Мам, пап, у нас любовь

ТО, ЧТО МОЁ, ЕМУ НЕ ОТНЯТЬ

      На белом кафеле остались яркие чёрные потёки. Саша чертыхнулся: он уже пробовал оттереть их ацетоном, растворителем и даже подумал, где можно достать керосин. Только вот мать должна была вот-вот вернуться со своей подработки — она каким-то чудом устроилась в школу техничкой, — и вряд ли её сильно обрадовало бы, что и без того неугодный сын изгваздал всю раковину.       След от краски на лбу сошёл гораздо быстрее — там Саша мазанул, когда внезапно зазвонил домашний телефон. Дребезжащий звук раскатился в тишине громом среди ясного неба, к тому же Сашка не сразу понял, что же может так разоряться. К тому моменту как он вспомнил о древнем аппарате в коридоре, звонивший потерял надежду услышать живых.       Промыв волосы несколько раз и убедившись, что в них не осталось ни следа краски, Саша с раздражением уставился на пятна в раковине. Оставался ещё маленький шанс, что мать не зайдёт в ванную до самого вечера, но…       Разозлившись сам на себя, Саша долбанул кулаком об стену: он что, маленький мальчик, что ли, — надеяться, что мама не увидит и не заругает? Короткая вспышка боли остудила голову. Костяшки пальцев слегка покраснели, и Саша вдруг вспомнил, как в школе бесился и дрался с деревьями за домом, ссаживая руки до крови. Особенно досталось берёзе на следующий день после того, как он под воздействием момента поцеловал Ваньку на концерте. Тогда-то ещё думалось, что всё зря, что никогда у них ничего не выгорит, что обязательно найдётся что-нибудь, что помешает… Да и опасение, что он сам всё испортит, нет-нет, да и всплывало.       Дурацкая привычка постепенно, однако, сама по себе сошла на нет — после выпускного ни одно дерево от Саши не пострадало. Да и в принципе кулаками он стал гораздо меньше размахивать: подумать только, ведь правда дрался последний раз… Вот чтобы всерьёз, до красной пелены перед глазами, до состояния нерассуждающей ярости… Пожалуй, незадолго до одиннадцатого класса.       Тогда он собаку полез защищать, дворнягу бездомную. Компания подростков вряд ли старше его решила, что мучить животное — это очень весело, а Саша с ними не согласился. Собаку отбил, но и сам получил, в результате пришлось идти на первое сентября с фингалом. Трое на одного — не очень-то честный расклад, но он не жаловался. Дворняга потом облизала ему все руки и лицо, благодаря за спасение и сосиски.       Репутация хулигана и едва ли не асоциального элемента ещё долго работала на него, и Саша не пытался это менять: пусть лучше считают бандитом, чем узнают правду о том, что он предпочитает встречаться с парнями. У него даже девушки никогда не было — и самым странным в этом было то, что никто ни в одной компании этого не заметил.       Люди бывали потрясающе невнимательны.       Телефон снова зазвонил, когда Саша уже вышел из ванной и размышлял, чего он больше хочет: выпить кофе или покурить. В доме он никогда не курил, сначала чтобы не спалили, потом — чтобы сёстрам не пришло в голову, что им тоже можно.       Трубку на этот раз Саша успел снять, только вот на его «Алло» никто не ответил. Послушав несколько секунд тишину, он пожал плечами и вернул трубку на рычаг. Либо ошиблись, либо какая-то реклама. Или — всплыло в голове — мошенники проверяют, есть ли кто дома.       Вдруг Саша похолодел.       А ведь это мог бы быть…       Квартира, где они сейчас жили, не принадлежала его матери. Они с ней вдвоём были прописаны в крошечной однушке неподалёку от Сашиной школы, вроде бы она принадлежала деду, отцу матери. Жив ли тот, Сашка не знал: они никогда не общались, мать рассорилась с родителями, когда забеременела им. Может быть, та квартира до сих пор стояла пустая и он мог бы туда вселиться? Или мать тогда всё-таки предупредила, что они съезжают?       