ТАМ, ГДЕ МНЕ ХОЧЕТСЯ БЫТЬ
Ваня захлопнул крышку МФУ, потыкал в экранчик, выбирая сканирование. На каждое прикосновение агрегат откликался мерзким писком, как будто возмущаясь таким отвратительным с собой обращением — ведь ему так хорошо стоялось в уголочке, дремалось под гул голосов работающих людей. А тут Ванька и срочная необходимость отсканировать целую папку каких-то унылых бумажек. На четвёртом листе на Ваню начали коситься коллеги, но что он мог сделать? Только чуть виновато улыбнуться, показывая, что не он такой — поручение начальства. На десятом в общем шуме начали прорезаться недовольные ремарки. На двадцатом недовольные слились в стройный хор. К тридцатому Ванька уже сам готов был провалиться сквозь пол, но конца у папки по-прежнему не виднелось. На сороковом кто-то первым выкрикнул: «Да сколько можно!» На пятидесятом крикунов стало четверо. Папка, казалось, увеличилась, раздутрое. Папка, казалось, увеличилась, раздулась, набухла новыми листами. лась, набухла новыми листами. Ваня, чувствуя, как настигает паника, заторопился, писк слился в единый протяжный стон, и тут же последовал ответ — со своего места вскочила девушка с ярко накрашенными губами, сердито хлопнула ладонью по столу, топнула ногой. За ней взметнулась ещё одна, потом парень у окна не выдержал, за ним сразу трое… И все они единым строем двинулись на Ваньку, сужая круг, перебивая друг друга, давали ему советы, ругали, предлагали пойти в другой кабинет, на другой этаж, найти другую работу… То и дело оборачиваясь, Ванька пытался успеть хоть что-то, но бумажки выскальзывали из рук, оставляя мерзкие царапины, папка как будто отпрыгивала, а МФУ пищал даже без нажатий. — Ты не годен! — прорычал громкий голос, принадлежавший начальнику. …и Ваня проснулся. Несколько секунд он приходил в себя, постепенно осознавая, что это всё был только сон, что на самом деле он дома в кровати и даже может спать ещё полтора часа, прежде чем начать собираться на работу. С глухим стоном Ванька откинулся на подушку, провёл ладонями по лицу, смахивая липкий морок кошмара. Пожалуй, Сашка был прав, когда говорил, что он слишком загоняется — вон, уже сниться работа начала! А он ведь только месяц как устроился. Что же будет дальше? На самом деле работать ему нравилось, хотя он и уставал, набегавшись за день. Пока он ни разу не ушёл вовремя, но вовсе не потому, что чего-то не успевал, а просто ему казалось неправильным уходить раньше всех. Ну да, приходил он тоже, конечно, одним из первых, но это только из-за того, что боялся опоздать. До офиса приходилось добираться полтора часа с учётом всех пересадок, и это было, пожалуй, единственным, что омрачало новую действительность. Когда Сашка оставался ночевать, то время сокращалось минут на двадцать, потому что они вместе доезжали на машине до метро, причём не до ближайшей станции; Сашка высаживал его ближе к центру города, оттуда уже ехал на свою работу. Но из-за того, что он при этом собирал все пробки, такое случалось раз пять или шесть за этот месяц, и Ванька не настаивал на увеличении частоты, потому что прекрасно понимал, как сложно встать даже на полчаса раньше, чем привык. Сам он за первую рабочую неделю ни разу не проспал больше четырёх часов, к выходным свалился и решил больше не повторять подвигов без крайней на то необходимости. Позавчера необходимость нарисовалась в лице восторженного Олежи, они протрепались до трёх утра, в семь Ванька встал; и в итоге вчера он вернулся с работы, закинул в себя пару бутербродов и прилёг вздремнуть, а проснулся вот только сейчас из-за кошмара. Телефон услужливо подсказал, что его потеряли: звонил Илья, писал Сашка, Тоня тоже беспокоилась — кажется, он что-то ей пообещал, но забыл. В последнее время он стал забывать какие-то мелочи, потому что оперативная память постоянно забивалась рабочими вопросами. Это бесило его самого, раздражало окружающих, но устранить возникшую проблему пока не удавалось. Ванька не сдержался, фыркнул. Официозный стиль проник в его мысли и плотно там прописался. Среди