ПОТОКАМИ ЛАВЫ
Паша, пританцовывая на месте, ждал, пока Ванда доделает свои дела. Холодно было просто жесть как, тем более что время уже к утру приближалось, только что-то поговорка про то, что чего мудренее, не спешила срабатывать. Зато Паша торопился: не в его интересах было дать Саньку уснуть, пока он составляет компанию своей собаке в прогулках под луной. Но и не выходить с ней тоже нельзя было. Ванда добросовестно ждала и терпела, пока они культурно проводили время, и меньшее, что Паша мог для неё сделать, это позволить ей побегать вокруг дома. До парка идти сил уже не было. Да и Ванда, казалось, тоже не собиралась долго задерживаться. Демонстративно вспахав задними лапами землю — это значило: «Я всё, хозяин», — она широко зевнула во всю свою немаленькую пасть. Паша кивнул и зашагал в сторону подъезда. Ванда тут же пристроилась рядом, почти касаясь тёплым боком ноги, и Паша потрепал её между ушей: всё-таки идея забрать собаку к себе была отличной. В те несколько лет, что он провёл в общаге, тоска по Ванде иногда пересиливала даже недотрах, а это о чём-то да говорило! Запирая дверь и вытирая собаке лапы, Паша прислушивался: успел Санёк отвалиться или ещё в сознании? Несмотря на тишину, из-под его двери пробивался свет, оставляя надежду, что план ещё не полностью похерен. С кухни раздалось шуршание и тоненький мяв — видимо, Моцарт намекал, что расстроен хозяйским невниманием. Подавив желание хлопнуть себя по лбу, Паша прошлёпал в направлении звука — всё равно надо было ещё Ванде насыпать сушки, не развалится, если и коту даст. Заодно обретёт повод зайти к Саньку. Моцарт бросился в ноги, замурлыкал громко, сделал «столбик». Паша осторожно обошёл его, достал контейнер с кормом Ванды, первой насыпал ей. Собака подошла, внимательно понюхала, деликатно попробовала одну штучку — и, чихнув, полезла под стол, где скрывалась её лежанка. — Всё равно ночью всё сожрёшь, — фыркнул Паша. — Ну а ты? Кот мяукнул, выражая желание съесть всё, что отсыплет ему щедрой рукой человек. Стоило Паше выдавить из пакетика влажный корм, как Моцарт накинулся на него; не забыв, правда, предварительно коротко потереться об руку дающую. — Сразу видно благодарную тварюшку, — прокомментировал Паша. — Не то что ты, зажравшаяся жопа. Жопа его проигнорировала, гипнотизируя хвост кота. Не иначе как нацелилась доесть за ним — не поняла за год, что рассчитывать на это глупо. Подобранный на улице Моцарт не оставлял ни крошки, по старой памяти волнуясь, что следующая кормёжка может случиться нескоро. Оставив зверьё самим разбираться с поздним ужином, Паша, едва не насвистывая, прямой наводкой двинулся в комнату Санька. Тот действительно ещё не спал — лежал поперёк кровати и пялился в телефон, поднятый над головой. Взгляд у него был откровенно поплывший, но вряд ли из-за алкоголя — не выпил он столько. Да и кальяном пыхнул раза три, после чего окуклился на кресле, выставив иголки. Ёжик в норке, не влезай — отожрёт руку по самую шею. — Скажи мне, друг любезный, — протянул Паша, бочком подходя к кровати, — а когда ты последний раз трахался? Санёк скосился на него, дёрнул носом, вернулся к прерванному занятию. На ответ Паша не рассчитывал, да он ему и не нужен был; а вот запустить в лохматой голове процесс мышления — с этим он явно справился. Что сексуальная жизнь Санька ограничивается дрочкой в душе, Паша был уверен: во-первых, палил его за этим, во-вторых, точно знал, что подходящего мужика Санёк может искать до скончания века, перебирая не хуже придирчивой бабы. И именно на это он, собственно, и делал ставку. — Ты с предложением или просто полюбопытствовать? — раздалось со стороны кровати, и Паша мысленно погладил себя по голове: молодец, всё правильно рассчитал! — С предложением, — признался он. — Не интересует, — отрезал Санёк. Паша задумался, что же такого интересного происходило у него в мобильнике, что он буквально не отлипал от него, при этом даже не тыкая в экран. Фотку рассматривал? — Я твоего кота покормил, — произнёс Паша доверительно, вспомнив, что вообще-то хотел воспользоваться этим предлогом, чтобы начать разговор. — Я его тоже