Мам, пап, у нас любовь

ANOTHER TIME AND ONCE AGAIN

      Ваня проснулся от звука пришедшего сообщения. Повалялся немного с закрытыми глазами — под одеялом было так уютно и тепло! — послушал, как в ванной шумит вода: Илья ещё не ушёл на работу. Будильник всё никак не звонил, новых сообщений не приходило, и Ванька уже всерьёз настроился на то, что можно поспать ещё, только вот не получалось. Ему ведь снилось что-то хорошее, приятное! Что именно, он не помнил, но ощущения остались очень чёткими: радость, лёгкость, удовольствие… Что-то про Сашку? Про его улыбку, про то, как он протягивает руку, усаживает к себе на колени, обнимает нежно-нежно, и они просто вот так сидят, Ванька слышит стук родного сердца, и по всему телу разливается тёплая нега…       Осознание обрушилось ведром холодной воды.       Ваня открыл глаза, тут же увидел свой телефон: лежал-то на боку. За ним — стена. Старые обои, протёртые почти до белизны в двух местах: где их касались ноги и где прижимались лбом. Ванька обнаружил за собой эту привычку, когда вернулся: жаться к стене, как будто она может спасти от одиночества.       Два месяца на родине вымотали его до состояния, близкого к нервному срыву. Он даже вызверился на Тониного Юру, когда тот пришёл к нему с искренним желанием помочь, наверняка инициированным Тоней, но всё-таки. Потом чувствовал себя ужасно, но поделать уже ничего нельзя было. На Тоню он тоже огрызался, с Ильёй почти не разговаривал и при этом не отпускал от себя — поведение не мальчика, но мужа, о да.       А главное — думал о Сашке, сны видел о Сашке, хотел к Сашке, в ду́ше тоже… активно думал о Сашке, но не делал ровным счётом ничего, чтобы хотя бы увидеть Сашку. Почему? Да потому что знал — не нужен он ему. Иначе бы уже появился, подошёл бы как ни в чём не бывало и увёл за собой. Куда — дело десятое, Ваня бы с ним и от конца света не отказался. Во всех смыслах.       Вздохнув, Ванька дотянулся до телефона, затащил его к себе под одеяло и уже там нажал на кнопку блокировки, чтобы всё-таки узнать, сколько времени и кто его разбудил.       «Ты решил, где будешь праздновать?» — спрашивали буковки.       На имя отправителя можно было даже не смотреть — такой вопрос могла задавать только Тоня. Которой он не далее как вчера сообщил, что день рождения отмечать не собирается, а на Новый год предпочтёт остаться с Ильёй и Ольгой.       В Англии от дня рождения, конечно, отвертеться не получилось, Берт откуда-то узнал, закатил вечеринку, и Ваньке, если честно, даже понравилось. И то, что произошло потом, оно… Тоже было неплохо. Хотя и можно было бы обойтись и без.       А здесь же вообще не хотелось — не то что праздновать, даже думать в том направлении. Ну и что, что он в этот день родился? Тоже достижение, ага. Он, кстати, не просил, чтобы его рожали, это матери какая-то блажь в голову ударила. Вот пусть она и заморачивается праздником… Ах да, он же для неё умер, значит, и ей не погулять.       Часы, кстати, показывали восемь утра — видимо, Тоня решила взять быка за рога, как только разлепила ясны глазоньки. Как и у любого студента, у неё уже началась сессия, небось уже вовсю мчится что-нибудь сдавать; а вот зачем Илья так рано встал? У учителей уже шли каникулы, в этом Ванька был уверен. В школе можно было приходить и попозже, если детей учить не надо.       Выбираться из постели и что-то делать было лень. Последний зачёт Ваня сдал ещё неделю назад, с научником всё обсудил, на кафедре обо всём отчитался и был свободен аж до января. Можно было бы засесть за подготовку к экзаменам, только вот незадача: Ванька так старательно пахал этот семестр, что у него вышли почти все автоматы. А где не вышло — там он и так всё знал. А «учить» то, что и так в голове есть, — это самого себя обрекать на мысли о Сашке.       