Мам, пап, у нас любовь

ТЫ — БУШУЮЩИЙ ОКЕАН

      Очередное письмо от Константина Гавриловича Саша едва не упустил — оно почему-то попало в другую папку. Шаскольских написал, что будет ждать его в три часа, и дал свой адрес. Название улицы Сашке было не знакомо, в центре таких точно не было. Неужели не все генеральные директоры живут с размахом?       Саша подтвердил время и место и вернулся к обработке рыжего кота, которого снимал несколько дней назад. Котик оказался капризным, хозяйка скакала вокруг него и с игрушками, и с лакомствами, а он делал вид, что позировать — не царское дело, и упорно отворачивался от объектива. Спасла кошачья мята — как и было задумано природой, от спрыснутой когтеточки домашний хищник пришёл в дикий восторг и позволил наделать хороших кадров.       Когда такое случалось с людьми, Саша мечтал их убивать. Или хотя бы чтобы изобрели «людскую мяту» — пшикнул на фон и кайфуй, пока человечишка извивается, пытаясь обтереться вожделенным запахом с ног до головы.       Интересно, прошло бы такое с Константином Гавриловичем?       Саша попытался представить, как тот облизывается, влажными глазами гипнотизируя циклораму. Вот уже пиджак летит в одну сторону, галстук развязан и висит на ближайшем софтбоксе, на очереди рубашка…       Осознав, что мысли зашли куда-то не туда, Саша помотал головой. Нет, он совершенно не хотел думать о том, как Константин Гаврилович выглядит голым. Ещё хуже — вдруг представить, как он целует Катю, его руки скользят по её спине, пока наконец не сжимаются…       Саша сорвался с места. Его фантазия сегодня просто не поддавалась разумному контролю.       Возможно, в этом был виноват Игорёк — колорист в канюковском сервисе, почему-то решивший прийти на работу пораньше и начать этот день с душа. Они с Сашей практически столкнулись на выходе — Игорёк неспешно вытирал волосы полотенцем, а Сашка только собирался сполоснуться и до конца глаза открыть ещё не успел. Резкое торможение о чьё-то влажное тело, впрочем, мгновенно подарило заряд бодрости — Саша отскочил назад ошпаренным гепардом, но взгляд его против воли успел скользнуть и по широким плечам, и по отлично развитым грудным мышцам, и по твёрдому даже на вид прессу, и напоследок запутаться в тёмных кудряшках в паху. Игорёк пробормотал извинения и совершенно не заметил Сашкино обалдевшего состояния, а тот метнулся под душ, врубил ледяную воду и стоял так, пока зубы не начали совсем уж откровенно стучать.       И вот теперь Саша расплачивался за утреннюю незапланированную встречу пошлыми неуместными мыслями. Ещё и Ванька с ним встретиться не мог, у него случился «родительский день» — они с братом гуляли с их отцом. С матерью, насколько Саша знал, Ванька не общался вообще — с тех самых пор, как он неосторожно выложил ей информацию о собственной личной жизни. Саша тогда взбесился не на шутку, но смог справиться с эмоциями, и не последнюю роль в этом сыграл Олежа. После больницы они много разговаривали, и Олежа предупреждал, что Ванька может что-то такое учудить; и он же объяснил, почему для него это так важно. Только это и спасло Наймарка от расквашенного носа.       Хотя, конечно, Саша понимал: он ни за что не поднял бы на него руку.       Он не смог бы, да и не захотел бы ударить того, кто ему дорог.       Отчим научил его этому с одного раза.       Чему Саша научился в совершенстве за последние годы, так это уходить от конфликтов с важными ему людьми — причём в прямом смысле уходить. Так было проще и безопасней для окружающих. Ванька пробовал с этим спорить, но даже он сдался, несмотря на своё непревзойдённое упрямство.       Во второй половине дня позвонила Даша. Саша сначала испугался, что что-то случилось: именно для этого он в своё время и отдал ей свой старый мобильник; но оказалось, что девочки соскучились и хотели попросить его приехать в субботу. Идея передоговориться с Константином Гавриловичем мелькнула и ушла: почему-то казалось, что если отказаться от уже намеченного плана, то Саша больше не сможет заставить себя встретиться с ним. Сёстры расстроились, но он пообещал приехать среди недели, забрать их из школы и сводить в торговый центр. Ксюшу при таком раскладе они взять с собой не могли — воспитатели в детском саду мгновенно бы донесли матери, — но Даша заверила его, что они найдут чем умилостивить младшую.       