Мам, пап, у нас любовь

ДОЛГИЙ ВЕК МОЕЙ ЗВЕЗДЫ

      Саша бесился.       Нет, не так.       Сашу с ума сводил тот факт, что за неделю на выложенные Ванькины фотки слетелись десятки долбанных лайков, и ни одного — от самого Ваньки! Что, так сложно нажать на это чёртово сердечко?!       В том, что пост дошёл до адресата, Саша был уверен. Не мог не дойти. Потому что это интернет — хоть и большая помойка, но хрен ты там затеряешься, когда все твои знакомые только и делают, что следят за тобой.       Не увидел сам — наверняка нашёлся доброхот, который прислал.       И всё равно Ванька зажал чёртов лайк.       Почему?       Неужели всё-таки Константин Гаврилович оказался не прав, и Ванькина реакция — это искреннее отвращение, а не то, что он успел себе надумать? Но тогда бы он тоже не стал игнорировать эту чёртову публикацию! Он бы хоть как-нибудь проявился, потребовал бы удалить, в конце-то концов.       — Саш, пообедаешь с нами?       Материнский голос вырвал из размышлений, бегающих по кругу, как какой-нибудь очень старательный пони в леваде.       — У нас суп с грибочками, — сообщила Ксюша, умильно глядя на Сашку своими круглыми глазищами. Она завозилась, пытаясь перевернуться, чтобы сесть к нему лицом, и Саша подхватил её, помогая устроиться на его коленях удобнее. — Оставайся, он вкусный!       Оставаться не очень хотелось. Да, общение с Ксюшей приносило ему искреннее удовольствие — ей скоро должно было исполниться шесть, с ума сойти какая большая девочка; Маша с Дашей, когда он приехал, успели уйти гулять — Саша подозревал, что старшая учит младшую каким-то девчоночьим делам, в четырнадцать и двенадцать уже пора было. Мать же в доме хоть и присутствовала, но буквально тенью, он даже не сразу понял, что она не спит, а чем-то там занимается по хозяйству.       Но только вот ощущение того, что он здесь чужой, до сих пор никуда не делось.       — У меня работа, кнопка, — Саша на краткий миг прижал Ксюшу к себе теснее. — Мне уже скоро ехать надо.       — Сегодня ведь выходной, — Катя подошла ближе, — ты вообще не отдыхаешь?       Саша пожал плечами. Что он мог ей на это ответить?       — Я быстро разогрею, — она шагнула к холодильнику, — поешь и поедешь.       Ксюша старательно закивала, соглашаясь с предложением. Саша вздохнул: мелкой отказывать он так и не научился.       — Ты похудел, — заметила Катя. Она перелила суп в кастрюлю поменьше, поставила её на плиту. — Ты нормально питаешься?       Саша закатил глаза. Ну да, двадцать с лишним лет ей было на это начхать, а тут вдруг озаботилась тем, как он живёт и что жрёт.       — Ксюш, иди поиграй, — мать с заметным трудом подняла её на руки и почти сразу же опустила на пол. — я позову, когда всё разогреется.       Мелкая умчалась, напоследок тиснув со стола какую-то печеньку. Саша ожидал, что Катя отругает её за это, скажет что-то стандартное про порчу аппетита, но та словно бы даже этого не заметила.       — Сашка…       Он вздрогнул, почувствовав, как мать осторожно коснулась его волос, погладила нерешительно, будто опасаясь его реакции на это. Стоило ему чуть повернуться, чтобы посмотреть на неё, как она отшатнулась и обняла саму себя руками.       — Ты уже такой большой, — Катя присела на краешек соседней табуретки, невольно повторяя недавние мысли Сашки о сестре. — Почти двадцать два. Когда мне впервые дали тебя подержать, я и представить не могла, что вырастет такой богатырь.       — Тебе надо, чтобы я вас куда-то отвёз? — спросил Саша в лоб. — Или денег дать? Сколько?       Он потянулся к карману, где лежал кошелёк, но Катя перехватила его руку. Её маленькая ладошка на фоне его выглядела трогательной, почти детской — Саша поразился, как он раньше этого не замечал.       — Прости меня? — прошептала она.       — Кать…       — Я была для тебя ужасной матерью, я знаю, — она перебила его, затараторила, шмыгнув носом, — да что там, я, наверное, вообще для тебя матерью не была. Ты прав, что зовёшь меня только по имени. Я столько ошибок совершила… Лишила тебя детства, потом согласилась с доводами Сёмы, хотя должна была на него заявление написать! И так долго скрывала тебя от Кости. Прости меня. Если сможешь.       Саша слушал и не верил своим ушам. Мать сожалела о том, как она с ним обращалась? Она признавала, что была не права?       — Ты лучший сын, о котором только можно мечтать.       Катя встала, отошла к окну, отвернулась, но по позе ясно было: она просто не хочет, чтобы он заметил её слёзы.       — Кать, ну ты чего, — пробормотал он, растерявшись. — Ну ма…       Слово сорвалось с языка само, так естественно, словно бы он каждый день им пользовался. Саша тоже поднялся, подошёл к матери, развернул её и обнял, давая ей возможность спрятаться — как совсем недавно позволил ему Константин Гаврилович. Макушка матери оказалась на уровне его груди — она была такой крошечной, буквально Дюймовочкой. Плечи Кати вздрагивали, она давилась сдерживаемыми рыданиями, а Сашка застыл изваянием, не решаясь что-то сказать или сделать. Он давно уже не испытывал к ней ненависти, не злился даже, так, разве что иногда вспыхивало какое-то недовольство, но быстро гасло, не получая подпитки в виде новых поводов. Да и девочки на неё не жаловались, наоборот, с гордостью рассказывали, что мама научилась готовить что-то новенькое или купила что-то такое, чего им очень хотелось, а раньше запрещалось по причине нехватки денег. Теперь ведь она работала, пусть и обычной секретаршей, но у неё наконец появились собственные средства, которые она охотнее тратила на детей, чем на себя. А Костя, как понял Саша, ещё и дополнительно их спонсировал, покупал что-то для дома, продукты привозил.       Странно только, что они до сих пор не съехались — раньше у матери всё происходило очень быстро.       Со стороны плиты раздалось шипение, и Катя с Сашей отскочили друг от друга, в один голос вскрикнув:       — Суп!       Тот на окрик, конечно, не среагировал, пена выплеснулась и затушила огонь. Саша в один прыжок оказался рядом, выключил конфорку, заглянул в кастрюлю, оценивая уровень ущерба. Большой трагедии не случилось — выкипела едва ли четверть жидкости.       — Да что ж я за растяпа, — в сердцах ругнулась мать. — Вечно всё из рук сыпется, молоко убегает, мясо пригорает, про соль я вообще молчу!       — Солить — это особая наука, — хмыкнул Сашка. — Я ей тоже далеко не сразу обучился. До сих пор не знаю, как девочки соглашались есть мою кашу!       — Потому что она твоя была, — мать улыбнулась, вытирая плиту. — От тебя им что угодно скормить можно было. Я этим потом пользовалась, каюсь. С Ксюшей до прошлого года прокатывало — все овощи подчищала, если я говорила, что ты заезжал и привёз.       — Жёстко, — Саша засмеялся негромко. — Моим именем обманывают детей!       — Из лучших побуждений, — парировала Катя.       — Благими намерениями, знаешь ли… — фыркнул Саша.       И едва успел поймать тарелку, выскользнувшую у матери из рук. Он с недоумением покосился на неё, внезапно помрачневшую, не понимая, что сделал не так. Ведь только что они перекидывались фразами, как обычная семья, а теперь Катя замкнулась, сосредоточенно нарезая хлеб.       — Я-то своими благими намерениями уже достаточно зла тебе причинила, — произнесла она глухо.       — Нет, — твёрдо сказал Саша. — Не надо об этом думать. Забудь. Что было, то прошло, смысла об этом жалеть уже нет никакого.       — Я не должна была так доверять Сёме…       — Мам, — Саша положил ей руку на плечо, разворачивая к себе, — если бы не он, у нас не было бы девочек. Так что давай забудем этот разговор и больше никогда к нему не вернёмся, хорошо?       Катя кивнула, промокнула уголки глаз и наконец улыбнулась. Саша ответил на её улыбку, чувствуя себя немного странно. Он уже второй раз обратился к ней как к маме, и в обоих случаях ведь получилось это совершенно естественно, как будто не было всех этих долгих лет отрицания. Маленькая, хрупкая, пусть ещё не старая, но уже и не молодая — как-никак сорок лет стукнуло, весной сорок один отметит. Саша неожиданно для себя самого понял, что другой-то матери у него никогда не будет, а эта вовсе не тот ужасный монстр, сдавший его в приют или заставлявший слушаться Семёна. Да она вообще не монстр! Просто слабая женщина, которая выживала как могла. Кто знает, где бы они вдвоём в итоге оказались, если бы она не познакомилась с Семёном? Может, всё сложилось бы куда хуже.       Сестёр бы точно не было, и это, на взгляд Саши, было куда худшим развитием событий, чем два года обучения в интернате. Подумаешь, программа упрощённая, а коллектив дикий! Ну зато опыта набрался — на всю жизнь хватит.       Вдвоём с матерью накрыли на стол, позвали Ксюшу. Та, конечно, снова забралась к Саше на колени и заявила, что обедать будет только здесь; мать попробовала с ней поспорить, объясняя, что брату так неудобно, но Сашка вступился за мелкую, сказав, что справится. И правда понадобилось справляться, потому что Ксюша вертелась и то и дело норовила выбить у Саши из рук ложку, уронить его тарелку, облить супом, случайно, понятно, но всё равно пришлось быть всё время начеку. Апогеем стал оброненный кусок хлеба — они с Сашей потянулись за ним одновременно, Ксюша резко вскинула голову и врезалась в Сашин подбородок со всей силы. Тот взвыл, прикусив язык, а Катя рассмеялась. Потом всё-таки ссадила Ксюшу на отдельный стул, но не забыла предложить подуть на травму; Саша с достоинством отказался, изображая из себя благородного рыцаря на потеху младшей сестрёнке.       — А как у тебя с твоим… другом? — спросила Катя, когда они уже пили чай.       Саша подавился печенькой, закашлялся — Ксюша тут же сунулась постучать ему по спине кулачком. В тоне матери не было ни капли осуждения, зато хватало искреннего интереса — похоже, к этому предстояло привыкнуть. Особенно к тому, что её не смущает, что у всех её детей — сплошные женихи и никаких невест.       — У нас… — Саша помолчал, формулируя так, чтобы не сказать лишнего, не предназначенного для детских ушей. — Временные трудности. Но мы почти с ними справились.       — Я рада, — Катя погладила его по предплечью. — Чувствую, что скоро придётся задавать вопросы про мальчиков уже Даше. Она уже вовсю красится!       — А у неё уже мальчик есть, — огорошила новостью Ксюша. Под перекрёстными удивлёнными взглядами от брата и матери она стушевалась и добавила уже не так уверенно: — Ну они с Машей говорили про какого-то Глеба. Он красивый.       — И, надеюсь, какой-нибудь певец или актёр, — вздохнула Катя.       Саша хрюкнул в кулак. Да уж, не хватало им ещё этой радости. А ведь за Дашей те же разговоры начнутся и у Маши! А как Дашу замуж выдадут — там и Ксюша подрастёт…       Катя не дала помочь себе с посудой, отогнала Сашку, напомнив, что он и так достаточно в своё время ей напомогался. Пожав плечами, он вышел на крыльцо, чтобы покурить; судя по часам, ему и правда надо было уже выдвигаться домой. Не то чтобы у него были какие-то особенные планы, но он рассчитывал заняться обработкой и проверить соцсети на тот случай, если Ванька всё-таки раздуплился и подал признаки жизни.       — Сашка, — мать выглянула из дверей, зябко поёжилась. — Мне ещё кое-что спросить у тебя надо…       — Внутрь зайди, — скомандовал Саша. — Ты куда без куртки вышла?       — На себя посмотри, — хмыкнула Катя. — В кого ты такой морозостойкий, как думаешь? То-то и оно, что в меня, — она подмигнула, намекая на Сашину тонкую кофту.       Сашу это не убедило, он торопливо затянулся пару раз, прежде чем выкинуть окурок в стоящее неподалёку ведро — сосед для себя ставил, но нахлебникам не возмущался, — и затолкал мать обратно в прихожую. Он хотел уже двинуться обратно в кухню, но Катя остановила его, помотала головой:       — Не хочу, чтобы Ксюша даже случайно что-то услышала. Это всё пока не очень точно.       Вздёрнув бровь в немом вопросе, Саша вернулся обратно, опёрся спиной о стену рядом с вешалкой для верхней одежды.       — Костя всё чаще предлагает к нему переехать. У него, конечно, не такие апартаменты, — Катя насмешливо кивнула в сторону, имея в виду квартиру, — но зато в новом доме и район получше. Школа во дворе. Магазины в шаговой доступности.       Услышь это Саша ещё год назад, наверное, он бы возмутился, хотя и не имел на это права. А сейчас переезд казался ему логичным: раз у них с матерью отношения, почему бы не жить вместе? Только одного он не понимал — при чём тут сам Саша? Кате нужно его разрешение? Как будто он может что-то запретить!       — Но я не хочу делать опрометчивых шагов, — мать вздохнула, видимо, правильно истолковав его молчание. — Как с нашей с тобой квартирой… Я её продала по настоянию Сёмы. И потому уйти от него, когда разглядела, что он пьющий и ничуть не работящий, не могла уже. С тремя-то детьми!       — Так от меня-то что надо? — не выдержал Саша хождений вокруг да около.       — Да ничего, — пожала плечами Катя. — Если мы переедем, ты хочешь занять эту квартиру?       Саша подумал, что потерялся где-то в логической цепочке и не может поймать мысль. Как одно связано с другим? Зачем ему-то переезжать?       — Зачем-зачем, — повторила мать, передразнивая: наверное, последний вопрос он задал вслух. — Если мы отсюда исчезнем, это заметят. И могут начать шуршать по инстанциям. И накроется эта квартира медным тазом, потому что мы тут вообще-то не очень законно проживаем. У меня тут регистрации даже нет. У девочек есть, но они ещё маленькие, на них могут и не посмотреть. Регистрация — это не прописка, можно сделать так, что она исчезнет, как не бывало.       Катя сделала паузу, прикусила кожу на большом пальце, что-то обдумывая.       — У Сёмы она в собственности была, я точно знаю. Наследство, что ли… Родственников нет, так что тут можно не беспокоиться. А вот соседи…       — Подожди, — Саша поднял ладонь, останавливая поток слов, — ты же говорила мне, что опознавала тело. Если известно, что он мёртв, разве квартира не должна отойти кому-то? Детям?       — Должна, — согласилась Катя. — Но для этого надо знать, что именно хозяин умер. А не безымянный бомж, при виде которого беременная женщина упала в обморок, а потом заявила, что она никогда его раньше не видела.       Саша даже опешил, подавился словами, которые собирался сказать. Мать соврала милиции? Ради того, чтобы остаться жить здесь?       Он посмотрел на неё, заново подмечая мелкие детали: тёмные волосы, не желающие лежать в причёске, хитрые — да-да, как он раньше не замечал?! — серые глаза, тонкие запястья и пальчики, но уверенная осанка, прямая спина. Птичка-синичка, казалось бы, только, похоже, хребет-то у неё стальной.       — Я потом уже подумала, что вообще-то девочки его прямые наследницы, без завещания всё к ним должно перейти. А тогда как перемкнуло. Ненавидела его — и за то, что с тобой сделал, и за то, что не сбылись мои надежды, да даже за то, что сдохнуть посмел. Ну и ляпнула, чтобы похоронили его в безымянной могиле, чтобы никто даже прийти к нему не мог, цветочек принести.       Саша покачал головой. Сколько открытий за один день! И все об одном человеке.       Он привлёк мать к себе, обнял, как на кухне; только на этот раз она не плакала, покачивалась чуть заметно, как, быть может, делала, когда маленький Сашка не засыпал. Они теперь поменялись ролями — большой и сильный сын держал в руках маленькую беззащитную мать.       — Я не буду тут жить, — наконец ответил Сашка, нарушая тишину.       — Понимаю.       Он никогда не был здесь счастлив. Сначала просто не понимал, что происходит, и даже почти не замечал, что его шпыняют за малейшую провинность; потом начали появляться девочки, и о нём вообще забыли; а уж про то, что пришлось пережить здесь Олеже, не стоило и упоминать. Ссоры с матерью, драки с деревьями на заднем дворе, ночёвки где угодно, лишь бы не возвращаться, — это место больше никогда не могло стать его домом.       — А чего вы тут стоите? — из комнаты выглянула Ксюша, зажав подмышкой плюшевого медведя — того самого, который давным-давно приглянулся Саше. — А я тут что-то сделала… — добавила она заговорщическим шёпотом.       — Надеюсь, мне не придётся опять отмывать весь дом! — воскликнула Катя, отстраняясь от сына.       Сашка засмеялся: он уже знал об этой истории. Ксюша, творческая натура, решила, что играть в больничку, где нет настоящей крови, очень скучно, взяла в холодильнике кетчуп и обмазала им свои игрушки. Когда кетчуп закончился, в ход пошли помидоры — они были безжалостно раздавлены, но нужного цвета не получилось, пришлось идти к матери и спрашивать, что не так… Тут-то и выяснилось, что идея была не очень хорошей. Ксюша умудрилась угваздать диван, пол, стол, чуть-чуть попало на стену — и только чудом, не иначе, остался девственно-чистым потолок. Катя, увидев всё это, схватилась за сердце: от шока не получилось даже наорать, только наделать фотографий и отправить Саше. Саша тоже впечатлился, но приехать не смог: горел рабочий проект, они все едва ли не ночевали в офисе, причём Константин Гаврилович, единственный из всего руководства, оставался наравне с рядовыми сотрудниками, заказывал им еду за свой счёт и выгонял домой спать, если видел, что человек уже совсем непродуктивен.       Последствия Ксюшиных игр оттирали в итоге Катя с Машей, потому что Даша ушла гулять, а Ксюша больше мешала, чем помогала.       На этот раз, к счастью, её фантазия не вышла за рамки приличий, она всего лишь соорудила из стульев, стола, подушек и одеяла двухэтажную «клинику», где рассадила по «палатам» зверьё и единственную куклу, которую ещё не постигла участь быть вскрытой ради научного интереса.       Саша с Катей похвалили её, порасспросили о происходящем в игровом мире, покивали с умным видом. Будущий «звериный доктор» пыжилась от важности, видя такое искреннее внимание, и всё больше расходилась — Саше даже совестно стало её останавливать, только вот ему правда было уже пора ехать домой.       С Котовым они до сих пор не разговаривали, да и тот практически всё время отсутствовал дома, так что у Сашки были все шансы приехать и увидеть разгромленную котом и собакой квартиру. Те, словно почувствовав изменившиеся настроения хозяев, втрое чаще находили повод лаяться, Моцарт носился по всем доступным поверхностям, роняя всё на своём пути, Ванда преследовала его и роняла то, что коту из-за габаритов уронить было сложно. Последний раз они устроили такой забег ночью — пришлось вставать и растаскивать по комнатам, при этом хмурый Паштет, утягивая к себе собаку, даже не посмотрел на не менее помятого Сашу.       