ИЛИ ПЛЫТЬ, ИЛИ ТОНУТЬ
Чем дольше Ванька размышлял об Олеже и его маме, тем больше в нём крепла уверенность, что ему тоже надо рассказать о себе семье. Разве может так оказаться, что его не поймут и не примут? Это ведь не Сашкин отчим, чужой, по факту, человек — это свои, родные. Да и Тоня ведь говорила, что это нормально. А вот прятать секреты от самых близких людей — это, наверное, как раз то, что нормальным назвать невозможно. Но всё равно Ване было очень страшно. Как ни крути, он собирался признаться в том, что могло навсегда изменить отношение окружающих к нему, и шанс, что он окажется в итоге один, всё равно оставался. Он был полностью уверен в маме: она всегда была тем человеком, который оставался на его стороне в любой ситуации — она даже не ругалась за взятые без спроса деньги, сказав, что это пойдёт в счёт его карманных! С Ильёй было чуть сложнее. Ванька знал: мужчинам сложнее такое принять, но в остальном старший брат не давал ему ни единого повода усомниться в себе. Ваня решил: скорее всего, Илье просто понадобится чуть больше времени, чем маме, чтобы осознать, что ничего-то, в общем, и не поменялось, он всё тот же Ванька. Больше всего он переживал за отца. Каково ему будет в его возрасте услышать, что сын извращенец? Из-за этого Ванька тянул время, приглядывался к папе за ужином, пытаясь угадать его настроение. Тот, впрочем, особых эмоций не проявлял даже по поводу политических новостей, которые читал регулярно. С Сашей своё решение Ваня не обсуждал, да и не до того им было. Они ещё пару раз съездили навестить Олежу — тот быстро шёл на поправку, и в последний раз уже не шелестел, а говорил нормально, и Ванька с удивлением обнаружил, что голос у него ниже, чем у Сашки. Ещё Белогородцев объяснил, почему опаздывает на первый урок каждое утро: он отводил Дашу в школу, а Машу в детский сад, из-за чего вставать ему приходилось очень рано. — Машку я в ту же школу запишу, где и Дашка сейчас учится, — сказал Саша. — Не хочу, чтобы они сталкивались с последствиями моей репутации. В этот же момент из-за угла вышел Шульц, увидел Белогородцева и, резко развернувшись, буквально убежал в другую сторону. Ванька хмыкнул: у репутации Сашки всё-таки были и положительные стороны, пусть и не такие заметные на первый взгляд. Ещё Ванька считал, что Тоня должна узнать правду про Олежу и отчима Саши, но она по-прежнему не хотела с ним говорить в школе, а когда он позвонил ей домой, никто не взял трубку. Ваня написал записку, но Тоня её демонстративно порвала и выкинула, даже не читая. День для признания Ванька выбрал наугад, ни к чему конкретно не пытаясь привязываться. Просто зашёл к Илье в кабинет и попросил вечером зайти; помог маме накрыть на стол, хотя она и не просила; сам сходил к почтовому ящику за папиной газетой, когда тот обнаружил, что опять забыл забрать по пути с работы. За ужином Ваня почти ничего не ел, потому что всё прокручивал в голове возможные варианты развития событий, нервничал, ругался сам на себя за мнительность и снова начинал представлять, что его ждёт в ближайший час. Пришедшее от Саши сообщение едва не заставило его подпрыгнуть. Мама слегка нахмурилась, когда он полез в карман за телефоном, но промолчала. «Олежу выписали. Завтра не приду, предупреди ИМ»,— написал Сашка. Улыбнувшись, Ванька вспомнил, как сглупил, поверив, что с ним общается Паша. Белогородцев, когда Ваня спросил его об этой переписке, только развёл руками и признался, что был пьян и не очень понимал, что творит. Илья что-то вполголоса обсуждал с папой, и Ванька решил, что передаст сообщение попозже, уже после того, как признается в своих чувствах к Сашке. Он хотел одним махом сообщить все новости, не видя смысла в том, чтобы цедить по капле. Да, влюбился, да, в парня, да, он учится в той же школе. Да, вы его знаете. Да, Белогородцев. Кстати, Илья, он завтра не придёт по семейным обстоятельствам. Можете начинать ругаться и проклинать. На Сашу не надо, он ни в чём не виноват. Ванька не сдержался и хихикнул, слишком живо представив реакцию на такое заявление. — Что-то весёлое