ДЛЯ ЗВЕРЕЙ ПРИЯТЕЛЬ Я ХОРОШИЙ
Ванька до конца недели окопался в постели, умудрившись убедить мать в том, что заболел. Возможно, в этом ему снова помог Илья, его бессменный ангел-хранитель, но Ваня не уточнял: и без того тошно было. Он отказывался от еды, бледным привидением возникая на кухне только рано утром либо поздно вечером, и почти не разговаривал. В пятницу он проснулся около полудня, когда в квартире давно уже никого не осталось. Обернувшись одеялом, потопал ставить чайник, но случайно зацепил взглядом своё отражение в зеркале — и остановился, поражённый. Всего за четыре дня он умудрился потерять вес, так что на лице отчётливо ввалились щёки; волосы спутались и потускнели от грязи, растеряв шоколадный оттенок; под глазами темнели круги, хотя в кой-то веки Ванька выспался. — Ты вообще кто? — сипло спросил Ваня у отражения. Голос отказывался слушаться, горло неприятно напряглось. Почему-то вспомнились фильмы, на которые Тоня таскала его в кино: там такой дурью страдали обычно чрезмерно впечатлительные барышни. Полчаса спустя умытый и причёсанный Ваня жарил блинчики с мясом, нашедшиеся в морозилке. Время приближалось к часу дня, идею сходить в школу он отмёл как несостоятельную — он понятия не имел, задавали ли домашку, да и вообще… Глупо как-то появляться на уроках вот так внезапно. Вместо этого Ванька решил попытать счастья у Башни — кто знает, может быть, Паша с Юрой по пятницам заканчивают рано. Ему вдруг остро захотелось увидеться хоть с кем-нибудь, затусить, расслабиться — и перестать по сотому кругу гонять одни и те же мысли. Выбравшись на улицу, Ванька с наслаждением вдохнул свежий осенний воздух. Ночью прошёл дождь, и от влажной листвы, собранной старательным дворником в несколько больших куч, тянуло прелостью, но даже этот запах показался Ване приятным после затхлости комнаты. Сунув руки в карманы, он уверенно зашагал в нужную сторону: чего бы не прогуляться пешком, если он всё равно никуда не спешит? На детской площадке возле Башни обнаружились дети. Много детей. И их бабушки. Или это были мамы? Сразу с десяток карапузов возились в песочнице, служившей Паше сценой, — строили домики, лепили куличики, стучали друг по другу лопатками. На качелях, где Саша разговаривал с Олежей, висели буквально гроздья девчушек от трёх до пяти под внимательным взором одной из бабуль. Именно она строго зыркнула в сторону Ваньки, когда тот сел на краешек скамейки — к сожалению, не его любимой, та тоже оказалась плотно оккупированной. Ваня постарался улыбнуться максимально дружелюбно, даже развёл руками, демонстрируя: пить-курить не собирался, просто отдыхаю. Неугомонная детвора умудрилась даже старую карусель раскрутить. Та издавала пронзительные звуки, напоминавшие о страданиях грешников в аду, однако мальчишкам было весело. Они экспериментировали, рассаживаясь на всей поверхности вертушки, не только на жёстких деревянных сиденьях, и, похоже, пытались выяснить, где надо расположиться, чтобы раскрутиться сильней. Они так увлеклись этим занятием, что совершенно не замечали главного: одна из молодых мамашек, симпатичная девушка с длинными кудрявыми волосами, время от времени незаметно придерживала карусель, не давая ей развить опасную для детей скорость. Ванька опустил взгляд вниз. Он впервые пришёл на площадку при свете дня — или, что более вероятно, впервые ему было настолько нечем заняться. Вся лавочка оказалась испещрена надписями: Ваня различил «Кир», «Нюта + Вася», «Амурчик», «Кони», «СО2», «Ария». Последнее явно было названием группы, а остальные не вызывали никаких ассоциаций — наверное, их оставили другие компании. Он провёл пальцами по самой крупной — формуле углекислого газа. Кривая двойка была такого же размера, что и буквы: либо писавший плохо знал химию, либо имел в виду что-то своё. А ещё этот неизвестный очень старался, чтобы надпись осталась надолго: прорезано было глубоко, с сильным нажимом. Вряд ли у девушки хватило бы сил на такое. Вдруг в Ванькину ногу ткнулся холодный мокрый нос, мазнул по левой руке, всё ещё висящую между колен. Ойкнув, Ваня поспешно отодвинулся