Saudade

      Легкий стук в дверь спальни пробудил Чонина ото сна. Последнее, что он помнил, это то, что Чан вернулся в его комнату посреди ночи, чтобы наложить на голову охлаждающий пластырь, альфа-оборотень сказал ему, что его тело переутомилось, пытаясь помочь оправиться после происшествия, и что теперь у него небольшая лихорадка. Сейчас свет проникал сквозь тонкие занавески, давая понять Чонину, что ему удалось проспать остаток ночи.       Тем не менее, когда раздался второй стук в дверь, у Чонина не было сил встать и открыть ее, просто позвав того, кто был с другой стороны. Он решил, что это просто Чан снова пришел проверить его состояние, но старший не был тем, кто переступил его порог. Вместо этого Оборотень, который вчера бросил его посреди города и оставил на произвол судьбы, просунул голову в дверь и неуверенно нахмурился, глядя на молодого человека, все еще уютно устроившегося в постели.       Чонин непроизвольно свернулся калачиком еще больше при виде другого мужчины, прижимая своего плюшевого мишку к груди для утешения и, возможно, чтобы спрятать его от Вонсика. Он действительно не хотел давать другому еще один повод ругать и дразнить его за ребячество.       — Эй, — тихо позвал Вонсик, резко контрастируя с тем, как он разговаривал с Чонином накануне. — Ничего, если я войду?       Чонин взвесил свои варианты, обдумывая все возможные последствия входа Вонсика в его комнату, но в конце концов решил, что вся эта неразбериха никогда не будет решена, если он не будет открыт для разговора. Кроме того, у Чонина появилось ощущение, что волк, стоящий перед ним, не был тем же самым, с которым он был в патруле вчера.       Поднявшись в сидячее положение, крепко держа плюшевого мишку на коленях под одеялом, Чонин жестом пригласил Вонсика войти в спальню, принеся с собой чрезвычайно неловкую атмосферу. Судя по выражению его глаз, Вонсик, казалось, обдумывал, как поступить, но у Чонина было такое чувство, что он не собирается ругать его или повышать на него голос. Это не остановило легкую дрожь в его руках, пока он ждал, когда старший начнет говорить.       — С тобой все в порядке?       Чонин поспешно кивнул, забыв об охлаждающем пластыре на лбу, которое отвалилось из-за инерции. Это не было ложью, Чонин действительно чувствовал себя намного лучше, чем накануне, и переложил пластырь на прикроватный столик, чтобы показать это Вонсику.       Старший волк продолжал стоять посреди комнаты неподвижно, его кулаки сжались, прежде чем он снова расслабился, глаза были твердо устремлены в пол. В некотором смысле, Чонин почти пожалел его по какой-то причине и прочистил горло, чтобы привлечь внимание другого.       — Если хочешь сесть, можешь придвинуть стул сюда.       Слегка удивленный приглашением, Вонсик не ответил, а просто подошел к столу Чонина, вытащил из-под него стул, поставил его рядом с кроватью младшего и сел. Он не хотел ничего говорить, потому что казалось, что Вонсик глубоко задумался о том, что сказать дальше, но Чонину становилось все более и более неловко по мере того, как тишина затягивалась в маленьком пространстве. Прежде чем Чонин задохнулся под давлением, старший волк решил заговорить.       — Я решил, что мне следует прийти сюда и поговорить о том, что произошло вчера, — заявил Вонсик, сделав небольшую паузу и заставив Чонина покрыться холодным потом, несмотря на то, что у него все еще была лихорадка. — То, что произошло между нами вчера, было-       — Мне очень жаль.       Может быть, это была лихорадка, может быть, что-то еще, но Чонин не мог удержаться от слов, которые срывались с его губ, чтобы прервать то, что собирался сказать Вонсик.       — Ты... ты только что извинился передо мной? — усмехнулся старший, услышав, как Чонин что-то напевает, и опустив голову еще ниже. — За что ты извиняешься?       — За мою бесконечную болтовню, за то, что я огрызаюсь на тебя, за то, что я просто доставляю тебе неприятности.       