Нежные цветы, распустившиеся, где я рос, Неведомо вам моё горе, которое не выплакать слезами. Ли Кынбэ
Никто не осмелился остановить четвёртого принца, когда тот вернулся во дворец в тяжёлых зимних сумерках. Он появился перед стражниками из туманного мрака истинным исчадием преисподней: его загнанный вороной хрипел, роняя на сбитые о скалы копыта хлопья розовой пены. А сам принц и вовсе походил на Смерть: в разорванной, перепачканной копотью чёрной одежде, с лицом, покрытым кровавыми слезами, с мечом наотлёт, на лезвии которого багряными каплями засыхали чужие грехи. Никто не преградил ему путь в покои королевы Ю: это было просто немыслимо. Ван Со соткался из тьмы у кровати матери, как её самый жуткий кошмар, и сперва королева даже не осознала, кто перед ней, а когда пелена сна наконец спала с её глаз, едва смогла удержаться от крика и только проговорила севшим от испуга голосом: – Кто здесь? – Это я, матушка. Принц шагнул вперёд, в пятно приглушённого света ночников, и королева поняла, что смотрит на того, кого вообще никогда не желала бы видеть. – Как ты посмел прийти? – воскликнула она, сжимаясь на постели и прикрываясь одеялом. – Зачем ты здесь? – Вы знаете, что я сделал ради вас? – улыбнулся Со, хотя улыбка его вышла страшной. – Я сделал всё, чтобы вас не наказали. Уничтожил все следы. – Что ты несёшь? Я тебя не понимаю. – Я сжёг всё дотла. Ничто не будет указывать на вас. Расширившиеся глаза королевы и её запинающийся голос подсказали Ван Со, что она обо всём догадалась. – Неужели… ты их всех убил? Он тихо и безжалостно рассмеялся: – Эти люди жили только ради вас. Думаю, они не были против умереть за вас. Королева ахнула, но тут же овладела собой: – И ты думаешь, я похвалю тебя? Ждёшь, чтобы я позаботилась о твоих ранах? Да ты же самое настоящее животное! Улыбка погасла на лице принца, как пламя свечи, которую задули за ненадобностью. Он просто не мог поверить тому, что слышал. – Убирайся! От тебя несёт кровью. Я не смогу уснуть! – с омерзением выплюнула королева ему в лицо и отвернулась. – Это же ради вас, матушка! – Матушка, матушка, матушка! – голос королевы взвился от злости. – Когда слышу от тебя слово «матушка», сразу покрываюсь гусиной кожей. Убирайся прочь! Я не желаю тебя видеть. Это был конец. Всё оказалось напрасно, жертвы – бессмысленны, а надежды – пусты. У Ван Со задрожали губы. – Мне всегда было интересно, – выговорил он с трудом, – почему моя матушка никогда не жалеет меня. Другая мать переживала бы за своё дитя. Но почему моя матушка даже не взглянет на меня? Я так отчаянно ждал этого, но ни разу… – Ты не мой сын, – холодно перебила его королева Ю. – Ты сын семьи Кан из Шинчжу. Ван Со будто толкнули в грудь, и он падал куда-то, падал, падал… На самом деле он просто начал отступать под ледяным взглядом королевы, не в силах больше выдержать, как она отворачивается в отвращении. Как же так? За что? – Это ведь из-за моего лица, да? – прошептал он, даже не пытаясь скрыть слёзы. Жгучая, горькая на вкус влага струилась по его щекам, смывая кровь и копоть. Если бы она так же легко могла смыть этот отвратительный шрам! – Вы отправили меня в чужую семью вместо моего старшего брата. И до сих пор отталкиваете меня. Всё это из-за моего лица! То, что Ван Со сдерживал внутри, чему не давал прорваться во время всего этого невыносимого разговора с матерью, выплеснулось вдруг в одном замахе и одном коротком ударе, в который он вложил всю свою боль. Расколотая ваза, где прежде стоял букет свежих цветов, усеяла осколками пол, и Ван Со рухнул вслед за ними, не чувствуя впивающиеся в ладони острые куски фарфора, ничего не чувствуя, кроме охватившего его отчаяния, которое приторно пахло пионами. Это был конец. Мать отказалась от него. Снова. И в один момент свирепый волк исчез, уступив место маленькому несчастному волчонку, чей горестный вой переплетался со слезами и словами, таить которые в себе не было больше сил, да и смысла тоже не было. Разумом Ван Со понимал, что всё это бесполезно, что его никто не услышит, но душа его исходила кровью, и необоримо было простое желание по-детски пожаловаться матери, и не имело значения, что на неё же саму. Кому ещё он мог открыться? Кому, если не ей? На него неприязненно взирала с высоты королевской кровати чужая женщина, а он сидел на полу, среди осколков своей хрупкой надежды, и рассказывал этой женщине то, что не доверил бы ни единой живой душе. Кому, если не матери? Даже если её у него и не было. – Да вы хоть знаете, как мне жилось у этих Канов? – слова царапали ему горло, но Со говорил, больше не глядя на ту, которой было на него плевать. – Однажды они швырнули меня в огромное волчье логово. Я всю ночь боролся с дикими зверями, а потом устроил пожар. Убил и сжёг всех волков на той горе, а сам выжил. Моё тело было пропитано запахом горящей плоти… Сейчас он тоже был пропитан этим запахом, только причиной была выжженная