Мам, пап, у нас любовь

НОВОЙ ДОРОГОЙ ПОЕДЕМ ДОМОЙ

      — Живи сколько хочешь.       Канюков выкатился из-под машины, привычным жестом убрал волосы со лба, оставляя взамен грязный отпечаток — то ли масло, то ли ещё какая-то машинная смазка.       — Батя не против, ты только не води никого.       Саша кивнул. Водить в понимании Канюкова-старшего ему всё равно было некого, а Ванька и сам бы не сунулся в этот «шараж-монтаж», как он его называл.       — Совсем мать оборзела? — сочувственно спросил Канюков, наконец поднимаясь на ноги и отряхиваясь — но вообще ещё больше размазывая грязь.       — Да я сам уже задолбался, — Саша передёрнул плечами, — оттуда и до работы далеко, и до… всего остального. Ещё и готовь, убирай, обеспечивай им жизнь беззаботную.       — Дно, — согласился Канюков. — По пиву? Или тебе чего покрепче лучше?       Вот за что Саша любил своего школьного товарища, так за нелюбовь к разговорам по душам и предпочтение в любой ситуации действовать, а не размышлять. От «чего покрепче» тем не менее пришлось отказаться: пить перед рабочим днём Белогородцев зарёкся ещё летом, когда ему стало так плохо в студии, что даже Патя смилостивилась и отправила его домой лечиться.       Выходя из сервиса, Канюков привычно задержался у припаркованной возле въезда нивы — осмотрел её придирчиво, разве что не обнюхал. Будь его воля, он и под капот бы полез, и под брюхо заглянул, но Саша потянул его за локоть:       — Пойдём, пиво же стынет.       — Апельсинка как себя чувствует? — Канюков несколько раз на неё обернулся. — Не подводит?       Где он в тускло-оранжевой краске нашёл апельсиновый цвет, для Саши оставалось загадкой. Он заверил Канюкова, что нива себя не чувствовала лучше, даже когда только сошла с конвейера на заводе, и тот буквально засветился от гордости. Его любовь к машинам могла поспорить разве что с трепетными чувствами Котова к своей гитаре, и Саша уже в который раз удивился, как он умудрялся сходиться именно с такими людьми — увлекающимися полностью, не допуская полумер и всяких там «на полшишечки».       У самого него так не получалось: даже фотосессии для животных не могли увлечь его настолько, чтобы он забыл обо всём на свете. Даже с Ванькой так не получалось…       Канюков придирчиво осмотрел выбранную лавочку — не хотел запачкать свои драгоценные красные штаны. У него даже форма была бордовой, в отличие от остальных работников сервиса: то ли чтобы сразу выделяться, то ли просто из любви к ярким цветам — серо-синие комбинезоны ей явно не отвечали. Наконец, убедившись, что садиться можно, Канюков плюхнулся на скамейку, достал из предложенного Сашей пакета банку и, вскрыв её, радостно заглотил едва ли не половину за раз.       Белогородцев хмыкнул. Талант быстро пить и при этом не пьянеть был из тех, что он предпочёл бы иметь и сам.       Вечер покатился по обычной схеме: под пиво и сигареты хорошо пошли канюковские рассказы о курьёзных случаях на работе; Саша вспомнил свои из тех, о которых ещё не говорил. Странное дело — обычно от тупых клиентов он бесился, но когда доходили руки до пересказов ситуаций, даже самому становилось смешно.       — И я такой спрашиваю: девушка, так что с машиной-то у вас? И она жа-а-алостливым таким голоском: «Припарковалась в дерево, оно откуда-то выпрыгнуло», — Канюков сам ржал, с трудом выговаривая слова, и Сашка скорее угадывал, о чём он, чем действительно понимал. — Ты прикинь, дерево у неё прыгает!       — Наверное, это был энт, — фыркнул Белогородцев. — Ну, знаешь, этот, из Властелина колец!       — Кажется, тебе хватит пить, — хрюкнул Канюков. — Энтов уже выдумал!       Саша с сомнением посмотрел на банку — кажется, она была третьей? Или четвёртой? В любом случае её порядковый номер точно не подошёл к критической точке. В голове уже начало приятно шуметь, уже даже получалось не возвращаться мыслями к тому, что он теперь бездомный, и Саша предпочёл бы задержаться в этом состоянии подольше. Блаженной расслабленности, а не бомжевания, разумеется.       Но извечное чувство ответственности всё-таки вылезло на поверхность и мерзким голоском напомнило о работе. Вздохнув, Белогородцев согласился:       — Допиваем и баиньки.       