Слабый сигнал бедствия, который оба молодых человека испускали с тех пор, как Вонсик вошел в комнату, усилился на мгновение, прежде чем Вонсика полностью исчез, когда он засмеялся с явным недоверием.       — Малыш, послушай меня, ты набросился на меня только потому, что я вел себя как придурок, — заявил Вонсик, заставив Чонина поднять голову и посмотреть старшему прямо в глаза, прежде чем продолжить. — Ты постоял за себя, и в этом нет ничего плохого, и тебе определенно не стоит извиняться за это. Особенно передо мной.       Услышав такие ободряющие слова от Вонсика, Чонин ослабил хватку на руках своего плюшевого медвежонка, чувствуя, как ослабевает напряжение и на его собственных плечах.       — Я злился из-за того, что не имеет к тебе никакого отношения. Мой гнев взял верх надо мной, как это обычно бывает, — фыркнул Вонсик, как показалось Чонину, шутливым тоном. — И я отыгрался на тебе, что было совершенно несправедливо.       — Почему ты рассердился?       Чонин всегда был любопытен во всем, сколько себя помнил, но он ругал себя, думая, что сейчас не время вмешиваться и снова раздражать Вонсика.       — Неважно. Мы почти не знаем друг друга. Ты не должен говорить со мной об этом.       — Я думаю, что причина, по которой мы не знаем друг друга, заключается в том, что я ничего тебе не говорю. Давай, малыш, будь немного увереннее, когда говоришь. Из-за таких вещей ты кажешься слабым.       Было очевидно, что это не входило в намерения Вонсика, но замечание о недостатке сил у Чонина заставило младшего сдуться, глаза больше не встречались с глазами Вонсика, когда он в смущении начал играть с лентой на шее своего плюшевого мишки. Он знал, что его не воспринимают как сильного, умственно или физически, и, возможно, он никогда не будет таким, но кто-то так небрежно окликнул его, что Чонин почувствовал себя хуже, чем он уже чувствовал из-за отсутствия силы внутри себя. По сравнению с другими волками в стае, Чонин был неуверенным и слабым, не полностью реализовав свой потенциал, потому что он все еще не мог поверить, что все это случилось с ним.       — Извини, это было невежливо. У тебя есть разрешение накричать на меня, если я веду себя как придурок. Хотя, возможно, ты часто на меня будешь кричать.       Именно это позволило первой улыбке расколоть взволнованную внешность Чонина, когда он немного посмеялся над высказыванием Вонсика самому себе. Это, казалось, было заразительно, так как старший волк тоже хихикнул, прежде чем это закончилось тем, что они оба улыбнулись друг другу. Это был, вероятно, самый длинный разговор в стае, в котором Чонин участвовал с кем-либо, кроме Чана, и хотя они определенно не начали с самого лучшего, Чонин начинал чувствовать себя все более и более непринужденно в присутствии Вонсика теперь, когда он был спокоен и выпускал успокаивающие феромоны, чтобы показать это.       — Причина, по которой я злился, была связана с моей семьей.       Чонин мог только предположить, что в данный момент он не говорил о стае, потому что, даже если Вонсик никогда особенно не ладил с Чонином, он никогда не исключал младшего из стаи, называя его своей семьей, не включая всех, кого Чан выбрал жить с ними.       — Может быть, ты это знаешь, может быть, нет, но я не живу здесь большую часть времени.       Чонин знал об этом. Хотя он предпочел остаться в доме с Чаном, по крайней мере на какое-то время, многие люди в стае решили этого не делать. Они жили довольно размеренной жизнью, так как могли контролировать своих волков. У них были свои дома, работа, а иногда даже семьи. Конечно, они все еще проводили большую часть своего свободного времени со своей стаей, так как пребывание без них слишком долго вызвало бы у них ненужный стресс и беспокойство. Мирской мир ничего не знал об их другой жизни, и Чонин время от времени задавался вопросом, достигнет ли он когда-нибудь этой точки. В данный момент он был более чем доволен тем, что остался в этом доме с Чаном и некоторыми другими волками, но он знал, что не всем нравится сидеть взаперти в лесу вдали от других.       — Некоторые из нас все еще близки с нашими человеческими семьями, даже если они не знают, что мы были обращены. Иногда трудно сохранить тайну, но в большинстве случаев нам это удается.       Затянувшееся "но", которое Вонсик не произносил, заставило Чонина почувствовать, что он знает, к чему клонится история старшего, но он промолчал и позволил Вонсику продолжить.       — Мне исполнился двадцать один год после того, как на меня напали, как и тебе, но у меня не было никого, кто помог бы мне пережить это в самом начале, как это сделал Чан для тебя. Мне пришлось на собственном горьком опыте убедиться, что внутри меня что-то изменилось. Член Претора Люпуса нашел меня только через две недели.       Во время всего своего обучения, которое Чан практически заставил его пройти, Чонин помнил, как узнал о Преторе Люпусе, кто они такие и как они находят и заботятся о сиротах Нижнего Мира или тех, кто не знает, что с ними случилось.       — В то время я стал очень раздражительным и злился на все подряд. Я так резко говорил с теми, кто был мне дорог. Я просыпался посреди глуши, удивляясь, как я туда попал, не зная, что изменился против своей воли. Мои родители, мои друзья, они понятия не имели, что произошло, и им не нравился тот человек, которым я стал. И мне тоже.       Воздух наполнился унынием, и волк внутри Чонина начал скулить, говоря ему, что он должен утешать расстроенного члена своей стаи, но он не был полностью уверен, как это сделать, пока он был не уверен в каких отношениях они находились в данный момент.       — Когда я узнал, кто я такой, Претор Люпус привел меня сюда, и Чан принял меня с распростертыми объятиями. В то время ему было всего девятнадцать, но у парня было столько стремления помочь другим и дать им понять, что они будут в безопасности с ним, что я сразу почувствовал себя более непринужденно.       В то время как Чан сам привел его в их дом, Чонин мог сказать, что собственный опыт Вонсика с Чаном, приветствующим его в семье, совпадал с его собственным. Чан, честно говоря, не мог быть более гостеприимным и вежливым, когда Чонин присоединился к стае, за что он никогда по-настоящему не благодарил альфа-оборотня.       — Хотя это были не только солнечные лучи и радуги. В то время мне пришлось бросить колледж, чтобы научиться немного контролировать свою новую жизнь. Я не был готов находиться в реальном мире, когда я рисковал потерять контроль и причинить боль другим или себе. Мои родители были не в восторге от этого, отчитывая меня и говоря, что я бросаю свою жизнь на ветер. Я даже не мог объяснить им причину. Я просто сказал им, что собираюсь немного попутешествовать и что в конце концов вернусь. В то время как их мнение о моем выборе не беспокоило меня так сильно, необходимость оставить моего брата позади очень волновала.       Дыхание в груди Чонина внезапно остановилось, что было более чем очевидно для Вонсика, который слегка съежился, переходя к следующему пункту без промаха.       — Он на десять лет моложе меня, но в детстве мы были практически неразлучны. Честно говоря, ты мне его очень напоминаешь. На следующей неделе ему исполняется восемнадцать, и пару дней назад мне позвонили родители и сказали, что, по их мнению, будет лучше, если я больше не буду его навещать.       Сердце Чонина сжалось, когда он услышал, что Вонсик подвергся остракизму со стороны своих родителей из-за чего-то, что он не мог контролировать. Ему повезло, что у него все еще есть семья, но они, по-видимому, больше не хотели иметь с ним ничего общего, не понимая, почему он так вел себя в молодости.       — Они думают, что я все еще тот же опрометчивый и агрессивный человек, каким был тогда, и не хотят, чтобы мой брат был рядом со мной, если я сделаю что-то, что причинит ему боль или повлияет на него. Я хотел сказать, что изменился, но после того, как я обошелся с тобой, я уже не уверен. Я просто очень скучаю по нему, и я с нетерпением ждал встречи с ним, но сейчас... ну, ты же знаешь, как это на меня подействовало.       