его ассистентских обязанностей неожиданно оказалось написание текстов для рассылок по компании, и, как ни странно, у него это получалось, ну или начальник так говорил, радуясь уменьшению собственных задач. Сашка, которому Ваня дал почитать свои наброски, тоже его похвалил. Но это ощущалось… как будто по обязанности? От Сашкиных фоток Ванька тоже приходил в восторг, но когда пытался озвучить это, получалось немного фальшиво, и билась на краю сознания мерзкая мыслишка, что он это говорит для того, чтобы не обидеть любимого человека. Если Сашка покажет ему что-нибудь совершенно невнятное, то что Ваня сможет ему сказать? Вряд ли ведь правду… Ванька перевернулся на бок, подбил подушку, закрыл глаза. Надо было доспать, чтобы не ходить второй день вяленым помидором… Только вот сон сдуло, как не было. Повалявшись ещё немного, Ваня сдался, вылез из-под одеяла, пополз на кухню. Сделал чай, выпил, тупо глядя в стену и, кажется, немного раскачиваясь. Мысли плавали, как будто в густом сиропе, сталкивались толстыми боками, дрейфовали от Сашки к работе и обратно. Ему было мало видеться по выходным и изредка по вечерам в будние. Хотелось засыпать и просыпаться вместе, смотреть кино, обсуждать книги. Да и жрать хотелось то, что Сашка готовит, а не наскоро соображать что-то самому, что всё равно выходило невкусно, как бы Ваня ни старался постичь идиотскую кулинарную магию. А ещё у Сашки были какие-то свои дела, и он мог пропасть на всё воскресенье, да и с работы освобождался позже. Ваньку это не то чтобы обижало, но… Неприятно царапало осознание того, что у него-то с личными делами всё стало как-то тухло. Раньше они с Тоней гуляли, он ходил на дополнительные занятия, появлялся на вписках, общался с Ильёй. А теперь как будто оказался в каком-то вакууме. Ну не считать же встречи с научником два раза в месяц важным вопросом! Вот и тянуло его к Сашке всё время, когда он не бежал куда-нибудь с договором и не сочинял очередное письмо турецкому султану, сводящееся к просьбе поскорей ответить на предыдущее. Зато в раннем пробуждении нашёлся очевидный плюс: можно было принять душ полноценно, не торопясь никуда, помыть голову, да и, что уж там, вспомнить, как совсем недавно Сашка взял его прямо здесь, возле раковины, и всё время Ваня смотрел в зеркало, смущался, краснел и сильнее заводился. Смена позиций открыла целую прорву новых ощущений, и Ванька даже пожалел, что не решился на это раньше. Хотя что уж там говорить — раньше он просто не рассматривал такую возможность. Почему-то посчитал, что надо только так, как сначала получилось, и Сашка ведь тоже не возникал, не считая его поползновений… в других областях. От этих других областей краснелось ещё сильней, но как же хорошо было!.. В ванной Ваня застрял на добрых сорок минут — против обычных десяти — и вышел на подгибающихся ногах. Пока одевался, телефон оповестил о новом сообщении — и Ванька с недоумением посмотрел на него, соображая, кому ж он мог понадобится в семь утра. Что-то по работе? Он застегнул брюки, вставил ремень в петли и только после этого дотянулся до мобильника. Сердце радостно подпрыгнуло: это не начальнику приспичило сообщить о каком-то невероятно нужном совещании, а Олежа написал, что готов познакомить Ваньку со своим парнем. Он предложил встретиться в субботу и взять с собой Сашку. Улыбаясь до ушей, Ваня ответил согласием; и тут же утро перестало казаться ужасным, солнце выглянуло из-за туч, а предстоящий рабочий день заранее мнился продуктивным и удачным. Уже в метро Ваня сообразил, что стоило сначала спросить самого Сашку, но вряд ли тот мог бы быть против? О том, что они общаются, он знал, возражений не высказал, только хмыкнул как-то загадочно, но быстро сменил тему, так что Ванька отвлёкся и забыл уточнить, что же он имел в виду. Позвонить получилось только к обеду, до этого Ваня бился над вычиткой огромного ТЗ. Почему это поручили ему, никто внятно не объяснил, но вроде как предполагалось, что раз он грамотный, то может вычитать что угодно. — Про английский ты тоже зря