Вдвоём на диване поместиться было невозможно, да и Канюков не претендовал. Он зашёл, ещё раз проверил, что всё нормально, цех заперт, оставил ключи от административного помещения и напомнил, что рабочие придут к восьми утра, а значит, освободить душевые надо до этого времени. Саша на всё кивнул, пообещал, что всё будет в лучшем виде, и вырубился почти сразу, как закрыл дверь на замок.       Посреди ночи его подкинуло от ощущения невнятной тревоги. Саша сел на диване, огляделся по сторонам — но в кромешной тьме сложно было что-то увидеть: в комнатке не было даже окон. На всякий случай Белогородцев встал, прошёлся до двери, подёргал её — закрыта; прислушался — никаких посторонних шорохов. Пожал плечами и, костеря собственную мнительность, провалился обратно в беспокойный поверхностный сон.       Работа встретила его прямо на пороге здания — в лице улыбающейся Пати. Саша про себя выругался: если она решит остаться на весь день, то у него не будет доступа к компьютеру, а значит, и к почте, и к недоделанным заказам. Патя настроения своего сотрудника не заметила, пока они поднимались, рассказывала, как здорово она погуляла на свадьбе какого-то своего родственника, познакомилась с какими-то очень приятными людьми, каждый из которых мог бы быть чем-то полезен… Саша привычно отключился: у Пати таких историй был вагон и маленькая тележка, а родственников — и того больше, всех их запоминать — никакой оперативки не хватит.       — Поэтому мы сейчас быстренько перетасуем ваш график, — подвела итог Патя и плюхнулась с размаху в кресло, словно поставила точку.       Саша встряхнулся. Кажется, он пропустил в её речи что-то важное.       — График? — переспросил он.       — Ага, — радостно согласился хозяйка студии. — Я же говорю, Мага обалденно снимает, я уговорила его поработать со мной.       Про такое Саша слышал что-то от Риты, работавшей с Патей уже пару лет: та то и дело находила каких-то Вах, Зауров и прочих Тагиров, притаскивала их в студию, совала фотоаппарат в руки и провозглашала непревзойдёнными профессионалами. Тагиры, Зауры и Вахи обычно сливались после недели «адского труда», но за это время штатные фотографы успевали просесть по деньгам.       Чего Саше, конечно, сейчас вообще нельзя было допускать.       — Сильно поменяется? — уточнил он. — У меня уже все выходные распланированы.       — Теперь у тебя их будет больше! — «обрадовала» его Патя. — Там, кажется, кто-то пришёл, ты иди, я всё сделаю и покажу.       С тяжёлым сердцем Саша отправился встречать клиента.       Патя провозилась долго — даже Рита успела прийти, услышать новости и хмыкнуть себе под нос что-то вроде «Надеюсь, хоть этот будет посимпатичней обезьяны». Клиенты сменяли один другого, Саша механически жал на кнопку, механически улыбался, механически советовал поменять позу. Вся его жизнь, казалось, рассыпалась на глазах, и ощущение собственного бессилия перед обстоятельствами бесило до зубовного скрежета — Саша наконец понял, что значит это выражение, когда поймал себя на том, что сжимает зубы так, что челюсть сводит. Он собирался пообедать ряженкой и батоном белого хлеба — единственной едой, соблазнившей его утром в магазине, — когда Патя выглянула из студии и велела ему зайти в кабинет.       — Вот. — Она так сияла, что у Саши похолодело в груди.       На столе лежал листок с распечатанной сеткой календаря, где от руки были вписаны имена: Саша, Мага, Настя, Илона. Все субботы достались Маге, воскресенья они делили с Настей. Илона царствовала в будни.       Сашино имя повторялось только пять раз. За три оставшихся до ноября недели.       — А ты уверена? — удивляясь собственному спокойствию в голосе, протянул Саша.       — Абсолютно. — Уверенности Пати мог позавидовать бегемот на марше.       Белогородцев прикинул: с таким графиком он получит четверть, а то и меньше, от своей обычной зарплаты. Спорить с Патей было бесполезно — та могла вообще взбрыкнуть и заявить, чтобы он увольнялся, раз его всё не устраивает. Выход был очевиден — набрать побольше частных заказов, но тут всё упиралось в отсутствие постоянного доступа к компьютеру. Ни проверить почту, ни обработать фотографии оперативно он теперь не мог; разве что оставался вариант договориться с кем-то из сменщиков и приходить одновременно с ними, но тут снова могла вмешаться Патя и выразить недоумение. Если говорить цензурно.       