Мам, пап, у нас любовь

ТЫ НЕ ВИДИШЬ И ВИДИМ НЕ ВЕСЬ

      Илья потянулся, разминая затёкшие мышцы спины. Две стопки тетрадей наконец превратились в одну — и это значило, что ему можно уже идти домой. Во всей школе стояла звенящая тишина, все учителя явно либо разбрелись, либо корпели над отчётами, что совершенно не располагало к дружескому трёпу с коллегами, а уж учеников и подавно после трёх часов было не найти на территории. Это во времена Ваньки они ещё засиживались в кабинете информатики, чтобы поиграть или выйти в интернет, а теперь компьютер был у каждого дома.       Журнал скользнул в нужную ячейку в учительской. Илья мельком окинул взглядом стенд — не хватало только девятого «А», у которого Оля была классной руководительницей. Неодобрительно вздохнув, Илья двинулся по коридору к кабинету русского и литературы: изымать любимую женщину из цепких лап трудоголизма и вести её отдыхать.       Оля сидела за столом и что-то писала в толстой тетради. Илья замер в дверях, любуясь ей: всё-таки какая красавица на него внимание обратила! Ни одна из её предшественниц и рядом не стояла, даже все молоденькие восемнадцатилетние, с которыми он бурно проводил время в студенческие годы. Илье до сих пор иногда не верилось, что она целиком и полностью его. Те несколько лет, что они скрывали свои отношения, дались им, конечно, тяжело. Но ещё сложней оказалось пережить развод Оли с мужем. Тот отказывался отпускать её больше года, угрожал, рвал бумаги, орал и требовал, чтобы она прекратила эти глупости… В какой-то момент Илья даже испугался, не за себя, за неё — вдруг этот ненормальный что-то сделает ей, как-то повредит? Но обошлось. В один прекрасный мартовский день, когда вовсю журчали первые ручьи, а ученики смотрели в окна вместо доски и никак не могли сосредоточиться на тангенсах-котангенсах, как Илья ни старался, дверь в его кабинет распахнулась и Оля официальным тоном попросила его выйти на минуточку. Класс встрепенулся, предчувствуя передышку, но Илья мстительно вызвал к доске старосту и дал ей уравнение из задачи под двумя звёздочками, пообещав проверить решение у всех и каждого. Ребята застонали в голос, но он уже шёл к Оле, совершенно не понимая, чего ожидать. Что нельзя было отложить до конца урока? К чему срочность?       Он хотел оставить дверь открытой, чтобы по обыкновению следить одним глазом за учениками, но Оля качнула головой и захлопнула её; потом огляделась по сторонам — в коридоре никого не было, разумеется, — и после этого молча протянула Илье какую-то бумажку. Впрочем, оказалось достаточным прочесть одну строчку: это были документы о разводе.       Илья перевёл взгляд на Олю, та ответила сияющей улыбкой и, ничуть не стесняясь, запрыгнула ему на руки — он едва успел её поймать, — обвила ногами талию и поцеловала — жарко, сладко, страстно. И так же быстро отстранилась, отступила на пару шагов, оправила одежду, причёску. О внезапной вспышке напоминал только румянец на щеках и немного припухшие губы.       Правда, после этого Илье пришлось ещё лично встретиться с теперь уже бывшим Олиным мужем: он настаивал, она почему-то поддержала. Илья думал, что это будет неловкая встреча, где на него будут бычить или что-то в этом роде, однако, к его вящему удивлению, всё прошло совершенно цивилизованно. Андрей оказался неплохим мужиком, хотя и со своеобразным жизненным опытом, который в определённых кругах иначе как бандитским и не назвали бы. А ещё он честно признался: Олю он не любил. Женился, потому что надо было, пытался сделать ребёнка — по той же причине, к счастью, так и не вышло; а сопротивлялся долго, потому что за столько лет привык к ней, да и друзьями они всё-таки стали. Никаких других женщин, как ни странно, у Андрея не было, когда он не ночевал дома, он действительно работал — ну или занимался «разборками». Это же было второй причиной, по которой он не хотел давать развод: чтобы не подставить оставшуюся без защиты Олю под возможный удар.       