рассказал, — заметила секретарша их отдела. — Того и гляди ещё и этим загрузят. Сама она работала уже два года, так что, скорее всего, знала о чём говорит. Тем не менее Ванька не торопился жаловаться, рассчитывая, что у начальства проснётся совесть и оно само повысит зарплату. А там, глядишь, и карьерный рост попрёт… Сашка долго разговаривать не смог, но на предложение погулять вчетвером ответил согласием, только попросил перенести на вечер. Окрылённый Ваня пообещал передоговориться. Остаток рабочей недели покатился своим чередом. Ванька выполнял свои обязанности, общался с Сашкой, переписывался с Олежей, клятвенно заверил Тоню, что сходит с ней попить кофе, просто чуть-чуть попозже. И предвкушал отличную субботу, тем более что погода наконец сообразила, что апрель — это не февраль и не ноябрь, пора уже и честь знать, растапливать снег и выпускать молодую листву на марш. Но разве хоть что-то в жизни Вани шло по плану?***
Сашка курил, усевшись на парапет, обрамляющий спуск в метро, и что-то читал в телефоне. Он снова нацепил солнцезащитные очки, вкупе с расстёгнутой косухой и художественно растрёпанными волосами делающие его похожим на персонажа американского сериала про полицейских. Ванька хотел подкрасться и напугать его, но Сашка словно бы почувствовал его приближение, вскинул голову, улыбнулся, протянул руку. Если бы не люди вокруг, Ваня бы не постеснялся и поцеловать, и обнять, но, как назло, они условились встретиться в проходном месте, так что пришлось ограничиться рукопожатием. — Надо же, у тебя джинсы есть, — насмешливо протянул Сашка, окинув Ваню взглядом. — Они для больших праздников, — не сдержавшись, Ванька показал ему язык и плюхнулся рядом. — Ой, а чего ты с камерой? — Снимал, — Сашка пожал плечами, затушил сигарету, с тоской посмотрел на недостижимую урну в начале парапета. — Никогда не заводи хорька, у них отвратительные характеры. Ему всё-таки пришлось встать, чтобы выкинуть бычок. И именно в этот момент на Ваньку кто-то налетел сзади, обнял крепко; Ваня неловко взмахнул руками, едва не навернувшись вниз, но его удержали. — Как я рад тебя видеть! — Олежа отпустил его, обошёл, показываясь. — Привет, — поздоровался Ванька, жадно вглядываясь в того, с кем уже почти полгода его связывала только переписка. Олежа изменился. Нет, он по-прежнему был невысокого роста, с удивительно светлыми мягкими кудряшками; но зато раздался в плечах, черты лица загрубели, в них прорезалась мужественность, что ли. Если не знать, в нём ни за что нельзя было рассмотреть художника, разве что куча верёвочных браслетов на левой руке намекала на творческую натуру. — А это Паша. Но вы, я думаю, знакомы. Он сделал шаг в сторону, и Ваню как ушатом холодной воды окатило: напротив него стоял Котов. Белобрысый, высокий, наглый. Совершенно не подходящий Олеже, идеальному во всём! Явно догадываясь о мыслях Ваньки, Котов с самым невинным выражением лица развёл руками, словно показывая, что эта встреча — случайность, а не специально спланированная акция: — Мир имеет форму чемодана. — А я говорил вам, что это плохая идея, — раздался позади голос Сашки. Ваня рывком к нему обернулся. Сашка знал?! — Да, знал, — согласился он. — И был против вот этого сюрприза. — Вань, — позвал Олежа. — Прости, что сразу не сказал. Я сначала даже не подозревал, а потом… — Вы ещё и общались все втроём?! — Ванька взмахнул рукой, описал полукруг, в который попал и Сашка, и Котов, и Олежа. Обида мешалась со злостью. Почему он опять остался один на берегу, а все смотрят на него с палубы корабля, показывают пальцами и смеются? Как он волновался, когда признавался Сашке, что общается с Олежей! А тот, небось, животик надорвал, потому что давно был в курсе этого. И про Котова знал, не мог не знать, судя по тому, как они переглядывались. И это после всего, что было?! После той жёсткой подставы? После очевидного предательства?! Развернувшись на пятках, Ванька почти бегом кинулся прочь. Вернее, попытался — его поймали за локоть, дёрнули обратно, прижали к себе; и он забарахтался, стараясь