СЛАВА БОГУ, ЖИВОЙ
Сашка назвал адрес больницы, и Ваня не на шутку перепугался. Быстро одевшись и стараясь не шуметь, он на цыпочках прокрался в родительскую спальню, отыскал там мамин кошелёк и вынул несколько купюр, пообещав себе, что обязательно вернёт потом. Номер такси в память его телефона забила Тоня, и сейчас Ванька был ей за это бесконечно благодарен. Слетев по ступенькам вниз, он выбежал из подъезда, запрыгнул в машину и срывающимся голосом попросил: — Побыстрее, пожалуйста. Водитель поморщился: Ваня слишком громко хлопнул дверцей, — но всё же нажал на газ и вырулил на шоссе. Вопреки опасениям, Сашка встретил Ваню на крыльце больницы — живой и вроде как невредимый. Завидев Ваньку, Саша выбросил бычок в урну, прикурил новую сигарету и пошёл ему навстречу. Спросить Ваня ничего не успел — Белогородцев развернул его за плечи и подтолкнул в сторону больничного парка, откуда он только что и пришёл. Они вдвоём быстро шагали по утоптанной дорожке; вышли за территорию, Саша указал кивком на светофор; на той стороне улицы они прошли ещё немного; наконец Сашка открыл дверь и отступил в сторону, пропуская Ваньку вперёд. К огромному удивлению последнего, они пришли в Макдональдс. — Возьми пожрать и шоколадный коктейль. — Сашка сунул Ване деньги, а сам побрёл искать столик. Очереди не было, но Ванька всё равно буквально «завис» перед кассиром, выбирая, что же взять Саше. Сам он есть не хотел — живот всё ещё сводило от нервов, а уж когда при электрическом свете он заметил, что у Белогородцева действительно покраснели и опухли от слёз глаза, он с трудом сдерживался, чтобы не побежать в туалет. Поставив поднос перед Сашей, Ваня опустился на диванчик напротив. Надо было спросить, что случилось; потом найти слова поддержки, утешить; но вместо этого Ванька просто сидел и смотрел, как Сашка ест сначала гамбургер, затем картошку — как будто вечность голодал; а в конце концов снимает крышку с молочного коктейля и, игнорируя трубочку, пьёт его так. — Извини, — наконец произнёс Саша. — Я не должен был тебе звонить. Он покашлял, прочищая горло — голос звучал всё ещё хрипло, и у Ваньки сердце сжалось. Всегда уверенный в себе Сашка даже в тот далёкий вечер на шпалах не звучал так… Ваня не мог подобрать правильный эпитет, характеризующий то, что он наблюдал. — Но ты позвонил, — сказал он. — И я приехал. Чем я могу тебе помочь? Саша помолчал, глядя в стол. — Ничем. Не стоило приезжать. Внутри Ваньки поднялась жаркая волна возмущения: что он делает? Зачем? Почему? — Езжай домой, ложись спать, утром тебе в школу, — продолжил Сашка. — Хотя… Если подойдёшь к Най… брату своему и скажешь, что меня не будет по болезни, буду рад. — Нет. Ваня сам не знал, откуда в нём взялись силы спорить. Совершенно не к месту вспомнилось, как несколько часов назад папа сидел с отсутствующим видом на годовщине собственной свадьбы. — Саш, — Ванька пересел к нему, под столом нашёл его руку, сжал, — я вижу, что тебе плохо. Что случилось? Белогородцев не отреагировал на пожатие, но и не попытался отодвинуться. Он по-прежнему не отрывал взгляда от столешницы, сидел ссутулившись, даже словно бы сжавшись. Ванька погладил его пальцы — они были холодными от стакана с ледяным напитком, и неосознанно хотелось их отогреть. Кроме них других посетителей не было, кассир ушёл куда-то вглубь кухни, и Ваня решился: притянул Сашку к себе и обнял. Тот вздрогнул и уткнулся ему в плечо. Ванька подумал, что он снова заплачет, но Саша просто замер в такой позе. Ваня погладил его по спине, прижал крепче. — Олежа чуть не умер, — вдруг прошептал Сашка. Ванька застыл. — Его мама… сообщила мне, — Белогородцев говорил с паузами, словно каждое слово давалось ему с трудом. — Разбудила. Сказала — он просил. Я приехал… Меня не пускают. А она там. И он… — Он поднял голову, посмотрел Ваньке прямо в глаза.