В ТУМАНЕ ТЕПЛОМ ОТРАЖАЕТСЯ ХОЛОД
Чем дальше, тем больше Сашу бесил его статус бездомного. Во-первых, уже начинала есть совесть, что он злоупотребляет гостеприимством Канюкова; во-вторых, собственная зависимость от другого человека раздражала неимоверно. В ту же копилку упало и отсутствие доступа к компьютеру, и полунищенское существование — обеды у кого-то дома уже начали входить в привычку. К тому же опять вернулась бессонница, что мучила его в интернате: Саша плохо засыпал, при этом просыпался от любого шороха, большую часть которых его воспалённое сознание просто выдумывало; а утром с трудом отскребался от дивана. Разумеется, при этом его раздражительность достигла практически апогея, из-за чего от него шарахалась и Рита на работе, и Ванька, и периодически модели. Те, что попушистее и почетвероногее. Те деньги, что он получил от Константина Гавриловича и хозяев Руны, подходили к концу, хотя Саша растягивал их как мог. Экономия на сигаретах оказалась не столь выгодной, какой представлялась вначале; проще было бы отказаться от машины, но остаться ещё и без единственного своего ценного имущества Белогородцев был не готов. Пусть у него освободилась куча времени из-за дурацкого графика, но брать больше клиентов не получалось: да, он мог снимать хоть круглыми сутками, но что дальше-то ему надо было делать? Идти в интернет-кафе? Зависать у Наймарка? Просить Дашу одолжить ключи и приезжать к собственному компьютеру, пока в квартире никого нет? Все варианты он отметал после непродолжительных обдумываний. Ему нужен был собственный угол, и чем раньше, тем лучше. Чтобы снимать квартиру, необходимо было зарабатывать больше. С Патей пора было прощаться, в этом Саша уже убедился; только вот попытка походить по собеседованиям окончилась ничем. В одном месте предлагали ещё меньшую зарплату, чем он получал сейчас; в другом график был такой, что можно было забыть о жизни вообще; из третьего места Саша сам сбежал, так и не дождавшись администратора — в полуподвальном помещении так воняло, что тошнить начало почти сразу. Ещё в одной студии, посмотрев его работы, девушка вздохнула и честно сказала, что ей стыдно предлагать ему у них работать — другие фотографы снимали гораздо хуже. Отчаявшись, Саша сходил даже в контору, занимающуюся фото на документы, но там платили жалкие копейки. Директор, услышав, что Белогородцев владеет ретушью, начал было разливаться соловьём о том, что с такими навыками и у них можно заработать золотые горы, впаривая услуги клиентам. Горько усмехнувшись, Саша отказался и ушёл не оборачиваясь. Настя, фотограф из студии Пати, предложила отдать ему часть своих заказов по съёмке свадеб и корпоративов, тем более что она всё равно не справлялась со всем потоком — но тут всё снова упёрлось в то, что обрабатывать готовый материал было Саше негде, а без ретуши такие фотографии никому не нужны. Вообще отзывчивость Насти стала для Белогородцева сюрпризом — она не выглядела тем человеком, который станет помогать кому-либо без выгоды для себя. С ней же в итоге удалось договориться о доступе к студийному компьютеру — теперь она сообщала Саше, есть ли Патя на работе в её смены, и когда начальства не было, Саша мог приходить. Но больше всего Белогородцева удивило то, что Настя сама первой к нему подошла. Дело было в зарплатный день — они случайно пришли к Пате одновременно, оба в этот день не работали; видимо, Настя мельком увидела суммы в ведомостях, поэтому и завела разговор. Или в принципе сложила два и два, зная их график. Или… С Сашей заигрывали девушки, конечно, он замечал и взгляды, которыми его провожали, и прикосновения невзначай с целью привлечь его внимание в компании, и аккуратные вопросы о его отношениях. Это парни могли сколько угодно в упор не замечать отсутствия у Саши постоянной дамы сердца или хотя бы одноразовых развлечений, а вот женский пол был в этом плане куда внимательней. Все эти поползновения Сашка пресекал, когда отшучиваясь, когда прямо заявляя, что он несвободен. Только вот Настя, хотя и попросила подвезти её до метро, не сделала ни