Вода перестала шуметь; Илья тихо открыл дверь комнаты и прокрался к шкафу за одеждой. Ваня притворился спящим, благо и так к стене носом лежал, так что Илья взял всё, что ему надо было, и так же на цыпочках вышел. Пошуршал чем-то на кухне, уронил, судя по звуку, нож; на какое-то время наступила тишина, потом в замке повернулся ключ.       Ванька полежал ещё недолго, но сон уже сбежал с концами, прихватив с собой и приятное послевкусие, так что пришлось вставать, поёживаясь от холода, быстро натягивать домашние штаны и кофту — зима, как обычно, пришла в Россию слишком неожиданно, коммунальные службы не успели подготовиться. Ладно хоть отопление включили — но мёрзнуть Ване это совершенно не мешало.       Илья, добрая душа, ещё и кофе сварил, спрятал в микроволновку, чтобы не остыл, и написал об этом записку. Завтраком не стал заморачиваться, потому что знал: неблагодарное дело, Ванька всё равно не ест ничего по утрам. Иногда и днём тоже. И если так дальше пойдёт, то он, наверное, вообще растворится.       Хотя — кому какое дело до этого?       Ваня плюхнулся на диван, отпил кофе, открыл приложение на телефоне, чтобы посмотреть последние новости. К соцсетям его приучил всё тот же Берт, подписал на себя и обязал ставить лайки на каждую фотку, а их он постил — ого-го! Вот Ванька и проверял, не пропустил ли что, а то прилетит ему сообщение в личку с вопросами, жив ли он там вообще. А следом прилетит звонок в скайп. И проигнорировать будет… неразумно.       В ленте не нашлось ничего интересного, и Ванька уже собирался закрыть приложение, как взгляд зацепился за перепост чьего-то рисунка. Ничего особенного, просто набросок карандашом, но он напомнил о другом: ручкой, с пятнами из-за пролитой воды. Сашкина почеркушка у него на даче… Палец дрогнул, и сама собой открылась страничка художника. «О. Девочкин. Портреты на заказ» — гласил заголовок.       Фамилия показалось знакомой. Где же Ванька мог её слышать? Такую нелогичную для любого представителя мужского пола… Это как какая-нибудь Наташа Мальчикова. Или тот же Мамин-Сибиряк, так смешивший его одноклассников в школе. А имя на «о»… Такие вообще были?       В голову лезли всякие «Олексеи» и «Онуфрии», как вряд ли могли звать этого самого Девочкина. Хотя народ творческий — он странный. Ведь мог же быть псевдоним, а не паспортное имя?       Чуть ниже краткой информации «О себе» со стандартным списком «учился там-то» и «беру за работу столько-то» были прикреплены ссылки на альбомы с примерами. Ваня нажал на «Мужские портреты» — просто потому, что она шла первой, а не потому, что ему приспичило посмотреть на незнакомых нарисованных мужиков этим хмурым декабрьским утром. И едва не поперхнулся кофе, закашлялся, случайно обрызгав телефон.       Первой работой в альбоме был его портрет.       Его собственное лицо смотрело на него с экрана.       Точно такая же картинка, только бумажная, лежала у него в самом нижнем ящике стола. Когда Сашка принёс рисунок, Ванька сначала удивился — никто никогда его не рисовал! — а потом ему вдруг стало очень неуютно. Взгляд нарисованного Вани был слишком… реальным? пробирающим до костей? откровенным? Нет, это было очень красиво, очень здорово, но — не для посторонних глаз. Поэтому Ванька спрятал рисунок, не показав даже Илье.       