С печальной улыбкой Чонин наклонился вперед и похлопал старшего по колену, давая ему понять, что он понимает, почему все так обернулось вчера.       — И эта длинная и запутанная история в основном привела к извинениям перед тобой. Я не пытаюсь оправдать то, что произошло, но ты заслуживаешь объяснений. Я сожалею о том, что сделал, Чонин. Чан доверил мне позаботиться о тебе. Ты доверился мне заботиться о тебе, а я нарушил оба ваших доверия, потому что позволил некоторым личным проблемам взять верх надо мной. Я надеюсь, что однажды ты сможешь простить меня, но я сделаю все возможное, чтобы загладить свою вину, обещаю.       Чонин мог честно почувствовать искренность извинений Вонсика, зная, что волк не просто сыпал пустыми словами, чтобы попытаться быстро закончить эту маленькую ссору.       — Спасибо, что извинился, Вонсик. Я понимаю, как все это повлияло на тебя, и нет ничего странного в том, что ты расстроился из-за этого. Не волнуйся, я прощаю тебя.       Он получил объяснение и извинения от Вонсика, и Чонин знал из всего этого, что старший больше не будет обращаться с ним так из-за последствий. Он считал, что будет только справедливо простить старшего волка за его проступки по отношению к нему. В конце концов, он знал, что никто не совершенен. Все совершают ошибки.       — Ух ты, Чан был прав. Ты действительно святой.       — Он действительно так сказал? Как неловко... — заскулил Чонин, услышав, как Вонсик фыркнул на его пунцовые щеки. — Он, наверное, отругал тебя и попросил сказать все это мне, верно?       — На самом деле, нет. Он, эм, он полностью игнорировал меня с тех пор, как вы, ребята, вернулись вчера, — сглотнул Вонсик, очевидно расстроенный тем, что его альфа, похоже, не хотел иметь с ним ничего общего после того, как он обошелся с Чонином. — Я думаю, он не заговорит со мной, пока не будет уверен, что не оторвет мне лицо.       Большинство людей, которые встречались с Чаном, подумали бы, что Вонсик был слишком драматичен, когда он думал, что альфа может быть чем-то иным, кроме доброты и заботы, но те, кто был в его стае, знали лучше. Чан действительно был замечательным человеком, который всегда ставил других выше себя, но те, кто находился под его опекой, слишком хорошо знали, что у Чана тоже была довольно пугающая сторона. В отличие от многих в его стае, Чан родился с ликантропией, и его мать и отец тоже были Оборотнями. Он контролировал своего волка с самого раннего возраста, но его агрессивная сторона, когда кто-то причинял вред кому-то близкому, заставляла думать, что вся власть над его чувствами улетучивалась. Чан безошибочно защитит тех, кто ему близок, даже если это будет против других членов его стаи. Вот почему Чонин знал, что чувства Вонсика по поводу того, что Чан может сделать с ним, были очень реальны.       — Он придет в себя. Я поговорю с ним, если хочешь.       — Нет-нет. Я заслуживаю молчаливого обращения на некоторое время. Но все равно спасибо. Ты действительно милый ребенок, и от этого мне становится еще хуже, потому что я так грубо с тобой обращался.       — Что происходит?       Тон альфы наполнил комнату, почти с оттенком раздражения, так как он специально сказал всем в доме не беспокоить Чонина. Однако, поскольку Чан фактически игнорировал Вонсика в течение последних двадцати четырех часов, он не получил сообщение.       Когда Чонин увидел, как глаза Чана враждебно впились в Вонсика, он почувствовал необходимость объяснить, что ему не грозит никакая опасность или что он ни в коей мере не встревожен присутствием старшего в комнате вместе с ним.       — Вонсик только что извинился передо мной за вчерашнее. Мы все обсудили, и я его простил. У нас все хорошо.       — Он извинился, а? — хмыкнул Чан, внимательно разглядывая Вонсика, хотя старший не отрывал взгляда от его ног. — Вонсик, ты можешь пойти в мой кабинет и подождать меня? Я все еще хочу поговорить с тобой.       