кормил, — хмыкнул Санёк. — Но он всегда рад пожрать ещё. Внезапно разозлившись, Паша нырнул вперёд, выхватывая у него телефон. Пальцы соскользнули, сворачивая открытое окно, но главное он заметить успел: фотографию Ванька. Ну конечно, на кого ещё можно столько пялиться? Санёк такому выпаду, разумеется, не обрадовался. Гаркнув что-то нецензурное, поймал Пашу за запястье, дёрнул на себя; они забарахтались на кровати, то ли всерьёз пытаясь друг друга достать, то ли уже переходя к следующей стадии рассмотрения Пашиного предложения — ни один не мог бы сказать наверняка, что это было. В конце концов, запыхавшись, раскатились в разные стороны. — Это была прелюдия? Паша и рад был бы заткнуться, но золотой конь его мысли уже поскакал вперёд, оставив мозги глотать пыль где-то далеко позади. Шансы на исполнение задуманного таяли с каждой секундой, и он сам был в этом виноват, но останавливаться на полпути? Это никогда не было Пашиным кредо. — Иди на хер, — пробормотал Санёк. — Я с радостью! — Паша приподнял голову, прищурился, оценивая уровень риска. — На свой собственный, — Санёк разродился уточнением. Он достал телефон из-под себя — как трубка там оказалась? — и снова куда-то зарылся. Паша прикрыл глаза, чувствуя, как качают волны опьянения — почти отпустившего, к сожалению, но всё-таки не до конца. В голове заиграла мелодия, постепенно из разрозненных звуков трансформируясь в полноценную песню. — Дружеский петтинг пробуждает вулканы, — выдохнул Паша, нащупывая нужную тональность, — слёзы слизнёт потоками лавы… Сколько Паша себя помнил, музыка всегда сопровождала его жизнь своеобразным саундтреком. Песня могла всплыть посреди важной контрольной в школе или во время семинара в универе, он пел Ванде, родителям — на всех дурацких праздниках! — и родственникам, обязательно девушкам, в компаниях, в одиночестве, однажды умудрился провыть строчку, кончая, но вот это было скорее уникальным случаем. Даже в детском саду, когда другим детям с опаской доверяли бубен, его поставили к микрофону на утреннике и позволили спеть что-то про снежинку, которая не растает. Маленький Паша поразился странному тексту, не веря, что взрослые могут придумать такую чепуху, но свою часть выступления отработал на искренние аплодисменты. Санёк покосился на него, но промолчал: ещё бы, ведь Паша и подсадил его на эту группу. Позорные удовольствия для бравого мачо — что может быть прекраснее? — Мягкие лапы обнимут постель, — пропустив половину песни, уже громче запел Паша. — Ты поймёшь, что я этот зверь… Ладонью он скользнул по бедру Санька, надавил пальцами на внутреннюю сторону. Не встретив сопротивления, перекатился на бок, придвинулся ближе, ткнулся носом в шею, потёрся. Санёк пах приятно — чем-то горьковатым, неуловимо свежим. Совсем не как девушка, но всё равно возбуждающе. И чертовски соблазнительно. — Да отвали ты, — процедил Санёк, однако понизившийся тембр явно просигнализировал: прикосновения не пропадали втуне. — Мы с тобой вулканы, — ответил очередной строчкой Паша. В следующий миг он оказался прижатым к кровати, с коленом, протиснутым между ног, и с руками, заведёнными за голову и надёжно зафиксированными. — Чего ты добиваешься? В голосе Санька не осталось ни капли былой лени, теперь он был весь напряжён, полностью собран, готов ударить в любой момент: как тогда, на поляне, когда Паша спалил его перед лучшим другом. Паша тогда даже поверил, что Санёк с ним больше никогда не заговорит; и поначалу так и получилось. Только вот избегать человека удобнее, когда вы оба преследуете одну и ту же цель, Паша же развёл бурную деятельность по возвращению себя в жизнь Санька. И, разумеется, преуспел. Зажал в угол на вписке у Юрца с Антониной — читай, поймал на кухне, куда тот ретировался курить в одиночестве, — и популярно объяснил, в каком гробу и каких тапочках видел его охуенно богатый внутренний мир. Предложил дать себе по морде, буде в этом появится необходимость, но обошлось. Санёк морозился ещё пару недель, а потом сам позвонил и предложил въехать в хату, даром что двушку сдавали за смешные, но всё равно ощутимые для одного деньги. И