Под выложенным в группе О. Девочкина — теперь стало понятно: Олежи! — рисунком же обнаружилось чуть больше сотни сердечек и несколько комментариев, общий смысл которых сводился к восхищению талантом автора и предположениям, что изображён не живой человек, а фантазия из головы. Под последним таким комментарием нашёлся ответ от самого Олежи: «Кто знает, может быть, он мне просто приснился». И смайлик в тёмных очках.       Ванька перешёл на страницу Олежи быстрее даже, чем подумал, что делает. Там он представлялся официально — Олегом. На аватарке, впрочем, почему-то стоял рисунок, а не фотография: чёрно-белый, как будто маркером, с чёткими линиями. Окно, стол, две пары ног. И стояла эта картинка тут с момента создания странички — Ванька сразу же перешёл в раздел с фотографиями, чтобы посмотреть другие.       Олежа не публиковал практически ничего, изредка делал перепосты из своей группы с объявлениями о наборе заказов, пару раз вешал музыку. Основную же часть его стены занимали фотки чёрной бородатой собаки. Собака на прогулке, собака дома, собака спит, собака выпрашивает еду, собака смотрит в окно, собака выполняет команду «дай лапу», собака положила голову на чьи-то ноги — судя по юбке, это была мать Олежи. Собака, собака, собака. Даже у Паши не было столько кадров с его Вандой! Паша вообще сплошные треки кидал, разбавляя их видео с собственными каверами. На паре можно было заметить и Ванду, впрочем.       И ни одного намёка на личную жизнь. Что у Паши, что у Олежи.       На одной фотографии с собакой Олежа всё-таки засветился — частично, ухом и прядкой кудрявых волос, ну и руками, обнимающими питомца. Ванька приблизил изображение, разглядывая. Сложно было что-то определённое разобрать, но, кажется, Олежа практически не изменился. Сколько же они не виделись?       Его номер телефона был у Ваньки, но он им не пользовался, кажется, с того момента, как организовывал (с подачи Тони, разумеется) Сашке новогодний сюрприз. Олежа тогда разрисовал ему машину — ну да, это и была последняя встреча. Где-то в тех же числах декабря. Два полных года.       Личные сообщения у Олежи были открыты для всех. Ванька помедлил, раздумывая. Что написать? И стоит ли вообще? Не разбередит ли это и без того незаживающую рану?       Но если Олежа продолжал общаться с Сашкой, возможно, это был единственный способ узнать, как у того дела. Тоня в этом плане была полностью бесполезна — ну разве расскажет ей Белогородцев хоть что-то? Да ни в жизни! А с Олежей мог бы и поделиться. Другой вопрос — стал бы делиться чем-то личным Олежа с Ваней? Вдруг он в курсе и того, что они расстались. Из-за Ваньки. И его глупых амбиций. И ненавидит его за это.       Ванька вот бы ненавидел, если бы мог.       Закрыв окошко с так и не набранным сообщением, Ваня вернулся к странице. Поставил лайк под последним опубликованным постом на странице — конечно, с бородатой собакой и подписью «Гуляем». И тут же заблокировал экран телефона, будто испугавшись собственной смелости.       Что будет дальше, представить было несложно: Олежа увидит уведомление, пойдёт смотреть, кто же выразил ему своё восхищение. Может быть, сразу вспомнит имя, может — поломает голову, как пришлось самому Ваньке. Увидит фото на аватарке, наверное, даже узнает руку фотографа? Это ведь Сашка его снимал. Ваня другие фотки с собой вешал на стену, а эту не трогал — просто не мог обрушить последний мост, связывающий их. И куртка тоже Сашкина, её Олежа точно должен узнать. И дальше пусть он сам решает: надо ли им говорить. Напишет — Ваня придумает, как свернуть на нужную ему тему. Нет — ну что же, значит, правда ненавидит.       