Порезы на твоём теле

      В одно мгновение весь окружающий мир для меня просто перестаёт существовать. Я мутным взглядом всматриваюсь в пол и пытаюсь сфокусировать чёткий взор на прорези камней. Пытаюсь хоть как-то взять себя в руки, остановить эту дрожь, бегущую по рукам. Только тело и мысли не слушаются, ведь я полностью сконцентрирована на резкой боли в области ребра. Не могу думать ни о чём, кроме пылающей раны на моей коже.       Дотрагиваться до пореза чертовски больно, но я продолжаю сквозь жжение крепко сжимать влажную ладонь, чтобы удостовериться, что всё случившееся сейчас со мной - это правда, а не очередное внушение Люцифера. И к сожалению, ощущения настолько реалистичные, что у меня отпали все сомнения. Мне хочется кричать. Болезненно громко, до хрипоты и срыва голосовых связок.       Кричать от той самой безысходности, которая свалилась на мою душу слишком неожиданно, вопить от остроты пореза, появившегося из-за оскорбительного слова и орать от несправедливости, ведь я не хотела этой связи.       Убегая от неё, я не заметила как она догнала меня саму.       Мне хочется проклинать самого Шепфу за его желание одарить всех людей и прочих существ родственными душами. Найти соулмейта - это значит гореть в агонии, в самом пламени, и лучше бы у меня забрали все мои чувства, потому что к такому испытанию я была не готова.       Перед моими глазами всплывает образ несчастной и плачущей Лоры, которая из всех своих сил сжимала кровавую лодыжку. А в ушах пронёсся её громкий крик, такой испуганный и болезненный. Мне даже в голову не приходило, что я когда-нибудь смогу ощутить то же самое и сжимать пальцами уже не её порез, а свой собственный. Боги, я готова отдать всё, даже свою жизнь, лишь бы перестать чувствовать невидимое лезвие, медленно рассекающее кожный покров.       Не совладав с эмоциями и накатившимися ощущениями, я протяжно вою, а мой глухой вой эхом раздаётся по пустому коридору, и я молюсь, чтобы меня никто сейчас не нашёл в таком шатком состоянии. Искренне надеюсь не наткнуться на знакомых или же посторонних учеников, чтобы не быть главной школьной сенсацией весь следующий месяц, находясь в списке главных сплетен на первом месте.       Я глубоко глотаю воздух, задерживаю дыхание и сразу же выдыхаю, рвано так, когда одним движением отступаю от стены и вытягиваюсь в спине по струнке ровно. И только очередная волна режущей боли пронзает тело, отчего я кусаю щёку до железного вкуса крови, чтобы не завыть ещё раз.       Позади меня доносятся чужие шаги, и я быстро рвусь вперёд на ватных ногах, придерживая ладонью правое ребро. Бархатная ткань платья на этом месте уже во всю намокла и мои пальцы выкрасились в красный цвет, а я на секунду порадовалась, что решила сегодня надеть тёмный наряд, через который кровь не просвечивалась так явно.       Крылья неприятно вибрируют и трепещут за спиной, нагружая меня ещё сильнее, но я продолжаю идти быстрым, спешным шагом, почти пролетая последние ступеньки лестницы и поворачиваю в нужном мне направлении. Дыхание сбивается, и я так отчётливо слышу каждый звонкий стук собственного сердца.       Тук. Тук. Тук.       Я нуждаюсь в помощи, но Мими в комнате не оказалось, и мне остаётся только захлопнуть дверь и жалко скатиться вниз, всё так же придерживаясь за кровавое место рукой. Солёная капелька пота скатывается по ровному носу, тело начинает ощутимо знобить от жары и холода, а я сдерживаюсь, чтобы не закрыть глаза и вконец отключиться. Поднимаю расплывчатый взор на зеркало и в отражении его вижу растрепанную, обессиленную, разбитую девушку, так сильно не желавшую принять тот неоспоримый факт, что теперь на её шее висит петля для удушья.       Издаю протяжный стон и обессиленно прикрываю глаза, чувствуя, что ещё чуть-чуть и меня накроет непроглядная тьма из которой у меня просто не будет сил выбраться. Хочу вырубиться на несколько часов, чтобы перестать это ощущать, но продолжаю бороться и тянуться руками за последнюю ниточку, чтобы окончательно не упасть. Потому что, если упаду, то разобьюсь.       