это слышалось именно так. Впервые в жизни попробовала что-то, похожее на горячий апельсиновый ликёр. Лисефиэль протянул кубок, я глотнула пару раз, удивляясь, насколько насыщенным может быть оттенок цедры. По телу разлился жар. С отстранённым любопытством спросила: — Что туда добавлено? — имея в виду афродизиак. Вспомнила тут же, как в своё время отовсюду торчали плакатики, призывавшие пить коктейль с афродизиаком, рекламный слоган «Попробуй и влюбись!». Спросив у знакомой, работавшей в этой сети, что там в качестве афродизиака выступает, услышала сакраментальное: «Клубничный сироп». И, кабы воля той девушки, так она бы лучше ввела в ассортимент для дорогих покупателей «кофе-дрищ», а добавляла бы пурген. Хотя, подозреваю, владельцы бизнеса и пургену бы пожадничали. У высокородных не так. Скажут, что сиропчик, а набухают последних достижений эльфийской химии. Не то чтобы я была против… но хотелось чистоты в ощущениях, и я не знала, как сказать это потактичней. Попыталась поставить кубок на стол, но Лисефиэль твёрдо перехватил, не давая это сделать. Медленно допил, поставил: — Мы выпили сейчас кубок новобрачных, его подают на свадьбе двоим. Там травы, приносящие счастье. Первой пьёт невеста, допивает жених. После чего их провожают на ложе, — и подал руку.***
В качестве провожающего выступал всё тот же Дживс, следовавший впереди с роскошным, антикварного вида фонарём и восхваляющий красоту невесты и мужественность жениха, и призывавший благословения на наши головы. Не удержалась и тихонько сказала: — Такого… гм… именного брауни и у владыки нет. Лисефиэль только плечами пожал: — У него и лошади такой нет. Вздохнула, подумав, что, сколько я знаю Трандуила, для рыжика было бы лучше, если бы и у него всего этого не было. Но промолчала, тем более, что мы пришли, и Дживз, подняв фонарь, на квенья превыспренно желал таких вещей, что я где-то внутри радовалась, что квенья не так уж хорошо знаю и понимаю не всё. Высокие двустворчатые двери отворились сами собой, и мы, осыпаемые лепестками, ступили внутрь, в темноту. И наконец остались одни. Лисефиэль повернулся, взял за руку, поднёс её к своей груди: — Ты удивляешься, прекрасная, но молчишь из нежелания обидеть… мир воистину ещё не видел такого ласкового и тихого пламени. Не думай, я не собираюсь совершить преступление, попытавшись заключить с тобой земной брак… нет, только священный пламенный союз. Но, когда ты отвергла меня в лесу, я подумал, что тебе будет приятно, если наша близость будет обставлена церемониями. Ты ведь не видела, как заключаются браки, и тебе интересно? Затаив дыхание, кивнула. Да, было интересно. Лисефиэль, как бы между делом, вставил: — Кстати, в дни Бельтайна свадьба моего сына. Я буду счастлив, если ты украсишь её своим присутствием со мной в качестве спутника. Ого, похоже, Трандуил таки выполнил обещание и высватал сыну Лисефиэля невесту, которую не отдавали. Восхищённо кивнула. На свадьбе высокородных побывать было интересно. Эльф обрадованно вспыхнул, сжал руку: — И сегодня, прекрасная, я, насколько мог, воссоздал для нас то, что происходит с новобрачными по нашим традициям.