даже выбил из хозяина разрешение заселить собаку к уже имеющемуся коту. Кота, как понял Паша, Санёк подобрал где-то на улице. На двортерьера Моцарт никоим образом не походил, выглядел породистой диванной подушкой, но, надо отдать ему должное, на халявных харчах отъелся не в жир, а в мясо. А уж когда ему привели Ванду, вообще посчитал её за живой тренажёр и наматывал за ней круги по квартире. Ванда же, как истинная леди, совершенно не понимала, за что к её нежному носу тянется страшная когтистая лапа; однако, освоившись, принялась таскать корм из его миски — и тут они внезапно открыли для себя, что вдвоём жратву выпрашивать проще. А уж если разделить человеков по одному… — Котов, я с кем разговариваю? Паша моргнул, возвращаясь из дебрей размышлений. Санёк по-прежнему нависал над ним, но ослабил хватку, чем Паша и воспользовался: двинул бёдрами, одновременно прогибаясь в пояснице. — Я вообще не понимаю, зачем ты разговариваешь, — хмыкнул, заметив, как резко изменилось выражение лица Санька. — Блядь, — процедил тот сквозь зубы. — Честная давалка, — возразил Паша. С секунду они смотрели друг на друга, после чего оба заржали в голос. Санёк, подвывая, рухнул-таки на Пашу, вышибая из того дух. Паша спихнул его с себя, не переставая смеяться. Постепенно они успокоились, в комнате воцарилась тишина, прерываемая только звуком дыхания. Паша закрыл глаза, расслабляясь. Ему наконец вдруг стало хорошо, пусть даже и план окончательно накрылся медным тазом. Кровать у Санька оказалась что надо: в меру мягкая и чертовски уютная, пахнущая им. — Ты тут спать собрался? — ворвался в полусонное сознание Паши недовольный голос. — Не встал, поржали — и баиньки, — процитировал Паша шутку, которую видел где-то в интернете. — Не прогоняй меня, царица, я весь у твоих ног. — Дай я одеяло достану, идиот! Это было последнее, что услышал Паша. Потом он провалился в сон.***
Утро и вправду оказалось мудренее вечера. Паша проснулся первым и обнаружил, что Санёк каким-то чудом умудрился раздеть его до трусов и уложить нормально, головой на подушку, тушкой под одеялку. Сам же спал на максимальном расстоянии от внезапного подселенца, накрытый котом и пледом. Ванда после недолгих поисков обнаружилась на полу возле кровати, оккупировавшей Пашины шмотки. — Весь королевский двор в сборе, — хмыкнул Паша. Санёк как-то глубоко вздохнул и перевернулся на спину, спихивая с себя Моцарта и половину пледа. Паша замер полусидя, не в силах оторвать глаз от открывшейся картины: у Санька стояло! Нет, конечно, Паша понимал, что его сиятельная персона не имеет к стояку никакого отношения, что это самая обычная физиологическая реакция и, скорее всего, Саньку бы сейчас отлить, но рука уже сама потянулась погладить. И это было… странно. Вовсе не противно, как Паша опасался, просто непривычно — и размер, и форма были другими, не как у него, видимо, поэтому мозг забуксовал, пытаясь обработать получаемую от нервных окончаний информацию. И ещё Санькин член был очень горячим — за своим Паша такого не замечал. И отзывчивым. Последнее Паша понял по тому, как Санёк начал дышать — быстрее, более прерывисто, почти лихорадочно. Накинув себе балл за храбрость, Паша осторожно подлез пальцами под резинку трусов. Санёк дёрнулся, выдохнул сквозь зубы, толкнулся вперёд, и Паша охотно ему подчинился, сжал кулак, охватывая плотнее. И снова удивился тому, что не было неприятных ощущений, напротив — его захлестнуло собственным возбуждением. Стало жарко, губы пересохли, Паша облизнул их, свободной рукой скинул одеяло на пол, коснулся себя, едва сдерживаясь, чтобы не застонать. Тут-то Санёк и открыл глаза. Нет, он не вмазал Паше по наглой роже, даже не выказал удивления или хотя бы смущения; вместо всего этого Санёк завалил Пашу на спину и засосал его так, что тот едва не кончил. — Добился? — прошипел Санёк, ненадолго отстраняясь. Паша смог только кивнуть, придавленный осознанием: ему нравится. Ему хочется ещё. Ему надо, чтобы его взяли. — Тогда терпи, — криво ухмыльнулся Санёк. Тонны просмотренной порнушки не готовили Пашу к тому, что будет больно. На экране всё получалось как-то