Я замахнулась рукой и влепила себе хлёсткую пощёчину, чтобы на каких-то пару минут привести себя в осознанное чувство. Медленно отрываю окровавленную ладонь с ребра и аккуратно, стараясь причинить себе меньше колющей боли, снимаю платье через голову. Отбрасываю его в сторону и встаю на пол, чтобы на слабых ногах дошагать до ванной комнаты.       Увидь, что сделал с тобой Люцифер.       Смотрю мыльным взглядом в своё отражение и хватаюсь руками за мраморную столешницу, как за спасательный круг, чтобы не упасть на холодную плитку. Испуганным взором провожу прямо по глубокому порезу, по измазанной в крови коже и не сдерживаюсь.       Испускаю гортанный рёв и рыдаю навзрыд, опустив голову вниз и чуть согнувшись. Намертво вцепляюсь пальцами в твёрдую поверхность столешницы и выпускаю всю накопившуюся боль вместе с отчаянием. Плечи дёргаются в такт моим глубоким всхлипам, и я каждым лиловым пёрышком ощущаю неприятную вибрацию, протекающую до основания крыльевых мышц.       Чёрные капли моей потекшей туши разбиваются о белоснежный пол вперемешку с алыми, и в каплях своей крови я вижу красные искры ненавистного мне дьявола, забравшего у меня сейчас абсолютно всё. А в следующий момент моё сердце пронзает острота, когда я затаиваю дыхание.       Люцифер моя родственная душа.       Сжимаю губы до побеления и чистой рукой хватаю махровое полотенце, аккуратно сложенное на тумбочке. Подношу мягкую ткань к лицу и гортанно испускаю в него крик, чтобы хоть как-то заглушить звуки своих страданий, ведь жгучая боль пореза не утихает, а разгорается только сильнее.       Как бы сейчас выглядел Принц Ада, если бы увидел сейчас меня в таком состоянии? Готова поспорить на всё, что дьявол даже не подошёл бы ко мне, видя в каких мучениях я тут извиваюсь. Откинул бы пару ласковых слов для полного разрушения меня и прошёл мимо, сверкая искрами насмешливых глаз. Насилие для него - это как глоток свежего воздуха, я так думаю.       На дрожащих ногах опускаюсь на пол и откидываюсь спиной о прохладную поверхность ванны. Протираю полотенцем мокрое от слёз лицо, окрашивая ткань в чёрный цвет размазанной туши и бьюсь в диком, яростном хохоте, постепенно переходя на новый плач. Истерика так прочно схватила меня своими щупальцами, что мне остаётся ей лишь поддаться и продолжать истязать саму себя.       Я смеюсь, я заливаюсь слезами,       Чувство, будто я умираю. *       Со всей злости бросаю испачканное полотенце в стену, мысленно воображая, что влажная ткань полетит прямо в лицо смеющегося Люцифера и сотрясаюсь в новой волне безумного смеха, потому что меня уничтожает и разрывает изнутри нереально сильно.       Я смеюсь, я плачу,       Кажется, я умираю. *       Пожалуйста, вырвите моё стучащее в истерике сердце и бросьте меня в Небытие, потому что я отказываюсь это ощущать. Я не хочу это терпеть и понимать, что моя жизнь с этого момента больше никогда не станет прежней. Люцифер, гори ты в самом жарком огне, потому что я больше не желаю тебя знать и не хочу видеть эти кроваво-красные глаза, выворачивающие меня наизнанку.       Просто исчезни, слышишь?       Комнатная дверь громко хлопает и я слышу как пришедшая дьяволица радостно начинает верещать о смешном фиаско Энди, который чуть не одурманил самого себя, когда принуждал человека к ангельскому выбору. Видимо она увидела моё скомканное платье на полу, и услышала мой хриплый смех, раз подумала, что я нахожусь здесь. Поэтому поднимает повседневный наряд в руки и издаёт удивлённый вздох, когда чует запах моей крови.       Мими ураганом вбегает в ванную комнату и сразу же застывает на месте при виде разбитой меня, жалко распластавшейся на полу и истекающей кровью. Её взгляд серых глаз по наитию цепляется за ровный порез, находящийся чуть ниже правого ребра и она приоткрывает рот, в первый раз не зная, как себя вести рядом со мной. Растерянность - это не демоническая черта, но сейчас дьяволица испытывает именно её, когда я жалобно мычу что-то неразборчивое и непонятное, еле шевеля губами.       — О, Шепфа, — девушка подскакивает ко мне и приседает на корточки, — Держись, сладкая, — нежно обнимает холодными ладонями мои покрасневшие щёки и чуть-чуть тормошит, чтобы привести меня в адекватное состояние, — Вот, дьявол!       Поднимается с места и быстрым движением руки включает душевой кран, чтобы в следующее мгновение с головы до ног облить меня ледяной, остужающей водой. Я громко вздыхаю через рот и дёргаюсь, потому что моё тело просто пылает от жара, а прохлада воды чувствуется слишком резко и неожиданно. Пока я старалась судорожно глотать спасительные глотки воздуха, Мими выключает воду и небрежно откидывает кран в ванную. Дьяволица ноготками убирает в сторону мои влажные волосы, прилипшие к мокрому лицу и легонько хлопает по обеим опухшим щекам.       Признаюсь, что мне полегчало. Не сильно, но теперь я могу хоть трезво видеть перед собой чёткий образ подруги, которая тихо шепчет мне успокоительные слова, терпеливо ожидая моей реакции. Жар медленно отступает, но меня стало знобить от холода, а в таком состоянии я даже не могу сконцентрироваться на своей способности быстрого согрева. И пока я дрожу, как заведённый моторчик, Мими резво достаёт из шкафа огромный плед, кидает его на мою кровать и снова подбегает ко мне, чтобы аккуратно поднять на ноги и посадить на спальную мебель.       Я вымученно издаю мычание и интуитивно прижимаю ладонь к горячему порезу, ощущая как моя соседка заботливо растирает меня мягким и толстым пледом, как полотенцем. Кружевной лифчик намок полностью и неприятно стягивает кожу, а рана всё также горит, даже после холодного душа.       — Приляг пока на спину и убери руку с пореза, — Мими бережно помогает мне откинуться на мягкую поверхность и с волнением приказывает, что нужно делать.       Дьяволица говорит очень и очень много, а также быстро и чётко, но я будто не слышу. Пытаюсь уловить смысл её слов, но все звуки заглушаются и смешиваются между собой, а зрение теряет чёткую картинку окружающего. Даже тянущая боль возле ребра меня не отрезвляет, а наоборот, высасывает из меня последние силы и затаскивает своими длинными лапами во тьму.       Во тьму, в которую я всё-таки погружаю, перестав бороться.

***

      Как же ты меня заебала.       Твой друг, Вики.       Чертёнок, с огнём играешь.       Сладкая, очнись.       Вечерний свет оранжевого заката залил всё комнатное помещение через большое окно балкона и я морщусь, напрягая зрение. Чёрные краски медленно растворяются вместе с гулом знакомых голосов и с болезненным стоном я прикладываю руку к пульсирующим вискам. Дышать было тяжело от того, что мою грудь стягивает нечто плотное и мягкое, а до сих пор влажные пряди волос неприятно прилипают ко лбу, словно издеваясь.       Совладав с собой, я вымученно привстаю на ослабленных локтях и замечаю рядом с собой читающую Мими. Дьяволица сидит на моей кровати, в моих ногах и скучающим взглядом осматривает новые дизайнерские наряды, красочно изображённые в модном глянцевом журнале.       Меня не напрягает ни шуршащий звук перелистывающей бумаги, ни посторонние голоса, звучащие с улицы, а также меня не знобит от прохладного ветерка, дующего на моё тело. Место пореза больше не горит адским пламенем и сама боль разрезанной и воспалённой кожи перестала ощущаться. Чувствуется лишь слабое покалывание, вызванное сменой моего лежачего положения, да и только.       Скинув с верхней части тела толстое одеяло, я в полном своём обличии вижу перед собой мою забинтованную грудную клетку вплоть до самого живота. На правой стороне, чуть ниже ребра белоснежная ткань за время моей отключки успела впитать в себя пару капель свежей крови, но острой боли нет.       — Выспалась?       