КОГДА ПТИЦЫ ЛЕГЛИ НА КРЫЛО
Сверившись с часами, Саша ещё раз набрал знакомый до последней цифры номер. Но результат был ровно тот же, что и сорок минут назад: длинные гудки и механический голос, сообщающий, что абонент не отвечает. Пластиковый аппаратик жалобно скрипнул, когда Саша сжал кулак. — Может, телефон дома забыла? — предположил Ванька. Он только вышел из ванной и теперь стоял посреди комнаты, неспешно вытирая полотенцем волосы. С него капало, как с какого-нибудь дерева в дождь, но Ваньку это ничуть не беспокоило; ему даже не пришло в голову надеть что-нибудь помимо трусов. Те натянул — и то хлеб. — Ни разу за всё время она его не забывала, — Саша упрямо отвёл взгляд, запрещая себе видеть, как красиво скатываются капли по обнажённому торсу, — а именно сегодня забыла. Свежо предание. — Урок у неё? Саша закатил глаза. — Ты меня теперь за идиота держишь? Я что, не знаю расписание её?! Ванька бросил полотенце в кресло, пожал плечами: — Их повезли на экскурсию и потому она просто не слышит телефон? — Наймарк, — протянул Саша, даже не пытаясь скрыть злость, — если мои сёстры едут на экскурсию, об этом первым узнаю я. Потому что именно я их оплачиваю! С трудом удержавшись от того, чтобы швырнуть мобильным в стену, Саша пулей вылетел из комнаты. Ванная встретила запотевшим зеркалом и забрызганным полом — как обычно, Ванька даже не подумал, что за собой можно вытереть. Носки мгновенно промокли, и Саша раздражённо их стянул и кинул в стоящую здесь же корзину для грязного белья, уже не закрывающуюся из-за огромного количества вещей. Уж что-что, а носки у них давно уже стали общими. Когда Саша проснулся утром, то чувствовал себя на удивление хорошо. Не болела голова, даже ссадина не напоминала о себе, не было ощущения, что мир кружится или что тело не слушается. Чуть-чуть тянуло мышцы живота, но это была такая мелочь, на какую Саша в принципе никогда не обращал внимания. Только вот Даша не брала трубку. Саша рассчитывал передоговориться с ней на сегодняшний вечер — вряд ли у малолетней соплюшки были какие-то наполеоновские планы на него, а до дня рождения Ксюши запас времени оставался ещё приличный. И Ванька ей ничего такого страшного не сказал, Саша всё-таки уточнил, хотя, конечно, мог бы придумать и что-нибудь поизящнее. Про обморок не сказал и врать, что Саша просто телефон забыл, тоже не стал. Саша никогда не ссорился с сёстрами всерьёз. Ну да, он мог на них ворчать за что-нибудь вроде разбитой чашки или нежелания есть кашу, мог подгонять, когда они слишком медленно собирались в школу; они в ответ дулись, если он запрещал куда-то идти или не покупал то, что они просили, когда в этом не было никакой необходимости: всё-таки он всегда был сильно ограничен в финансах. Но до того, чтобы не разговаривать друг с другом, у них никогда не доходило. Или наконец дошло? Умывшись, Саша вернулся в комнату. Ванька успел уже одеться и теперь всем своим видом выражал готовность впитывать знания — как у него это получалось, Белогородцев искренне не понимал, но уважал. К таким учителя с первого взгляда проникаются доверием и любовью, ставят их в пример другим и делают всяческие поблажки. И дело было даже не в пресловутом строгом костюме — Саша проверял на себе: как был раздолбаем, так и остался, только вспотел сильнее, напялив чёртов галстук и упаковавшись в пиджак. В таком виде Ванька потащил его на свою линейку — или как эти мероприятия в университетах называются? В общем, приспичило ему идти не одному, а Саша в тот день как раз выходной был. Сначала ему пришлось, правда, смотаться в школу к Маше — она шла в первый класс. — Ты куда сейчас? — спросил Ванька, отвлекая Сашу от воспоминаний. — Домой, — пожал плечами Белогородцев. — Ловить этих красавиц. Ванька помялся, закусив губу. Одёрнул зачем-то рубашку, разгладил какую-то невидимую складку. — А тебе точно можно за руль? Саше захотелось зарычать. Ваньке, видимо, хватило одного взгляда, чтобы понять ошибку, потому что он поднял руки ладонями от себя и молча вышел в прихожую обуваться. — А где ключи? — спохватился вдруг Саша. Из сбивчивого