единого намёка, что он ей интересен; всю дорогу они говорили о фотографии вообще и о работе в частности. Саша даже задумался, не одного ли она с ним поля ягода? Но тут у Насти зазвонил телефон, когда они уже подъехали к станции, и на экранчике загорелась фотография какого-то парня. Быстро попрощавшись, она выпорхнула из машины, одновременно отвечая на звонок, и Саша успел расслышать «Да, родной». Пришлось остановиться на том, что Настя просто не такая стерва, какой казалась с расстояния, и вызвалась ему помочь по доброте душевной. Тем не менее к концу ноября Саша чувствовал себя той самой старухой с разбитым корытом. А уж когда утром он вышел из сервиса и обнаружил свою машину запорошенной первым снегом… При одной мысли о том, что пора менять резину на зимнюю, стало нехорошо. Холодный ветер залез под воротник свитера, куснул шею, заставляя поёжиться, взъерошил волосы. Зимние шины стоили ой как недёшево, даже если всё остальное сделают ему бесплатно. Да и «бесплатно» это было номинальным — не проставиться хотя бы бутылкой Канюкову Саша бы никогда себе не позволил. — Мы попали, старушка, — пробормотал Белогородцев, поглаживая руль кончиками пальцев. — Но не бойся, я не продам тебя. Стоило им вырулить со двора, как они сразу упёрлись в пробку: как и всегда в этой стране, к осадкам в виде снега зимой не были готовы ни коммунальные службы, ни водители. Многие, как и Саша, не ехали, а ползли, потому что боялись потерять сцепление с дорогой; другие же были вынуждены передвигаться с черепашьей скоростью, потому что снежная каша на полосах не способствовала набору скорости. После выезда из спального района стало полегче, но не слишком. Хорошо ещё, что Саше не надо было на смену: он собирался заняться обработкой и пополнением портфолио на своём сайте. Учитывая общую скорость потока, можно было рассчитывать, что путь до студии займёт никак не меньше двух часов, хотя в обычное время у Саши больше сорока минут на это не уходило. Водители, нервничая, то и дело злобно гудели друг другу, матерились, высовываясь из окон, недвусмысленно жестикулировали. Саша усмехнулся про себя: как будто что-то из этого могло помочь и расчистить дорогу. Он включил поворотник — пора было перестраиваться, проверил, что на соседней полосе его правильно поняли и пропускают, и начал манёвр. Дальше всё произошло практически мгновенно: под громкий гудок его протаранили сзади, нива дёрнулась вперёд и в свою очередь «поцеловалась» с впереди идущей легковушкой; Сашу от удара кинуло на руль, но ремень безопасности остановил движение, и тогда Саша со всей дури ударился шеей о подголовник — да так, что в глазах на секунду потемнело. — Вот же блядь, — прошептал Белогородцев. Из других машин, принявших участие в аварии, уже выскакивали водители. Саше «повезло» — все, кроме него, были иномарками. Одного взгляда на них было достаточно, чтобы представить, в какие космические суммы встанет ремонт. Отстегнув ремень, Саша выбрался из нивы. Грудная клетка словно налилась огнём, и оставалось только молиться, чтобы травма не оказалась опасной. — Пацан, ты папкину машину угнал, что ли?! — набросился на него водитель легковушки. — Ты мне весь багажник смял! — Вообще-то я тут тоже пострадавший, — Саша кивнул на машину позади своей. — Претензии вон туда, этот козёл решил меня подтолкнуть. — Да ты охуел! — откликнулся «козёл». — Да я вообще перестраивался! — огрызнулся Белогородцев. — Мог бы и подождать, врезались бы друг в друга без меня! Заднему бамперу досталось сильнее — это Саша выяснил, обойдя их паровозик по кругу. В остальном нива побитой не выглядела, и это не могло не радовать. — Да я только купил её!.. — Да ты и права купил, я смотрю! — Это кто ещё тут водить не умеет… — С такими у меня разговор короткий! Водители переругивались, совершенно забыв про Сашу: либо списали его со счетов из-за возраста, либо сразу осознали, что «начинка» их бутерброда действительно ни в чём не могла считаться виноватой. Прислонившись к боку нивы, Саша достал мобильник. Ситуация была не из тех, в которой он с гордостью готов