А в этой были прописаны девчонки и их отец. И оформлена она была на него же.       Где отчим, Саша не знал, да и никто, наверное, не мог бы сказать: он сбежал, когда Сашка учился в десятом классе. Поскольку отчим был не дурак приложиться к бутылке, Саша предполагал, что тот либо допился до белой горячки, либо нарвался в пьяной драке на кого-то слишком агрессивного. Но что, если отчим не сдох где-то в канаве, а вполне себе жив и может явиться и заявить свои права на жилплощадь? На дочерей? Самому Саше он уже ничего не сможет сделать, но вдруг причинит вред Кате?       Эти мысли больше подходили Наймарку, и Саша даже нашёл в себе силы улыбнуться: ну точно, теперь можно было говорить, что тот его покусал и заразил своими паническими пессимистическими настроениями. Саша до сих пор порой поражался, как в любой ситуации Ванька умудрялся сразу же подумать худшее. Хотя эта же склонность спасала его от разочарований — когда худшее не сбывается, тут уже не до расстройств.       Кофе в результате победил. Включив чайник, Саша бездумным взглядом мазнул по календарю. Уже начался октябрь, а идей о переезде у него было хрен да ни хрена, как метко выразился Канюков. Ну вот не считая однушки, о которой он только что вспомнил, но тут даже Наймарком не надо было быть, чтобы понять: вряд ли удача ему улыбнётся.       Сам Канюков до сих пор жил с родителями и горя не знал: единственный сын, наследник отцовского автосервиса, к тому же у него действительно к этому лежала душа и были приспособлены руки. Пока он работал в этом автосервисе механиком: Канюков-старший считал, что владелец сам должен уметь всё то, что продаёт, хотя, конечно, зарплата у него была побольше, чем у рядовых работяг, — Канюков как-то похвастался по пьяни. А если родители его чем-то допекали, он просто ночевал в автосервисе — там была предусмотрена комнатка с диваном, видимо, как раз на тот случай, когда домой идти не хочется. Диван там был жестковат и коротковат, Саша проверил это собственной спиной, но в целом для того, чтобы перекантоваться, большего ему и не надо было.       Звякнули ключи, проворачиваясь в замке. Саша не сдвинулся с места. Вошедшая в кухню мать тоже сделала вид, что его тут нет, помыла руки, заглянула в холодильник, достала кастрюлю, чтобы разогреть ужин. Даша заглянула, увидела Сашку, улыбнулась радостно — но, покосившись на мать, промолчала.       Как он и ожидал, буквально минуту спустя у него на кровати уже сидели девчонки и шёпотом докладывались, как у них дела. У Маши в школе завёлся поклонник: подходил на каждой перемене, показывал наклейки, звал играть в шашки, но Маша, как настоящая леди, пока предпочитала его высокомерно игнорировать — по совету Даши. У самой Даши появился новый учитель по английскому, и она вдруг поняла, что ей нравится язык.       — Он всё так понятно объясняет, — поделилась она. — Я сразу всё-всё понимать стала! И он обещает, что мы будем смотреть мультики, если все напишут диктант без троек.       Ксюша же просто протянула Саше фигурку из пластилина — кажется, это был фотоаппарат, просто ядрёных цветов: неоново-розового и ярко-оранжевого. Саша чмокнул её в макушку, прижал к себе — как ни крути, девочки были ему родными, и они с детской искренностью и непосредственностью любили его и выражали это как могли.       Услышав материнский призыв ужинать, Маша поморщилась.       — Там фаршированные перцы, — сказал Саша. — Я готовил, будет вкусно.       У Кати с готовкой отношения складывались не самые радужные: сёстры всё время жаловались, что она то пересолит, то недоварит, то всё у неё сгорает. Саша радовался, что давно уже научился готовить сам, в крайнем случае забегал в Макдональдс или подобную кафешку. А если оставался дома, то всегда следил, чтобы в холодильнике был ужин или обед, заботясь о сёстрах.       