вырваться, освободиться, утечь… — Вань, ну ты чего, ну Вань, — Олежа тараторил, нервно дёргая браслет — тёмно-синий, единственный с бусинами. — Всё не так, как ты думаешь! — А как я думаю?! — вызверился Ванька, лягнулся, но Сашка и не думал разжимать руки. — Вот как, а? — Всё, что я тебе рассказывал, было правдой. Я даже заподозрить не мог, что мой Паша и твой — это один и тот же человек! — Он не мой, — огрызнулся Ваня. — И ты специально его имя не называл! — Да нет же! Олежа выглядел искренне расстроенным, и это было единственным, что заставило Ваньку перестать дёргаться. Сашкины руки по-прежнему крепко держали его поперёк туловища, сам он прижимался к его спине — Ваня чувствовал, как вздымаются и опадают его грудь и живот, когда он дышит. — Мы познакомились совершенно случайно, — вдруг заговорил молчавший до этого Котов. — И да, я понятия не имел, что у этих двоих что-то было. Кое-кто, знаешь ли, не сильно распространялся! — А с чего он тебе должен рассказывать о своей личной жизни? — возмутился Ванька. — С того, что мы друзья и живём вместе? — иронично вздёрнул брови Котов. Ване показалось, что из него выкачали весь воздух. Если бы не Сашка, он бы наверняка упал, задыхаясь, а так просто повис, обмякнув. — Блядь, Паштет, — как сквозь толщу воды донёсся недовольный голос Сашки. — Ты мог бы эту инфу как-то придержать? — Перед смертью не надышишься, Санёк, — хмыкнул Котов. Воспользовавшись тем, что Сашка отвлёкся, Ваня изо всех сил оттолкнул его и всё-таки вырвался. Не разбирая дороги, он рванул вперёд, не сильно заботясь о том, что расталкивает людей; он спотыкнулся о что-то, едва не упал, но смог поймать равновесие. Перепрыгнул через невысокий заборчик — откуда только силы взялись?! — и помчался туда, где виднелись деревья: то ли скверик, то ли полноценный парк, Ваньке было всё равно. Лишь бы не догнали! Кажется, Олежа что-то крикнул ему вслед, но Ваня не расслышал, что именно. Да и не хотел. За что ему это всё? Почему у него никогда не бывает всё хорошо?! Он же не просит много — только быть счастливым. И ему мнилось, что всё сбылось, что загадывалось, что теперь-то наладилось навсегда… А оказалось — что показалось, в лучших традициях идиотских шуток. Его любимый врал ему, пусть не прямо, а только недоговаривал, но разве есть разница, когда речь идёт о самых близких людях?! Запал закончился резко, как отрезало. Ванька остановился, пошатнулся и упал на вовремя подвернувшуюся лавочку. Девушка, сидевшая на ней, покосилась на него, подхватила свою сумку и поспешно пересела, видимо, решив, что он какой-то сумасшедший и сейчас начнёт к ней приставать. Боль плескалась внутри, норовя вырваться слезами; только вот Ваня давно уже забыл, каково это. Сцепив зубы, он опустил голову на сложенные на коленях руки. Всё волшебство последнего месяца рассыпалось карточным домиком, вспыхнуло, как сухая трава по весне, и исчезло в огненной вспышке. Только вот оно не было фениксом, чтобы восстать из кучки пепла. И Ванька тоже им не был. Ванька был обычным человеком, только очень уставшим и опустошённым. А ещё, наверное, очень-очень глупым. Прямо-таки тупым. И ни черта оценки в школе и университете не показатель, уж кто-кто, а Ваня знал это наверняка. Что сложного в том, чтобы запомнить и пересказать параграф учебника? Решить пример, когда у тебя на руках есть готовая формула? Наболтать с три короба, изображая, что делаешь анализ текста, а на самом деле просто высказываешь своё мнение? А чтобы быть умным по жизни, всего этого недостаточно. Где они, эти аксиомы с теоремами, объясняющие, что надо сделать, чтобы тебе было хорошо и уютно? Где синие занавески, сигнализирующие о том, что у твоих близких что-то не так? Где список предпосылок, которые привели к тому, что ты снова у разбитого корыта? Скамейка скрипнула, прогнулась — кто-то сел рядом с Ванькой. Он не стал выпрямляться, смотреть, кого там принесло; если случайный прохожий — то пусть себе сидит, а если… Да никто другой и не мог быть. Щёлкнула зажигалка, потянуло сигаретным