Мими ласково улыбается, не отрываясь от изучения последнего выпуска модного дома. Одной рукой она аккуратно поглаживает мою ближайшую к ней ногу, успокаивая и говоря таким жестом: "Я рядом." Несложно было догадаться, кто именно перебинтовал меня, поэтому я растягиваю что-то наподобие благодарной улыбки в ответ и медленно откидываюсь головой на мягкие спальные подушки, выдыхая.       — Умеешь же ты напугать до чёртиков, сладкая.       Дьяволица откладывает журнал в сторону и внимательно осматривает забинтованное место пореза. Нахмурившись при виде кровавого следа, пусть и небольшого, подруга снова закрывает моё тело тёплым одеялом, а я так и лежу молчаливо.       На меня накатывает волна сильной апатии. Я чувствую себя ни живой, ни мёртвой. Всё вокруг как-то поблекло и потеряло смысл, а душа больше не искажается от отрицательных, сверх негативных эмоций. Видимо, пару часов назад я выпустила из себя всё накопившееся за эти дни и тем самым, опустошила себя. Я не помню как добралась до комнаты, как стянула с себя платье, которое уже не валялось на полу, не помню как меня охватила сильная истерика и как в приступе паники я кричала в полотенце. Словно это не я страдала недавно, а кто-то другой. Другая Вики Уокер.       Мне ничего не хочется. Абсолютно ни-че-го. Ни есть, ни пить, ни разговаривать, ни чувствовать.       Я мирно лежу на кровати и стеклянным взглядом, который не выражал никаких эмоций, смотрю в белый потолок. Отстранённо, невидяще, непонимающе. Как же хотелось думать, что произошедшее со мной пару часов назад - это просто страшный кошмар, однако стягивающая кожу ткань повязки безжалостно рассеивает моё же наваждение.       — Ты проспала урок у Мисселины, но ловко можешь выкрутиться тем, что тебе стало плохо от своего задания, а вот я могу схлопотать на свои невероятнейшие крылья тех ещё проблем.       Мими говорит беззлобно, без строгого упрёка в голосе. Дьяволица вообще изображает своим видом полное спокойствие и какую-то слабую радость, ощущающуюся сладким вкусом малины, которую она так обожает хватать с собой после утреннего завтрака.       Я бы могла тихо посмеяться над юмором подруги, но сил нет даже на то, чтобы прохрипеть слабое: "Спасибо." За то, что не бросила там в ванной, а оказала необходимую мне помощь, когда я уже не ждала её ни от кого. После предательства двух близких людей, я привыкла обходиться с трудностями сама, только рассчитывая на помощь со стороны отца, но не злоупотребляла этим.       Против моей же воли, Мими аккуратно поднимает меня чуть выше, чтобы спиной я опиралась на деревянную поверхность кровати в полусидящем положении. Подносит к моим губам стеклянный стакан со свежей водой и придерживает за подбородок, вливая холодную жидкость в мой рот.       — Как ты себя чувствуешь, Вики? — ставит сосуд на прикроватную тумбочку и в привычном для меня жесте, сжимает мою ладонь в своих двух, мягко потирая внутреннюю сторону пальчиком.       Как я себя чувствую? Никак.       — Как будто бы я прыгнула с обрыва, не успев раскрыть крылья.       Вода помогла мне вернуть способность говорить, однако голос остаётся хриплым до невозможности.       — Главное, что самое страшное - уже далеко позади, — произносит с такой радостью, что я болезненно морщусь.       О, нет, Мими. Самое страшное не далеко позади меня, а наоборот, оно ждёт меня впереди, едко насмехаясь. Терпеливо ожидает меня где-то за мрачным углом, чтобы в неожиданный для меня момент выпрыгнуть с острыми когтями и сжать в своих крепких силках. Ждёт, чтобы раскрыть пасть и съесть меня заживо, сожрать живьём.       — Да, наверное, — свешиваю ноги на пол и босыми ступнями втягиваю весь холод покрытия пола, еле двигаю пальцами и размеренно дышу, а порез колет в такт моему дыханию. Неприятно.       Мне необходимо принять бодрящий душ, чтобы выкарабкаться из этого пустого состояния, из этой тянущей апатии, которая вцепилась глубоко в меня, и чтобы начать думать на трезвую голову о своём будущем.       Что делать дальше?       