был бросаться грудью на амбразуру в гордом одиночестве, а значит, стоило вызвать подмогу. Он на автомате нажал на вызов, дойдя до Ванькиного контакта, но вовремя спохватился и сбросил звонок, не дожидаясь гудков. Сейчас актуальнее был другой человек. — Лёх, — едва услышав «алло», Саша сразу перешёл к делу, — я в жопе. Узнав, что произошло, Канюков сказал ждать и никуда не уезжать. Белогородцев фыркнул: как будто у него был хоть один шанс куда-то деться с места аварии до того, как другие её участники закончат орать, выясняя, кто из них больший козёл и чьи предки сношались со всем животным миром. Грудь болела всё сильнее, и Саша счёл за лучшее открыть пассажирскую дверь и сесть, оставив ноги на асфальте. Канюков приехал не один: следом за джипом его отца тащился эвакуатор; почти одновременно с ними к месту аварии наконец добрались гаишники. Анатолий Алексеевич, жестом остановив Сашу, сразу пошёл к бравым представителям дорожной полиции, его же сын кинулся осматривать ниву. — Пиздец, — вынес он вердикт, облазив машину со всех сторон. — Не зря Сергеича взяли. Саша недоумённо нахмурился: — Да вроде же только помяли немного? Канюков рассмеялся — каркающе, прямо в духе тех самых канюков, давших фамилию его предкам. — У тебя рама по пизде пошла. Вся ходовая часть посыпалась. Железо старое, уставшее уже, его и пнуть-то страшно было, а тут два удара! Так что грузим тебя и едем обратно. Ты уже никуда не торопишься. Саша поморщился — наполовину от физической боли, наполовину от осознания глубины той жопы, в которой он оказался. — Ну-ка покажи, — Канюков-старший незаметно оказался рядом и беспардонно распахнул Сашкину куртку, задрал свитер и футболку и присвистнул. — Да тебе бы в больничку, парень. — Саша, — подсказал младший Канюков. — Саша, — повторил Анатолий Алексеевич. — Давай грузись. Чувствуя себя тупым, Белогородцев перевёл взгляд на Канюкова. Тот пожал плечами и уточнил: — Ты к нам. Апельсинку Сергеич сам отвезёт, ключи только оставь. С гайцами всё уладили уже, да, пап? Канюков-старший кивнул и отошёл к своему джипу. — Так что поехали, — младший потянул Сашу за рукав. — А может, не надо? — малодушно переспросил Белогородцев. — Зачем в больницу-то? Ну перетянуло ремнём, не страшно. — Ты видел, что у тебя там? Если ни одно ребро не сломано — чудо, — Канюков был подозрительно серьёзен и собран. Саша осторожно коснулся груди под футболкой пальцами. Кожу жгло, конечно, однако не так чтобы криминально. Но чтобы перелом?.. — Давай-давай, — Канюков явно начал терять терпение, подтолкнул Сашку под спину. — Дуй на заднее. В машине Канюковых пахло новым кожаным салоном. Анатолий Алексеевич вёл джип, едва касаясь руля и рычагов пальцами, будто бы автомобиль был рад слушаться его и просто так. Саша смотрел в его бритый затылок с заметной складкой и искал слова, чтобы объяснить, что с ним не надо нянчиться. — Пап, а ты этим двум визитки-то оставил? — поинтересовался вдруг Канюков-младший. — И скидку пообещал, — ровно, не отвлекаясь от дороги и не меняя тона, ответил его отец, — от завышенной цены. Сын заржал и, развернувшись всем корпусом в кресле, обратился уже к Саше: — Ты прикинь, всегда срабатывает! Мы их чиним по обычной квоте, а они, идиоты, думают, что мы им скидку делаем, довольные такие уезжают! Саша кисло улыбнулся. От напоминания о квотах неприятно заскребло где-то в районе желудка. — Тебя я на себя возьму, — словно прочитав его мысли, пообещал Канюков. Однако тут снова вмешался Канюков-старший. — Нет. И вот так вот просто, всего одним коротким словом, он разрушил начавшую было зарождаться в Саше надежду. Нет значило, что больше он не сможет чиниться на халяву. Нет говорило о том, что долготерпению Анатолия Алексеевича пришёл конец. Нет оповещало о том, что пора Саше и честь знать, а не сидеть на шее у других людей. — Ты не справишься, — продолжил тем временем Канюков-старший, выдержав паузу — или, что вероятнее, просто не желая говорить во время манёвра. — Ты можешь встать помощником и учиться, но мастером будет Игнатов. — Пап, — Канюков нахмурился, — ну