Патя-то материлась порой покруче ребят из канюковского сервиса, разбавляя речь словечками на родном языке. И слышать подобное в свой адрес от девчонки формата «метр с кепкой в прыжке с табуретки» Саше совсем не улыбалось.       — Зато, глядишь, и выглядеть станешь посвежее. — Патя выдернула листок из его пальцев, махнула рукой — мол, проваливай, всё самое важное уже прозвучало.       После таких новостей кусок в горло не лез, но Саша заставил себя хотя бы допить ряженку. Вскоре Патя выпорхнула из студии, чтобы с ним не прощаться, сделала вид, что не заметила, и скрылась из виду, только процокали каблучки по ступенькам. Саша же, напротив, метнулся скорее в кабинет — проверить хотя бы почту.       Помимо кучки рекламных писем его ждал ответ от Константина Гавриловича. Он ознакомился с ценами и его они устроили; заодно он спрашивал, свободен ли Саша в ближайшую субботу. Вспомнив новый прекрасный график, Белогородцев хмыкнул: теперь он свободен каждый выходной, самое хлебное время для фотографа.       И всё-таки червячок сомнения зашевелился: а вдруг Шаскольских и Костя матери действительно один и тот же человек? Но что он может сделать Саше, даже если они и встретятся? Не убьёт же, в самом-то деле! После Сла…       «Что за глупое имя — Семён!» — Белогородцев скривился.       После отчима его, наверное, уже сложно было чем-то напугать. Ну взрослый мужчина, ну шире в плечах, ну ростом выше, хоть и не слишком. Тем более ему уже явно за сорок, вряд ли он в своей строительной фирме сам молотком машет, значит, против молодого парня ему уже сложней устоять…       Мысль зацепилась за последнее слово, закрутилась, ехидно поддакивая: «Да-да, именно этот глагол тут уместен!».       Саша сжал-разжал кулаки, выдохнул. Затолкал поглубже все идиотские мысли и решительно написал Константину Гавриловичу, что свободен и будет рад познакомиться с его свинкой. Нажал «Отправить» и сразу же свернул программу.       Ближе к вечеру проявился Ванька — он сообщил, что снова зависает у Соколова и все присутствующие будут рады увидеть Сашу. Белогородцев не стал уточнять, кто же эти загадочные все, кратко отписался, что приедет после девяти.       После девяти приехать не получилось — каким-то чудом он умудрился собрать все пробки на пути. Снова пригодилась заначка в машине — выпускать дым в открытое окно и смотреть на очередь из безмозглых идиотов, не умеющих водить, оказалось проще, чем делать всё то же самое, но без сигареты. Саша лениво думал, что надо бы позвонить Канюкову и предупредить, что может не появиться на ночь, но, с другой стороны, он не мог быть уверенным в том, что получится зависнуть до утра у Соколова. В конце концов он решил, что если Канюков заметит его отсутствие, то может и сам набрать со всеми вопросами, ну а если нет — ключ они договорились оставлять в шкафчике возле верстака. Никаких обязательств перед хозяином «передержки» в этом плане у Саши не было.       До квартиры Соколова он добрался к началу одиннадцатого. Дверь ему открыл Ванька, оглянулся нервно на комнату и поцеловал, пока оттуда никого не вынесло. Потом отступил на шаг и почему-то нахмурился.       Саша подавил желание закатить глаза, заподозрив, что сейчас его начнут отчитывать за курение. Однако Ванька удивил его.       — Ты сильно устал? — спросил он, продолжая внимательно разглядывать Белогородцева. — У тебя всё хорошо?       Саша вскинул брови, надеясь, что выглядит естественно. Он не рассказывал Ваньке про ссору с матерью, вообще старался поменьше посвящать в семейные разборки, ограничиваясь историями про сестёр, короткими и всегда позитивными.       — Конечно, — он улыбнулся. — А что, у нас тут большое общество?       Ванька закусил губу, и Саша мысленно чертыхнулся: не поверил.       — Нет, только Тоня с Юрой, — Наймарк кивнул в сторону комнаты. — Я звал Пашу, но у него какой-то семинар завтра, не смог. Разувайся и проходи.       И первым исчез за свисающей в проёме деревянной соломкой. Да, Саша приучил его к тому, что некоторые вопросы он оставлял без ответов или просто отмахивался от них, но почему-то именно сейчас он почувствовал себя так, будто сделал что-то неправильно.       