Хотя и неуверенно, Вонсик поднялся на ноги с покорным кивком, плечи его ссутулились от беспокойства о том, как пройдет этот разговор. Он казался немного довольным, что Чан снова заговорил с ним, вероятно, благодаря заверениям Чонина.       — Пока, Вонсик. Спасибо, что пришел поговорить со мной.       — Конечно, Чонин. Спасибо, что выслушал.       Напряжение в комнате немного спало, когда Вонсик вышел, и между двумя старшими оборотнями не было сказано ни слова. Чан немедленно сменил позу, слегка улыбнулся и занял свое место рядом с Чонином на его кровати, но не раньше, чем он потянулся под одеяло и вытащил плюшевого мишку, которого прятал Чонин, чтобы положить его на колени младшего.       — Ты хорошо себя чувствуешь, Йенни?       — Гораздо лучше. Хотя все еще немного сонный.       — Ничего страшного. Оставайся в постели на весь день. Послушай, мне нужно ненадолго съездить в город, но я попросил остальных время от времени навещать тебя. Я вернусь до ужина, хорошо?       Чан обычно был очень точен в деталях, когда дело касалось Чонина, особенно в отношении его местонахождения, так как он знал, что младший может немного нервничать, если он не знает, где его альфа и как долго он будет отсутствовать. Тот факт, что он не уточнил, куда направляется, заставил Чонина подумать, что Чан не хочет, чтобы он знал, но он не придирался к деталям, просто доверяя Чану и позволяя ему заниматься своими делами.       — Ладно. И Чан?       — Да, Йенни?       — Не будь слишком строг к Вонсику. Он казался очень расстроенным из-за того, что случилось вчера. Тем более что ты его игнорировал. Он объяснил, и я понял, что произошло. Полегче с ним.       — Ну вот, опять ты. Слишком ангельский для своего же блага.

***

      — Да ладно, старина. Зачем тебе понадобилось пять экземпляров одной и той же книги?       Минхо разочарованно вздохнул и положил последний экземпляр "Спирального лабиринта: руководящий орган Колдунов" на уже заваленный бумагами стол. Он провел здесь последние три часа, все глубже и глубже погружаясь в безумие, которое было домом его старого наставника, и пытаясь найти хоть какой-то смысл в хаосе, который он оставил позади.       На самом деле Минхо и представить себе не мог, что ему придется сделать это так скоро. Это было в воскресенье днем, почти сорок лет назад, когда Джихун читал лекцию для довольно престижного собрания Колдунов. В целом, это был довольно сокрушительный успех, и многие молодые Колдуны были очарованы взглядами Джихуна на тему равенства и терпимости для всех видов жителей Нижнего Мира. Минхо был рядом с ним все это время, помогая ему с презентацией и изучая, как его наставник справляется с трудными вопросами и теми, кто был на противоположной стороне, когда дело касалось его точки зрения. Однако в разгар разговора с другим ученым на старшего Колдуна накатила волна тошноты и усталости, и он вынужден был извиниться перед Минхо за то, что тот прервал его беседу.       У каждого Колдуна была физическая метка, которая отличала их от других обитателей Нижнего мира, принявших человеческий облик, как это делали Сумеречные охотники со своими рунами. Конечно, они скрывали их от посторонних глаз с помощью чар, предпочитая делать это постоянно, даже когда рядом не было обычных людей. У одних были глаза рептилии, у других – когти, похожие на когти дикого зверя, у третьих – хвосты, которые ходили взад и вперед, как у возбужденных собак. Что касается Минхо, то ему посчастливилось щеголять чем-то довольно красивым, по его мнению: двумя кошачьими ушами сапфирового цвета, в тон волосам, которые росли у него на макушке. Они всегда нравились ему, так как он любил каждую кошку в мире, но он также знал, что в конце концов они исчезнут. Видите ли, как только каждый Колдун вступал в заключительную стадию своей жизни, его отчетливая метка исчезала из поля зрения. Вот почему, когда Минхо открыл дверь в ванную комнату их комнаты и увидел Джихуна, смотрящего на себя в зеркало, прослеживающего, где раньше были его тигровые полосы, он понял, что старший, наконец, вступил в последние стадии своего пребывания на земле, что то, чего он боялся, наконец-то осуществилось.       