Delusion

      Когда Донхёк приходит в себя, ему кажется, что писк аппаратов — его собственное сердцебиение. Он не чувствует тела, веки тяжёлые, будто налиты свинцом, а во рту сухо, будто в самых жарких пустынях.       Донхёк не слышит почти ничего. Подобная тишина его пугала, заставляла панику подкатывать к горлу.       Он лежал с закрытыми глазами и пытался понять хоть что-то, но это было бесполезно. Где он? Жив ли он? Слишком много вопросов. Парень с трудом открывает глаза, и вопреки его ожиданию боли от яркого солнца, в комнате полумрак.       Сейчас ночь.       Глаза постепенно начинают видеть яснее, и Донхёк замечает Марка. Тот, сгорбленный на неудобном больничном стуле, спал, слегка посапывая. Внутри что-то теплеет от осознания, что всё это время он был рядом, даже если Донхёк не знает сколько точно продлилось это «всё время».       Парень проводит сухим языком по потресканным губам и выдавливает:       — М-марк… — голос низкий и хриплый, будто чужой. Ли тут же подрывается, протирает глаза, выравнивает спину. Словно он и не спал.       — Донхёк? — сглатывает Марк, и парень видит тревогу в его глазах. — Ты в порядке?       Напряжённость можно заметить и в его поведении. Донхёка это беспокоило. Знает ли Марк что-то, чего не знает он?       Несмотря на вдруг появившуюся панику, Донхёк легонько кивает. Он хотел бы так много сказать Марку, но не может. Просто нет сил. Он не в состоянии двигаться, не в состоянии говорить, да, может, и мыслить. Сейчас он лишь потрёпанная оболочка. Так много важного нужно озвучить, но вместо этого Ли говорит:       — Подойди… пожалуйста.       Марк медлит и Донхёк ненавидит видеть вину на его лице. Хотя бы потому, что Марк не должен её чувствовать. Ничего из произошедшего не случилось из-за Марка. Об этом хочется кричать, но Донхёк уверяет, что сделает это потом. Обязательно сделает.       Доктор всё же подходит и Донхёк пытается выдавить улыбку. Она выходит слабой, но Ли действительно надеется, что это немного приободрит Марка. Он в порядке, честно. Донхёк медленно протягивает руку и прикасается к ладони Марка, переплетая их пальцы. Тот дёргается и резко сжимает руку. Донхёк морщится от боли и Ли, извиняясь, ослабляет хватку. Его что-то тревожит. Обычно спокойное выражения лица сейчас мрачное, почти полно боли. Донхёк осторожно поглаживает нежную кожу большим пальцем, чувствуя, что сейчас он снова потеряет сознание. Препараты и травмы делали из него очень слабого человека. Не желая оставлять всё вот так, абсолютно незаконченным и неясным тратит остатки сил на тихое:       — Я тоже тебя люблю…       Глаза закрываются и под веками снова уже до тошноты надоевшая темнота.       Следующее пробуждение произошло днём и солнечный свет ослепил Донхёка. Резь в глазах проходит постепенно, спустя пару минут. Донхёк видит белые стены, опускает взгляд ниже. Возле него сидел Ренджун. Ближе, чем Марк, намного ближе. Это почему-то огорчает.       Хуан замечает, что Донхёк в сознании, и на его лице появляется улыбка.       — Привет, дружище, — Донхёк пытается приподняться, но чувствует резкую боль и со стоном опускается обратно на подушку.       — Где Марк? — выдавливает Донхёк. Кажется Ренджун даже не удивляется подобному вопросу. Только улыбка становится шире и, может быть, немного хитрей.       — Я отослал этого героя спать. Он не захотел ехать к тебе и пошёл в машину.       — Ко мне? — хмурится Ли. Ренджун поджимает губы.       — Мы посоветовали ему найти временное место ночёвки, и Марк решил пожить у тебя. К тому же, он кормит твою кошку. Ты же провалялся без сознания два дня.       Донхёк замирает. Два дня. И всё это время Марк был здесь? Он сидел рядом, боясь оставить раненого Донхёка хоть на минуту. А до этого он спас его жизнь.       Донхёк вдруг вспомнил, что сказал ему перед тем, как потерял сознание и залился краской. Он не думал говорить этого. Просто у Марка на лице было что-то такое, что беспокоило Донхёка. Он надеялся, что его слова как-то помогли Марку. Донхёк просто действительно чувствовал что-то сильное, просто боялся, что ошибся, назвав это любовью.       