там же всё понятно. Тем более я её уже всю пересобрал, когда Сашка её только купил! — И, возможно, ему стоит сказать тебе спасибо за то, в каком плачевном состоянии она теперь оказалась. Канюков набычился, сложил руки на груди и отвернулся к окну. Всё его развесёлое настроение сдуло, и Саше даже стало его немного жаль. А ещё не отпускало ощущение, что он случайно влез в дела семьи, куда его в другой ситуации бы не допустили. Джип остановился на парковке перед клиникой — и Саше было достаточно одного взгляда, чтобы понять, что это не та захолустная больничка, в которой оказался Олежа после своего неудачного эксперимента. Там-то и парковки никакой предусмотрено не было, да и здание было на порядок старей, обшарпанней и вообще неприглядней. А ещё было предельно ясно, что бесплатно тут и простуду не лечат. — Анатолий Алексеевич, — кашлянул Саша, — а вы уверены, что нам сюда?.. — Саша, я видел достаточно аварий и их последствий: у тебя может быть сломано ребро. С этим лучше не шутить, — с нажимом произнёс Канюков-старший, выделив последнее слово. Белогородцев вздохнул. — У меня нет на это денег, — тихо признался он. Младший Канюков снова рывком повернулся и уставился на него с возмущением. — И что, ты думаешь, это какая-то проблема?! Отец жестом заставил его замолчать. Он теперь тоже смотрел на Сашу — изучающе, очень внимательно, но без агрессии; тем не менее Саше захотелось поёжиться и сжаться на сидении, чтобы быть менее заметным. — Я не хочу ставить тебя в неудобное положение, — наконец заговорил Канюков-старший, — но лучше не откладывать. Давай договоримся: ты отдашь, когда сможешь. Саша сжал кулаки. Пусть Анатолий Алексеевич разговаривал с ним совершенно спокойно, подчёркивая, что они на равных, стыд тем не менее обжёг удушливой волной. Саша ненавидел быть кому-то должным, ненавидел любую форму зависимости, но… Отец Канюкова был прав. — Хорошо, — сжав зубы, кивнул Белогородцев.***
Палата поражала своей… чистотой. И размерами. Но в первую очередь — всё-таки стерильностью. Саша успел поцапаться с девушкой-администратором, которая настаивала, что она обязана сообщить родителям; то, что он уже совершеннолетний, она предпочла игнорировать. Положение спас Анатолий Алексеевич, вызвавшись быть представителем. Потом настала очередь ругаться врачу — увидев синяки, послушав лёгкие и обнаружив там какие-то хрипы, он сообщил, что госпитализация обязательна, а Саша упёрся рогом. Его уламывали втроём, расписав в подробностях возможные последствия, и только после получасового обсуждения он подписал бумагу. И вот теперь он оказался в сияющей белизной палате, ставшей его пристанищем на ближайшие сутки, и казался сам себе грязным пятном, попавшим сюда по ошибке. Канюкова к нему не пустили, его отец прошёл танком, отодвинув со своего пути всех, кто пробовал ему помешать, удостоверился, что всё в порядке и достатке, и только после этого отправился восвояси, напоследок пожелав Саше скорейшего выздоровления. Белогородцев сидел на кровати и вслушивался в тишину. Самую настоящую: не было слышно звуков города из-за окон, не шумел никто в коридоре, не стонал с соседней койки — потому что и соседей-то никаких не обнаружилось. Матрац приятно пружинил, обещая отличный сон, даже подушка была как Саша любил — небольшая, но упругая. Да уж, Олеже пришлось провести свои больничные дни с куда меньшим комфортом. Вспоминать тот случай Саше не хотелось — из-за страха за Олежу, из-за собственного бессилия, из-за паники, накрывшей так не вовремя и так сильно, что он позвонил Ваньке, сорвал того посреди ночи на другой конец города… Только чтобы вырубиться у него на коленях. Как рефлекс какой сработал: свой человек рядом — можно взять паузу. Кстати о Ваньке. Саша задумчиво посмотрел на телефон, который вертел в руках уже минут пятнадцать. Надо было ему сообщить, чтобы не беспокоился. Или не сообщать и соврать, что просто занят? Саша закусил губу, выбирая. На языке стало солоновато — видимо, неосознанно разодрал до крови, как часто с ним раньше бывало, когда поводом для беспокойных размышлений