Знакомство с Ильёй ему понадобилось тоже для страховки. Честно рассказав обо всём, он предупредил, чего опасаться, заодно пообещав, что постарается как можно шире раструбить о том, что они разошлись и что он свою бывшую ненавидит. И попросил разрешения иногда видеться с Олей, причём так, чтобы она не знала. Илья подумал и согласился. В конце-то концов, ему досталось сокровище, и если бывший владелец просит об уступке, было бы просто некрасиво ему отказать.       Конечно, после получения развода трудности не кончились, но всё это было уже преодолимо. Они не спешили съезжаться, хотя, пока Ванька был в Англии, практически всё время вне работы проводили вместе. Оля жила в квартире, доставшейся ей по наследству от родителей, Илья продолжал снимать, ночевали они чаще у неё, но и у него, случалось, оставались. Оля купила ему подложки для кухонного стола и настояла на смене посуды; а ещё благодаря ей у него появились волшебные подушки, от которых перестала болеть шея.       И она настояла, чтобы Илья не говорил Ваньке по телефону о смене статуса их отношений. Она считала, что такие новости надо сообщать лично, и Илья был с ней, в принципе, согласен, тем более что он слишком хорошо знал своего брата. Тот порой умудрялся обижаться на ровном месте и потом долго не отходил; да и к тому же подспудно Илья переживал, что Ванька решит задержаться подольше, а там и вовсе не вернётся. Не то чтобы он надеялся всю жизнь продержать брата возле себя, но пока тот не встал на ноги как следует, хотел иметь побольше возможностей оказать помощь.       — Илюш?       Оля заметила, что он маячит у неё в дверях, и теперь улыбалась ему ласково, так, как даже мать никогда не улыбалась при виде его.       — Пойдём домой? — предложил Илья, отталкиваясь от косяка, к которому привалился плечом. — Поздно ведь уже.       Оля посмотрела на стоящие на её столе часы и удивилась:       — Седьмой час? Я же буквально на минуточку… — она нахмурилась, перелистнула несколько страниц тетради. — Длинная минуточка получилась.       Илья сел на первую парту полубоком, ожидая, пока Оля соберётся. Та сгребла тетрадки со стола, хотела их засунуть в свою сумку, но Илья не позволил, убрал к себе; Оля ему благодарно улыбнулась, провела несколько раз расчёской по волосам, словно её причёска не была и без того идеальной, разгладила невидимые складки на юбке, приняла с благодарным кивком протянутое Ильёй пальто. Перед тем как выйти из кабинета, она обернулась, окинула цепким взглядом помещение: проверяла, не забыла ли чего. Вместе, рука в руке, они спустились на первый этаж, сдали ключи охраннику, вышли на крыльцо.       Илья чуть сжал тонкие пальчики, стремясь показать вдруг захлестнувшее его чувство обожания. Оля опустила глаза и на мгновение прижалась к его плечу, чтобы тут же отстраниться: на улице их всё-таки могли увидеть случайные ученики или их родители, а потом устроить скандал на тему личных отношений. Илья порой поражался, насколько в мозгах засели какие-то средневековые представления о том, что можно, чего нельзя видеть детям. Как будто если они узнают, что двое их учителей любят друг друга, от этого случится что-то плохое! Скорее уж напротив — на Илью перестанут вешаться мечтательные старшеклассницы, до сих пор принимающие его за вчерашнего выпускника вуза. Лучше б на нового физрука внимание обратили — тому действительно только двадцать шесть исполнилось, а Илье-то уже почти тридцать пять натикало, и его дико раздражало, что он до сих пор выглядит младше своего возраста.       