прочитал? — спросила мама. — Нет, — Ваня помотал головой, — это я так. После ужина он сам налил всем чай, расставил чашки на столе, достал из шкафа вазочку с конфетами. Тут уже Илья не выдержал: — Что происходит? Ванька немного нервно улыбнулся: — Просто… Хотел кое-что вам рассказать. И тут же был вынужден сделать шаг назад, к кухонному гарнитуру, чтобы на него опереться, потому что Илья как-то вдруг разом помрачнел. Отодвинув кружку, он поставил на стол локти, повернулся так, чтобы родители не видели его лица, и что-то прошептал одними губами. Но Ванька, хотя смотрел не отрываясь, не смог разобрать его слов. Сглотнув, он перевёл взгляд на маму — та изящно придерживала свою чашку за ручку и всем своим видом демонстрировала готовность слушать. Папа отодвинул газету в сторону, но смотрел мимо Ваньки. — Я… — начал Ваня и остановился. Все заготовленные фразы вылетели из головы, и теперь там обнаружилась идеальная пустота с одной-единственной панической мыслью: «Всё пропало». Лампочка в люстре неожиданно зашипела и замигала. Все дружно на неё уставились, но она, словно смутившись такого внимания, притихла и продолжила светить как ни в чём не бывало. — У меня… — предпринял вторую попытку Ванька. И снова замолк, невольно поёжившись. — Иваш, скоро мой сериал начнётся, — поторопила его мама. — Да, сейчас, — Ваня кивнул. И прыгнул головой вперёд в омут, выпалив: — Я люблю Сашу. На мгновение на кухне стало так тихо, что Ванька услышал, как в трубах шумит вода. — Чудесно, — мама улыбнулась. — Когда ты её с нами познакомишь? Ваня моргнул недоумённо: про какую «её» говорила мама? И тут же едва не хлопнул себя по лбу, догадавшись: Сашке так повезло с именем, что по нему нельзя сразу понять, мальчик он или девочка. — Саша со мной учится, — продолжил он, осознал, что ясности не внёс, и добавил: — Он у Ильи в классе. — Белогородцев? — Илья побледнел. — Белогородцев?! — Мама уронила чашку. Чай выплеснулся на стол, но она не обратила на это внимание. Вскочив с табуретки, она бесцеремонно отодвинула Ваньку и принялась что-то искать в выдвижных ящиках. Ваня беспомощно посмотрел на отца, но тот только пожевал губами, будто и хотел что-то сказать, но не мог решиться. Илья тем временем пристально следил за матерью, полностью игнорируя присутствие младшего брата. — Я только недавно понял, что… такой, — Ванька попробовал вернуться к теме вечера. — И я сожалею, если разочаровал вас… — Молчи, — резко оборвал его Илья. Мама наконец нашла то, что искала. Она повернулась, и Ваня увидел сложенный вчетверо помятый тетрадный лист — очень знакомый и, по словам Тони, очень опасный. — Это тот самый Белогородцев?! — Мама потрясла запиской. — Цитирую, — она развернула листок, — «он гей, и он избил своего парня». Тут ещё предупреждение, что от него надо держаться подальше. Кто это писал, кстати? — Мама, — с трудом выговорил Ванька, — откуда она у тебя?.. — Это совершенно неважно! — отрезала мать. — Иваша, я от тебя такого не ожидала. Что это за дурь? Какие геи? Ты всегда был нормальным мальчиком! — Я и сейчас нормальный… — Да замолчи ты! — Илья тоже вскочил на ноги. — Нет уж, пусть говорит! — в тон ему ответила мама. — Пусть изволит объясниться, что это за представление! Гея он любит. Я тебя таким не растила! — Он не обязан быть таким, каким ты его хочешь видеть! — сорвался на крик Илья. — Обязан! Мой сын женится на хорошей девушке и родит мне внуков! Ванька чувствовал себя рыбой, выкинутой на берег. Из-за него ссорились мама и старший брат, а он мог только молчать, переводить взгляд с одного на другого и хватать ртом воздух. На кухне стало очень душно, а лампочка, наверное, всё-таки перегорела, потому что свет тоже потускнел. — У тебя вообще-то двое сыновей, мама! — напомнил Илья. — Да что-то я не вижу, чтобы ты хоть что-то для меня сделал! Иваша — моя единственная надежда, и я не позволю подростковой дури испортить всё! Но ведь Саша не был дурью. Саша был замечательным, умным, внимательным и очень нежным. Он переживал даже из-за ссадины на лбу Олежи — тот, смеясь, признался, что неудачно упал, когда понял, что