легко: вот мужики неспешно друг другу надрачивают для разогрева, вот отсасывают, а вот один другого ставит раком и быстренько присовывает, оба при этом стонут, демонстрируя, как им это нравится. Потом они меняются. И так на протяжении получаса — Паша однажды всё-таки досмотрел ролик до самого конца, не стал выключать, получив уже свою разрядку. Единственное, что его смутило — то, что как-то не очень-то и стояло у того, кого брали, но он тогда списал всё на длительность процесса. А теперь, когда Санёк методично трахал его, подсунув под его задницу всё, что нашлось на кровати, понял: видимо, дело было в том, что быть снизу — не что-то там невероятно сказочное. Да, не вызывающее отвращение, даже в каком-то смысле приятное, но только скорее от осознания, что твоему партнёру кайфово из-за тебя, что он сильнее стискивает твои бёдра, придвигая тебя ещё ближе, чтобы быть ещё глубже, ещё… Что-то такое Санёк сделал, Паша не понял, что именно, но вдруг по телу пробежала волна слабого, но удовольствия. Услышав его стон, Санёк притормозил, но быстро оценил обстановку и продолжил в прежнем ритме, только добавив ладонь на Пашином члене. Долго они не продержались. Санёк первым утёк в душ, оставив Пашу приходить в себя в гордом одиночестве. Правда, почти сразу ему в бок ткнулся влажный холодный Вандин нос, и пришлось пообещать, что совсем скоро они пойдут гулять, только вот хозяин сможет собрать свои конечности, внезапно превратившиеся в желе, так сразу и пойдут. С кухни заголосил Моцарт, сигнализируя, что бедный котичка того и гляди погибнет с голоду, и Паша, закрыв ладонями лицо, нервно засмеялся. Вернувшийся Санёк таким его и застал, но обеспокоенности не выказал, выгнал с кровати и принялся стаскивать изгаженное ими бельё. После прохладного душа истерика отступила. Ощупав себя на предмет повреждений и не обнаружив явных, Паша подуспокоился, быстро оделся, вывел Ванду в сквер напротив дома. На большее его не хватило — мышцы всё ещё неприятно подрагивали, так что собаке пришлось по-быстренькому делать свои дела и возвращаться обратно. На кухне его ждал завтрак — горячий омлет, сваренный кофе, пара жареных сосисок и сидящий на столе Моцарт. Согнав вконец охамевшего кота, Паша принялся за еду, гадая, куда успел раствориться Санёк. Его ботинки стояли в коридоре — значит, не сбежал, прикрываясь работой (в субботу-то!), но вполне мог запереться в комнате и снова включить режим «Я тебя не знаю». Однако обошлось. Санёк нарисовался на кухне, когда Паша допивал кофе, и пахло от него табаком, что и объяснило временное отсутствие: выходил курить на балкон. — Ну что, теперь ты объяснишь, что это было? Санёк сел напротив него, положив локти на стол и глядя прямо, не отводя глаз. В нём не читалось ни единого признака сожаления о том, что произошло, и поэтому Паша честно признался: — Мне надо было понять, могу ли я… ну, с парнем быть. — И как, понял? — развеселился Санёк. Паша пожал плечами. — Ориентация, друг мой любопытный, — менторским тоном протянул Санёк, — это не только то, куда ты свой член пихать хочешь. Физиологически все могут со всеми, были бы нужные отверстия. — А что тогда? Что Паша терпеть не мог, так это чувствовать, что он чего-то не знает или не понимает. Он перечитал и пересмотрел кучу всего на интересующую его тему, только вот, похоже, всё равно Санёк знал больше его. — Это чувства. Банально, но так. — Санёк встал, налил себе кофе, вернулся обратно. — Это тяга к определённым людям. Когда смотришь на человека и осознаёшь, что не только хочешь с ним ночь провести, но и день, и неделю, и жизнь. Когда хочешь с ним говорить, гулять, смотреть кино, читать одни и те же книги, наблюдать, как он занимается тем, что ему нравится. Когда хочешь его защищать, быть причиной его улыбок, быть поводом, из-за которого он спешит домой. Санёк передёрнул плечами и замолчал. И ежу было понятно, что его импровизированная лекция касалась не каких-то там гипотетических людей, а лично его и его отношения к Ваньку. На краткое мгновение Паша даже почувствовал вину, что заставил друга думать о бывших отношениях, но любопытство и исследовательский