Прошло пару часов, прежде чем Марк вернулся в палату. В этот раз они оба чувствовали себя лучше. Донхёк расплывается в улыбке, видя спутанные волосы Марка и красный след на щеке. Марк почему-то отводит взгляд и откашливается. Обстановка довольно неловкая, Донхёк осторожно предлагает прогуляться. Марк не отказывает. Он помогает парню подняться и, мягко придерживая его под локоть, ведёт на крышу здания. Донхёку вдруг захотелось увидеть солнце. Возможно, чтобы знать, что не всё потеряно, что жизнь продолжается, даже если всё вокруг кажется невероятно мрачным.       Всю дорогу они молчали, как будто слова могли что-то разрушить. А может построить. Донхёк кожей чувствовал напряжение, что иголками кололо кожу, заставляя ёжиться. Он догадывался из-за чего, но не решался начать говорить первым.       Они выходят на крышу, ветер тут же подхватывает рыжие локоны Донхёка и начинает с ними играться. Солнце целует его бледную, покрытую бинтами и пластырями, кожу. Донхёк прищуривается и поворачивается к Марку лицом. Тот стоит спрятав руки в карман и немного сгорбившись, будто пытаясь спрятаться. Его чёрные волосы немного спадали на глаза. Он был таким… родным. Будто Донхёк с ним знаком года, всю свою никчёмную жизнь. Сейчас уже даже сложно вспомнить, как ему жилось без этого молчаливого парня.       Донхёк сдерживает улыбку. И вдруг осознает, что бесконечно сильно влюблён. Этот факт словно внезапный холодный ливень, безжалостно ударяет сознание, заставляя внутри что-то трепетать. Ещё недавно Донхёк был уверен, что он не умеет испытывать подобные чувства, но сейчас сердце в груди бьётся быстрее, когда рядом стоит Марк. Когда он смотрит, касается, заботится. Когда он просто существует. Донхёку страшно представлять, что он вдруг исчезнет.       — Ты винишь себя, — спокойно констатирует он. Их отношения они начали с разговоров о всяких ужасах в голове Донхёка, поэтому говорить о чём-то подобном, о чувствах, было не неловко. Естественно. Это то, как они сблизились. Это их фундамент. Правда, откровенность. Это основа построенных ими отношений. Поэтому, Марк не удивился. Хотя, может, просто не подал виду. Он лишь подходит ближе, несмотря на Донхёка кивает.       — Ты мог погибнуть, — сипло выдыхает он. Донхёк слегка фыркает и это отдаётся болью в мышцах лица.       — Марк, я работаю со смертью. Я осознанно выбрал этот путь.       Доказывать ему что-либо, конечно же, было бесполезно.       Ли закрывает глаза и Донхёк видит, как тяжело ему даётся контроль над собой. Его губы немного подрагивали, будто он вот-вот расплачется. Донхёку трудно было осознать, что это из-за него. Раньше никто так не реагировал на него. Всем было… всё равно.       — Она резала тебя, — выдавливает Марк, — калечила, потому что я любил тебя.       — Любишь, — исправляет его Донхёк, и Марк бросает на него надломанный взгляд.       — Я боюсь, что и дальше буду причинять тебе лишь вред.       Донхёк не даёт ему говорить дальше. Он сокращает между ними расстояние и впивается в его губы настойчивым поцелуем, даже если это вызывает боль во всём теле, а от него наверняка воняет лекарствами.       Донхёк целует, пытаясь донести, что больно будет без него. Что раньше было.       А теперь он счастлив? Наверное, да. Когда просто целует мягкие губы и вдыхает знакомый запах — тревога исчезает. Когда Марк осторожно кладёт руки на его талию, в животе порхают чёртовы бабочки. Донхёк раньше думал, что такое бывает лишь в книгах. Но сейчас понимает, что чувства — это что-то реальное, осязаемое. Это то, что теперь есть у него, и он не даст этому исчезнуть.       — Я запрещаю тебе бросать меня, — шепчет Донхек в расцелованные губы, и Марк не может сдержать улыбки. Усталой, но абсолютно счастливой.       — Не брошу. Обещаю.       Донхёк старается выглядеть беззаботным, но внутри него что-то сжимается. Он надеется, что Марк выполнит обещание.       Парень прижимается лбом к крепкой груди и шепчет, крепко зажмурившись:       — Ты нужен мне.       Донхёк чувствует, как в его волосы зарываются длинные пальцы. А потом, едва ощутимый, поцелуй в макушку.