Ванькиного рассказа следовало, что он не только ровно припарковался, но успел выйти из машины и запереть её, сделать несколько шагов вперёд и уже после этого деревянным болванчиком повалился на асфальт. Причём выглядел он в тот момент по-настоящему страшно: «Как будто ты не человек, а манекен, такой застывший». — Я в рюкзак закинул, — Ванька указал на пристроившуюся на обувной полке торбу, — ты их выронил. Саша фыркнул. Ванька покосился на него неодобрительно, но не смог удержать серьёзную мину, тоже хихикнул: видимо, ему тоже пришло в голову, что с Саши сталось бы вцепиться в них мёртвой хваткой, оберегая своё самое ценное имущество. У Апельсинки они попрощались: Ванька решительно отказался от предложения подвезти, аргументируя тем, что для бешеной собаки, может, это и не крюк, но Сашу ему гонять не хотелось бы. Белогородцев настаивать не стал. Не то чтобы он был согласен с его логическими выкладками, но все мысли занимала Даша. Надо было уже поскорее разобраться, на что она так обиделась и как это исправить в кратчайшие сроки.***
Отчий дом встретил Сашу тишиной и опущенными шторами во всех комнатах. На звонок никто не отреагировал; заглянуть в окна не получилось по понятным причинам. Удивлённо хмыкнув, Саша вернулся в ниву и, сверившись с часами, приготовился ждать. У старших уроки заканчивались через два часа, за это время можно было сгонять в какой-нибудь Макдональдс и купить себе поесть, но какое-то шестое (седьмое, десятое?) чувство говорило: отлучаться нельзя. А другое, не иначе как предательский тоненький голосок страха, до сих пор не отошло от вчерашних событий. Саша почти никогда ничего не забывал, даже если сильно напивался, и в какой-то мере считал это своим проклятием — помнить то, что он творил по пьяной лавочке, порой совершенно не хотелось. Только вот амнезия, представлявшаяся ранее такой желанной, оказалась… совсем неприятной. Без сознания он провёл не больше минуты, а потом и ходил сам, и даже на вопросы отвечал, хоть и заторможено, сам поднялся на этаж. И плед, кстати, тоже сам попросил. И ничегошеньки из этого не мог вспомнить, как ни старался. И это пугало. Ещё больше пугала мысль о том, что это может повториться, если не понять, что послужило причиной. Саша не чувствовал себя больным — ни вчера, ни сегодня. С мигренями он давно сжился, а после таблеток Константина Гавриловича ещё и бороться с ними научился, если не забывал купить. Те, правда, стоили конских денег за мизерное количество, но раз помогали — Саша давил в себе жабу и раскошеливался. Обморок же оказался буквально громом среди ясного неба. Что могло его спровоцировать? Саша и раньше мало спал, но давно привык с этим справляться; почти бросил курить; давно уже всерьёз не напивался; ну да, ел он в последнее время от случая к случаю, но вряд ли это могло стать причиной? Или это вдруг проявились последствия аварии? Он не бился головой тогда, конечно, но в шее что-то могло защемить. Живот заурчал, и Саша хмыкнул: кажется, у кого-то было другое мнение насчёт нерегулярного питания. Он уже почти решился скататься до ближайшего магазина, чтобы хотя бы купить хлеба и ряженки (при попытке представить другую еду Сашу сразу начинало мутить), когда на всю их тихую улицу раздался рёв мощного двигателя. Вздрогнув, Саша уставился в зеркало заднего вида, выискивая, кто такой борзый ездит без глушителя. Из-за поворота лихо вырулила вишнёвая мазда и, завершая вираж, громко взвизгнула шинами. Не веря своим глазам, Саша следил, как машина уже неспеша подкрадывается к его бывшему дому и паркуется практически впритык к его Ниве. Как передняя пассажирская дверь открывается и из неё выпрыгивает на асфальт Даша с улыбкой до ушей. Как со стороны водителя из мазды выходит коренастый мужик лет на пять старше самого Сашки и, открыв заднюю дверцу, помогает вылезти Маше. — Эй! — выкрикнул Саша, в мгновение ока выскочив из нивы. — Ты кто такой? Сёстры одновременно обернулись на него, но, вопреки ожиданиям, не кинулись к нему с радостными визгами, напротив, замерли на месте, переглянувшись. Улыбки на лицах обеих уступили