от чрезмерно любопытного рослого чёрно-коричневого пса, но тот шагнул за ним, чем-то заинтересовавшись. — Уберите собаку! — взвизгнула одна из родительниц. — Здесь же дети! Пёс нервно пряданул ушами, но больше никак не выказал неудовольствия. — Ванда! — крикнул кто-то, и по голосу Ванька мгновенно узнал Пашу. — А ну ко мне, девочка! Она не кусается! — обратился он уже к напрягшемуся детско-родительскому сообществу. — Привет, — улыбнулся Ваня. — Ой, а ты тут откуда? — Паше пришлось подойти ближе, чтобы взять Ванду за ошейник — подзываться она отказалась. — Гулял, — пожал Ванька плечами. — А я живу тут рядом, — Паша махнул рукой куда-то в сторону, показывая направление. — Давно тебя не видел. — Я болел, — соврал Ваня. — Чумовой концерт был, да? — как-то странно хмыкнул Котов. — Не против пройтись немного? Меня за Ванду эти психованные сейчас сожрут. А ведь она детей вообще за интерес не считает, всегда их игнорирует! Ванька с готовностью вскочил с лавочки, и Паша уверенно повёл его вглубь дворов — в сквер, где доберман никого не напугает, потому что все его там давно знают. — Почему концерт чумовой? — наконец спросил Ваня, когда они удалились на приличное расстояние от любопытных ушей. — Санёк, похоже, тоже после него свалился, — беспечно ответил Паша. — Не появляется вообще. Он в школу-то ходит? А, откуда тебе знать, глупый вопрос. — В понедельник был. — Ну или приход у него очередной, — хохотнул Котов. — У него бывает, знаешь. Переклинит — и исчезает с радаров, а потом как ни в чём не бывало: «Привет, братушки, пиво есть?». Забавный он. Ваня молча кивнул, снова уставившись себе под ноги. В этот раз Саша, похоже, исчез по вполне определённой причине — чтобы лично с ним не встречаться. — Ты чего скис? — удивился Паша. — У вас с ним какие-то нелады? — Нет, с чего ты взял? — поспешил развеять подозрения Ванька. — Всё нормально. — Ну тогда и не дрейфь, появится он рано или поздно. Может, на работе завал. Или опять бездомных собак по району гоняет, тоже та ещё блажь у него. — Что он делает с собаками? — поразился Ваня. — Он их что… — Кормит он их, — фыркнул Котов. — Я с ним пару раз тоже ходил, но Ванда нервно реагирует, когда сосиски не ей дают. Ванда, деловито вышагивающая впереди, обернулась и внимательно посмотрела на двуногих сопровождающих. Похоже, вкусное слово «сосиска» ей очень нравилось. — Выгуливайся, обжора, — прикрикнул на неё Паша. — У этой твари столько энергии, ты не представляешь. Если её как следует не утомить, она способна квартиру разгромить. А мне потом красней перед предками. — Она твоя, получается? — Угу. На день рождения батя подогнал, типа чтобы учился заботиться о других. Вот и огребаю теперь регулярно за её приступы шила под хвостом. Ха-ха, они с Саньком в этом похожи, точно ведь! Ванька не разделял его веселья, но заставил себя улыбнуться. Паша был неплохим парнем, несомненно талантливым, но не заносчивым и простым в общении. Однако именно эта простота сейчас действовала Ване на нервы: сам того не зная, Котов проходился по больным местам. — Блин, Ванёк, ты правда чего-то смурной какой, — оказавшийся ещё и очень наблюдательным Паша нахмурился. — А Тоня появляется? — нашёлся Ванька. — Куда ж она денется! Она теперь с Юриком будто приклеенная. У них там опять всё завертелось. Не знаю, конечно, насколько их на этот раз хватит… Ничего не имею против Тони, — Паша обернулся на Ваню, проверяя реакцию, — но они друг другу не подходят. Они как «Ксюксю». Ну, знаешь, это клубничное варенье с водкой, если в двух словах. Сначала прикольно, а потом по башке даёт, и ты уже лежишь и встать не можешь. Ванька промолчал. С одной стороны, ему было неловко обсуждать личные дела лучшей подруги с практически чужим человеком, с другой же — его рассуждения звучали справедливо. Правда, в этой химической реакции водкой, вопреки стереотипам, могла считаться Тоня, оставив Юре клубничную роль. Паша подобрал палку и швырнул её, свистнув Ванде, и собака радостно бросилась ловить игрушку, задорно размахивая обрубком хвоста. Поймав добычу, она неспешно потрусила обратно — слегка бочком, словно