Чтобы отвлечься, Ванька оставил телефон на столе, а сам пошёл в душ. Неторопливо умылся, почистил зубы, залез в ванную, чтобы ополоснуться. Замотался в полотенце — опять забыл взять с собой свежие трусы! — и вышел на кухню. Усилием воли пронёс руку над телефоном, вцепился в чашку: точно, её было бы неплохо помыть. И выкинуть ненужную уже записку от Ильи. Затем отправился в комнату, чтобы заправить постель и одеться уже по-человечески, а то в полотенце становилось чертовски холодно.       Натянув шерстяные носки, Ванька спохватился: он не включил звук! Если даже сообщение придёт, он просто не услышит вибрацию. Кинулся на кухню, проскользнул по линолеуму в коридоре и едва не врезался носом в угол. И схватил телефон ровно в тот момент, когда пришло уведомление.       Олежа его заметил, Олежа его узнал, Олежа написал: «Привет!».       Ванька медленно опустился на диван. Руки начали дрожать — как у какой-нибудь восторженной девчонки, получившей послание от своей Большой и Чистой Любви. Нервно сглотнув, Ваня открыл чат.       «Недавно тебя вспоминал, представляешь? — прислал Олежа следующим сообщением. — Как твои дела?»       Ваня невесело усмехнулся. Символ с ручкой больше не появлялся — Олежа терпеливо ждал ответа. И, конечно, он не мог не видеть, что Ванька в сети.       «Привет! — набрал он и замер. Слова никак не хотели складываться в предложения, казались глупыми и неуместными. Наконец Ваня напечатал: — Да вот недавно вернулся в Россию. Всё кажется странным».       Олежа как будто сидел с открытым чатом. Ответ прилетел практически мгновенно:       «Ищешь медведей на улицах и удивляешься, когда находишь?»       Ванька улыбнулся. Вот ведь Олежа! Одной фразой снял всё напряжение, что так долго копилось. Развеял по ветру, подменил тёплым ощущением близкого по духу человека. Не зря же всё-таки они оба когда-то стали выбором Сашки? Не потому ли, что в чём-то похожи?       Разговор потёк удивительно складно. Ванька рассказал про Англию, Олежа в ответ поделился историями о своём псе — бородатая собака оказалась Боцманом, подобранным на улице. Университет Олежа окончил этим летом, но постоянную работу ещё не нашёл, перебивался случайными заказами — что-то подкидывали бывшие преподаватели, не забывающие талантливых студентов, что-то сам находил. И параллельно рассылал резюме во все конторы, где требовались дизайнеры, не глядя уже на то, чем там занимаются. Сначала перебирал, хотел в строительство; а теперь уже на всё был согласен.       «Мама, конечно, ничего не говорит, но мне самому стыдно, — признался Олежа. — В почти двадцать три у неё на шее сидеть! А моего заработка хватает только Боцмана содержать».       Ванька закусил губу: вот он, шанс спросить про личную жизнь! И осторожно вывести диалог на Сашку. Он занёс палец над клавиатурой и задумался.       Задавать вопрос в лоб Ваня не хотел. Но и слишком уходить в дебри намёков тоже, наверное, не стоило, чтобы Олежа не заподозрил худшее. Хотя чего там подозревать — худшее уже случилось.       «А больше никто на содержание не претендует?» — отправил Ванька и тут же захотел удалить. Так глупо выглядели эти строчки на экране!       Олежа ответил смеющимся смайликом. Ваня фыркнул, соглашаясь с реакцией, подождал более развёрнутого комментария, но Олежа словно бы высказал всё, что хотел, одной жёлтой рожицей.       Волнение вернулось, будто и не уходило никуда. Ванька гипнотизировал экран взглядом, но без толку — Олежа ещё и из сети вышел.       Ваня отшвырнул от себя телефон, будто это была какая-то ядовитая тварь — к счастью, не в стену, как хотелось, а в спинку дивана. Мобильник ударился в мягкую поверхность и упал вниз, не получив видимых повреждений. Покупать-то новый сейчас было бы совсем не с руки.       