Но это должно было продолжаться гораздо дольше. Как и у каждого Колдуна, у него должно было остаться около пятидесяти лет жизни, но по какой-то причине, в последние несколько лет, он ухудшался с ужасающей скоростью, как будто что-то съедало его силы, его жизненную энергию, не то чтобы это сильно шокировало Джихуна. Но Минхо, конечно, не ожидал этого, посетив его дом на прошлой неделе, только чтобы обнаружить, что его наставник мирно скончался во сне. Хотя, судя по записке, оставленной Минхо в прикроватной тумбочке, Джихун чувствовал, что его время двигаться дальше стремительно приближается. Он, вероятно, не знал, что эта ночь будет для него последней, что он не проснется, чтобы снова увидеть своего любимого ученика, своего сына.       Это было таким потрясением для его организма, что Минхо даже не помнил, как он добрался до Института той ночью, как он оказался за входной дверью, промокший под проливным дождем. Джисон был тем, кто нашел его. Как он это сделал, Минхо не знал, потому что даже в своем дезориентированном состоянии он знал, что не стучал. Молодой человек был так осторожен с ним, проводя его в комнату и снимая с него промокшую одежду. Джисон приготовил ему ванну, дал удобную пижаму, уложил в постель, прежде чем отправиться за Уджином и Чанбином, не в силах рассказать им, что произошло, поскольку Минхо не проронил ни слова с тех пор, как пришел в Институт.       Прошло чуть больше недели, но Минхо постепенно начал принимать и признавать, что единственного отца, который у него когда-либо был, больше нет. К сожалению, все это было частью его жизни, к чему он должен был бы привыкнуть, так как он переживет многих своих друзей и семью. Он был просто рад, что у него есть такие друзья, как Джисон, Чанбин и Уджин, поскольку они оставались с ним в течение двух дней, пока он не смирился с этим. Даже если бы он это и сделал, то все равно не смог бы открыть записку, оставленную для него Джихуном, не был готов услышать или, скорее, прочитать последние слова, которые написала для него его семья.       Теперь, убирая дом Джихуна, он не мог не улыбнуться всей той ностальгии, которая бомбардировала его, когда он просматривал старые файлы своего учителя, его заметки, его сочинения и теории. Это заняло довольно много времени, но Минхо, наконец, добрался до поверхности стола старика, убрав весь беспорядок по крайней мере в одной части его кабинета.       Когда он подошел к книжной полке на противоположной стороне комнаты, чтобы начать собирать вещи Джихуна, он не смог сдержать невольную ухмылку, которая появилась на его лице, когда он увидел две фоторамки, стоящие перед книгами. В первом стояли старший Колдун и тринадцатилетний Минхо, фотография, сделанная в тот день, когда Минхо удалось создать свой первый портал. Конечно, он был только с другой стороны дома, но это был довольно потрясающий подвиг в глазах обоих Колдунов, поскольку он требовал огромного количества контроля. Улыбка Минхо была полна ликования, в то время как в улыбке Джихуна не было ничего, кроме гордости. Зная, что он никогда не сможет выбросить что-то столь драгоценное, Минхо провел пальцами по стеклу, прежде чем щелкнуть запястьем и отправить рамку прямо в сумку с помощью простого заклинания.       