красуясь. — Молодец, девочка, — Паша ласково потрепал Ванду по боку, — апорт! После следующего захода доберманша принесла палку Ваньке, положила перед ним и тявкнула. — У нас новый любимчик? — фыркнул Паша. — Предательница. Ванька подобрал подношение и неловко кинул. Палка, кувыркнувшись в воздухе, приземлилась совсем недалеко. Ванда, одним прыжком оказавшаяся рядом, посмотрела словно с укоризной. — Слушай, если тебе Санёк срочно нужен, сходи завтра к нему на работу, — предложил вдруг Паша. — У меня есть номер павильона, где он пашет. Мы с ним там случайно столкнулись, когда мамке подарок на дэ-рэ покупали. Меня потом отец запытал, выясняя, что это за вежливый молодой человек, почему мы знакомы, в каком институте учится… Это летом было, когда Санёк ещё и за прилавком успевал стоять. Сейчас-то он только на складе крутится. — Я знаю, — вырвалось у Ваньки. — Ну и чего я тогда тут распинаюсь перед тобой? — Нет, — Ваня смутился, — я имею в виду, что знаю, что на складе. Я тоже с ним случайно на рынке сталкивался. Но где именно он работает, не в курсе. Встреча возле палатки с рок-атрибутикой, по ощущениям Ваньки, была в прошлой жизни. Тогда ещё не случилось поцелуя, но зато не произошло и того разговора в курилке за школой, заставившего его на четыре дня забраться в нору. — А, — сразу смягчился Паша, — зайдём тогда ко мне потом, я тебе их листовку дам. Там подробно написано, как точку найти. Ванька воспрянул было духом — у него появился шанс поговорить с Сашей! Но тут же снова помрачнел: а что он ему скажет-то? Что хочет дружить? Что обещает забыть концерт? Что так хорошо, как с Сашкой, ему ни с кем не было, даже с Тоней? Тьфу, даже в мыслях это звучало пошло. — Знаешь, когда батя принёс Ванду, я, конечно, обрадовался, но и обалдел знатно, — задумчиво произнёс Паша. — Мне четырнадцать тогда исполнилось. Уже не тот возраст, когда мечтают о собаке, скорее о халявном пиве и чтобы Ирка из параллельного обратила внимание. И тут такая предъява: Пашок, это тебе, ты теперь отвечаешь за то, выживет псина или сдохнет. А эта егоза мелкая вертится у меня в руках, уши ещё толком не стоят, хвост длинный, смотрит глазюками своими умными… И вдруг лизнула меня в лицо. Любовь с первого взгляда — она такая! — Он засмеялся. — Никому об этом не рассказывал, не знаю даже, почему сейчас заговорил. Ну вот с тех пор мы с Вандой не разлей вода. Я с ней гуляю, я ей за кормом бегаю — она ведь у нас та ещё принцесса, что попало жрать не будет! Чуть что — морда грустная, вздохи протяжные, лапки вытягивает, типа встать не может, плохо ей. И если она чьи-то дорогие тапки сгрызла, тоже я виноват. Паша не смотрел на Ваньку, наблюдал за Вандой, рассказывая. Палку он сжимал в руке, совсем забыв о ней, но собака уже нашла себе другое важное дело и всецело ему отдалась: обнюхивала мусорки у лавочек в поисках чего-нибудь съедобного, опровергая слова о привередливости в еде. — Она не будет есть то, что найдёт, — покачал головой Котов. — Это у неё спортивный интерес. Найти, позвать меня — похвастаться. И дальше рыть. В нашей истории любви всё построено на взаимности, — он немного смущённо улыбнулся, — я для неё весь мир, она для меня… Одна из двух составляющих. Вторая моя женщина — гитара, что очевидно, я думаю. — И вдруг совершенно без перехода выдал: — Сходи на шпалы сейчас, Санёк там может зависать. Хруст наконец-то сломавшейся палки заставил Ваню вздрогнуть. — Ванёк, ты хороший парень, лучше всех нас, — Паша повернулся к нему, заглянул в глаза, — не знаю, что за кошка между вами пробежала, но лучше бы её поймать за хвост и скормить Ванде. Санёк к тебе первым не придёт, так что бери руки в ноги и чеши. — Ты же говорил, что вы не виделись… — поражённо пробормотал Ванька, гадая, кто же сболтнул Паше лишнего. — Слухами земля полнится, — пожал плечами Котов. — Птичка на хвосте принесла. Это не важно. Вон мой подъезд, листовку я тебе всё равно дам, может, пригодится. Пошли. Ваня поплёлся следом за целеустремлённо шагающим Пашей. Ванда тут же пристроилась рядом с хозяином, гордо задрав голову — ни дать ни взять королева, не