— А если бы… вдруг… — Он жив, — Ваня не был уверен, что совладал с дрожью в голосе, — ведь это главное — что он жив. Мы дождёмся приёмных часов, тогда тебя не смогут не пустить! Саша снова сник, спрятал лицо у Ваньки на груди. Его ощутимо колотило — наверное, он давно уже был тут, пытался попасть к Олеже, переживал, просто замёрз. Ваня достал мобильник: начало шестого. Он не знал точно, во сколько в больницы пускают посетителей, но подозревал, что не раньше восьми-девяти утра. Тут нужен был план, как сказала бы Тоня. Уж она-то бы точно не растерялась! Ванька вздохнул, но так, чтобы не очень потревожить притихшего Сашу. Тот, впрочем, всё равно заметил, повозился и неожиданно сполз ниже, укладываясь головой Ваньке на колени и подтягивая свои ноги на сиденье. Диванчик был узеньким, но Сашка всё равно умудрился свернуться клубочком по-кошачьи. Ваня осторожно положил руку ему на плечо. По залу прошлась уборщица, покосилась на них недовольно, но никак не прокомментировала такое вопиющее поведение. Либо привыкла, что по утрам люди могут заходить погреться и поспать, либо сжалилась над двумя подростками, непохожими на бомжей или других асоциальных личностей. Сашка задремал. Ванька сидел, стараясь не шевелиться, и только поглядывал на часы в телефоне: сколько-то ещё осталось до предполагаемого открытия больницы? Спустя полчаса неожиданно заурчал желудок, и Ваня украдкой стащил несколько ломтиков картошки, оставшихся после Сашиного то ли позднего ужина, то ли раннего завтрака. Уживтрака? Ещё спустя какое-то время начали появляться первые сонные посетители — забегали перед работой перехватить кофе или перекусить. Из своего угла Ванька с неожиданным интересом рассматривал их: он вдруг понял, что незнакомых людей видит крайне редко, разве что в транспорте или на улицах. Вот зашёл суровый дядечка в очках и с огромным животом, сжимая в руках ручку дипломата. Он заказал только кофе. За ним запорхнули три девушки — постарше Ваньки, наверняка студентки. Они взяли «с собой» по полноценному завтраку. Следом пришло сразу несколько человек, явно незнакомых друг с другом: держались особняком, даже старались взглядами не пересекаться, будто делали что-то постыдное. Ваня усмехнулся про себя: ну точь-в-точь как посетители какой-нибудь пивнушки из старого фильма, где сцену специально строили так, чтобы зритель понял: так поступать стыдно. Всех этих людей объединяло одно: у них были какие-то дела, обязанности, они что-то планировали на сегодня, на что-то рассчитывали. А Ванька просто сидел и ждал, когда откроется больница, чтобы Сашка смог навестить своего… Друга? Кем ему был Олежа? Кем-то очень близким, если Сашка так сильно переживал. Таким же важным, как сам Сашка для Вани. Он попробовал представить, что сделал бы, если бы ему позвонили и сказали, что Сашу увезли на скорой. Наверное, сказал бы маме… у неё всегда был готов совет по любому поводу. Или Тоне — если бы она с ним продолжала дружить. И обязательно Илье. Мама бы посоветовала не делать опрометчивых поступков и сначала убедиться, что это не шутка. Тоня бы фыркнула и сказала