совершает ошибку, и попытался выбраться из ванной. Сашка тогда в очередной раз обругал его идиотом и дураком, а потом обнял так крепко, будто боялся, что тот сейчас растворится. Ванька смутился было и уже собирался снова удрать, но Олежа выпутался из объятий и предложил им всем сыграть в карты… — Больше ты не будешь общаться с Белогородцевым, — мама хлопнула ладонью по столу. — Ты слышал меня? Иваша, я с тобой разговариваю! Илья, а ты проследишь, чтобы в школе… — Нет! — в один голос ответили Ванька с Ильёй. Мама смерила их обоих строгим взглядом, в котором читалось возмущение, смешанное с удивлением. — Иваша, ты просто ещё маленький и не понимаешь. Все эти геи, — она поморщилась на этом слове, — не подходящая для тебя компания. Ничего хорошего они тебе никогда не принесут. Скоро закончишь школу, поступишь в институт, встретишь хорошую девушку и сам будешь смеяться, вспоминая… Мама говорила что-то ещё, но Ванька перестал её слышать. В ушах что-то шумело, как море, которое слышишь в раковине, хотя, конечно, никакого моря там нет. Он поднял руку, собираясь проверить, на месте ли вообще его уши, но уронил её, почувствовав, что весит она целую тонну. Илья кричал на маму, размахивая руками, а Ваня словно смотрел немое кино. Он снова вспомнил палату Олежи, неудобные твёрдые койки — на свободных было только тонкое покрывало, ни подушек, ни одеял туда никто не клал, — довольную улыбку в очередной раз обыгравшего всех Сашки. Раньше Ванька считал, что «бывшие» — это такие страшные люди, которых не захочешь видеть рядом с тем, кого любишь, но в случае с Олежей всё оказалось совсем не так. Он был таким светлым и добрым, что просто невозможно было думать о нём плохо. Но только вот мама считала, что очень даже можно. — …тебе только волю дай! — прорвался сквозь вату полный возмущения голос Ильи. Ваня вздрогнул, почувствовав на плече его руку. — Иди в свою комнату. Вань, пожалуйста, иди. Его развернули и подтолкнули в спину. Ванька, не находя силы сопротивляться, послушно зашагал в заданном направлении. — Да какое право ты имеешь! Ты здесь никто! — Я твой сын! А он — мой брат! И я не позволю тебе сломать ему жизнь! Ваня сполз по стене и закрыл уши ладонями. Как у него получалось не слышать? Он искал эту способность, пытался отключиться, но злые голоса родных буквально ввинчивались в мозг, разрушая все преграды. — Много ты знаешь о жизни! Спутался со старухой, работаешь за копейки! — Какой старухой? О чём ты, мама? — С Ольгой Леонидовной! Думал, я не слышала, о чём вы говорили на кухне? — Что за бред ты несёшь?! Оле тридцать семь! Какая она старуха?! Тебе было столько же, когда ты Ваньку родила! И при чём тут вообще это? — А при том, что от тебя я уже точно не дождусь внуков! Ваня помотал головой, отказываясь слушать. Зачем они так кричали? — Мама! Что ты заладила с этими внуками?! Ты же даже не любишь маленьких детей! — Потому что наш род должен продолжаться! Я не хочу стать последней из Наймарков, а вы оба к этому стремитесь! — Ты уже не последняя! — Стану, если вы продолжите в том же духе! И вдруг голоса резко смолкли. Несколько минут длилась благословенная тишина, а потом раздались шаги — и в комнату кто-то вошёл, открыл шкаф (дверца скрипнула), что-то достал… Ваня не открывал глаз, не хотел ни видеть, ни знать, что происходит. — Собирайся. Переночуешь сегодня у меня, иначе мать тебе даже поспать не даст. Это был Илья. — Вань? Ванька не двинулся с места. — Ну Вань, пожалуйста! Мы с тобой во всём разберёмся, только сначала тебе надо отсюда уйти. Голос у Ильи, хоть и был спокойным, всё равно будто бы подрагивал — отголоском тех эмоций, что только что били через край. — Иди сюда. Ванька почувствовал тёплые руки, тянущие его куда-то вперёд, а потом Илья прижал его к себе, и Ваня услышал, как быстро и глухо бьётся у него сердце. — Всё будет хорошо, — прошептал брат ему в макушку. — Всё устроится, я обещаю. И только тогда наконец полились слёзы.***