интерес всё-таки оказались сильнее голоса совести. — Тебя послушать, так я вообще зоофил, потому что всё перечисленное я испытываю вот к ней, — Паша кивнул на Ванду, обосновавшуюся у его ног. — Я не говорил, что влечение надо списывать, — поправил его Санёк, явно усилием воли заталкивая ненужные мысли поглубже. — А что, она у тебя тоже Паланика читает? Паша заржал, представив Ванду в очках и с книжкой в лапах. Санёк тоже ухмыльнулся, но почти сразу нахмурился. — И долго ты пытался об меня проверить свою ориентацию? — спросил он с подозрением. Терять Паше было нечего, так что он, забив на ложное стеснение, выпалил: — Да как только ты снова нарисовался в компании в одиннадцатом классе. Только слепой мог не заметить, что ты что-то мутишь с Ваньком! Не знаю, почему никто тебя так и не спалил. Ты же его разве что взглядом не облизывал. — И ты решил, что меня не заломает облизать ещё и тебя? — недоверчиво уточнил Санёк. Паша развёл руками: — Ну я же не знал, что у вас там всё серьёзно. Потом допёр. — А что ж тогда не полез в трусы мне, как только сюда переехал? Вопрос Санька был справедливым, Паша это признал. Но честный ответ его вряд ли бы устроил — потому что причина была в том, что сначала Санёк вёл себя брошенным щенком, потом обиженным псом, потом переквалифицировался в «Осторожно, злая собака» и только вчера, когда Тоня неосторожно упомянула Ванька, вдруг стал самим собой — таким, с которым Паша давным-давно подружился. — Паштет, блядь, не грузись, — рявкнул Санёк неожиданно. Паша удивлённо моргнул. — Ты сидишь с таким выражением лица, будто ещё немного — и пойдёшь самовыпиливаться, как благородная девица, согрешившая не с тем и не тогда, когда надо. А тому ли я дала и другие приключения китайцев на сеновале! — Не, — Паша хохотнул, — я не такая, я жду трамвая. А не полез, потому что не был уверен, что ты меня в нокаут не отправишь. Санёк качнул головой, явно соглашаясь, что да, отправил бы. И даже не счёл бы себя виноватым. — Твой маленький эксперимент на этом завершён, я надеюсь? Паша задумался — хотел ли бы он повторить? Задница тут же взмолилась о пощаде, и Паша даже поёрзал, пытаясь сесть удобнее. Скорее всего, в ближайшее время он не был готов подпустить к себе кого бы то ни было одного с собой пола, однако в проекте… В другой роли… Но тогда уже не с Саньком. — Ты всё-таки не в моём вкусе, — вынес он вердикт. Санёк демонстративно закатил глаза и, засунув свою чашку в раковину, вышел в коридор. Уже оттуда он крикнул, чтобы Паша помыл посуду, раз он не собирается страдать по потерянной анальной девственности с левым мужиком. — Тоже мне левого нашёл, — пробормотал Паша себе под нос, собирая свои тарелку и кружку и включая воду. Хлопнувшая входная дверь оповестила его о том, что Санёк всё-таки сбежал — может быть, на какой-то свой личный заказ. В конце концов, он действительно пахал как конь и, казалось, планировал заработать все деньги мира, чтобы потом спустить их на алкоголь и фототехнику. Паша его не осуждал — сам-то он до сих пор не нашёл работу, перебиваясь тем, что присылали родители, и повышенной стипендией в универе; только вот ему оставался последний курс — а дальше уже надо было начинать вертеться самому. Петь на праздниках, корпоративах и в ресторанах Паша считал ниже своего достоинства, а менеджерить, в соответствии с будущим дипломом, кого-то ещё — для этого неплохо было бы сначала устроиться в сфере. Однако жизненное кредо Паши требовало думать о проблемах по мере их поступления, и пока финансовое голодание не маячило даже на горизонте. Зато вот Ванда вся уже извелась, наворачивая круги по кухне и тыкаясь мордой в пустую миску. — Вертишь мной как хочешь, — пожурил её Паша, насыпая корма. Где-то в глубине квартиры зазвонил его мобильник. Тяжело вздохнув, Паша отправился на поиски, заранее оплакивая свой драгоценный выходной, ведь, судя по мелодии, его однозначно собирались позвать пить. Впрочем, абонентом, требующим внимания, оказался Лёлик, а значит, Паша как раз мог бы покапать ему на мозги, чтобы тот встретил Ванька. С мыслью о том, что всё делается к лучшему, он принял звонок.