…///…

      Донхёк не мог сказать кому и когда точно пришла идея начать жить вместе. Это просто решилось, как будто что-то совсем очевидное и естественное. Может быть дело в том, что вместе легче переживать ночные кошмары.       — У меня не так много вещей… — растерянно замечает Донхёк, открывая дверь в дом. К нему тут же подбегает Беверли и парень радостно берёт её на руки. Донхёк так давно её не видел. Он провёл в больнице больше недели, пока все раны полностью не зажили. Теперь его беспокоит только гипс на левой руке. Донхёк проходит в дом, Марк, не спеша, проходит следом.       У него действительно было немного всего. Казалось, будто это не постоянное его жилище. Немного вещей, зубная щётка и документы. Вот, собственно, и всё. И это, по сути, всё, что нужно для жизни. Хотя для уюта, безусловно, нужно больше.       — Больше ничего нет? — недоуменно спрашивает Марк. — Абсолютно?       Что-то в лице Донхёка меняется. Он несколько мгновений молчит, будто сомневаясь, а потом отвечает:       — Всё сгорело.       Марк виновато прикусывает губу.       — Прости…       Донхёк отмахивается, как если бы это было мелочью. Вот только они оба знают, что это не. Но Донхёк не хотел об этом говорить сейчас, когда он чувствовал себя максимально нормально.       Они почти были похожи на обычную пару.       — Я возьму, — улыбнулся Марк и забрал абсолютно не тяжёлую коробку у Донхёка. Тот одарил его ответной улыбкой. Всё же гипс немного мешал жить. Донхёк берёт на руки Беверли и они покидают дом. Может быть, навсегда.       Приходить в дом, где тебя чуть не убили — немного сложно. Донхёк невольно содрогается, когда заходит в гостиную. Перед глазами тут же появляются ещё свежие в памяти картины. Он поворачивается к Марку.       — Ты в порядке? — осторожно спрашивает Донхёк. Когда в твоём доме едва не убили дорогого тебе человека, это ещё сложнее. По крайней мере, Донхёк так думал. Марк задумчиво смотрит на голый пол. Ковёр, забрызганный кровью, забрали при уборке. Донхёк правда надеялся, что кто-то проконтролировал, чтобы никаких следов не осталось.       — Я в порядке, Донхёк. Не беспокойся обо мне.       Марк заносит вещи в спальню, Донхёк выпускает Бев и та опасливо изучает новое место жительства. Они заходят на кухню, Донхёк не может сдержать внезапной улыбки.       — Сделай мне, пожалуйста, кофе, — Марк отвечает кивком и лёгкой улыбкой и, спустя некоторое время, ставит на стол две чашки. Одна с зелёным чаем.       Они садятся напротив и Донхёк вдруг чувствует настолько домашнюю атмосферу, что это просто поражает. Он никогда такого не чувствовал в доме, где жил. Он никогда не чувствовал себя на своём месте. Но сейчас, рядом с Марком, таким мягким и любимым, Донхёк чувствует счастье. Оно приятным теплом разливается по венам вместе с кофе и оседает где-то в животе. Вокруг так тихо, будто их мир создан только для них двоих. Ничего не может помешать Донхёку наслаждаться этим моментом.       Марк вдруг протягивает руку и поправляет ему локон волос. Они смотрят друг другу в глаза, и Донхёк плавится словно воск. Он никогда не чувствовал себя так беззаботно. С самого детства. Это просто чудо, что он нашёл человека, который помог ему почувствовать себя подобным образом. Марк отпивает чая и расслабленно закрывает глаза.       — Что мы будем делать дальше? — негромко спрашивает Донхёк, боясь нарушить какое-то почти священное спокойствие.       — Дальше? — Марк открывает глаза и накрывает своей ладонью ладонь Донхёка. — Дальше мы будем счастливыми.       Они долго молчат и что-то в этом молчании не даёт Донхёку покоя. Он чувствовал, что с Марком что-то не так. Это что-то наверняка было виной. Донхёку хотелось кричать, что всё хорошо, что в том, что произошло, нет его вины. Но он не будет. Они уже говорили об этом много раз, целые часы, ночи напролёт они обсуждали это раз за разом, и всё время приходили к выводу, что Марк несёт камень вины. Только он сам может придти к обратному.       — Я больше никому не дам причинить тебе боль, — шепчет Марк и Донхёк опускает взгляд.       Он тоже не даст Марку причинять самому себе боль.       