что-нибудь вроде «Так ему и надо». А вот Илья, Ванька был уверен, без раздумий бы поехал с ним в больницу. А был ли у Сашки кто-то, к кому он мог обратиться за помощью? Ваня в безотчётном порыве погладил его по голове, перебирая прядки волос — они оказались довольно жёсткими на ощупь. Паша ведь говорил: он красит их, на самом деле он светлее… Зачем? Ванька подозревал, что спрашивать бесполезно — либо отшутится, либо выдаст своё коронное «Тебе это рано знать». Сашкино лицо в профиль казалось таким расслабленным, таким спокойным, что Ванька невольно им залюбовался. Ресницы мелко подрагивали — наверное, ему что-то снилось. Костяшками пальцев Ваня аккуратно коснулся щеки, провёл нежно, и Саша поёрзал, отвечая на ласку, открыл вдруг глаза и улыбнулся. — Привет, — шепнул Ванька. — Привет. Сашка откинул голову назад, проверяя, есть ли люди вокруг, убедился, что на них никто не смотрит, подтянулся на руках, ухватившись за край стола и спинку дивана, и быстро поцеловал Ваню в губы. Это было мимолётное прикосновение — всё-таки они были в общественном месте, но Ваньку окатило волной тёплой благодарности. Он был нужен Сашке, и Сашка ему это только что подтвердил. — Сколько времени?.. — Белогородцев вытащил из кармана свой мобильник — старенькую раскладушку с антенной. — Ага. Надо кофе. Ванька встал и направился было к кассе, но Саша поймал его за руку: — Сиди, я сам. И первым делом пошёл не за новым заказом, а скрылся за дверью с лаконичной буквой «М». Ваня смутился, отвёл взгляд, хотя, казалось бы, ну что в этом такого? Но всё равно чувствовал себя так, словно увидел что-то слишком личное. Сашка взял им по бутерброду, кофе для себя и чай для Вани. Заметил Ванькино удивлённое выражение лица и хмыкнул: — Ты же не любишь кофе, я давно заметил. Ели они в молчании, но Ванька то и дело поглядывал на Сашку из-под ресниц. Тот словно бы совсем отошёл, глаза стали яснее — видимо, он умылся. Вообще он выглядел так, словно не в Макдональдсе в семь утра сидел в понедельник, а за партой в школе — такой же уверенный в себе, обманчиво скучающий, но на самом деле собранный и готовый броситься в атаку в любой момент. Мысль о школе потянула за собой другую: он никому не сказал, что уехал! Мама проснётся, не обнаружит его в кровати и… Что тогда? В милицию позвонит? — Тебя не потеряют? — в унисон с его мыслями спросил Саша. Он откинулся на спинку, неспеша цедя кофе. — Потеряют, — вздохнул Ванька. — Дай мне номер моего, — попросил Сашка. Ваня нахмурился было, но тут же сообразил: Саша хотел позвонить Илье, чтобы сообщить о своём отсутствии и, наверное, заодно предупредить, что Ванька с ним. Продиктовав номер, Ваня замер в ожидании. Саша тоже ждал — с трубкой у уха — когда ему ответят. — Алло, Илья Михайлович? — быстро выпалил Сашка и, не слушая ответ, тут же продолжил: — Это Белогородцев. Я сегодня не приду в школу. Семейные обстоятельства. — Он помолчал, наверное, Илюха что-то спрашивал. — Нет, с мамой всё нормально. Най… Ваня со мной. Он тоже не придёт. Ванька едва не вздрогнул, впервые услышав своё имя из уст Сашки. Оно звучало так непривычно, что казалось чужим. Наконец Сашка захлопнул свой мобильник и кивнул — мол, всё улажено. — Он сказал, что родителям сообщит сам. Ваня благодарно улыбнулся. — А теперь покурим и на штурм, — усмехнулся Сашка.***