Утром в субботу Саша проснулся с головной болью. Такое с ним случалось редко, но метко: в висках пульсировало так, что хотелось забраться обратно под одеяло, заткнуть уши и спать до следующего дня. Свет, звуки — от всего становилось хуже, начинало тошнить или темнело в глазах. Если возможности забиться в нору не было, он спасался таблетками и солнцезащитными очками, но они лишь слегка облегчали ему жизнь.       Если бы у него был доступ к компьютеру! Идти на фотосессию в таком виде было самоубийством чистой воды.       Тут Сашу озарило: визитка! У него был номер телефона Константина Гавриловича, значит, он мог позвонить ему и всё отменить! Воодушевившись, он бросился перерывать вещи, судорожно вспоминая, куда же мог её засунуть.       Спустя десять минут Саша тяжело осел на пол, уткнувшись лбом в руку. Чёртова визитка как сквозь землю провалилась — и, что самое неприятное, у него появилось ощущение, что он мог оставить её дома. В том месте, которое раньше было его домом.       Запас таблеток тоже истощился, Саша в этом сам был виноват — расслабился, что давно не было приступов, и не пополнил. Тем не менее две он проглотил сразу, оставил на видном месте третью — выпить непосредственно перед выходом. Любой фармацевт, скорее всего, позеленел бы и кинулся звонить в скорую, если бы увидел такую смесь лекарств, но Саше она была привычной и, что самое главное, хоть сколько-то помогала.       Сборы растянулись из-за того, что он старался не делать резких движений, но всё равно на улице у машины Саша оказался заметно раньше назначенного времени. Рассудив, что хуже уже просто не может быть, он заехал на заправку — побаловать старушку-ниву бензином, а себя кофе. Желудок предсказуемо сжался, когда в него бухнулась горячая горькая гадость, но выдавать обратно отказался наотрез. Сочтя это маленькой победой, Саша съел слойку с сыром и двинулся уже по выданному Константином Гавриловичем адресу.       Дома в том районе оказались старыми — пяти- и девятиэтажками, никаких новомодных семнадцатиэтажных башен, никаких пафосных жилых кварталов. Саша насчитал три детских сада и школу, бесчисленное количество детских площадок старого образца — железные качели, неудобные лавки, раздолбанные песочницы. Мусор, валяющийся возле урн, собачьи «сюрпризы» на газонах, бычки под окнами.       Нужная улица нашлась не сразу, Саша успел два раза заехать не туда. На часах успело натикать без пяти три, когда он припарковался у нужного дома. Посидел в машине, собираясь с духом, и наконец решительно пошёл к подъезду, закинув кофр с фотоаппаратом на плечо.       Константин Гаврилович открыл дверь с первого же звонка — как будто стоял в коридоре и ждал. И то, как он выглядел…       У Саши на мгновение потемнело в глазах, но он списал это на мигрень. Перед ним был совсем не тот Шаскольских, что приходил в студию. Этот пренебрёг не только галстуком, но и хоть сколько-то приличной одеждой: серые спортивные штаны и чистая белая майка тем не менее не делали его образ более приземлённым — вместо того, чтобы превратиться в соседского дядю Костю, Константин Гаврилович словно бы приобрёл дополнительный шарм. Этакий отставной полковник в естественной среде обитания.       Он отступил на шаг, пропуская Сашу в дом, и широко улыбнулся:       — Александр, ко всем достоинствам вы ещё и весьма пунктуальны!       Саша уставился на носки своих ботинок. Он был согласен на то, чтобы из списка его мнимых достоинств вычеркнули вежливость, потому что заставить себя поднять взгляд и поздороваться у него решительно не получалось.       Мужчина, стоящий перед ним, никак не мог встречаться с его матерью.       С уверенностью в девяносто девять процентов Сашка готов был утверждать, что этот мужчина предпочитает других мужчин.       — Вы хорошо себя чувствуете? — внезапно забеспокоился Константин Гаврилович. — Вы как-то бледны.       С трудом разлепив вдруг пересохшие губы, Саша пробормотал:       — Просто голова болит.       Собственный голос помог собраться. Поставив кофр на пол, Саша расшнуровал ботинки, вылез из них, снял куртку и огляделся в поисках крючка.       — Давайте сюда. — Константин Гаврилович по-прежнему стоял рядом в коридоре, не отходя ни на шаг, будто бы боялся, что маленький бездомный фотограф схватит что-нибудь ценное и кинется бежать.       Безропотно отдав косуху, Саша смотрел, как её вешают сначала на плечики, а потом в шкаф. В таких местах она ещё не бывала — ей всё чаще доставалось протирать собой бордюры и недостаточно чистые скамейки.       — Проходите в комнату, — Константин Гаврилович отступил назад, указывая направление. — Я сейчас подойду. Пока можете познакомиться с… моделью.       Саша усмехнулся, услышав запинку перед последним словом. Похоже, господин Шаскольских не мог всерьёз воспринимать то, что кто-то зарабатывает себе на жизнь фотографированием зверушек. Только вот это не очень вязалось с тем, что он всё-таки пригласил Сашу именно для того, чтобы получить снимки питомца.       Морская свинка сидела в клетке на столе и, подёргивая носом, с опаской взирала на приближающегося двуногого. Окраса она была самого что ни на есть обычного — белая основа, по одному рыжему и чёрному пятну на мордочке вокруг глаз, коричневатые подпалины на толстой тушке.       Саша огляделся в поисках корма — заводить знакомство лучше было бы с какой-то вкусняшкой наготове. К его удивлению, ничего такого в пределах видимости не обнаружилась; комната скорее напоминала рабочий кабинет, чем место, где обитает домашний питомец. Тяжёлый деревянный стол, на поверхности которого не видно ни одной царапины — чего практически невозможно добиться, если двигать клетку туда-сюда или выпускать грызуна погулять; шкаф, снизу доверху забитый книгами; кожаное кресло — продавленное ровно посередине, но без единой зацепки от коготков; короткий диван и высокое растение в кадке в углу — во всей этой картине клетка с морской свинкой смотрелась чужеродным элементом.       — Александр, — позвал Константин Гаврилович, и Саша чуть не подпрыгнул от неожиданности: ходил тот совершенно бесшумно.       Шаскольских протягивал ему стакан воды и блистер с таблетками. Быстро глянув на название, Саша убедился, что оно ему ни о чём не говорит.       — Что это? — нахмурился он.       — Лекарство от мигрени, — пояснил Константин Гаврилович. — Моя дочь тоже от них страдает, лишь это и помогает.       Наличие дочери слегка не вписывалось в идею о нетрадиционной ориентации Шаскольских, но Саша сам от себя отмахнулся: а лет-то мужику сколько? Небось в те годы, когда он молодым был, никто о такой напасти и не слышал; он наверняка женился, как и все вокруг него, тщательно выполнил свой супружеский долг. Потом развёлся — кольца на его пальце не было, это Саша заметил ещё при первой встрече (и только сейчас понял, что обратил тогда на это внимание).       Гигантская таблетка с трудом пропихнулась в горло, и Саша едва не закашлялся. Залпом допив воду, вернул стакан Константину Гавриловичу.       — Спасибо.       В действенности метода он не был уверен, но не видел смысла отказываться. Одним колесом больше, одним меньше — если хоть что-то подействует, уже хорошо будет. В коварные замыслы, включающие в себя наркотики, Саша не верил: он что, красная девица, чтобы его опаивать и насиловать?       — Как её зовут? — Белогородцев указал на морскую свинку. — Или это он?       Константин Гаврилович тоже посмотрел на животное, как будто спрашивал у него то же самое. Стакан он всё ещё держал в руке — и Саша вдруг заметил, какие у него длинные ровные пальцы.       — Мася, — отмер Шаскольских. — Девочка.       — Какое у Маси любимое лакомство? — продолжил допрос Саша.       Константин Гаврилович опять смешался. Это было просто чудо какое-то: неужели он настолько паниковал при виде камеры, которую Саша уже достал из кофра, что с него слетала вся его уверенность бизнесмена со стажем? Или же мысль о том, что морская свинка тут на самом деле не живёт, была не лишена смысла?..       Саша помотал головой. Не его это дело — разбираться в тайных хитросплетениях ситуации. Он пришёл сюда фотографировать морскую свинку — он этим и займётся.       — Её лучше выпустить, предлагаю устроиться на диване. Прутья клетки мне в любом случае мешать будут, а вы, насколько я помню, хотели интерьерную съёмку. Ну, насколько это возможно с моделью такого размера.       