Вторая фотография, с другой стороны, была тем, о чем Минхо даже не подозревал, что у Джихуна есть. В нем Минхо выглядел довольно громко смеющимся, лежа на полу своей квартиры, но почему бы ему не смеяться, когда Чанбин и Уджин держали его, а пальцы Джисона безжалостно впивались в его бока, щекоча его, как будто это была его единственная миссия в жизни? Это был просто эффект, который производили на него его друзья, делая его таким невероятно довольным и веселым, что Джихун, должно быть, хотел сохранить один момент счастья Минхо, чтобы остаться с ним, знать, что его приемный сын нашел людей, которые будут заботиться о нем, желая сохранить эту ликующую улыбку на его лице как можно дольше. Минхо решил сохранить и это, рассудив, что в трудные времена он может смотреть на эту картину чистого счастья, зная, что его наставник всегда будет хотеть, чтобы он был таким, и что у него есть друзья, к которым он всегда может обратиться.       — Ах, черт возьми, старина. Ты делаешь меня мягким даже после того, как ушел, да?       Минхо щелкнул пальцами, все еще держа в руках фотографию себя и своих друзей, заставляя три коробки, которые он наполнил вещами Джихуна, которые должны были быть подарены, всплыть в воздух и последовать за ним на кухню. Пока он был там, он начал очищать шкафы от всей еды и выбрасывать ее в мусорное ведро, зная, что никому не понадобится заплесневелый хлеб или бобы, срок годности которых истек шестьдесят лет назад. Его рука внезапно замерла, когда он заметил банки с собачьим кормом, которые все еще стояли на верхней полке. Это было что-то, что ускользнуло от его внимания, но Минхо сразу же вспомнил, что Духа-наставника Джихуна нигде не было видно.       Животное-оборотень, которое проводило большую часть своего времени в виде довольно красивого золотистого ретривера, теперь, когда Минхо подумал об этом, нигде не было видно. У большинства Колдунов их не было, но не было ничего необычного в том, что у них было домашнее животное в виде Духа-проводника, который постоянно составлял компанию и вел в правильном направлении в жизни.       Духовный Наставник Джихуна, которого Колдун называл Джумун, имел довольно странное начало со стариком. Однажды, когда четырнадцатилетний Джихун покидал свой дом, он заметил Джумуна, сидящего на его крыльце в форме бенгальского тигра, возможно, чтобы попытаться отразить физические метки Колдуна и установить связь. Это было почти так же, как если бы животное ждало его, хотя Колдун никогда раньше не видел этого зверя. Джихун всегда шутил, что Джумун был послан к нему, чтобы спасти его от одиночества его юности, и, в некотором смысле, это была не такая уж большая шутка. Минхо провел много ночей, обнимая пушистого спутника Джихуна, зная, что ничто не причинит ему вреда, если рядом с ним будет лежать хорошенькая собачка.       Теперь оборотня нигде не было видно, и Минхо решил, что Джумун уже ушел, чтобы найти следующего человека, которому можно было бы служить, поскольку Духовные Наставники бессмертны. Он был немного разочарован тем, что Джумун не выбрал его для служения, но Духовные Наставники всегда были непостоянны, только их владельцы разделяли эту особую связь с ними. Минхо знал, что Джумун умен и найдет новый дом, где можно будет сделать что-то действительно хорошее. Вероятно, была еще одна душа, которой нужно было помочь больше, чем ему.       Чувствуя все большую усталость по мере того, как тянулся вечер, Минхо решил, что на сегодня хватит. Он знал, что потребуется еще некоторое время, чтобы полностью очистить дом Джихуна, и что не было смысла торопиться. К тому же, увидев все эти сувениры, которые напоминали ему о чудесной жизни, которую вел Джихун, частью которой ему было позволено стать, Минхо понял, что, возможно, он не хотел заканчивать эту работу особенно быстро.       Пока его руки кружили друг вокруг друга, щупальца голубых энергетических волн закружились вокруг пальцев Минхо, сила начала открывать портал обратно в его квартиру. Он не знал, когда это произойдет, но пригласил Джисона провести вечер с ним и решил, что будет лучше, если все будет убрано до прихода младшего. Джисон, несомненно, хотел бы посмотреть фотографии, которые он привез с собой, зная, что молодой человек был ужасно сентиментален. Легкая улыбка скользнула по лицу Минхо, когда он подумал о том, что этот вечер может ему уготовить.