У больницы они в итоге провели ещё около часа: хмурый охранник отказался пускать, гудел про «Не положено», но подобрел, когда Саша предложил ему сигарету. Втроём они постояли на крыльце, понаблюдали за тем, как постепенно светлеет небо — в феврале солнце всходило уже не так поздно. В конце концов, сверившись с какими-то своими внутренними часами, охранник распахнул перед ними дверь. Внутри Саша прямой наводкой направился к дежурной, шлёпнул на стол купюру в сто рублей и пробормотал, что сдача ему не нужна. Обалдевшая от такой щедрости женщина выдала им бахилы и даже не спросила, к кому они. В гардеробе хмурая бабушка приняла их куртки с таким видом, будто они пришли к ней домой и что-то посмели требовать. Разделавшись с обязательными больничными ритуалами, Сашка отыскал лестницу и уверенно поднялся на третий этаж. Коридор отличался от школьного только запахами, а так — те же стены бледно-зелёного цвета, тот же линолеум на полу, кое-где порвавшийся и цеплявшийся за бахилы. Пахло же тут какими-то лекарствами, хлоркой и ещё чем-то дезинфицирующим, от чего у Ваньки засвербело в носу, и он с трудом удержался, чтобы не чихнуть. Стояла тишина: наверное, пациенты ещё спали, никаких снующих медсестёр, как в фильмах, видно не было, и никакой усатый доктор не ходил с задумчивым видом, посматривая одним глазом в планшет с данными больных. Сашка остановился перед одной из палат, будто собираясь с духом, чтобы войти. Ванька вдруг почувствовал себя лишним: ведь вряд ли Олежа ему обрадуется, он с ним даже не знаком! Белогородцев, почувствовав его заминку, обернулся. И, мгновенно всё поняв, схватил за руку и уже не раздумывая открыл дверь. В палате стояло шесть кроватей. Никаких пищащих приборов, никаких капельниц или хотя бы ширм Ванька не увидел — только кровати как в детском саду, только, конечно, рассчитанные на взрослых. Заняты были две: у самого окна спал полный мужчина, а ближе к двери лежал Олежа. На соседней койке дремала сидя женщина — видимо, его мать. Услышав, что кто-то вошёл, она встрепенулась, потёрла глаза. Олежа тоже завозился, подтягиваясь повыше в попытке сесть, и Саша бросился ему помочь. От того, с какой заботой он приобнял Олежу, у Ваньки подкатил к горлу ком. — Я пойду, схожу… — мать неопределённо взмахнула рукой, но ни Сашка, ни Олежа на неё не обратили внимания. Ванька хотел бы выйти следом за ней, но ноги словно приросли к полу. Он уставился на Олежу, разглядывая, сгорал со стыда от этого, но не мог ничего с собой поделать. В прошлый раз он стоял слишком далеко, чтобы оценить внешность, однако всё равно не мог не отметить, что сейчас болезнь (или что привело его в больницу?) подкосила его. Бледный почти до серости, со спутанными светлыми кудряшками и огромными синяками под глазами, Олежа хоть и улыбался бескровными губами, выглядел замученным. На фоне Сашки он вообще казался ребёнком, и Ванька задумался — а сколько ему лет? Вряд ли больше пятнадцати. — Ты идиот, — тихо-тихо сказал Белогородцев, прижимаясь лбом ко лбу Олежи. — Какой же ты идиот! — Извини, — прошелестел тот, — я… Правда идиот. — Это подарок на мой день рождения? — спросил Саша. Ванька нахмурился: день рождения? У Сашки? — Нет, я свой так удачно отметил, — Олежа попытался рассмеяться, но получившийся звук был больше похож на карканье простудившейся вороны. Выпростав из-под одеяла руку, он погладил Сашку по спине — совсем как сам Ванька недавно, и стало видно, что на запястье у него бинт. Ваня пригляделся: ещё на травму намекал пластырь над левой бровью. Некоторое время они просто сидели молча: Сашка с закрытыми глазами, Олежа — продолжая