дымом. — Так получилось, что меня выставили из дома. Давно, мы с тобой тогда ещё вместе были. Сашка говорил негромко, ровно, пересказывая свои мытарства в поисках жилища. Ваньке хотелось вскинуться, закричать, что ему всё равно, но тело не слушалось, оно словно приросло к лавке, а уши напряжённо ловили каждое слово. Он ведь даже не догадывался, что у Сашки были проблемы! Тот же всё время делал вид, что всё в порядке. Ну да, Ваня видел некоторое напряжение в его семье, когда заходил, отмечал, как Сашка избегает общения с матерью, но считал, что это то же самое, что и у него. Только вот ему было куда уходить, его приютил старший брат, а Сашка оказался на улице, когда мать указала ему на дверь. Как он мог быть таким слепым? Почему не понял, что Сашке нужна помощь? Почему не предложил… Да хоть что-нибудь! Можно было бы Илье рассказать, он бы придумал, нашёл выход из ситуации. — Шаскольских мне помог. Это его квартира, он мне её сдаёт: я на этом настоял, потому что быть нахлебником — не моё амплуа. Эту фамилию Ванька слышал и раньше — большой начальник в конторе, где Сашка работал. И он сделал то, что должен был сделать Ваня, парень Сашки. — Зачем ему это? Наверное, прозвучало слишком резко, потому что Сашка замолчал. А Ванька прислушался к себе: что это было, почему так получилось? Откуда вылезла ревность? — Мне кажется… — медленно протянул Сашка. — Что он считает меня кем-то вроде сына. У него своих детей нет, дочь только приёмная. — Кто ж ему виноват, что своих не наделал, — съязвил Ваня, но уже как-то по инерции, не всерьёз. — А он как мы, — хмыкнул Сашка. — Гей-отец для гея-сына. Ванька всё-таки выпрямился, развернулся к нему. Саша выглядел вроде бы спокойным, но сигарета в пальцах подрагивала, показывая: нервничает. Спрятал глаза за тёмными стёклами и надеется, что никто не поймёт. — Потом ты уехал. Я хотел, чтобы ты ко мне переехал, а ты взял и упорхнул… к Альберте этому. — Сашка затянулся глубоко, так что щёки запали. — Я не искал соседа специально, Паштет просто под руку подвернулся. Вдвоём… вчетвером на самом деле, — он фыркнул, — потому что Ванда и Моцарт расслабиться не дадут. В общем, так проще. Наверное, это из-за того, что я привык жить не один, спасибо матери, обеспечившей меня компанией. — И что дальше? Сашка пожал плечами. — Я всё ещё хочу, чтобы ты ко мне переехал. Ванька моргнул, подозревая, что ослышался. — Олежа уже уговорил Паштета к нему перебраться, — добавил Сашка. — Он тебе сам хотел сказать. — Ты с ним спал? Вопрос сорвался с языка сам собой, Ваня даже вздрогнул, услышав собственный голос: сухой, безразличный. И Саша поморщился, потёр висок двумя пальцами, словно у него неожиданно разболелась голова. — Один раз, — выдохнул он вместе с дымом. — Не хочу оправдываться. Что было, то было. Если тебе неприятно, я пойму, но давай ты не будешь срываться из-за этого на Олеже. Он ни в чём не виноват перед тобой. Да и Паштет тоже. — Виноват, — упрямо сжал губы Ванька. — Котов виноват. Сашка промолчал. Ваня опустил взгляд на свои руки, пошевелил пальцами бездумно. Готов ли он прямо сейчас сказать Сашке, что не хочет переезжать к нему? Это ведь будет конец. Они не смогут дальше общаться, делая вид, что ничего не произошло; не смогут опять пробовать заново — потому что нечего будет пробовать. Нет. Не готов, не не хочет, а очень даже хочет. Сашка терпеливо ждал ответа. — А оттуда до работы долго ехать? — За полчаса доберёшься. Ванька зажмурился. Как же было страшно, как же дико страшно! Что снова ошибётся, что сделает только хуже, что потом будет ещё больней, чем было только что. Что ничего не получится. Что они не смогут, не вытянут, не научатся жить вместе. Расплюются, разбегутся, превратятся в чужих. — А когда можно… Договорить Ваня не успел, Сашка схватил его, прижал к себе, уткнулся носом в макушку — он всегда так делал, почему-то ему так нравилось. — Пусти, люди смотрят, — пропыхтел Ванька. — Пусть смотрят, — беззаботно откликнулся Сашка. — Может, тебя баба бросила, а я тебя утешаю. — Иди ты, — извернувшись, Ваня