Сам Саша на кухню не пошёл, собираясь поесть позже, когда все разойдутся. Он включил компьютер, открыл почту — вдруг пришли новые заявки на фотосессии. Почистил рекламные письма и хотел уже закрыть окно, как короткий писк сообщил о новом входящем. Подозревая очередной спам, Саша крутанул колесиком мыши вверх и едва не подавился воздухом: в графе «Имя отправителя» чёрным по белому было указано Шаскольских К.Г.       Первым порывом было удалить письмо и забыть о том, что оно вообще приходило. Но Саша тут же себя одёрнул: что за идиотские замашки? Ну нашёл его Константин Гаврилович, ну так это ещё не повод выкидывать паспорт и эмигрировать из страны — наверняка он сделал это так же, как и другие заказчики: через его страницу в интернете. Да и стоило всё-таки прочитать письмо, прежде чем обвинять отправителя неизвестно в чём на основании одних только странных ощущений от личного знакомства.       Саша кликнул на сообщение.       Письмо оказалось коротким: помимо приветствия там был только вопрос о стоимости фотосессии для морской свинки.       Не сдержавшись, Саша хрюкнул вслух: он бы в жизни не предположил, что у Константина Гавриловича может дома жить морская свинка и уж тем более что он в принципе захочет её увековечить на фотографиях. Накатал стандартный ответ, прикрепил файлик с расценками и закрыл почту.       Когда Саша в следующий раз встал из-за компьютера, всё-таки вспомнив, что не ужинал, в доме стояла тишина. Он кинул взгляд на часы: начало двенадцатого. Сёстры уже точно должны были сопеть по своим кроваткам, мать, видимо, тоже легла раньше, раз с кухни не слышались голоса из телевизора. Лениво потянувшись, чтобы размять затёкшие мышцы, Саша зевнул и двинулся на поиски еды.       Он успел и поесть, и помыть за собой посуду, и даже сходить в душ, и как раз выбирал между призывно мерцающим монитором компьютера (доделать сегодня значило получить деньги уже завтра) и постелью (всё-таки вставать на работу ему надо было довольно рано), когда кто-то поскрёбся в дверь.       За порогом обнаружились Даша и Маша, обе зевающие, уже в пижамах, лохматые — явно вылезшие из-под одеяла.       — Это что за делегация? — опешил Саша, глядя, как они протискиваются мимо него в комнату и устраиваются на его кровати.       — Можно мы с тобой… — Даша запнулась под его взглядом. — Побудем?       — Вам в школу завтра, — напомнил Белогородцев. — Что это за полуночные бдения?       — Ну пожалуйста, — попросила Маша подозрительно надломленным голосом.       Саша вздохнул. Строя планы по переезду, он забыл об одном: что сёстры явно будут по нему скучать.       — Подвиньтесь, что ли, — скомандовал он и, стоило девочкам переместиться к разным углам, уселся между ними. Маша тут же положила голову ему на колени, а Даша приткнулась под руку, прижавшись к боку. — Вас же никто не обижает? — уточнил он на всякий случай.       Девочки синхронно отнекнулись. Саша кивнул: другого ответа он и не ожидал. Даже их родной отец вёл себя с ними примерно и голоса не повышал — впрочем, видели они его не сказать чтобы часто. Может быть, пока Саша отбывал своё в интернате, что-то и изменилось, но пока он жил дома, то и сам с отчимом сталкивался редко: в промежутках между своими спорадическими подработками он предпочитал пить в гаражах, а не воспитывать детей или общаться с женой.       Или они не расписывались? Саша вдруг понял, что не знал этого: была ли его мать в официальном браке с… Славой? Никаких походов в загс его память не хранила, но ведь его могли просто не взять туда. Фамилия у девчонок была такая же, как и у Саши — материнская. Фамилию Славы — или Стаса? или вообще Серёги? — он даже никогда не слышал. Или, может быть, просто не старался услышать?       — Вы по отцу не скучаете? — спросил он, удивляясь сам себе.       — Нет, — Даша фыркнула преувеличенно насмешливо. — Он был… отморозок.       Она понизила голос на последнем слове — явно догадываясь, что оно нехорошее, но, видимо, кто-то при ней так выразился.       — Немного, — призналась Маша. — Но по тебе больше.       — А Ксюша вообще думает, что ты папа, — добавила Даша.       Саша закашлялся. С одной стороны, конечно, это было логично, потому что настоящего отца она вообще не застала; с другой — ну какой из него папа?..       — Мы ей говорили, что ты Саша, братик, — пояснила Маша. — Но она всё равно нам не верит, кажется.       — Маленькая ещё, не понимает, — поддакнула Даша.       Саше оставалось только покачать головой. Давно ли ещё сама Даша пешком под стол ходила? А Машу, кажется, только позавчера он отводил в детский сад — и она плакала, не желая с ним расставаться. А теперь они приходят к нему ночью и рассуждают слишком по-взрослому.       — Когда ты снова приедешь? — Маша перевернулась на спину, заглянула ему в глаза. — Не уезжай надолго.       — Мне работать надо. — Саша поморщился, чувствуя, насколько фальшиво звучит это оправдание. — Я сам не хочу вас надолго оставлять. Но есть такое слово — «надо».       — Дурацкое слово. — Даша сжала кулачки. — Не хочу его знать!       — Придётся, — хмыкнул Саша. — Причём прямо сейчас. Ну-ка марш по постелям, а то я вас завтра не подниму!       Девочки заспорили было, но Саша твёрдо стоял на своём. В конце концов ему удалось выставить их из комнаты, пообещав, что на завтрак он обязательно сварит рисовую кашу и сделает какао вместо чая.       — А почему ты закрываешься на ключ? — Маша вовсю зевала, но любопытство было сильнее сонливости.       — Потому что сплю голый, — сболтнул Саша первое, что пришло в голову, — мало ли, вдруг вы зайдёте и увидите что не надо!       Под дружное «Ой, фу» от сестёр он всё-таки захлопнул дверь. Сна, как назло, не было ни в одном глазу, поэтому почти до трёх часов ночи он сидел за компьютером и обрабатывал фотографии.       Будильник зазвонил в шесть — и первым порывом было выключить его, написать Пате, что заболел, и продолжить дрыхнуть, желательно до полудня. Но Саша не был бы Сашей, если бы поддался минутной слабости, так что уже через пять минут он шумел водой в ванной, в очередной раз ужасаясь оставшимся после его покраски потёкам в раковине. На кухне он на автопилоте достал рис, молоко, включил плиту и только спустя мгновение осознал, что он в помещении не один.       Мать сидела за столом и с видом очень деловой женщины цедила растворимый кофе — это Саша понял по химическому запаху, источаемому её кружкой. Выглядела она на удивление хорошо: приглядевшись, Саша понял, что она не просто уложила волосы, но ещё и накрасилась.       — Куда-то собираешься?       Разговаривать с Катей ему особенно не хотелось, но стоило выяснить, не пора ли снова начинать беспокоиться из-за сестёр.       — На собеседование, — кратко сообщила мать и с негромким стуком опустила чашку на столешницу.       Саша хмыкнул удивлённо.       — А ты уже нашёл себе где жить? — всё тем же светским тоном поинтересовалась Катя.       Саша замер с пачкой риса в руке. Если мать сама завела эту тему, значит, у неё точно было что ему сказать. И вряд ли это «что-то» могло ему понравится.       — Я ищу, — бросил он, стараясь звучать как она — спокойно и равнодушно.       — Надеюсь, скоро всё устроится.       Пожав плечами, Саша сосредоточился на каше — рисовую он не очень любил что варить, что есть, но она необъяснимым образом стала любимой у девочек. Вряд ли же из-за того, что она была их первым завтраком после его триумфального возвращения из интерната?       — Костя предложил мне хорошую должность, я смогу содержать дочерей, — обронила Катя словно бы невзначай. — Так что тебе больше не надо будет беспокоиться.       Пальцы против воли сжались на ложке, сгибая мягкий металл, а сердце ухнуло куда-то вниз, в пропасть. Нового ухажёра матери звали Костей — просто совпадение? Или тщательный расчёт? Неужели Константин Гаврилович приходил на смотрины по собственному почину? И тогда как раз становится понятным его навязчивое желание продолжить знакомство…       — А самой-то тебе есть где жить? — выплюнул Саша.       Катя посмотрела на него непонимающе, скривила губы будто бы в усмешке.       — Ты хоть какие-то права имеешь на эту квартиру?       Мать опустила взгляд слишком быстро, и Саша понял: он попал в яблочко.       — Ты родила троих детей от левого мужика, с которым даже не была расписана?! — он сорвался на крик.       — У тебя спросить разрешения забыла! — в тон ему выкрикнула мать. — Ты мне вообще кто, чтобы следить и указывать, что делать?!       — Я твой сын! И я тот, кто вытащил тебя из того дерьма, куда ты сама себя загнала!       Вернувшись после десятого класса, Саша не сразу, но заметил: мать пристрастилась по вечерам выпивать рюмку-другую вина, чтобы, как она объяснила тогда, расслабиться. Постепенно количество рюмок росло — и как только Ксюша отказалась от груди (нельзя было её в том винить — Саша сам бы перевёл её на искусственные смеси, если бы знал как), запила уже всерьёз. Такие же запои у неё случались и ранее, когда девочек ещё не было, и тогда Саше помогало прятать или выливать весь алкоголь; в этот же раз, после столь долгого, видимо, воздержания, мать словно вознамерилась нагнать упущенное. Стоило ему уйти в школу, она шла в магазин — отобрать у неё деньги он не мог, она получала пособие по многодетности и распоряжалась им по своему разумению. К счастью, буйной она не была, и обычно засыпала к тому моменту, когда он приводил девочек обратно домой; он же их кормил и уходил — либо на работу, либо гулять, чувствуя себя предателем, но будучи не в силах заставить себя находиться рядом с той пародией на мать, в которую превратилась Катя.       Решение подсказала Настасья Филипповна, она же, конечно, подготовила почву — нудными разговорами по душам с Катериной. Они обе почему-то предпочитали звать друг друга такими выспренными версиями собственных имён — как будто из романа какого-нибудь Достоевского, Сашу от этого мутило, но он, сцепив зубы, терпел. И именно он повёз мать в больницу, где её сначала «почистили», а потом закодировали. Дело было сразу после Нового года — и Саша успел насмотреться ужасов в клинике по самую маковку. С тех пор Катя не трогала бутылку.       — Ты сопляк, которому нет и двадцати, — зашипела мать разъярённой кошкой, — а уже думает, что он знает жизнь. Ни черта ты не знаешь, Сашенька!       — Я знаю, что как только твой Славочка вернётся, вы все окажетесь на улице! — рявкнул Саша.       — Он Семён! — мать вскочила, и Саша развернулся к ней всем корпусом, ожидая, что она сейчас его ударит. — И он не вернётся, он умер!       — Ой ли?       — Я опознавала его тело, — Катя внезапно заговорила тише. — Несчастный случай. Шёл пьяный, упал, ударился затылком, никто не подошёл помочь.       Саша помолчал, переваривая информацию. Значит, Семён — дурацкое имя, неудивительно, что забыл, — благополучно отчалил в мир иной, и мать всё это время была в курсе. И явно не собиралась говорить ему об этом.       — Так что мы можем тут жить, — добавила Катя. — Пока не переедем к Косте.       — Оставив меня за бортом, — кивнул Саша. Ему было горько, но, с другой стороны, разве он когда-то ждал от неё доброго отношения?       