Сахнова с Соколовым устроились на диване — старом, уродливом и даже на вид неудобном. Однако ребята этого словно и не замечали, Соколов вольготно развалился, расставив ноги на полкомнаты; Сахнова свернулась клубочком у его бока и баюкала в ладонях бутылку. Ваньке досталось кресло — не такое широкое, как у его брата, зато с пологими подлокотниками, плавно переходящими в спинку. Чтобы усидеть на таких, надо было быть акробатом, но у Саши просто не оставалось выбора — вряд ли же кто-то думал, что он сядет на стул?       Пожав руку Соколову, Сашка двинулся к выбранному посадочном месту, но тут Сахнова встрепенулась:       — Голодный?       Белогородцев не успел и рта открыть, а Наймарк из-за его спины уже поспешно согласился:       — Да! Там же ещё осталось, разогреешь?       Сахнова молча встала с дивана. Саша проводил её взглядом, обернулся на Ваньку.       — А то я не знаю, что ты с работы, — фыркнул тот.       — Какая забота, — заржал Соколов. — Саня, бери в жёны, горя знать не будешь!       Саше не надо было смотреть на Ваньку, чтобы понять, что эта реплика его заметно напрягла. Пусть его лучшая подруга знала об их отношениях, Соколову о них никто не докладывался — и без того было ясно, что он в восторг не придёт.       — Сахнову-то? — хмыкнул Саша, приземляясь на подлокотник кресла. — Обязательно возьму. Тебе уже надоела?       — По-братски поделюсь, — Соколов развёл широко руки, — ничего для тебя не жалко, гость дорогой.       Ванька расслабился. Саша краем глаза заметил движение — Наймарк словно бы хотел прижаться к его боку, но вовремя себя остановил. Наклонившись, он поднял с пола стакан с чем-то медного цвета.       — Это сок, — пояснил Ванька, заметив Сашино внимание.       Из кухни вернулась Сахнова с тарелкой макарон с сыром, перемазанных кетчупом и смешанных с фаршем.       — Это должна была быть лазанья, — она передёрнула плечами, как будто извиняясь за несъедобный вид блюда. — Но кое-что, — Сахнова стрельнула глазами в сторону Соколова, — пошло не так.       Саша с сомнением наколол на вилку макароны, принюхался — и сразу же почувствовал, как подвело живот: в таком состоянии он мог бы съесть и что-то куда более неаппетитное, например, приготовленное Ванькой.       Не-лазанья, вопреки опасениям, оказалась неплохой. Саша подавил желание облизать тарелку — то, что он принял за кетчуп, на деле было обалденным соусом. Пока он ел, Сахнова с Наймарком вернулись к прерванному его появлением разговору — обсуждали свои университеты, сравнивали сволочизм преподавателей и тупость однокурсников. Соколов участия в диалоге не принимал, задумавшись о чём-то, он гладил подружку по ноге пальцами. Сахнова на это никак не реагировала — то ли привыкла, то ли так увлеклась.       Саша насторожился, только когда прозвучало слово «стажировка».       — Если сдам обе сессии в этом году на отлично, — говорил Ванька, — то считай, что поездка у меня в кармане. На кафедре на меня и так дышать лишний раз боятся, уверен, что у Павловой нет ни единого шанса обойти меня. Ни по баллам, ни по личным связям!       — И что, прямо всё оплачивают? — в голосе Сахновой слышалось недоверие.       — Билеты туда-обратно, проживание, обучение. И стипендию ещё платят.       Ванька выглядел таким довольным, потягивая свой сок — яблочный, это Сашка уже узнал, глотнув из его стакана. Тема стажировки поднималась далеко не в первый раз, но именно сейчас Саша вдруг понял, что отъезд вполне реален, что это не просто мечты, а самый настоящий план.       Отставив пустую тарелку на стул, он встал.       — Покурим? Пока эти ботаны слились в экстазе взаимопонимания.       Соколов оглушающе хохотнул. Нащупав пачку — она нашлась на спинке дивана, — он уточнил:       — Давай на балкон, вломину переть на улицу.       — Куртку накинь, — крикнул вдогонку Ванька.       Саша проигнорировал совет, вышел на балкон как есть — в футболке. Прохладный воздух коснулся кожи, поднимая тонкие волоски. Саша вдохнул полной грудью, наслаждаясь свежестью.       — Ты вроде бросал? — Соколов протянул ему сигарету.       — Вроде, — согласился Саша, прикуривая от предложенной зажигалки.       Сигареты были крепковаты. Вид с балкона нельзя было назвать захватывающим, но Саша всё равно засмотрелся на то, как мелькают вдалеке на проспекте машины. С высоты шестого этажа они уже казались маленькими; а если бы он стоял на семнадцатом?       — С ночёвкой? — нарушая тишину, спросил Соколов.       — Было бы неплохо.       Соколов пожевал губами, держа свою сигарету указательным и большим пальцами. Саше такой хват всегда казался неудобным — он предпочитал зажимать фильтр указательным и средним, касаясь собственных губ при каждой затяжке.       — Антонина… — начал Соколов и вдруг замолчал.       Старая рассохшаяся дверь открылась сама собой.       — Барабашка бродит? — Саша улыбнулся.       — Ага, Антониной зовут.       Соколов затянулся последний раз, отстрелил бычок — красная точка мелькнула по дуге и рухнула вниз мини-кометой.       — Короче, вам с Ваньком придётся делить матрац на двоих, переживёшь?       Саша как можно безразличнее пожал плечами.       — Надеюсь, он не брыкается.       Словно услышав, что речь про него, на кухне появился Наймарк — конечно, с Сашкиной курткой в руках.       — Этот скорее обнимет и задушит, — Соколов сделал шаг прочь. — Не буду вам мешать, голубки.       Саша поморщился. Соколов и не предполагал, насколько он попал в точку с определением, и от этого было ещё неприятнее.       — Заболеть хочешь? — пропыхтел Ванька недовольно, накидывая Саше на плечи косуху. — Так достала работа?       — Почему? — не понял Саша.       — Ну типа как в школе, — Наймарк нахмурился. — Делаешь всё, чтобы простудиться, лишь бы не идти на уроки.       — Да здесь вообще не холодно, — запротестовал Саша.       — Ага, я вижу.       Оглянувшись на кухню — там давно никого уже не было, — Ванька встал к нему вплотную и засунул ладони под футболку. Почувствовав ледяное прикосновение, Сашка вздрогнул, хотел было отшатнуться, но ладони резво переползли с живота на поясницу и не дали ему отодвинуться.       — У тебя точно всё в порядке? — прошептал Ванька, подняв лицо и почти задевая губами губы.       Саша зажмурился на секунду. То, что Ванька так непривычно настойчив, было плохим знаком. Значит, Саша где-то прокололся, что-то выдавало в нём то, что он по уши в дерьме. Но вываливать это на Наймарка?       — Точно, — Белогородцев коротко его чмокнул. — Что ты заладил, как наседка?       — А ты себя в зеркале видел? — Ванька явно сердился.       — Когда брился.       Выпростав одну руку из-под футболки, Ванька коснулся пальцами Сашиной щеки.       — Ты порезался, между прочим.       — И это повод кудахтать? — искренне поразился Саша.       В голове билась мысль, что они стоят слишком близко, слишком откровенно прижимаются друг к другу, слишком недвусмысленна их поза. А если Соколову приспичит вернуться? Сахнова, конечно, умная девка, но станет ли она прикрывать их задницы и отвлекать своего парня?       — Это повод беспокоиться, потому что ты сам на себя не похож, — возмутился Ванька. — У тебя точно что-то случилось!       Саша стиснул зубы. Ванькина настойчивость начинала раздражать.       — Это не твоё дело, — выдохнул он и, собравшись с силами, всё-таки сделал шаг назад, разрывая объятия.       — Ты мой парень, — напомнил Наймарк. — И всё, что с тобой происходит, моё дело!       — Кто сказал тебе такую глупость?       Надо было остановиться, перевести всё в шутку, придумать какую-нибудь ничего не значащую отговорку — тупые клиенты, у сестёр проблемы в школе, не выспался.       — Что ты мой парень? Ты и сказал.       Саша не поверил своим ушам: Ванька сам сдал назад, не давая ссоре вспухнуть и выплеснуться на них взаимными упрёками?       — М-м, — протянул он с деланно-задумчивым видом, — пожалуй, мысль всё-таки была здравой.       Наймарк улыбнулся — так, как умел только он. Немного смущённо, немного неуверенно, но зато искренне.       — Я замёрз, — он потёр ладони друг об друга. — И спать хочу. Пойдём?       Когда они вернулись в комнату, Сахнова уже успела им постелить на надувном матраце. Два одеяла, две подушки — полная иллюзия, что они просто друзья, которым выпало делить одну постель. Никакого эротического подтекста.       — Услышу хоть звук — разбужу Юру, — пригрозила она.       Сам Соколов плескался в душе. Ванька кивнул, изображая самого послушного в мире лучшего друга. Саша же просто скинул куртку на кресло, стянул джинсы и нырнул под плед.       Уже в темноте он нащупал Ванькину руку и сжал её. Засыпая, он чувствовал на своём лице его дыхание — и это было лучшим завершением не самого простого дня.