место какому-то растерянному выражению. — Это ты кто такой? — набычился мужик в ответ и пошёл на Сашу. — Чего тут стоишь? Кого караулишь? Саша лихорадочно соображал: это был сам Костя? Могла ли его мать крутить шашни с кем-то настолько молодым? Она и сама ещё старой не была, конечно, родив Сашку в совсем юные годы; но чтобы с почти ровесником сына?.. И куда он возил девочек? Забирать из школы точно не мог — звонок с последнего урока должен был только прозвенеть минут через двадцать. — У тебя забыл спросить. — Саша расставил ноги пошире, словно бы невзначай поднял руки повыше, но пока не сжимал кулаки, чтобы не спровоцировать раньше времени. — А вот тебе стоит ответить, почему девочки не в школе. — Что-то я тебя тут раньше не видел, — парировал мужик, тоже демонстративно передёргивая плечами, — и предпочёл бы и дальше не видеть. — Мечтай, — процедил Саша. И всё-таки он не успел закрыться от первого удара. Кулак прилетел прямо в солнечное сплетение, и Саша согнулся, позорно охнув и ожидая, что сейчас прилетит под челюсть. Однако добивать мужик не стал. Проморгавшись, Саша выпрямился — и сразу понял, что его спасло: на мужике с двух сторон висели девочки, и Даша что-то шептала ему на ухо. Мужик, выслушав, хмыкнул, вздёрнул бровь, покачал головой. — Мне было сказано вас до дома довести, — произнёс он в полный голос. — Так что давайте, шагом марш. — Саше можно к нам, — неуверенно пробормотала Маша. — Ну дядь Вить, — вздохнула Даша совсем по-взрослому, — я же говорю: мама знает, кто он. Она не против. — Не имею права, — развёл руками мужик, оказавшийся каким-то Виктором. Понурившись, Даша с Машей шагнули в сторону крыльца. Уже возле самой двери Маша обернулась и помахала Саше. Дядя Витя заходить не стал, но и спускаться не спешил. Закурив, он снова перевёл изучающий взгляд на Сашу. — Ну и кто ты им? Саша скрестил руки на груди. — А ты? Мужик рассмеялся, подавился дымом, закашлялся. — Пацан, ты откуда всё-таки такой борзый? Я просто зарплату отрабатываю. Вожу тех, на кого шеф укажет, туда, куда они укажут. И защищаю. Если возникает необходимость. — Они тебе сказали, что от меня защищать не надо. — Не они меня наняли. — И что, так и будешь тут торчать? Саша поймал себя на том, что скалится, и отвернулся. Была ли мать причастна к этому? Да и вообще — зачем ей нанимать телохранителя?! Или это её Костя узнал про существование лишнего ребёнка и решил, что надо избавить младших от тлетворного влияния старшего? — Так и буду, — согласился мужик. — Давай ты не будешь нарываться, а то ты так выглядишь, что тебя разок стукнуть ещё — и до свиданья. А мне такое никуда не упёрлось. Трель мобильного из кармана прервала Сашу, уже собиравшегося высказать всё, что он думает о панибратстве и покровительственном тоне. Посмотрев на экран, Саша демонстративно сплюнул в сторону Виктора и сел в машину, прежде чем ответить. — Тебе лучше уехать, — прошептала Даша, словно боялась, что её подслушают. — Дядя Витя не отстанет теперь, пока мама не появится. — Кто он такой вообще? — Саша устало потёр лоб ладонью. — И почему вы с ним куда-то ездили? В трубке раздалось шуршание и неразборчивая перепалка, как будто Маша хотела взять слово, но Даша почему-то упёрлась и не отдавала телефон. — Мы делаем день рождения для Ксюши, — наконец сообщила Даша. — Когда ты не смог, я попросила помочь маму. Мама позвонила дяде Косте, он сразу приехал, мы всё придумали. А сегодня мама разрешила не ходить в школу, а дядя Костя прислал дядю Витю, чтобы он всё сделал так, как мы хотим, потому что дядя Костя и мама на работе. Сестра замолчала, ожидая реакции. Саша помедлил, собираясь с мыслями. Надо же, мать неожиданно научилась быть матерью? И завоёвывает расположение тем, что разрешает прогуливать школу. От этого почему-то стало так противно, что Саша едва не сбросил звонок. Для него она бы никогда ничего такого не сделала. Но в чём он был так перед ней виноват, что ей проще было вычеркнуть его из своей жизни? — Хорошо, — пробормотал он. — Надо ещё с чем-то помочь? — Нет, — быстро сказала Даша. — Да тише ты! — прошипела она в