Они не спеша допивают напитки, и Донхёк отправляется в душ. Холодная вода помогает выкинуть из головы плохие мысли. Всё хорошо, не стоит портить себе настроение.       Он долго лежит в ванной и всё думает, думает, и думает. О многом, о самом разном. И проводит пальцами по шрамам на коже. Безразлично, как будто они — не настоящие, будто вот-вот исчезнут, растворятся в вроде. Теперь у него искалечена не только душа.       Из Донхёка вырывается хриплый смешок. Его хотели убить за то, что он любил. Наверное, эти шрамы — напоминание, что он выжил. И продолжает любить.       Рейчел — мертва, а он — вместе с Марком.       Он — победил.       Донхёк медленно вылазит из воды и также медленно вытирает тело полотенцем, натягивает большую белую футболку и боксёры.       Он застаёт Марка в спальне, тот медленно расстёгивает пуговицы белой рубашки. Марк поднимает на него взгляд, на секунду застывает. Донхёк подходит ближе. В тот момент, когда Марк нежно касается его загипсованной руки, между ними будто пробегает ток. Кожа Донхёка покрывается мурашками и он прикрывает глаза, когда Марк начинает целовать фаланги его пальцев. Одну за другой, медленно и нежно, будто его губы могут причинить боль. Они не могут. Донхёк в этом уверен, так как ни в чём и никогда.       Марк переходит ко второй ладони, а потом, мягко взяв две руки в свои, целует их разом. Он мягко прикасается к смуглой щеке и Донхёк ластится, словно бездомный котёнок, в поисках ласки.       В этот раз Марк целует его губы. Не спеша и осторожно сминает их, а у Донхёка начинают дрожать колени. Никто никогда не заставлял его чувствовать себя так. Голова абсолютно пуста, и ни о чём, кроме человека рядом, думать просто не получается. Донхёк поддаётся вперёд, старается взять инициативу на себя и зарывается зацелованными пальцами в чёрные локоны Марка. Они целуются так долго, что казалось прошли года и когда Марк наконец отстраняется Донхёк смотрит на него затуманенным взглядом. Он проводит пальцами по немного распухшим губам, по подбородку и шее. Кадык под подушечками пальцев дёргается, когда Марк сглатывает.       — Я хочу быть рядом с тобой всегда, — шепчет Донхёк и начинает расстёгивать остатки пуговиц на чужой рубашке. Получается немного неловко, гипс мешает, поэтому, Марк кладёт свои ладони поверх ладоней Донхёка и помогает доделать всё до конца. Белая ткань падает на пол, открывая бледную кожу Марка во всей красе. Донхёк возбуждённо сглатывает и ведёт по накаченному в меру торсу. Грудь, живот, ремень брюк. Марк подаётся вперед и снова начинает целовать Донхёка: сначала губы, потом щёки, скулы и шею. Донхёк кусает губы и впивается ногтями в чужое плечо.       Марк поднимает руки Донхёка вверх и стягивает белую футболку, поднимает парня на руки, придерживая за бёдра и осторожно кладёт на кровать. Он замирает всего на секунду, когда видит шрамы на смуглой коже, а потом начинает их целовать. Один за другим. Длинные следы от порезов, кривые буквы в области сердца. Он проводит пальцами по буквам своего имени на бедре, а следом там же оставляет лёгкие поцелуи. Донхёк уже просто крупно дрожит. Он умирает от чужой нежности и осторожности. Где-то вдалеке сознания мелькает мысль, что встреться они раньше, Марк бы сумел сохранить целостность чашки. Целостность Донхёка. Теперь же он бережно хранит осколки. Донхёк помнит, что Марк обещал помочь. А ещё помнит, как однажды ночью в больнице он рассказал ему о кинцуги. Это японское искусство склеивать разбитую керамику золотом. Донхёк будет в порядке, он будет весь в золотых трещинках. Прекрасных шрамах, доказательствах того, что он смог собраться. Марк видит несколько больших ожогов на его боку. Старых, но до сих пор живущих кошмарами в сознании. Он медленно касается их губами, с такой любовью, что Донхёку кажется он сейчас заплачет. Он считал отметины уродливыми, он ненавидел их видеть или касаться. Марк их целует. Он смотрит Донхёку прямо в глаза и тот видит только любовь, что звёздами сверкала в его зрачках.       — Ты прекрасен, — шепчет Марк и целует Донхёка в лоб.       