Константин Гаврилович кивнул, соглашаясь, но с места не сдвинулся. Саша сам отодвинул задвижку, снял верхнюю часть клетки, взял Масю на руки — маленькое горячее тельце тут же начало извиваться, паникуя, сердечко забилось как бешеное.       — Тише, мелочь, — шепнул Саша, перехватывая свинку поудобнее — чтобы она всеми лапками чувствовала его предплечье, почесал, помассировал спинку. — Всё будет хорошо, никто тебя не обидит.       Зверёк затих, только нос всё ещё подрагивал, знакомясь с новым запахом.       — Что она любит есть? — снова спросил Саша. Вздохнул, увидев полное непонимание в глазах собеседника, и уточнил: — Морковь, огурец, её собственный корм? Нам надо успокоить животное и убедить в том, что ей будет хорошо.       Константин Гаврилович пожал плечами.       — Несите всё, — сдался Саша.       Пока Шаскольских ходил на кухню, они с Масей занялись подготовкой фона. Саша достал из шкафа несколько книг, разложил их на диване — часть для декораций, часть в качестве ограничения пространства. Подумал и оторвал лист у растения в кадке — у него их было предостаточно, чтобы не оплакивать потерю одного. К моменту возвращения Константина Гавриловича морская свинка уже изображала из себя довольного жизнью библиотекаря.       — Александр, вы так хорошо находите общий язык с животными, — Шаскольских цокнул языком. — Ваша профессия с ними связана?       Саша, мотающий перед Масей куском моркови, недоумевающе протянул:       — Ну да, я их фотографирую.       Константин Гаврилович усмехнулся, и Саша дёрнулся и уронил морковку. Мася её тут же подобрала и деловито зажевала.       — Нет, я о том, на кого вы учитесь.       — Я не учусь.       Этот вопрос Саша уже успел возненавидеть. Почему-то все вокруг были уверены, что после школы надо поступать в университет — если не за дипломом, то хотя бы «отмазаться от армии». Отмазка Саше была не нужна — его по здоровью не брали, он сам сходил в военкомат и выяснил это довольно быстро. А что касалось диплома… Ну вот Ванька учился, зубрил, сдавал все эти доклады-рефераты-коллоквиумы-семинары, и что? Особого изменения в нём от этого Сашка не видел: как знал до черта всего бесполезного, так и продолжал знать, а куда применять это, сам толком не понимал.       Константин Гаврилович, к его чести, не прокомментировал последнее заявление. Хмыкнул только — и вернулся к созерцанию процесса приручения Маси.       Убедившись, что морковь Масе интересней огурцов и зерна, Саша выдал остатки выбранного угощения Шаскольских и объяснил, как его надо держать, чтобы морская свинка выглядела фотогеничней. Разложил пару отражателей, чтобы осветить «сцену», и опустился на колени перед диваном, выстраивая экспозицию.       Пять минут тишину нарушали только звуки срабатывающего затвора. Потом Константин Гаврилович откашлялся и задал второй по нежелательности вопрос:       — Александр, а кем вы хотели стать в детстве?       Саша сделал ещё несколько кадров. Кем хотел стать? Тем ребёнком, который бы вызывал улыбку собственной матери. Тем учеником, которого бы не обвиняли первым во всех хулиганских выходках. Мужчиной, который бы сам содержал свою семью.       Но, скорее всего, Константин Гаврилович рассчитывал услышать что-то другое. И такой ответ у Саши тоже был, но он ни с кем им не делился.       — Ветеринаром.       Слово сорвалось с губ словно бы само по себе.       Саша едва сам не забыл об этой своей мечте. Она возникла очень давно, ещё до того, как в его жизни появился дядя, заставляющий его мать стонать, но — как она заявила — не оттого, что больно, а потому что приятно. Обычно, когда детям лет пять, их стараются не оставлять одних дома; зовут бабушек, дедушек, соседку; в самом крайнем случае — заставляют томиться в детском саду, переживая все мыслимые тревоги от «мама не придёт, потому что разлюбила» до «настал конец света, всё исчезло, кроме этого здания». С Сашей сидел телевизор — огромная чёрная коробка с такими тугими кнопками, что ребёнок сам не мог переключить канал: приходилось смотреть то, что оставила ему мать. Мультики сменяли новости, потом кино, потом телепередачи со странными людьми, которые не умели нормально разговаривать — только кричали. И как-то промеж всего этого затесалась реклама программы про животных: в ней высокий широкий мужчина чесал бок экзотической зверушки и объяснял, что помог ей только благодаря своему профессионализму.       