Но физрук юных дев почему-то не привлекал. Может быть, из-за того, что заставлял их бегать, прыгать через козла и отжиматься, а на попытки выбить себе временное освобождение чаще раза в месяц презрительно кривил губы и вызывал медсестру, чтобы та проверила правдивость заявления? Наверное, Илье тоже стоило быть пожёстче с учениками. Но, с другой стороны, он чувствовал, как хорошо они к нему относятся, видел, что его уроки прогуливают только самые отъявленные хулиганы, и в глубине души гордился, что смог наладить такой контакт с детьми. Ради этого можно было и потерпеть некоторые неудобства в виде пары-тройки… десятка валентинок на четырнадцатое февраля.       До Олиного дома доехали на метро, дальше пришлось разделиться: Илья вызвался сходить в магазин, а Оля хотела как раз начать проверять сочинения, чтобы не потратить потом всю субботу на это. Пожалуй, это было главным минусом работы учителем: домашку делать приходилось всё равно.       После ужина Оля включила свой любимый сериал про четырёх сумасшедших дамочек в Нью-Йорке, а Илья, устроившись головой у неё на коленях, открыл книжку.       — Как у Вани дела? — внезапно спросила Оля, задумчиво перебирая волосы Ильи и, кажется, не замечая этого. — Уже акклиматизировался?       — Вроде, — откликнулся Илья. — Он дёрганый какой-то последнее время. Не понимаю, из-за чего, а он не говорит. Может, нашёл себе кого-то там, а теперь переживает из-за разлуки?       — Он с кем-нибудь переписывается, созванивается?       Илья пожал плечами, припоминая. Ванька чаще сидел на кухне, обложившись учебниками, и подаренный ему ноутбук использовал для учёбы. Иногда он созванивался с Тоней, та заглядывала в гости; сам же Ванька из дома выходил только в университет, даже в магазин за хлебом его сложно было выгнать.       — Мне кажется, он только с Тоней общается, — нахмурился Илья.       — Ты сказал ему, что сегодня ночевать не придёшь?       Илья кивнул. Утром он предупредил Ваньку, чтобы не ждал: в конце концов, он уже больше двух недель не оставался с Олей наедине, и это начало его напрягать. Если бы они не работали вместе, наверняка бы уже на стену лез!       — Считаешь, надо волноваться? — Илья приподнялся на локтях, отыскивая на журнальном столике свой телефон.       Оля щёлкнула пультом: поставила сериал на паузу. Она помолчала недолго, явно раздумывая над вопросом, но всё-таки покачала головой:       — Он в принципе никогда особенно общительным ведь не был. А тут ещё полтора года провёл за границей. Ты же знаешь, как это бывает — уехал, вернулся, а все старые друзья куда-то делись, новых заводить некогда. А с Сашей они поругались?       Илья в своё время предпочёл не вдаваться в подробности личной жизни младшего брата в разговорах с любимой женщиной, поэтому о его отношениях с Белогородцевым она не знала, равно как и об их расставании.       — Ещё до отъезда, — максимально обтекаемо ответил Илья.       — Жаль, — Оля вздохнула, — они хорошо друг на друга влияли.       Уведомлений на экране телефона не обнаружилось, но на всякий случай Илья всё-таки проверил сообщения и журнал звонков, но результат был тем же — Ванька не проявлялся. Хоть Оля и сказала, что не видит поводов для беспокойства, он всё равно занервничал. Илья видел, как плохо было Ваньке после разрыва с Белогородцевым — тогда Тоня по секрету шепнула. Как же он не подумал, что возвращение домой могло всколыхнуть неприятные воспоминания?       — С матерью он по-прежнему не разговаривает? — Оля пересела, подтянув под себя ноги и развернувшись к Илье.       — Она сама не хочет.       — Она же его мать, — Олины брови сошлись к переносице, — как она так может? Даже у меня сердце болит за всех моих учеников, а ведь я им никто!       Илья развёл руками. Его мать была крайне своеобразной женщиной, властной, эгоистичной и самоуверенной. Он бы не удивился, если бы она потребовала от отца родить третьего ребёнка, раз уже первые два получились бракованными. В последний их разговор она обвинила Илью в том, что он заделался альфонсом, живущим за счёт женщины. Илья на это заявление только хмыкнул, удивляясь сам себе: видимо, количество бреда в его адрес превысило критический максимум и перестало восприниматься как что-то стоящее внимания. И всё равно Илья продолжал приходить в гости к родителям, отчасти — ради отца, но ещё и ради глупой надежды, что мать осознает, что не права.       Чудо пока не спешило случиться.       — Ванька зато на неё похож, — попробовал приободрить Олю (а заодно и себя) Илья. — Тоже сильный. Он справится, вот увидишь. Похандрит — и найдёт себя в чём-нибудь, что сделает его счастливым.       — Жаль, что Тоня уже выскочила замуж. Этот её Юра… — Оля оборвала себя, не договорив.       Была ли беременность, Илья так и не узнал — ни Оля, ни Тоня ни словом об этом не обмолвились, объединившись в женскую коалицию.       — Они всегда только дружили, — заметил Илья.       — Возможно, им стоило присмотреться друг к другу, — предположила Оля. — Тебе точно домой не надо?       Вместо ответа Илья обхватил её колени и подтянул к себе, так что она оказалась в его объятиях, и нежно поцеловал.       — Точно, — шепнул он. — Я соскучился.       Оля улыбнулась, погладила его по груди ладошками и сама потянулась за следующим поцелуем. Она была такой милой и домашней в своих спортивных штанах и футболке Ильи, что у того сердце замирало от осознания собственного счастья. И разом всё другое стало неважно — и мать, и все её претензии, и возможные проблемы брата, и не самое завидное положение отца, и все отчёты с проверками на работе. Ведь главное было здесь, у него в руках: его Оля, Олечка, её сбитое дыхание, тихие стоны, пальчики, оставляющие красные следы на его плечах. Их общее, одно на двоих наслаждение, желание принадлежать друг другу, стать единым целым.       Они заснули на скомканных простынях, потому что сил на то, чтобы их поправить или хотя бы сходить в душ уже не осталось. Илья успел ещё прижать Олю к себе поближе, прежде чем провалиться в глубокий сон.       Разбудил его звонок собственного телефона из другой комнаты — как обычно, он забыл включить беззвучный режим. Чертыхнувшись, он выбрался из постели, стараясь не потревожить Олю, и ощупью пошёл выяснять, кому посреди ночи потребовалось ему трезвонить.       Однако, стоило ему взять мобильный, сон как рукой сняло. Часы показывали половину третьего утра, а звонил Ванька.       — Да?       Голос не очень слушался со сна, и получился скорее хрип, чем полноценное слово, но Илье было не до того. Что случилось такого, чтобы Ванька позвонил ему ночью?       — Илюх, — Ванька звучал глухо, но вполне себе адекватно, без истерик или скрываемой физической боли, — ты можешь приехать?       — Я… — Илья зажмурился: в комнате резко вспыхнул свет.       Обернувшись, он увидел Олю. Та накинула халат и сейчас с тревогой смотрела на него, скрючившегося на диване.       — Мне страшно, — всё так же равнодушно сказал Ванька. — Приезжай, пожалуйста.       И отключился.       Илья сглотнул, тупо глядя на погасшую трубку в ладони. Оля бесшумно развернулась и ушла куда-то; мгновение спустя на кухне зашумел чайник.       — Вызови такси, — предложила она, вернувшись в комнату уже с одеждой Ильи. — Выпей кофе и поезжай.       