Илья сказал, что Ванька будет спать в комнате, а себе он постелет на кухне. Ваня не спорил, он чувствовал себя настолько опустошённым, что он бы согласился лечь и на полу, лишь бы его оставили одного. Ему звонил Сашка, но трубку он не взял, пришедшее следом сообщение не стал даже открывать. Ванька думал, что не сможет заснуть, но едва его голова коснулась подушки и закрылась дверь за Ильёй, как он провалился в сон. Утром Илюха предложил ему не ходить в школу, если он не хочет, но Ваня отказался от этого предложения. Тем более что Сашка всё равно прогуливал, значит, Ванька мог не бояться, что они случайно встретятся. После школы ему не позволили вернуться домой. Илья сказал, что надо дать маме время, чтобы осознать и принять. Ванька только кивнул и, забрав ключи, побрёл на остановку — ждать автобус до своего временного пристанища. Вечером, когда они ужинали макаронами с сосисками, раздался звонок в дверь. Илья пожал плечами в ответ на вопросительный взгляд Вани и отправился открывать. — Папа? — послышался из прихожей удивлённый голос Ильи. Ванька поперхнулся, поспешно глотнул воды. Хотя себе он в этом и не признавался, но отец для него остался тёмной лошадкой — он промолчал тогда всё время (но, скорее всего, именно он прекратил ссору) и ничем не выказал своё отношение к тому, что его младший сын «пошёл по кривой дорожке». И теперь, когда он стоял на пороге кухни, Ваня совершенно не знал, чего ожидать. Папа быстро огляделся — он ведь никогда тут не был, сообразил Ванька, — сел на свободную табуретку, сцепил руки в замок и глубоко вздохнул. Ему исполнилось уже пятьдесят, виски полностью были седыми, но двигался отец ещё уверенно, никогда не болел и даже отпуск брал всего на две недели в году. — Мальчики, — сказал папа, — вы ведь знаете, что я вас обоих люблю? Илья кивнул, поставил перед отцом чашку с чаем, сам опустился на диван. — С вашей мамой бывает тяжело, думаю, вы и сами это заметили. Но всё-таки она ваша мать и тоже вас очень любит. И она хочет для вас лучшего. — Па… — начал было Илья, но папа поднял руку, призывая его подождать с возражениями. — Ваня, — он повернулся к младшему, — я не могу сказать, что одобряю твой выбор. Но делать этот выбор можешь лишь ты, поэтому я имею право только посоветовать: убедись, что всё по-настоящему, что ты правда этого хочешь. Ванька опустил глаза. Конечно, он был уверен, но… — Илья, поживите пока вдвоём, хорошо? — отец тем временем не стал ждать ответа. — Я понимаю, что ты уже привык к другому, но сам знаешь — соваться к матери сейчас, когда она на нервах, лучше не стоит. И… вот. Папа достал из внутреннего кармана пиджака конверт, положил на стол. — Ну ты чего, — Илья заметно смутился, — не надо, забери. Я же работаю… — Содержать ребёнка дорого, — наставительно заметил отец. — Бери, я снял со сберкнижки, которую открыл, когда Ваня родился. Накапало чуток за шестнадцать лет. Ванька почувствовал, что краснеет. Ради него папа отдаёт скопленные деньги? Это было даже более неправильно, чем его собственные отношения с Сашей. — Я работать пойду, — пообещал он, наконец вмешиваясь в разговор. — Оставь себе, — и попробовал подвинуть конверт обратно. Папа негромко засмеялся. — Хороших мы сыновей всё-таки с Олесей вырастили, — подытожил он, пальцем отталкивая многострадальный конверт. — Вань, эти деньги всё равно достанутся тебе — сейчас или когда тебе исполнится восемнадцать. — Не надо тебе работать, — нахмурился Илья. — У тебя выпускной класс, а потом поступление на дневное! Твоя главная задача — получить диплом. — Слушай брата, — кивнул отец. Ванька упрямо поджал губы. Он не хотел быть бесполезным балластом, «ребёнком», которого надо содержать. Сашка вот работал, заботился о сёстрах, и никто не говорил ему, что он ещё до чего-то не дорос. — Я хочу помочь! — И ты поможешь, — Илья забрал всё-таки конверт, — если будешь хорошо учиться. С дипломом ты найдёшь хорошую работу, а не подработку за пять тысяч. — Ещё наработаешься за всю жизнь, — добавил папа. — Сейчас тебе положено гулять. Я в твоём возрасте… В деревне полез за девкой на сеновал, а она наутро своим разболтала. Меня прижали её старшие братья и орут: «Зиновьев, теперь женись, раз испортил!», а я только глазами