Он в очередной раз всё испортил. Впервые за эти месяцы он забыл о тоске, сжирающей его изнутри, смог отключиться от собственных отвратительных ощущений и нормально пообщаться с другим человеком. И что стоило ему придержать своё дурацкое пустое любопытство!       Или хотя бы как следует подумать, прежде чем писать.       Ванька закрыл ладонями лицо, дёрнул чёлку. Секундная вспышка боли сменилась апатией. Он откинулся назад, не чувствуя в себе сил не то что куда-то пойти, а даже просто подняться с дивана. Захотелось заснуть и проспать до января, желательно сразу до первого экзамена — тогда хоть появится какой-то повод что-то делать.       Телефон зажужжал. Ваня покосился на него, но брать в руки не спешил: небось опять Тоня и её идеи о праздновании всего на свете. Вот как можно объяснить этой упрямой ослице, что у него нет повода что-либо отмечать, и при этом не поссориться с ней вусмерть?       Вибрация раздалась снова. Ванька завалился на бок, таким образом мобильный оказался прямо рядом с его носом; зажёгшийся экран помигал сообщением в соцсети. От Олежи.       Ваня подхватился как ошпаренный. Олежа не кинул его в чёрный список, не забил на него! Он что-то написал!       «Боцман сожрал мамин цветок, извини, отвлёкся на спасение», — прочитал Ванька в первом сообщении.       А в следующем было то, что заставило его сердце подпрыгнуть и забиться пойманной птицей где-то в горле: «У меня никого нет, если ты об этом. Санька просил узнать? Как он?».       Олежа не знал про их расставание — получается, они с Сашкой тоже поругались? Но когда? Почему Ванька об этом ничего не слышал? Как так получилось?       Зачем Сашка предпочёл скрыть это? Неужели что-то… между ними было?       «Скажи, что я прошу прощения. Пожалуйста», — прилетело следом.       Ваня сжал челюсти. Значит, Олежа что-то сделал не так, из-за этого Сашка перестал с ним общаться. Но в чём он мог так накосячить? Это же Олежа! Даже сам Ванька не мог на него злиться, не мог ревновать, хотя знал, какая история связывала его с Сашкой, — и всё равно совершенно спокойно относился к их общению.       «Я не могу, — быстро напечатал он, пока не передумал. — Мы расстались. Давно».       На этот раз Олежа замолчал надолго. Он прочитал сообщение, несколько раз появлялся значок с ручкой, но почти сразу исчезал; видимо, подбирал подходящие случаю слова. Ванька то и дело тыкал в экран пальцем, чтобы тот не погас: почему-то казалось очень важным увидеть сообщение сразу же, как только оно появится.       «Поверить не могу», — написал Олежа спустя минут пятнадцать и снова замолк.       Ваня вдруг очень чётко представил себе, как он произносит это вслух. Невысокий белокурый ангел, глядящий на него с печалью… Да, выспренно, но ведь именно таким и был Олежа.       «Я сам до сих пор не верю, — признался Ванька. — Без него всё не так».       «Понимаю», — пришёл мгновенный ответ.       В груди закололо, Ваня поспешно зажмурился, чувствуя, как подступили слёзы — впервые за долгие годы. Когда он последний раз плакал, из-за ссоры с матерью? После он словно бы закаменел, запретил себе быть слабым; а Олеже оказалось достаточно написать одно-единственное слово, чтобы вновь пробить плотину чувств.       Без Сашки правда было плохо. А с ним — было бы лучше? Они ведь и ругались, и не разговаривали друг с другом днями, потом мирились, конечно, но воспоминания о ссоре ведь не стирались как по волшебству. И всё это давило на них, пока не привело к тому единственному исходу, что и был логичен.       «Может быть, ещё поправимо?», — спросил Олежа.       Ванька усмехнулся. Если бы всё было так просто…       «Вряд ли. Он меня ненавидит. Имеет полное право», — набрал он быстро, помедлил, но всё-таки нажал на «Отправить».       