Но хуже было, когда Ванда всё-таки догоняла Моцарта. Тот раздувался пуховой подушкой, становясь ещё больше похожим на зефирину-переростка, садился на задние лапы и принимался отбиваться передними с выставленными когтями. Ванда совершенно по-человечески плакала, когда он попадал по нежному носу; хорошо хоть глаза не пытался выцарапать: Сашка почему-то был уверен, что у бывшеуличного кота это должно было получиться без проблем.       Катя с Ксюшей вышли на крыльцо и махали ему вслед, пока он не повернул на другую улицу. Краем глаза Саша успел заметить, что по тротуару идут Даша с Машей, но останавливаться или сигналить не решился, чтобы не пропасть ещё часа на полтора. Ему и так предстояло собрать все пробки на своём пути, в конце-то концов.       Как и всегда зимой, уже стемнело, пусть было-то всего начало шестого, да ещё и небо заволокло тяжёлыми тёмными тучами, обещающими ночной снегопад и, как следствие, утренние раскопки в целях обнаружения собственной машины. Поток двигался с черепашьей скоростью, но всё-таки двигался, что не могло не радовать Сашу; он прикинул, надо ли в магазин — вроде бы вчера что-то готовил, должно же было остаться?       Вдруг впереди раздался характерный скрежет металла о металл, сопровождаемый гудками. Сашка дёрнулся, но почти сразу взял себя в руки: врезались всё-таки не в него, авария вообще в соседнем ряду произошла. Какой-то умник перепутал газ с тормозом, влетел в машину перед собой, та протаранила автомобиль перед собой… Пробковый принцип домино.       От воспоминаний об аварии неприятно потянуло в районе рёбер, Саша потёр грудь под курткой — там, где её пересекал ремень безопасности. На самом деле, он не ощущал никаких там фантомных болей, о которых так любят писать в литературе или показывать в кино, в больничке его подлатали качественно, да и травма там была — курам на смех. От разлуки с Ванькой болело ярче.       К дому он вырулил в половину седьмого, посмотрел на тёмные окна квартиры и решил, что если в холодильнике и пусто, то наверняка что-нибудь найдётся где-нибудь в шкафу. Макароны те же — из-за дебильной привычки открывать пачку, использовать половину, забывать об этом и покупать новую. Да ещё и Котов порой притаскивал продукты, не уточняя, в чём же они действительно нуждаются.       Хор голодных животных был слышен аж на лестничной клетке — и кто завывал громче, Саша не смог бы сказать. Покормив страдальцев, он включил ноутбук, пока тот загружался, провёл инспекцию холодильника и убедился, что котлеты не нафантазировал.       Страничка нехотя загрузилась — Паштет, кажется, ныл на тему того, что надо поменять провайдера, но Сашка так и не озаботился этим — и сообщила об одном новом уведомлении. Сердце забилось как шальное, затрепыхалось пойманной птицей: вдруг всё-таки Ванька?       Лайк прилетел на ту самую публикацию, только вот его отправителем был совершенно другой человек. Судорожно вздохнув, Саша закрыл глаза, открыл снова. Имя не изменилось: Олег Девочкин.       И даже на маленьком превью он узнал картинку, заменяющую Олеже аватарку: тот самый рисунок, вид с кровати на окно. И их ноги.       Неожиданно разозлившись, Саша схватил мышку, нашёл меню и кликнул на «Удалить», снося к чёртовой матери публикацию, которая никак не хотела срабатывать нужным способом.       Ладно, не хочет Ванька по-простому, он придумает что-нибудь ещё. И пусть тогда уже не жалуется!