Мягко отказываюсь от помощи взволнованной Мими и закрываюсь в уборной, словно от всего небесного мира. Отстранённым взглядом пробегаюсь по своему внешнему виду и ещё раз по бинтованной повязке, которая начинает стягивать моё тело как женский тугой корсет. Меня не особо волнует моя внешность на данный момент, сколько оставленный Люцифером порез, поэтому методичными движениями руки разбинтовываю мягкую материю, чтобы открыть на моё обозрение кожу. Срываю последние слои бинтов и бросаю их на плитку, а затем цепким взором всматриваюсь в зеркальное отражение.       Маленький покров запекшейся крови на месте раны предстал мне во всей красе, а за ним тонкий затянувшийся порез, во всем своём величии. Ровный, длинный и до отвращения аккуратный, словно геометрическая линия чертёжника на шершавой бумаге его рабочего проекта. Слегка красноватый и воспалённый и такой нереальный, ведь мне всё ещё трудно принять случившееся.       Принять порез, как свой родной, будто бы я уже родилась с ним. Чтобы смотреть на своё отражение каждый раз, когда захочу переодеться или принять душ и не ненавидеть себя и своё тело. Тело, которое раньше было чистым и без изъяна, без угнетающих шрамов и лиловых синяков, тем более ненавистных мне порезов.       Смываю с себя весь прошедший день и безразлично наблюдаю за бледно-красными каплями, стекающими с нижней части ребра. В нос ударяет запах сладкого шоколада, когда я выдавливаю немного любимого геля для душа, а потом забываюсь в приятных ощущениях, манящем запахе и прохладной воде, которая освежает не только моё тело, но и разум. В эти секунды все мои проблемы перешли на задний план, словно это маленькая ерунда, а не колоссальная катастрофа.       Закончив с водными процедурами, я выхожу в общую спальню в одном полотенце. Сразу же открываю комод и достаю чистый комплект белого белья, чтобы переодеться. Не стесняюсь наготы перед дьяволицей, тактично не смотрящей в мою сторону и достаю своё любимое нежно-голубое платье с длинными рукавами и свободным покровом. Перед тем как надеть его на себя, невесомо провожу пальцем по длине пореза, ощущая воспалённую выпуклость, которая вскоре должна пройти.       — Когда ты говорила, что первый порез самый болезненный и запоминающийся, то я даже и подумать не могла, что всё настолько дословно, — в ответ Мими лишь хихикает и аккуратно наносит чёрный лак по острому ногтю.       — Ты ещё меня не видела, с моим порезом-то, — дует на палец и продолжает: — Я весь день не могла двигать головой, потому что шею жгло неимоверно, да и ещё кровь не останавливалась. Но даже так, меня одолевало такое чувство счастья и радости, что я была похожа на психа, сбежавшего с лечебницы.       Я усмехаюсь её словам, представляя улыбающуюся Мими с родственным порезом на шее. Дьяволица одобрительно кивает самой себе, рассматривая свой новый мрачный маникюр и с хитрой улыбкой принимается разглядывать меня, как музейный экспонат.       — Идёшь докладывать Мисселине?       Застываю на месте и резко устремляю взор на лежащую дьяволицу через отражение в зеркале. Мими неотрывно поглядывает на меня, наматывая прядь чёрных волос себе на палец и нелепо двигает стопой. Её настроение было на высоте и это видно по сверкающим глазам. Чувствую её желание, чтобы я раскрыла перед ней сейчас все свои карты, но перерезаю его своими словами:       — Мими, никто не должен знать о случившимся в этой комнате.       Девушка резко замирает и всё также смотрит на меня, только уже без смешинок в зеницах, а с удивлением и непривычным для меня укором.       — Не поняла...       Отворачиваю взгляд от зеркала и раздражённо поправляю небольшой вырез на груди, чтобы только не видеть это осуждение и недовольство со стороны дьяволицы. Её спокойствие сразу сходит на нет, да и моё тоже, когда она медленным шагом подходит ко мне из-за спины. Долго смотрит на то, как я скрываю отекшие веки за маленьким слоем косметики, как крашу губы бледным блеском, чтобы не быть похожей на живой труп. И вглядывается-вглядывается-вглядывается, чтобы найти в моём разбитом состоянии такие нужные для неё ответы.       — Вики, родственная связь - это для тебя какая-то шутка, что ли?       На секунду прикрываю глаза, чтобы в следующий момент обернуться и твёрдо посмотреть на подругу, которая нетерпеливо ожидает моего ответа.       — Повторяю: я не хочу, чтобы кто-то кроме тебя знал о моём порезе, Мими.       Девушка возмущённо фыркает и взмахивает руками, не зная что и ответить. Её глаза хаотично забегали по нашей комнате, то и дело останавливаясь на моих пустых, равнодушных, ничего не выражающих зеницах. Прикусывает щёку и разочарованно выдыхает, поднося пальцы к губам.       — Я сейчас же спущусь к Мисселине и самолично донесу ей о тебе и о том, что случилось, если ты не передумаешь, — слова, не терпящие отказа и сопротивления. Твёрдость, уверенность и решительность сейчас переполняют дьяволицу.       И меня это раздражает ещё больше, потому что она не имеет никакого права влезать в это. Не может так ловко устанавливать свои правила и твердить мне что делать, когда я сама в неведении, когда сама не знаю что мне теперь ожидать от следующего дня и Люцифера, которому я никогда не скажу, что теперь результат его оскорбления вырезан на моей коже.       — Какая тебе разница? Какое тебе вообще есть дело до этого дурацкого пореза? — вижу, что мои слова её огорчают, расстраивают и злят. Чувствую привкус острого перца на кончике языка, слышу её возмущённое дыхание и понимаю, что возможно я начинаю перегибать палку. Но сейчас решается моя жизнь, моё состояние и моя судьба.       — Действительно! Это не я нашла тебя сидящую в уборной, когда ты вся истекала кровью и теряла сознание, — Мими хватает свою подушку и сминает её в руках. Так она делала, чтобы выместить свою злость и своё негодование. — Вики, ты нашла свою родственную душу и должна доложить об этом, должна смириться с изменениями в себе и принять это!       — А меня кто-нибудь спрашивал: хочу ли я этого?! — громко срываюсь, — Кто-нибудь интересовался, нужна ли мне эта связь с её порезами? Как ты думаешь? Даже ты не спросила меня, желаю ли я вообще находить свою родственную душу такой ценой, — судорожно выдыхаю, опять вдыхаю и не успокаиваюсь, — Я всю жизнь бежала от этого, только чтобы не видеть кровавые следы острых порезов на теле, не ждать, когда моя родственная душа захочет облить меня оскорблениями, зная что ему это подвластно, не ощущать, как меня режет прямо изнутри, чтобы потом рассматривать оставленные шрамы! — голос срывается на хрип и я кашляю.       Задыхаюсь. Я просто задыхаюсь сейчас от переизбытка эмоций, которые я не могу сдерживать в себе. Они рвутся, нет, вырываются из меня, только чтобы я смогла высказаться, чтобы могла вылить всё накопившееся во мне за столь долгие годы, чтобы вымести всю злобу и горечь обиды, оставленные Люцифером.       Убогая сука.       Убогая сука.       Убогая сука.       Чёртов голос, чёртовы искрящие глаза, чёртовы руки, чёртов дьявол.       Умри во мне, убей себя во мне, делай что хочешь, но просто исчезни.       — Так всё-таки ты пряталась от этого, — огорчённо шепчет Мими, — А тогда, когда мы сидели у фонтана, говорила что просто не успела найти своего соулмейта.       — Как будто мы были с тобой близки, — я провожу ладонью по горячей от злости щеке, — Я же не лезу в твои личные дела, не докапываюсь до тебя: что случилось с твоей родственной душой, раз ты всегда переводишь тему.       Мими замолчала. Отходит от меня на пару шагов и кидает подушкой прямо в меня, а мне захотелось истерически рассмеяться от хлёсткого касания мягкой ткани по лицу. Её глаза горят, нет, просто пылают и испепеляют меня на месте, а сама она дрожит всем естеством, как я тогда в ванной комнате. Смотрит не с ненавистью, а с непониманием, со злостью и гневом, и старается держать себя в руках.       — Не смей использовать этот запрещённый приём! Не смей, слышишь? — её голос также срывается, также дрожит, — Ты даже не представляешь, что я вынесла за последние столетия. Ты. Ничего. Не. Знаешь. Даже не думай упрекать меня в этом, Непризнанная, — шипит как ядовитая змея.       Одним словом указывает на моё место, ставит меня в рамки и добивает окончательно. Я смеюсь. Так громко, звонко и истерично, что захотелось сразу же разреветься. Снова, навзрыд, до хрипа, до мерцающих звёзд в глазах.       И Мими тоже уже на грани, я это вижу. Поэтому, больше не медля, она разворачивается к двери и подносит ладонь к ручке, пока я всё также смеюсь, держась за голову.       — Это Люцифер.       Её ладонь в миллиметре зависает от позолоченной дверной ручки, не дотрагиваясь до неё, а глаза мгновенно потухают и находят меня. Опять сломанную, разбитую и страдающую. Накрашенные тёмной помадой губы приоткрываются в немом ужасе, шоке и подрагивают. Дыхание замирает.       — Это. Люцифер, — громче повторяю, пытаясь донести до неё, что значит для меня это дьявольское имя.       Тишина. Удушающая, мёртвая. Дьяволица с трудом верит, крутит головой, заикается и хочет что-то сказать в ответ. А говорить нечего, потому что даже она понимает, что теперь петля на моей шее, так крепко сжимающая её, затянется, если Люцифер узнает о нашей с ним связи.       — Теперь ты разделяешь мои чувства? — шаг вперёд, — Понимаешь, почему я не хочу никому рассказывать? Особенно ему, Мими, — горло обжигает от наступающих слёз, — Потому что когда он узнает какую власть имеет надо мной, — предательский всхлип, вырывающийся из груди, — То просто уничтожит меня. Раздавит, превратит мою и без того ничтожную жизнь в пепел. И будет смотреть, как он разносится по ветру, по кусочкам, — предательская слеза скатывается по щеке, оставляя за собой мокрый след. — Люцифер разрежет меня так, что на мне живого места не останется, Мими.       Дьяволица быстро моргает глазами, чтобы убрать непрошенные слёзы со своего лица и подходит ближе ко мне. Нежно дотрагивается до моих подрагивающих плеч и проводит вдоль по рукам, снова сжимая ладони в своих. Мими плачет, тоже плачт непонятно почему и из-за чего. Жалеет ли она меня в этот момент? Безусловно. И эта жалость раздражает, злит, потому что я не хочу, чтобы Мими меня жалела. Я хочу, чтобы она меня поняла.       — Люцифер не монстр, — её голос такой же хриплый, разбитый, — Да, он дьявол. Злой, грубый и строгий. Выражает свои эмоции через силу и свои едкие оскорбления, но он не бездушный, Вики. Ты же сама заметила, что за привычной обозлённой оболочкой скрывается внимательный и такой же чувствующий мужчина, личность которого уничтожил собственный отец.       — В нём нет ничего хорошего.       — Если ты чего-то не видишь, то это не значит, что этого нет. Вы, люди, любите же так говорить.       Мими вытирает ладонью мою скатившуюся слезу и грустно улыбается, пробуя на вкус мою отчаявшуюся энергию, полную боли и печали, и безысходности.       — Я никому не скажу об этом, — я удивлённо смотрю на неё, — Это будет нашим секретом, и я клянусь, что никто из моих уст не узнает о том, что Люцифер оставил тебе твой первый порез, — она сглатывает, — Но это не означает, что я согласна с твоей точкой зрения, сладкая, — мягко проводит по волосам, поправляя их назад, — Твой поступок эгоистичен по отношению к Люциферу, но ты права. Это твоя жизнь и я не в праве решать за тебя, а главное срываться. Вики, дьяволы не просят прощения, и зла на меня не держи, хорошо? Я по умолчанию буду всегда на твоей стороне, даже когда буду против.       Закончив, Мими скрывается в ванной комнате, чтобы поправить размывшийся от слёз макияж, а я так и остаюсь стоять посреди комнаты. На место физической боли пришла моральная, глубоко внутри бьётся в конвульсиях и так плохо, так ничтожно плохо, что хоть в кожу ногтями впивайся, мне не заглушить этот внутренний крик.       