пальцами скользить по Сашкиному свитеру. — Не пугай меня так больше, ладно? — Сашин голос дрогнул. — Не буду, — пообещал Олежа. — Если… Белогородцев открыл глаза и немного отодвинулся, ожидая продолжения фразы. — Если ты меня поцелуешь, — улыбнулся Олежа. Ваньке показалась, что внутри него что-то оборвалось и ухнуло вниз. Значит, Олежа действительно был парнем Сашки! Но… Разве стал бы избитый парень просить о таком? Или Тоня видела какого-то другого? — Ты неисправим, — заметил Сашка тем временем и прижался губами ко лбу Олежи в самом целомудренном поцелуе. Лёгкий румянец оживил Олежино лицо, вернув на него хоть немного краски. — Ну должен же я получить подарок. Восемнадцать не каждый день исполняется! Ваня оторопел: Олежа старше их! — А мой подарок ты зажал, как всегда? — Ну… — Олежа потупился. — Была у меня мысль… Но я не могу при людях, — он фыркнул. — Кстати, может быть, ты нас представишь? Сашка резко обернулся, как будто сам забыл, что привёл с собой Ваньку. Заставив сделать себя шаг к кровати, Ваня замялся, не зная, стоит ли протягивать ладонь. — Наймарк, Олежа, — буркнул Белогородцев. — Девочкин, — поправил Олежа. — И это единственное, что не даёт ему, — он выразительно посмотрел на Сашу, — называть меня по фамилии, как остальных. Правда, Белогородцев? — Ваня, — представился Ванька. — Приятно, — Олежа сам протянул руку. — Садись, если хочешь, — он указал на соседнюю койку. — Мама её уже всё равно присвоила. — Да я лучше… — Ваня пожал протянутую ладонь, — Не буду мешать. Он заставил себя выйти из палаты — и едва не столкнулся с матерью Олежи. Она не подслушивала под дверью, как можно было подумать, просто стояла у противоположной стены, глядя в сторону. Увидев Ваньку, она выдавила улыбку. — Как там? — Разговаривают, — Ванька пожал плечами, гадая, как много известно этой женщине об отношениях её сына и Сашки. — Хорошо, — она покивала каким-то своим мыслям. Они постояли немного рядом. Мама Олежи была с ним похожа: невысокая, худенькая, светловолосая. И такая же усталая, вымотанная очевидно бессонной ночью. Она натянула рукава свитера на ладони и обнимала себя, словно отчаянно мёрзла. — Саша хороший мальчик, — вдруг сказала она. — Ты береги его. Наверное, у Ваньки было очень ошарашенное лицо, потому что женщина негромко рассмеялась. — Да, я всё про них знаю, — она указала глазами на закрытую дверь. — Поняла даже раньше, чем Олежка признался. Мне всё равно, кого он любит, лишь бы был счастлив. С Сашей у них не получилось, конечно, но в этом нет их вины. — Она судорожно вздохнула. — Если бы я в тот день всё-таки пошла на работу!.. Подумаешь, голова болела. Глядишь, ничего бы и не случилось. В тот момент, когда Ваня уже готов был спросить, что же за «тот день», дверь палаты распахнулась и на пороге возник Сашка. — Эй, — донёсся слабый голос Олежи, — я люблю тебя. Саша зажмурился на мгновение, а потом выдохнул, не оборачиваясь: — Я знаю. Шагнул к матери Олежи, неловко обнял её. — Спасибо, тёть Тамар. — Саша, ты же знаешь, что я всегда тебе рада, — ответила женщина. — Вы просто святая, — хмыкнул Сашка. Тетя Тамара ничего на это не сказала, только потрепала его по волосам, поднявшись на носочки.***