Именно в тот момент маленький Саша определился: он хочет стать ветеринаром, чтобы иметь возможность гладить кого захочешь, а ещё — спасать и лечить. Где-нибудь там, где людей не очень много, зато животные сплошь необычные и интересные.       Но жизнь, конечно, внесла свои коррективы.       — Вам бы очень подошло, — одобрил Константин Гаврилович.       Саша подавил желание окрыситься и зашипеть раздражённой змеёй. Вот чего ему никогда не надо было — это чтобы его действия одобряли.       — Не смогли поступить?       Шаскольских говорил таким участливым тоном, что от избытка сахара сводило зубы. Мася, отчаявшись получить морковку, попробовала совершить побег, но Саша успел её перехватить и водрузить обратно.       — У меня нет лишних шести лет, чтобы потратить их на никому не нужное образование, — процедил он.       Константин Гаврилович снова замолчал. Был ли тому виной тон Саши или его ядовитые слова — Белогородцеву не было дела. Он хотел уже закончить со съёмкой и уйти отсюда прочь.       Саша чуть сдвинулся, меняя ракурс, с которого наблюдал Масю. Свинка оказалась не худшей моделью — она не паниковала, не отворачивалась, любопытно обнюхивала окружающую обстановку, попробовала на вкус лист, но выплюнула. Если бы ещё не её хозяин со своими дурацкими вопросами…       В остальном-то Шаскольских был идеальным клиентом. Советов не давал, угощение держал, делал всё, что ему говорили. Вот и сейчас — стоял ровно за Сашиным плечом, не шевелился, дышал-то и то через раз, казалось.       А по Сашиной спине вдруг пробежал табун мурашек. Потому что… стоило ему повернуть голову, и он бы упёрся взглядом, а то и носом… Ровно в бедро Константина Гавриловича. Дальше можно было бы прижаться, поймать губами очертания под мягкой тканью…       Саша вскочил на ноги. Константин Гаврилович едва успел отшатнуться, чтобы они не столкнулись. Мася, ничуть не обеспокоившись телодвижениями двуногих, подошла к самому краю дивана.       — Извините, я… — пробормотал Саша, сам толком не зная, что собирается сказать.       На автомате он подставил руку падающей морской свинке. Та закопошилась в плену, издала какой-то невнятный звук — и Саша понял, что сжал её слишком сильно.       — Всё в порядке. — Константин Гаврилович сглотнул. — Наверное, там уже набралось? Кадров, так вы это называете?       Он взял Масю, отнёс её в клетку, закрыл верхнюю часть — не с первого раза, правда, разобрался, в какие пазы надо вставить.       — Может быть, вы хотите чай?       Саша внутренне содрогнулся. Сидеть с Константином Гавриловичем на кухне, цедить чай и вести светские беседы? Такое могло привидеться разве что в кошмарном сне.       — Мне надо идти, — выдавил Саша. — Меня ждут.       Шаскольских кивнул, вышел вместе с Сашей в коридор. Технику Белогородцев запихнул в кофр кое-как, ему надо было только до машины долететь, там он уже смог бы разобраться, что к чему. Взгляд Константина Гавриловича будто бы прожигал насквозь, и чудилось, что он всё понял — про то, почему Саша вскочил, какие мысли у него возникли, чего он едва не сделал… И в том, что Константин Гаврилович его бы не оттолкнул, Сашка был полностью уверен. Этот бы точно позволил себе отсосать, он не принцесса со странными принципами, он взрослый мужчина, точно знающий, чего и как он хочет.       Раздражение на самого себя, ситуацию и Шаскольских грозило прорваться рыком. Саша схватил протянутую ему косуху, перекинул через руку и, не дожидаясь, пока ему откроют, сам справился с замком вылетел на лестничную площадку.       Константин Гаврилович что-то крикнул ему вслед — возможно, просто прощался, или, быть может, спрашивал в чём дело, или ещё что-то такое же бессмысленное, но очень вежливое. Саша не хотел его слышать, слушать, находиться рядом.       Он остановился у машины, упираясь ладонями в тёплый — когда только нагреться успел? — металл. Постарался успокоить дыхание, усмирить бешено бьющееся сердце — ну точно как у Маси.       И только пару минут спустя сообразил.       Голова больше не болела.