могла стать любая мелочь: косой взгляд, неосторожное слово, непонятный жест… Не в его адрес, нет, в адрес того, кого Саша выбрал своим. Ванька стал таковым задолго до того, как он смог признать это вслух. И это в своё время ломало, наверное, даже больше, чем всё остальное, чем все надуманные поводы для ревности или злости. Не позволяя себе и дальше тянуть резину, Саша решительно набрал номер — наизусть, не заморачиваясь тем, чтобы искать контакт в записной книжке. Конечно, Ванька не мог не начать волноваться, услышав про больницу. Белогородцев пообещал, что это ненадолго, всего на сутки, что врачи хотят перестраховаться, а так-то он в полном порядке. Наймарк возмущённо пыхтел на том конце провода, ругая последними словами слепых идиотов на дорогах (Сашка даже заслушался — не знал, что его приличный мальчик знает такие выражения), но неизменно скатываясь к вопросу — а точно ли всё в порядке. Успокоился он, только когда Саша на него рыкнул. Они ещё недолго поговорили, Ванька в очередной раз спросил, может ли давать Сашин контакт одногруппникам, которые ищут фотографов. Подумав, Саша ответил согласием — ему пора было расширять клиентскую базу. Потому что он твёрдо решил: из студии он увольняется. Доработает до конца месяца (до которого оставалось несколько дней) и отправится в свободное плаванье, всё равно работа у Пати в последнее время вместо денег стала приносить сплошные проблемы. Попрощавшись с Ванькой, Саша позвонил Олеже — они давно не общались, всё время было то некогда, то не до того. Олежа, конечно, тоже не обрадовался новостям; но хотя бы не порывался немедленно приехать. Пригласил в гости после выписки и пообещал приготовить пирог по такому случаю. До вечера оставалось ещё куча времени, но Саше было решительно нечем заняться. Врач к нему не заглядывал, медсестра зашла проверить что-то, посоветовала переодеться и ушла. Саша поиграл в «Змейку» на телефоне — пережиток прошлого, установленный при помощи Паши на новенькую трубку; списался с Дашей, затребовав у неё отчёт по успеваемости; полез разбираться, можно ли при помощи мобильного открыть почту — и был приятно удивлён. Новых писем, впрочем, не нападало, даже Константин Гаврилович молчал. С другой стороны, а с чего бы Шаскольских не молчать? Он был в расчёте с Сашей, новых морских свинок, по всей видимости, не завёл, кондиционеры чинить не спешил. И Саше от него тоже ничего больше не надо было. Наверное. Белогородцев поймал себя на том, что смотрит на его номер уже с минуту. Чертыхнулся вполголоса и засунул телефон под подушку. Собственная реакция на Константина Гавриловича одновременно и удивляла, и была отвратительно предсказуемой. Красивый, уверенный в себе мужик — очевидно, что он привлекателен во всех смыслах. Не Сашин типаж — что Олежа, что Ваня были совершенно другими, не вспоминая уж всех тех, кто случился между ними; но Шаскольских был просто безусловно притягателен. Для любого. Или Сашу к нему тянуло по какой-то другой причине? Копаться в этом не было ни малейшего желания, и Белогородцев постарался переключить мысли. Что ещё он не обдумал? Как будет жить без работы? Как будет искать новую? Где он в принципе будет жить? Все темы казались издуманными вдоль и поперёк. Саша вздохнул глубоко, вылез из одежды, надел оставленную для него пижаму — слишком свободную, но глупо было бы рассчитывать, что в клинике ещё и размеры будут уточнять. Залез под одеяло, вытянулся со стоном — как давно он не мог себе такого позволить! Чувствуя, как мышцы постепенно расслабляются, Саша прикрыл глаза. Спать не хотелось, но чуть-чуть побаливала голова, так что можно было просто полежать, ничего не делая, отдохнуть от всего, что мучило его последние месяцы. С изумлением Белогородцев понял, что очень давно у него не было возможности провести день в кровати, не заботясь о ком-то, не прикидывая, как заработать больше, не высчитывая, что и как надо сделать, чтобы обрести какую-то там мнимую выгоду, не опасаясь, что вот-вот к нему кто-то ворвётся и начнёт чего-то требовать… Улыбнувшись своим мыслям, Саша заснул.