то что принцесса. От слова «принцесса» ёкнуло сердце. — В эту компанию я его привёл, — добавил Паша, хотя Ванька ничего не спрашивал. — Мы с Саньком в один детский сад ходили, там сдружились. Потом потерялись, его семья почему-то переехала. Нашлись вот этим летом. До сих пор смешно, что батя его не узнал — он же русым и маленьким был тогда, а сейчас тот ещё лосяра вымахал и волосы красить зачем-то стал. Я сам не понял, кто это, пока он рот не открыл и не заорал «Паштет! Ты ли это!». — Он зажал цифры 259 на кодовом замке. — Убью кого другого, кто меня так назовёт. — А почему… — Ванька запнулся, формулируя. — Почему не ты с ним на концерт пошёл? — А он не звал. — Паша посторонился, пропуская собаку. — Зачем? — Ну просто. — Ваня растерялся. — Просто только кошки родятся, — наставительно произнёс Котов.***
Ванька доехал до дома на маршрутке, почти наяву ощущая, как тепло разливается от нагрудного кармана, в который он засунул сложенный флаер с рекламой павильона «ФотоВидеоТехника». Даже необходимость кричать водителю: «Остановите на углу!» не могла перебить тот настрой, что подарил Ване разговор с Пашей. Железнодорожная станция встретила Ваньку громким свистом: сигналил машинист отъезжающей электрички. Ваня уже в который раз задумался: зачем они так делают? Оповещают работников станции о своём отправлении? А те товарняки, которые идут мимо, зачем гудят? В деревне у бабушки их семья часто выходила на прогулку по вечерам, они иногда добредали до переезда местной линии — и это были одних из самых ярких воспоминаний Вани. Илья махал проезжающим поездам, и почти всегда машинисты жали на гудок им в ответ, а некоторые даже выглядывали в окно. А потом Илья рассказывал Ваньке, откуда и куда эти товарняки едут: то из Африки в Канаду, то из Японии в Перу, а один раз даже заявил, что точно с Северного полюса пингвинов везут в московский зоопарк. Ванька ему, конечно, верил, только открывал удивлённо рот, хлопал ресницами и не понимал, почему родители смеются. Поднявшись на мост, Ваня перевесился через перила, вглядываясь вдаль. Над его головой вдруг резко вскрикнула птица, и Ванька торопливо отшатнулся. Всё равно он не мог отсюда увидеть, есть ли кто на шпалах, а вот свалиться вниз ему совсем не улыбалось. На запасных путях Ванька по наитию перелез между двумя сцепленными вагонами — не абы какое укрытие, но сразу его не должны заметить. Между ним и шпалами теперь возвышался состав, и Саше — если он правда был здесь — пришлось бы наклоняться и смотреть между колёсами, чтобы его увидеть. Впрочем, долго гадать, пришёл ли Саша на шпалы после (вместо?) школы или нет, Ване не пришлось. Потому что он услышал его голос: — Слава тебе, безысходная боль! — декламировал Сашка на пределе своих лёгких. — Умер вчера сероглазый король. Стихотворение Ванька вспомнил мгновенно: Ахматова. Та самая, по которой ему задали сделать доклад. — Сероглазый король, значит, это я, — всё так же громко, но уже не так уверенно, слегка заплетающимся языком объяснил кому-то Саша. — Умер, правда, не вчера, но не суть. Я так складно всё равно не скажу, Бобик, приходится пользоваться чужими трудами. Или ты у меня Бобетта? Ванька замер у последнего вагона, осторожно выглянув из-за него. Саша стоял спиной к нему, размахивая бутылкой с прозрачной жидкостью — она плескалась уже на самом донышке. Во всём его облике не было ничего необычного — всё те же старые джинсы, ботинки, кожаная куртка. Открытая торба сиротливо валялась на «диване». Пока Ваня рассматривал его, Сашка сделал последний глоток из бутылки и, широко размахнувшись, швырнул её в кусты. Там стеклянно зазвенело, но ничего вроде не разбилось. — Не важно, в принципе, — голос Белогородцева стал ещё пьянее, — Бобик ты или… Бобик. Будешь ещё сосиску? Саша пошарил в торбе, достал целую связку, оторвал пару штук, ловко очистил и кинул — будто бы в ту же сторону, что и бутылку до этого. Но стоило сосиске подлететь, как ей наперерез тут же взвился пёс — тот же самый, с которым сидел Ванька в начале сентября. — А Ахматова, знаешь, — Саша опустился на корточки, погладил пса, — хорошие