сторону, и Саша понял, что Маша опять пыталась вмешаться. — У нас всё готово. — А почему ты не отвечала? Я тебе звонил сегодня утром. — Телефон забыла. Саша был бы плохим братом, если бы не умел различать, правду ему говорят сёстры или врут. И то, что сейчас Даша соврала, отозвалось глухой болью где-то глубоко внутри. — Понятно, — пробормотал он. — Ну я тогда позвоню. Потом, — пообещала Даша, — когда всё точно будет. — Ага, — согласился Саша, точно зная: не позвонит. Они скомкано попрощались. Виктор по-прежнему маячил на крыльце, словно никуда не торопился — или всерьёз взялся охранять девчонок. Опустив стекло, Саша показал ему оттопыренный средний палец. Виктор козырнул ему в ответ и ухмыльнулся. Саша косился в зеркало заднего вида, пока не повернул — и верный страж по-прежнему оставался на своём боевом посту.***
Машину Саша бросил во дворах и до шпал дошёл пешком. Почему именно сюда, не задумывался, просто шагал, тщательно контролируя всё в своём теле — и ширину шага, и ритмичность, и скорость, и дыхание, и даже моргание. Так было проще: для лишних мыслей просто не хватало места. Он всегда был готов к тому, что однажды сёстры вырастут, найдут себе парней, потом выйдут замуж, заведут собственных детей. И такое развитие событий его целиком и полностью устраивало. Только, как оказалось, к тому, что он может стать им не нужным гораздо раньше, подготовиться не получилось. И всё из-за какого-то дурацкого обморока. Из-за минутной слабости, которую он себе позволил. Из-за паникёрства и упрямства Ваньки… Спотыкнувшись, Саша едва не загремел на лестнице — зацепился носком ботинка о ступеньку. От неминуемого падения его спасла собственная быстрая реакция: он успел схватиться за поручень. Ржавый металл укусил ладонь, Саша зашипел сквозь зубы. Шпалы за те несколько лет, что он не приходил, ничуть не изменились. Всё так же стояли памятником человеческой безалаберности блоки, мусор мелкими мазками добавлял картине красок. Полурастаявший снег обнажал следы присутствия собак, пузырился чёрными и жёлтыми торосами. Вагоны мрачными гигантами грустили в отстойнике, всеми забытые и покинутые. Кто их сюда согнал, зачем оставил гнить, открытым всем ветрам и непогодам? Они не могли даже хвостом повилять, выпрашивая внимание, просто стояли и тихо умирали. Саша потрогал верхнюю шпалу, поморщился, обнаружив, что поверхность влажная. К счастью, он взял с собой торбу — самое время было вспомнить молодость и воспользоваться ей как сиденьем. Устроившись относительно удобно, Саша закурил, затянулся глубоко, задержал на миг дыхание, прежде чем выпустить сизый дым к таким же сизым небесам. Он вдруг почувствовал себя очень маленьким, совершенно неважным, почти всеми забытым. Семья по крови в нём не нуждалась. Школьные товарищи забылись — остался только Канюков. Бывшие любовники… С ними Саша сам не хотел иметь дела. Даже с Олежей. Старая компания разваливалась на глазах — они уже давно не собирались прежним составом. У половины появились новые интересы, у четверти обнаружилась неизвестная ранее тяга к интеллигентности — они теперь воротили носы от дворовых посиделок. А в последней четверти, помимо Паштета и Соколова, присутствовали такие личности, что одна попойка с ними грозила разнообразными последствиями: начиная от безобидного жесточайшего похмелья и вплоть до ночи в обезьяннике в окружении низов общества. Или это просто Сашка повзрослел, но сам не заметил как? С каких пор его стал волновать моральный облик случайных людей? Разве не он обещал себе, что возьмёт от жизни всё, как только появится такая возможность? Шпалы для него всегда ассоциировались с местом, где можно побыть наедине с самим собой, не в последнюю очередь благодаря тому, что пространство было слишком открытым, чтобы незаметно подкрасться. А Ванька, наоборот, находил какую-то романтику здесь и тащил сюда Сашку при каждом удобном случае. Иногда получалось отбрехаться, иногда — приходилось топать покорной овечкой. И здесь же Саша впервые заставил себя проговорить то, что он чувствует к Ваньке: ему всегда становилось легче, если он слышал