Может быть, тогда, когда плакал ещё совсем маленьким от голода? Или когда просил не приводить дядю, который заставлял её саму так громко стонать? Он-то ведь думал, что ей плохо, боялся за неё… Или когда она, глядя ему в глаза, заявила, что ему будет лучше, если он будет учиться в интернате? Тогда он тоже не смог сдержать слёз — правда, уже оставшись в одиночестве в своей комнате.       — Я расскажу Косте о тебе, когда буду готова, — мать покачала головой.       — То есть на смертном одре? — Саша не смог сдержать рвущийся наружу сарказм. — Я сын, а не постыдная ошибка прошлого!       — Ты тот, кто сделает всё, лишь бы я не была счастлива!       Молоко, вспенившись, перелилось через край, потушило газ. Саша метнулся к плите — и когда только успел от неё отойти, оказаться так близко к матери?       — Ты весь в своего деда, — в тихом голосе матери зазвенела сталь, — он тоже всегда считал, что всё знает лучше всех. Только вот вы оба ошибаетесь.       — Я ошибаюсь в том, что девочкам нужна нормальная семья? Я ошибаюсь в том, что ты как специально выбираешь себе мужиков, которые ни на что не способны? Или, может быть, я не прав, что только благодаря мне вы ещё не пошли по миру?!       — Мы бы и без тебя справились! Конечно, удобно тебе строить из себя спасителя, когда пришёл на всё готовое!       — И где это всё готовое? Где?!       В сердцах Саша грохнул кастрюлю в раковину: всё равно каша уже не получалась. Его начинала колотить дрожь, а в таком состоянии у него всё из рук валилось.       — Тебе тут не рады, — мать предпочла не отвечать на вопрос: ведь ей нечего было сказать.       — Хороша плата за всё, что я для вас сделал, — Саша растянул губы в улыбке, подозревая, что та скорее выглядит как оскал.       — Да что ты всё заладил! На благодарность напрашиваешься?!       — Да! — рявкнул Саша.       — Не дождёшься!       — Ну и проваливай к своему Косте! — взвился Саша, хватая чашку матери и запуская её в стену. — Плоди ещё детей, ты же только это и умеешь!       Осколки брызнули фонтаном в разные стороны, Катя едва успела пригнуться, чтобы её не зацепило. На обоях расплылось коричневое пятно.       — Мама? Папа?       Тоненький голосок от дверей заставил спорщиков обернуться. Ксюша смотрела на них глазами, полными слёз, прижимая к себе плюшевого зайца. За её спиной маячили Даша с Машей, одинаково мрачные и насупленные.       Саша подлетел к самой младшей сестре, практически рухнул перед ней на колени, сгрёб в объятия, прижимая к себе.       — Почему вы ругаетесь? — всхлипнула Ксюша. — Не ругайтесь!       — Мы не ругаемся, — Саша погладил её по спине, — мы просто обсуждали… Взрослые вопросы.       — Он тебе не отец! — не могла не влезть мать.       Саша обернулся, прожёг её взглядом. Как будто именно это было важно!..       — Ты уйдёшь? — спросила Даша негромко, чтобы Катя не слышала.       — У тебя есть мой номер, — Саша не мог заставить себя посмотреть ей в лицо, — если вдруг что, сразу же звони.       За глазами пекло, и он поспешил уйти в свою комнату. Собирая вещи — куда тщательней, чем в последний раз, — он то и дело смахивал злые слёзы. Компьютер он забрать с собой не мог, по крайней мере пока, и это тоже злило. Вся одежда поместилась в одну спортивную сумку; в кофр он утрамбовал фотоаппарат и всё оборудование к нему. Подумал и всё-таки отключил компьютер, выдрал все провода из системного блока, скрутил их и засунул в сумку. Багажник у старушки-нивы был достаточно просторный, и часть барахла Саша планировал хранить там.       Когда он выходил, то слышал, как мать что-то щебечет на кухне. Девочки не отзывались: через открытую дверь было видно, что они сидят за столом и не поднимают голов от тарелок.       Выходя из квартиры, Саша оставил ключи в замке.       Это место больше не было его домом.