На крыльце Сашка снова достал сигареты. — Мы встречались около года, — произнёс он, сделав первую затяжку. — Познакомились как-то случайно, не помню уже, где именно. Я не сразу понял, что со мной происходит, но Олежа молодец: хоть и ему это было впервой, объяснил. Ну, как объяснил… зажал в тёмной подворотне и засосал. Так потом и повелось — мы, наверное, все укромные места района изведали. Потом захотелось большего. Мы стали зависать у него, пока родители на работе были, школу прогуливали. Иногда я приходил по выходным — так с тёть Тамарой и познакомились. Она, мне кажется, с первого взгляда на меня всё поняла, но ни слова против не сказала. А отца я вообще первый раз увидел только в больничке, когда его мужики скручивали, чтоб мне голову не оторвал. Саша спустился по ступенькам, Ванька последовал за ним, внимательно слушая. — На мои четырнадцать решили друг другу подарок сделать. — Сашка выкинул бычок, засунул руки в карманы джинсов. — Ну и на его пятнадцать соответственно. У нас же разница — ровно один год и один день. А тёть Тамара, как назло, дома в тот день осталась, приболела. Вот тогда я и предложил гениальный план — завалиться ко мне, пока младшие в детсаду, мать с хахалем по работам. Ксюши тогда и в проекте ещё не было. Они неспешно дошли до автобусной остановки, Сашка мазнул почти безразличным взглядом по расписанию. — Саша, Даша, Маша и Ксюша, — протянул он, — у моей мамки потрясная фантазия, да? Ну так вот. Я упустил из виду то, что урод этот халтурами перебивался и домой заявиться мог в любой момент. Что стоило ему прийти хоть на пятнадцать минут позже! — Саша сжал зубы, будто даже вспоминать было больно. — Но, разумеется, он застал нас с Олежей в постели. Стащил меня, отшвырнул в угол, набросился на Олежу… Я сзади наскочил, но куда уж мне было тогда с ним справиться — он плечом двинул, и я снова на полу оказался. Подошёл автобус, но Сашка его проигнорировал. Водитель выглянул, убедился, что они не садятся, закрыл двери и уехал. — Когда из соседней квартиры прибежал дед с кочергой наперевес на наши вопли, Олежа уже сознание потерял. Откуда только в старом столько силы взялось — видимо, подумал, что тут ограбление со смертоубийством происходит, как в телевизоре. Мне тоже досталось — руку сломали, причём не знаю даже, кто именно. Хахаль мамкин синяками отделался, а Олежа с сотрясением мозга в больничку загремел. Я в соседней палате оказался, но меня к нему не пускали. Теть Тамара один раз заглянула, призналась, что не винит меня, но попросила пока что на глаза не показываться. Саша снова вытянул сигарету, прикурил. — Она, наверное, единственной была. Потому что кто другой виноват, если не я? Если бы не моя дурацкая идея… Если бы мне не приспичило… А он до сих пор думает, что любит меня. Я ему в глаза без стыда смотреть не могу, а он про любовь говорит! Я грёбаное чудовище, которое разрушает всё, что ему дорого! Ванька сглотнул. У него слёзы на глаза наворачивались, но он не имел ни малейшего понятия, что может сказать в ответ на эту исповедь. Что Сашка действительно не виноват? Что его отчим козёл, которого надо в тюрьму посадить? Но разве эти слова могли уже хоть что-то изменить? — Беги от меня, Наймарк, пока не поздно. Пока ты сам не оказался в палате с чем-то похуже, чем Олежа. Фраза резанула как ножом. Помотав головой, Ванька привлёк к себе Сашу и обнял. — Не побегу, — шепнул он. Сашка в его руках вдруг расслабился, обмяк, практически повис на Ване — и тот невольно покачнулся: всё-таки он был ниже ростом и легче. — С днём рождения, — Ванька похлопал его по плечу. — Расти большой, не будь лапшой. Выпрямившись, Саша быстро вытер щёки и фыркнул: — Я бы с радостью запретил этот день. Ваня улыбнулся: — Но ты молодец, что родился.