Оттолкнувшись локтем, он выпрямился на диване. Надо было сходить умыться, чтобы прогнать призрак непролитых слёз — к счастью, удалось их удержать. И, наверное, что-то съесть — время-то уже близилось к полудню. И только после этого проверить телефон на наличие ответа от Олежи!       Ванька слишком хорошо себя знал, и то, как он умеет загоняться и забывать о низменных потребностях организма, для него тоже тайной не было. В первую сессию в Англии он чуть не загнал себя в больницу — вовремя спохватился Берт, заметив, что сосед не только о еде забывает, но и спит как-то странно — по несколько часов в пару дней. Во вторую Ваня и сам уже не усердствовал, потому что осознал, что в этом нет большой необходимости: все знания успешно откладывались в голове в течение семестра, а перед экзаменами их достаточно было просто освежить.       Почему в этой жизни только учёба давалась Ваньке легко? Общение, отношения, даже просто забота — всё было таким запутанным, таким странным! Может, где-то давали курсы по взаимодействию с людьми? Ваня бы с радостью на них записался.       Он заставил себя съесть бутерброд с сыром, запил безвкусным чаем. Телефон больше не подавал признаков жизни, и Ванька не понимал даже, рад этому или огорчён, что Олежа оборвал разговор? А может, и не оборвал, а просто отвлёкся на что-то ещё. На Боцмана своего или на заказ какой-нибудь. Это Ваня сидит дома и от безделья на стену лезет, а другие-то люди бывают заняты.       Потом Ванька прилёг вздремнуть на полчасика, а проснулся, когда на улице уже стемнело. В декабре, конечно, световой день и так не очень длинный, но чтобы пропустить его весь? Пора было начинать бороться с собственным состоянием.       Телевизора у Ильи не было, так что Ваня включил ноутбук, нашёл сайт, где можно было посмотреть кино без скачивания, и ткнул в первый попавшийся фильм. Тот оказался какой-то бесконечной картиной про поиски то ли отца, то ли брата, то ли обоих вместе выросшими детьми, и Ванька быстро заскучал, но выключать не стал — фоновый шум хоть как-то создавал иллюзию жизни. Ему даже показалось, что он может провести параллель между персонажами, мечущимися по какой-то совершенно отсталой стране и попадающими в передряги вплоть до тюрьмы, и собой — с той лишь разницей, что все его злоключения оставались в его голове. Но там и простора для самых фантастических испытаний было побольше.       Уже вечером, когда они с Ильёй ужинали, одно за другим пришли два сообщения. Илья пробормотал что-то про неожиданно возросшую популярность Ваньки, но выспрашивать подробности не стал — ещё бы, все предыдущие его попытки разбились о Ванькино агрессивное нежелание делиться. Ване хотелось извиниться, но не получалось заставить себя открыть рот и вымолвить хоть слово.       Он вымыл посуду, пока Илья занялся стиркой, и только после этого взял в руки телефон. Сообщения были от разных отправителей — в соцсети от Олежи и просто смс от Тони. Первый предлагал встретиться, и от одной мысли об этом у Ваньки закружилась голова. Увидеть Олежу, поговорить о Сашке, может, даже… Нет, нельзя было даже представлять, что они могут сойтись. Они словно породнились через Сашку — любое их взаимодействие стало бы инцестом!       А вот то, что написала Тоня, Ваньку по-настоящему напугало. Не потому что это была страшная угроза или что-то в этом роде; а потому, что он знал свою лучшую подругу. И если она решилась, то вряд ли уже что-то можно было поменять.       И это значило, что Новый год он всё-таки будет отмечать.       Белые буквы в зелёном облачке равнодушно сообщали: «Я развожусь с Юрой. Я люблю Лёшу».