хлопаю и ничего не понимаю. На сеновале-то том ничего и не было! За ручки подержались, поцеловались, а потом она сказала, что до свадьбы будет ждать, ну я и ушёл домой несолоно хлебавши… Илья засмеялся, а Ванька нахмурился. Зиновьев? Но ведь они Наймарки, почему тогда отец назвал другую фамилию? — Зиновьев? — переспросил он вслух. — Ну да, это моя фамилия. До свадьбы с вашей матерью. Ваня открыл рот, не придумал, как сформулировать вопрос, снова закрыл. Он чувствовал себя глупо, только сейчас узнав, что его могли бы звать по-другому. Он представил, как Сашка говорит ему: «Зиновьев!», и так это было странно, что у него просто не находилось слов, чтобы выразить своё изумление. — Ваша мама сильная женщина, — хмыкнул отец, видимо, поняв его состояние. — Она не хотела брать себе «обычную» фамилию, ну а я не был готов к тому, чтобы в моей семье были разные. Так что я взял её. Такое редко бывает, но никто не запрещает так делать. Илья не выглядел удивлённым, из чего Ванька сделал вывод, что тот был в курсе. — А почему я этого не знал? — он понимал, что звучит обиженно, но ничего с этим не мог сделать. — Да как-то к слову не пришлось, — папа кинул взгляд на старшего сына, словно ища поддержки. — Да и дело-то давнее, чего обсуждать. — Может, мне подошло бы быть Зиновьевым, — упрямо буркнул Ваня. — Будешь паспорт менять — изменишь. Но я бы этого не хотел. — Отец покрутил задумчиво кружку, в которой уже почти не осталось чая. — Мы же всё-таки семья. Ванька кивнул, обещая подумать. Папа посидел с ними ещё немного, потом, извинившись перед Ильёй за доставленные неудобства (Ваньку передёрнуло от этой фразы), ушёл домой, к маме. Ночью Ваня лежал без сна, смотрел, как по разделённому на неравные части линией стыка плит потолку ползут отсветы от проезжающих машин, и всё думал о том, почему же его отец отказался от всего ради своей жены. Он с ней никогда не спорил, ни в чём не перечил, у него не было друзей (или Ванька о них не знал), после работы он всегда шёл прямо домой, выполнял любую её просьбу и никогда ни о чём не просил взамен. Смог бы сам Ванька так же прожить жизнь? Положить её всю на то, чтобы другому человеку рядом с ним было хорошо, тепло, удобно и уютно? Он попытался представить, каково жить с Сашкой, но мысли буксовали, подсовывая картинки с младшими сёстрами и многочисленными собаками. Было ли в Сашиной жизни место Ваньке — больше, чем в нынешний момент? Или они так и будут жить кто где, пересекаться на нейтральной территории и быть двумя почти что параллельными прямыми? Представить себя с девушкой, как того хотела мама, Ваня вообще не мог. О чём с ней говорить, если она не Тоня? Её же, наверное, надо будет целовать? И делать всё остальное? Нет, в принципе, против женского пола Ванька ничего не имел, ему просто было с ними совершенно не интересно. Не то что с Сашкой. Но он ведь парень, с ним разве могла получиться семья? Ваня не был в этом уверен. Может быть, мама была права, говоря, что это пройдёт? Зажужжал телефон. Сердце вдруг словно бы трепыхнулось, дёрнулось сладко — даже не взяв ещё мобильник в руки, Ванька знал, что сообщение пришло от Саши. «Устал как собака. Хочу тебя увидеть». Ваня улыбнулся. Разве могло такое пройти? Вот это чудесное ощущение, возникшее оттого, что кто-то о нём думал, возможно, даже скучал. «Я у брата, — напечатал он в ответ. — Завтра в школе?» Ну и пусть он не может представить себе их общий дом, решил Ванька, это не так уж и важно. Они есть друг у друга, а о свадьбах положено мечтать девочкам, им же и так прекрасно будет. Только вот мама… «Никогда так не ждал инглиш», — написал Сашка. Ваня фыркнул вслух. Английский у 11 «В» стоял первым уроком— и после него они наконец увидятся. «А я химию. Спокойной ночи?» Саша так долго не отвечал, что Ванька успел задремать, и когда телефон снова завибрировал, то выпал из руки и шлёпнулся на пол. Чертыхнувшись, Ваня полез искать, едва не сверзившись следом. Когда он добыл всё-таки мобильник, на экране высветилось самое лаконичное сообщение: «:-*». Заснул Ванька с хорошим настроением и не думая о маме.