Илья кивнул. Позволил растерянности продлиться ещё секунду, после чего взял себя в руки, оделся, позвонил в службу такси и попросил машину как можно скорее. К кофе Оля сделала ему ещё и бутерброд, и Илья благодарно коснулся губами её протянутой руки. Судя по зардевшимся щекам, Оля жест оценила в полной мере.       Квартира встретила его зажжённым светом во всех помещениях, включая ванную. Ванька сидел с самой большой кружкой, какая только нашлась в хозяйстве (и откуда она взялась, Илья не знал), на кухне и, кажется, что-то смотрел на ноутбуке. Увидев Илью, он стянул наушники и немного нервно улыбнулся.       Илья наступил на пятки ботинок, стаскивая их и, на ходу развязывая шарф и расстёгивая пальто, подошёл к брату.       — Что случилось? — Рука помимо воли потянулась проверить температуру Ваньки. — Почему ты не спишь?       Ванька опустил взгляд и даже от ладони на лбу не отшатнулся, что было для него чем-то из ряда вон.       — Не получается, — прошелестел он, сжимая чашку. — Всё время кажется, что кто-то где-то ходит.       Илья тяжело опустился на диван, кинул рядом верхнюю одежду. Ванька выглядел неважно: под глазами синяки, лицо бледное, губы словно припухшие, как будто он всё время их жевал, как часто делал в детстве. Илья думал, что та дурацкая привычка осталась в прошлом, ан нет, явилась обратно.       — Соседи могут ходить, — произнёс он. — Тут же стены тонкие.       Ванька помотал головой.       — Нет, когда соседи — это… это понятно, — он вздохнул, — как будто прямо тут кто-то. Я, кажется, с ума схожу, — хихикнул он.       Илье было не до смеха. Он вдруг понял: а ведь Ванька никогда не оставался один ночью! Сначала жил с родителями, те, разумеется, не допускали и мысли о том, чтобы переночевать где-то вне дома; потом с Ильёй — ему тоже особенно негде было проводить время, а если он и уезжал с Олей, то «на вахту» всегда вступал Белогородцев; в общежитии и подавно одному остаться невозможно.       — Не сходишь, — возразил Илья.       Он отобрал кружку, принюхался к её содержимому — Ванька пил растворимый кофе с молоком, поморщился. Отправил брата в ванную, наказав включить максимально горячую воду, которую только сможет вытерпеть, и зашарил по шкафам. Оля когда-то ему привозила мяту, он помнил, что положил её куда-то, и теперь настал её звёздный час.       К моменту возвращения Ваньки его ждала чашка ароматного чая с мятой. Илья проследил, чтобы он выпил всё до капли, после чего скомандовал переодеваться в пижаму. Благодаря горячему душу на лице Ваньки проступила краска, что не могло не радовать. Свет Илья погасил, только в комнате оставил ночник, который тоже появился в его квартире благодаря Оле — она привносила уют во все места, где появлялась.       — Лучше? — спросил Илья, устраиваясь на кресле.       Ванька, по самый нос укутанный в одеяло, кивнул.       — Извини, — пробормотал он из своего кокона. — Я не хотел тебя выдёргивать, но…       — Глупости, — отрезал Илья. — Мы с тобой братья, значит, должны помогать друг другу.       Ванька засопел о чём-то своём, но Илья не был настроен на очередной сеанс самобичевания в исполнении младшего брата. Что тот — умелец загоняться на тему своей вины, он прекрасно знал, но потакать этому наследию их матушки не собирался.       — Лучше расскажи, как у тебя дела. Не «нормально», а как на самом деле, — предупредил он попытку отмахнуться. — Я не слепой.       — Мне кажется, я зря вернулся, — тихо-тихо прошептал Ванька.       Илья вздохнул, на секунду прикрыв глаза. Что-то такое он подозревал — по тому, как брат периодически зависал, глядя в пространство, по его нежеланию выходить из дома, по общей неразговорчивости и почти всегда смурному выражению лица.       — Я тут словно никому не нужен, — продолжил Ванька тем временем. — Все изменились, пока меня не было, и это… странно. А сам я успел привыкнуть к другому. Мне до сих пор странно слышать в метро русский язык! — он попробовал усмехнуться, но получился какой-то невнятный звук между смешком и всхлипом. — Даже Тоня уже другая.       — А я?       Вопрос сорвался с языка быстрее, чем Илья успел его осмыслить. Скривился мысленно тому, как он неуместно прозвучал, но обратно слова было не затолкнуть.       — Ты один нормальный, — уверил его Ванька. — Терпишь меня до сих пор, хотя стоило бы послать и остаться у Ольги Леонидовны.       Илья закрыл ладонями лицо, смущённый услышанным: очень уж явный подтекст был в этой фразе. Нет, конечно, Ванька был достаточно взрослым, чтобы понимать, что они там не в ладушки ночь напролёт играют, но всё равно слышать это от младшего брата было непривычно.       — И спать я, наверное, из-за этого же не могу, — предположил Ванька. — Потому что мне всё тут чужое, расслабиться не получается.       — Мне кажется, это должно пройти, — аккуратно сказал Илья. — Ты же здесь прожил гораздо дольше, чем там, в этой твоей Англии.       — И это-то меня и душит, — серьёзно признался. — Понимаешь, там ведь… свободно. Никто криво не смотрит, что бы ты ни делал, кого бы ни любил. А у нас? Чуть отступишь от общественного мнения — сразу все пальцем тыкать начинают.       — И кто в тебя тыкает?       Ванька замялся.       — Никто, но… — он шумно выдохнул. — Но могут же!       — А ты побольше обращай внимания на идиотов, — посоветовал Илья. — Вспомни Белогородцева — его когда-нибудь что-нибудь смущало? Да он руку любому сломает, кто в него пальчиком потыкать решит.       Судя по насупленному молчанию со стороны кровати, Белогородцева Илья припомнил всё-таки зря. И одновременно ему показалось, что у него получилось нащупать нарыв, который заставлял Ваньку чувствовать себя чужим в родных стенах, родной стране: Саша. Из-за чего они расстались, Илья не знал, да и ни к чему ему было знать; но что та история для брата до сих пор не закрыта, было видно невооружённым взглядом.       — А ты не пробовал с ним встретиться? Поговорить?       Ванька рассмеялся — хрипло, каркающе.       — Нет, спасибо. Мне и без того проблем хватает, чтобы ещё и с ним опять связываться. А про тыкать — ну вон в Тоню тыкают. Она теперь неверная жена.       Илья нахмурился непонимающе, и Ванька пояснил:       — Что ей Юра изменяет, всем, знаешь, побоку. А стоило ей один раз сходить погулять с кем-то, кто не Юра и не я, сразу навесили ярлык, хотя у них ничего не было.       — Ты там свечку держал, что ли? — фыркнул Илья, радуясь смене темы.       — Нет, но я их знаю. Она ж с Канюковым гулять ходила, а он ей так, как зверёк интересен разве что. Он же тупой, ну ты знаешь.       Реплику Ванька завершил широким зевком, и Илья мысленно похвалил себя: удалось убаюкать малого. Тот и вправду побухтел ещё немного на тему несправедливости вообще и в России в частности, а потом затих.       Илья посидел ещё немного в кресле — так, на всякий случай, но вскоре и у него самого начали глаза слипаться. В голове почему-то крутилась картинка того, как Тоня гладит Лёшу Канюкова по голове, словно тот большой пёс, а он виляет хвостом и вываливает язык, требуя продолжения ласки.       Закутавшись в плед, Илья устроился на диване, не потрудившись даже раздеться. Спать и без того оставалось слишком мало, а назавтра у него намечались контрольные сразу у двух классов, и процентное содержание Канюковых там не оставляло даже крохотной надежды, что всё пройдёт гладко.       С этой мыслью он и заснул во второй раз за одну ночь.