свой голос, озвучивающий то, что лежало на душе. Из зрителей тогда была только бродячая собака да бутылка водки. И сейчас хотелось чего-то такого. Кричать, ругаться, злиться — на себя, на весь мир, на судьбу-злодейку… И выпить. Напиться, чтобы отпустить себя, чтобы перестали давить собственные рамки и правила, чтобы угасло наконец напряжение. И, возможно, тем самым доконать себя окончательно. Саша хмыкнул: почему-то такая перспектива перестала его пугать. Всю сознательную жизнь он осуждал людей, решившихся на самоубийство, считая их просто слабаками, не способными подумать о других людях, слишком эгоистичными, чтобы осознать: тем, кто остаётся, будет куда хуже, чем им, радостно сбежавшим от своих — порой — надуманных проблем. Тем более что проблемы имеют свойство заканчиваться; или твоё собственное отношение к ним меняется; а вот второй попытки прожить жизнь никто не даст, сколько ни проси. Да и как просить, если ты уже сдох? Запрокинув голову и откинувшись назад, Саша поискал за серыми облаками солнце. Оно нашлось довольно быстро — яркое пятно почти в зените, даже сквозь плотную завесу пригревающее пока что нежным теплом, уже через месяц обещающим стать опаляющим жаром. Он знал: чем дольше он смотрит, тем больше вероятность, что давняя подружка мигрень почтит его своим вниманием. Перед глазами поплыли разноцветные круги — Саша до боли всматривался, до рези, запрещая себе моргать, позволяя слезам сначала скопиться на поверхности, а потом и вовсе соскользнуть тонкими ручейками по щекам. Он не плакал, это была просто естественная защитная реакция организма, стремление увлажнить глазные яблоки, не более того. Саша прикинул: не стоило здесь оставаться дольше получаса, если он не хочет, чтобы головная боль помешала ему вести машину. Дальше он должен приехать в сервис, зайти в офис, пересмотреть список своих последних клиентов, проверить, не написали ли новые. Обновить портфолио на сайте. Позвонить тем, кому, возможно, будет интересно повторить уже имевшийся опыт. Набрать максимальное количество заказов на ближайшие полторы недели. И работать, работать, работать… Кстати, почему бы не предложить Канюкову-старшему обновить портреты его главных трудяг? Когда Саша последний раз заходил на сайт сервиса, тот выглядел до крайности неприглядно. Ему срочно нужны были деньги, потому что именно они могли решить если не все, то большую часть его проблем. Даже расположение сестёр — это с ним, Сашей, они росли, это он знает, что значит каждый их недовольный вздох, каждый лукавый прищур, каждая мимолётная улыбка; это ему они поверяли свои детские секреты, делились тайнами, обидами, радостями — такими маленькими для взрослого, но такими важными для ребёнка. И это он заменил им отца. Не Костя. Не Виктор. И уж конечно не Катя. Да что там говорить, временами он оказывался им заодно и матерью. Саша зажмурился, но цветные круги всё равно плыли перед внутренним взором, словно он продолжал пялиться на солнце. Он больше не должен был позволять себе быть слабым. В его силах исправить всё, что было сделано не так, в его силах выгрызть у жизни свой кусок хлеба с маслом. Внезапно вспомнилось, как на какой-то очередной вписке, куда Саша пришёл уже сильно после того, как все собрались, он услышал голос Паштета сквозь сигаретную взвесь: «Ты должен быть сильным, иначе зачем тебе быть?» Эта простая строчка из песни тогда отозвалась в его сердце горячим согласием. Потом у Котова заплелись пальцы, что с ним случалось, только когда он был сильно пьян, он неожиданно закашлялся, и Саше пришлось вывести его на балкон — дышать и неспешно, мелкими глотками пить воду, заботливо принесённую кем-то из присутствующих девушек. Да, а после клиентов надо было позвонить Паштету и предложить ему напиться. И ни в коем случае не слушать идиотские отговорки, даже если будут звучать слова «сессия» или «репетиция». Друг он ему или куда? С этой мыслью Саша поднялся, отряхнул торбу и двинулся обратно в сторону моста. Он уже успел подняться и снова спуститься, когда вдруг осознал: голова не болела. И, казалось, даже не собиралась.