Мне снова не хватает кислорода и я принимаю решение прогуляться по вечернему саду, так красиво переливающегося и мерцающего в последних солнечных лучах. Гуляю медленно, растягивая шаг и думаю-думаю-думаю. О задании, о порезе и последнем разговоре с Мими, которая была права. Каждое её слово - это горькая правда, которую я просто отказываюсь принимать. Я снова бегу, снова прячусь, даже тогда, когда я уже физически и духовно связана со своей родственной душой.       Отрицание - то, что я испытываю сейчас.       Скрываюсь от посторонних лиц в укромном местечке, прямо на краю обрыва и всматриваюсь в пылающий горизонт. Столько ярких красок сейчас не приносят никакого удовольствия, никакого восхищения и вдохновения, мне даже закат кажется таким не родным, таким не красивым.       Я опустошена, но не до конца сломлена.       Я разбита, но склею себя по осколкам снова.       Я ещё не уничтожена.       И он это сделать не посмеет.       Потому что не позволю.       Чувствую знакомую всепоглощающую, такую тяжёлую энергию и снова проклинаю всех святых, когда он стоит позади меня, прислонив корпус к дереву и молчит. Специально своим присутствием нагнетает обстановку и забирает у меня последнюю возможность вернуть себе спокойствие, вернуть себе себя.       — Ты же боишься одиночества.       Уйди, молю просто забудь обо мне и уйди.       — Со страхами надо бороться, — я ловлю лицом последние тёплые лучи солнца и прикрываю глаза, — Так мне сказал один знакомый.       Зепар, который снова навестит меня в моём же сне. Демон, дарящий мне покой и желанное умиротворение на берегу песчаного моря. Тот, кому нельзя доверять, нельзя верить, но я продолжаю лететь на него, словно серый и слабый мотылёк на яркий свет, чтобы зацепиться руками за обманчивую реальность. Единственную, где я не чувствую боли благодаря ему.       И Дьявол слышит мои мысли.       — Зепар опасен, Непризнанная.       Непризнанная-непризнанная-непризнанная.       Сжимаю ладони в кулаки, лишь бы не показать себя слабой сейчас, не показать, что я чувствовала пару часами раннее, как кричала и ревела, когда грёбанная связь разрезала мою кожу на один ровный порез. Порез, который останется на мне навсегда, как собачье клеймо, пожизненно.       — Ты не моя подружка, чтобы лезть в мою жизнь.       Не вижу его, но чувствую спиной. Ощущаю крыльями его тёплые волны, слышу его насмешки и радуюсь, что не смотрю в его глаза. Не потому что страшно, а потому что если посмотрю - то он увидит всё. Мои страдания, мою печаль и падение во мглу.       — А ты всё не можешь прикусить язык, забавно.       Забавно? Ничуть. Мне тошно, меня ломает и мне хочется снова кричать.       А ещё я хочу тебя ненавидеть, Люцифер.       Но не могу, потому что ты не виноват в нашей связи.       Такая же жертва, не подозревающая, что его родственная душа - это обыкновенная Непризнанная. Вот это уже забавно. От этого тоже хочется смеяться, а потом выть.       — Отстань от меня, Люцифер.       Разве дьявол послушает? Никогда. Будет делать что хочет, не спрашивая мнения остальных.       — Кто же так поиздевался над бедной девчушкой?       Ты.       Но никогда не узнаешь об этом.       Смеётся, издевается, насмехается и не думает останавливаться.       — Тебя не касается.       Провожаю взглядом солнце, уже севшее за горы, и медленно поднимаюсь с места. Так аккуратно, чтобы он не видел, как я морщусь от лёгкой боли в области ребра, так смело и уверенно, чтобы знал, что я не буду лежать у его ног, как бы он этого не хотел.       Поднимаю лицо вверх, улыбаюсь, когда вижу блеклые звёзды и шепчу откровенное:       — Больше никогда не подходи ко мне.       И Люцифер услышит.       Люцифер разозлится.       Чтобы потом уйти к себе в комнату, пока сын Сатаны продолжит стоять на месте, провожая меня ярким взглядом красных искр. Чтобы наконец найти в себе силы избегать его. Чтобы начать выживать в этом таком же жестоком мире и забыть его имя.       Чтобы я могла чувствовать кислород в вечно тревожном запахе смерти. Чтобы о его существовании мне напоминал только идеально ровный порез.