ткнул его кулаком в бок. — Нечего меня утешать, мой парень при мне! Сашка рассмеялся, разжал объятия, откинулся на спинку скамейки. — Всё-таки я твой парень? — спросил он самодовольно. Ванька фыркнул, отвернулся, смутившись прямолинейности, с которой это прозвучало. Но как же чертовски правильно! Он думал, что не умеет быть счастливым? Это был правда он? Всего полчаса назад? Сейчас хотелось улыбаться, смеяться, обнимать Сашку. И не думать ни о ком другом, потому что его личное счастье, его смысл жизни был прямо здесь, рядом, дышал в унисон и касался кончиками пальцев словно невзначай. Если Олежа выбрал Котова, то пусть. Сами разберутся. От этого ведь Олежа не перестал быть собой, значит, ничего страшного не произошло. А что ему не доложили… Так ведь он и не спрашивал. Сам виноват. И Сашка против был, потому что знал, что Ванька не обрадуется, а это самое главное — что он всё понимает. — У меня идея, — Сашка вдруг вытащил камеру. — Встань вот тут. Ванька послушно отошёл от лавки на несколько шагов, наблюдая за тем, как Сашка пристраивает фотоаппарат, подпирая его кофром. Потом он что-то подкрутил, нажал на кнопку — раздался тонкий писк. — Запрыгивай! Он чуть присел перед Ваней, подставляя спину. — Что?.. — замешкался Ванька. — Резвей, таймер на двадцать секунд! — поторопил его Сашка. Они едва успели. Ваня неловко зацепился за шею, Сашка выпрямился — и ровно в этот момент щёлкнул затвор. — А ничего вышло. На маленьком экранчике камеры они выглядели по-настоящему счастливыми. Ванька неловко вытянул руку — фотоаппарат поймал середину движения; но зато сколько искренности было в одном кадре! — Фото на память, — пояснил Сашка, — о дне, когда ты сказал мне да. Ваня почувствовал, что он снова краснеет. Да что ж с ним такое! — Могу ещё раз десять сказать, — проворчал он. — И завтра, и послезавтра. Каждый раз будешь увековечивать? — Обязательно, — серьёзно кивнул Сашка. — Чтобы потом, когда мы будем ругаться, пересматривать их, дрочить и плакать. Ванька заржал, согнулся пополам от смеха, но не мог остановиться. Раньше с ним такое случалось, только если он пьян был; хотя что там — он и был пьян, просто по-другому. От того, что его любовь оказалась настоящей и взаимной. От того, что страхи оказались бессмысленными. От того, что было ему легко и волшебно, как и должно быть, когда счастлив до умопомрачения. Они шатались по парку почти до самого закрытия — уже стемнело и похолодало, когда они выбрались к метро, и Сашка, вместо того чтобы нырнуть в переход, повёл его дальше — туда, где, оказывается, осталась Апельсинка. — Завтра у Ксюхи день рождения, — вспомнил Сашка, когда они поднимались в квартиру, а у Ваньки внутри всё сжималось от предвкушения — как же выглядит место, где ему предстоит жить? — Пойдёшь со мной? Она тебе рада будет. — А она меня вообще помнит? — засомневался Ваня. — Каждый раз меня спрашивает, куда я тебя дел! У меня уже закончились истории про космонавтов и дальнобойщиков, твоя очередь отдуваться. В квартире их встретил недовольным мяуканьем Моцарт. Сашка подхватил его на руки, понёс на кухню — кормить, наверное. Ваня, предоставленный сам себе, разулся, повесил куртку на крючок, прошёл по коридору. У комнаты слева была приоткрыта дверь, туда он и зашёл, нащупал — не иначе как по наитию — выключатель. И сразу понял, что попал в Сашкину комнату. Или — теперь уже — в их общую комнату? Там было уютно. И пахло Сашкой — горько-свежо. Не задумываясь над тем, что делает, Ванька прошёл вперёд, присел на край кровати, погладил ладонью покрывало. Да, пожалуй, он правильно сделал, что согласился. И что вернулся в Россию. И что пошёл к Тоне на Новый год. И что зашёл в тот магазин. Ведь без всего этого у него бы не было главного — его Сашки. Окончательно расслабляясь, Ваня позволил себе упасть на постель и прикрыть глаза — просто чтобы передохнуть минуточку. Когда Саша зашёл за ним, чтобы позвать на кухню, он уже спал, уткнувшись носом в оставленную Сашкой домашнюю футболку.КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