стихи писала. Очень точные. Ну, типа, «Шутка всё, что было. Уйдёшь, я умру». Не умру. Уже умер. Каково тебе есть из рук мертвеца, Бобик? Псу очевидно нравился мертвец — Ваня видел, как Бобик упал на спину и вывалил язык, подставляясь под руки. — Но вот те ощущения, что она выразила словами… Это то самое. А ведь я правильно всё сделал, да? Правильно! Потому что не надо нам, чтобы снова получилось, как… в тот раз… Саша заговорил тише, неразборчивей, и Ванька с трудом подавил желание подобраться поближе: на открытом пространстве совсем некуда было спрятаться. — Было душно от жгучего света, а взгляды его — как лучи. — Саша вскочил на ноги, прошёлся взад-вперёд, вернулся к ничего не понимающему псу. — Может приручить, может… Если я позволю. А если нет? Вот ты, Бобик, ты же живёшь на улице. Ты был домашним? Или ты тут родился? Как бы ты отнёсся к попытке тебя приручить? «Так ты уже приручил его», — подумал Ванька, глядя, как пёс ластится к Саше. — Ты зря мне веришь, — глухо произнёс Белогородцев. — Я того не стою. Я и тебя предам рано или поздно, так всегда бывает. Как сказал… — он сжал кулаки, — я гнилой человек. Изначально гнилое семя. Наверное, моя мать залетела от самого дьявола. Ванька зажал себе рот, чтобы не сорваться и не выкрикнуть какую-нибудь глупость. Ему было больно оттого, как Сашка к себе несправедлив, как он наговаривает на себя. Он же кормит бездомных собак! Разве такой человек может быть плохим? — С неё станется, — горько усмехнулся Саша. — Она же правда не помнит, кто мой отец. Он снова замолчал и только гладил Бобика, глядя куда-то перед собой: Ванька не мог с точностью сказать, куда направлен его взгляд, потому что по-прежнему видел только его спину. Тем не менее голову Саша держал гордо поднятой, не сутулился, ничем не выказывал, что ему больно. Или, наоборот, он весь закаменел от боли? Ваня снова ощутил, как болезненно ёкает сердце. Ему так хотелось выйти из укрытия, подойти ближе, обнять Сашку и пообещать, что теперь всё изменится. Что ему не надо боятся, Ванька его ни за что не предаст. — Я не хочу сделать ему больно, — судя по движению руки, Саша потёр лицо ладонью, — но уже сделал, чтобы не сделать. Я дурак, да, Бобик? Ванька зажмурился. Неужели Сашка говорил о нём? Или же — об… Олеже? Имя всплыло в мыслях с трудом, царапнуло чем-то неприятным. Сашка ведь тогда его обнимал, потому что Олежа был расстроен. Он его сам обидел? — Между клёнов шёпот осенний попросил: «Со мною умри!» — Саша засмеялся. Ваня мягко отступил дальше за вагон. Ноги затекли и плохо слушались, но оставаться там дольше казалось кощунственным. Если Саша узнает, что он был тут, он никогда его не простит, в этом Ванька был уверен. Сделав несколько неуверенных шагов, он не удержался и побежал, стремясь оказаться как можно дальше от этого места. Сашин голос снова разнёсся над путями — он опять читал стихи, только Ваня уже не мог разобрать слов. Неудачно зацепившись за торчащую железку, он вдруг потерял равновесие и растянулся на земле. Острая боль пронзила колено, и Ванька судорожно сцепил зубы, удерживая позорный стон. С трудом поднявшись, он попробовал опереться на пострадавшую ногу, но едва снова не упал. Положение было безвыходным: Ванька не мог идти и не мог позвать Сашу на помощь. Он даже не мог позвонить Тоне… Которая не разговаривает с ним. Или Илье. Потому что у него даже мобильника не было, хотя почти у всех его одноклассников они уже появились! Ваня осторожно сел. Вытянул ногу, аккуратно её согнул, разогнул. Боль зудела где-то в глубине, но признаков чего-то страшного Ванька не видел. Он вздохнул. Наверное, ему стоило немножко отдохнуть, а потом попробовать снова. Где-то за вагонами раздался лай, а следом — совсем близко — Саша вдруг произнёс: — Чего ты там нашёл, Бобик? Тут перевозили замороженное мясо, что ли? Ванька обречённо закрыл глаза. — Тебе надо, ты и лезь, — теперь Саша звучал раздражённо, — а мне вообще домой пора. Ужин сам себя не приготовит, мелкие опять бутербродов налопаются. А оно мне надо? Спустя несколько минут его нетвёрдые шаги затихли вдали. Ваня остался один.