Он снимает с себя остатки одежды, а с Донхёка боксёры. Теперь они открыты не только душами, но и телами. Марк ведёт ладонями по красивому телу и Донхёк прогибается. Ближе, ближе, ближе. Так близко, чтобы слиться воедино, стать одним целым.       Марк тянется к тумбочке, достаёт оттуда тюбик смазки. Донхёк, чувствуя, как внутри нарастает внезапное волнение, выдавливает ухмылку.       — Давно такие вещи держишь у себя? — Марк ухмылсяется так хитро, что по спине Донхёка пробегают мурашки.       — Купил, как только ты согласился переехать.       Он выдавливает смазку на ладонь, согревает её, а потом смотрит Донхёку в глаза.       — Не бойся, я буду осторожен. Попробуй отвлечься, — Донхёк не может сдержать фырканье.       — Отвлеки меня.       Марк принимается целовать его губы, и одновременно с этим он чувствует первый палец внутри себя.       Непривычно, но не страшно.       Донхёк не боится Марка. Донхёк ему доверяет. Марк целует, кусает, их языки сплетаются в диком танце. Донхёку тяжело дышать. Он чувствует, как всё тело горит, как возбуждение иголками покалывает кожу. Марк добавляет второй палец и обхватывает губами затвердевший сосок. Донхёк распахивает глаза и судорожно вдыхает от одновременных ласк и дискомфорта. Его переполняют эмоции, такое чувство, что ещё чуть-чуть и он рассыплется на тысячи звёзд. Когда Марк добавляет третий палец, Донхёк чувствует боль, но потом парень случайно попадает по чувствительной точке и Донхёк издаёт первый стон. Тихий, почти неуверенный, будто это что-то постыдное. Марк большим пальцем свободной руки касается его нижней губы.       — Не сдерживай себя, — успокаивающе выдыхает он и Донхёк, сглотнув, кивает.       Когда Марк вытягивает пальцы, Донхёк успевает занервничать сильнее. А потом чувствует резкую боль. Он не может сдержать вскрика, Марк замирает опасливо и тут же наклоняется к нему. Кладёт ладонь на щеку, шепчет почти испуганно:       — Прости, прости, прости, — Донхёк часто моргает, чтобы согнать внезапную пелену слёз. — Скажи, когда будешь готов.       Проходит немного времени, меньше минуты. Боль отступает, Донхёк глубоко вдыхает и кивает.       — Давай, — неуверенно говорит он и злится из-за своей робости. Почему он чувствует себя так? Марк делает медленный толчок. Потом ещё один. Донхёк цепляется пальцами за его плечи. Начальный дискомфорт перетекает в лёгкое удовольствие, и вот Донхёк уже мычит и откидывает голову на подушку. Марк, пользуясь моментом, зацеловывает тонкую шею, кусает смуглое плечо. Несколько раз Донхёк стонет громче обычного. Звонче. Тогда Марк находит нужный угол. Он двигается всё быстрее, тяжело дышит и шепчет Донхёку о том, какой он невероятный. Донхёк подумает о тех словах позже, когда сможет мыслить ясно. А пока он лишь содрогается от удовольствия и с губ, то и дело срывается «Марк» на самых разных интонациях и громкости. У самого Марка от этого просто едет крыша. У Донхёка едет крыша уже от всего. Каждое касание, каждый поцелуй, каждый хриплый стон.       Быстрее, быстрее, быстрее.       У Марка на плечах уже десятки полос от его ногтей, но Донхёку нужно за что-то держаться, иначе ему кажется, что он упадёт куда-то, откуда не сможет выбраться.       Его будто ударяет током, накрывает волной и он прогибается. Крупно дрожит, не в силах сдержать долгий стон. Марк содрогается следом, Донхёк слышит низкий стон прямо у своего уха.       Они тяжело дышат и смотрят друг другу в глаза влюблённо, не совсем ясно соображая. Их тела потные и все в отметинах, но Донхёк клянётся, что это самая красивая вещь в мире.       Марк устало валится на кровать и прижимает его к себе.       — Ты не представляешь как сильно я тебя люблю, — шепчет он и Донхёк прячет лицо в его груди. Такие громкие слова и в его сторону. Об этом определённо не стоит думать сейчас, поэтому, Донхёк выдыхает тихое «Давай спать» и закрывает глаза.       Ему было невероятно хорошо и думать о том, что это может исчезнуть — очень-очень страшно. А оно может исчезнуть, Донхёк не верит в вечность чего-либо.       Прежде чем уснуть, он чувствует лёгкий поцелуй в макушку. На лице появляется лёгкая счастливая улыбка.       Он действительно счастлив.