дотла душа. Принц рассмеялся сквозь слёзы, словно безумец: – А сумасшедшая наложница Кан всё время держала меня при себе, думая, что я её умерший сын. Однако когда она приходила в себя, то избивала и запирала меня, а потом начинала допрашивать, где её сын и почему вместо него рядом с ней какое-то чудовище. Это продолжалось по три-четыре дня. Мне не давали даже глотка воды, и никто не приходил ко мне… – Ну и что? – у королевы Ю не дрогнула ни одна мышца на прекрасном лице, полном безразличия, словно она действительно не была его матерью. Не дрогнула душа, словно её и не было вовсе. – И что? – переспросил принц, чувствуя, как его рот дёргается от накатившей обиды. Ему нужно было покончить со всем этим, вырвать из себя последним мучительным усилием, потому что нести это непосильное бремя он больше не мог. Ван Со поднял взгляд на женщину, которой мешал жить. Странно, она наконец-то взглянула на него – но как! – Мать признаёт только тех сыновей, кем можно гордиться. А ты – мой позор и моя ошибка. Поэтому я отправила тебя прочь, – королева цинично усмехнулась: – И всё же я отблагодарю тебя за преданность и подумаю, как это сделать. Да, это был конец. На смену горячим слезам, которые омывали лицо и душу Ван Со, вдруг пришёл могильный холод. Можно было больше ничего не делать и не объяснять: и без того всё было ясно. Принц тяжело поднялся с пола и проговорил, заставляя себя смотреть в лицо той, что его родила, но так и не стала ему матерью: – Обязательно запомните сегодняшний день. Вы вновь вышвырнули меня, но я больше не уйду. Запомните – настанет час, когда вам придётся смотреть только на меня. А слёзы всё текли и текли, и не было им конца… Он направился прочь из комнаты, едва понимая, куда идёт, а в спину его толкал злой испуганный крик: – Что за бред! Если ты посмеешь что-нибудь сделать, навсегда покинешь Сонгак, наглец! Однако уходить из дворца Ван Со не собирался. Фонарики на старом персиковом дереве едва покачивались в танце с лёгким восточным ветром. В столь поздний час здесь не было ни души, и никто не видел, как четвёртый принц, пошатываясь, брёл из дворца королевы Ю, пока не наткнулся на каменные башенки, увенчанные горевшими свечами. Их было здесь несколько, таких рукотворных пирамид, под сильным и мудрым деревом. Их складывали матери, чтобы молиться за своих детей и посылать им добрые мысли вместе со своей любовью. Ван Со пришёл сюда не нарочно, слепо глядя перед собой и так и не выпустив из рук окровавленный меч. Но стоило ему увидеть ясные огоньки свечей, которые, как материнские глаза, лучились теплом в темноте, – и он сорвался подобно случайной стреле с тетивы. Отшвырнув меч, Ван Со принялся в исступлении крушить башенки, сбивая свечи и рыдая от одиночества и жалости к себе. Никто и никогда не собирал такую для него. Никто и никогда не молил Небеса о том, чтобы он был счастлив и здоров, хорошо ел, спокойно спал и думал о людях с добром. Так почему здесь должны выситься эти напоминания о том, что у него нет матери и некому помолиться за него в час скорби? Почему?! – Стойте! Остановитесь! Ван Со ощутил, как сзади его обхватили чьи-то руки, силясь оттащить от рассыпавшейся пирамиды. – Я уничтожу здесь всё! – надрывался не он, а хор его отчаяния, ревности, боли и нерастраченной любви, которая никому не была нужна. – Оставь меня! Он кричал, пытаясь освободиться не только из слабых рук, но и из тисков всего того, что терзало его, не позволяя дышать. И если первое далось ему одним рывком, то второе было попросту невозможно, и, понимая это, принц свирепел ещё больше. А за его спиной на земле сидела Хэ Су, которую он отшвырнул в неистовом порыве, и смотрела на свою руку, перепачканную в крови. Его крови. – Кровь… – пролепетала она, поднимая на него огромные чистые глаза, полные ужаса. – Да, – зашёлся безумным смехом Ван Со, наконец-то осознав, кто перед ним. – Это кровь. Кровь людей, которых я сегодня убил, – он указал на нетронутые каменные столбики, где ещё теплились свечи. – Матушка сложила эти камни для своих детей? Нет! Она должна просить о прощении меня. Меня! – его хрип перешёл в волчий вой, обильно сдобренный слезами. Принц остервенело набросился на ближайшую полуразрушенную башенку, но на его плечи вновь легли тонкие руки, упрямо оттаскивая его в сторону. – Отпусти меня! Пусти, сказал! Однако Хэ Су вцепилась в него из последних своих птичьих силёнок и умоляла, сама чуть не плача: – Прошу вас, остановитесь! У неё, видимо, вообще не было инстинкта самосохранения. – Ты тоже хочешь умереть? – взъярился на неё Ван Со, замахиваясь для удара. – Но вы же ранены! – в отчаянии воскликнула Хэ Су, не опуская рук, обнимавших его за судорожно сведённые плечи. – Вам, должно быть, очень плохо! Кому плохо – ему? Ван Со замер, не понимая, о чём она вообще говорит. Почему не боится его такого, потерявшего человеческий облик и разум? То, что всё его тело горит ещё и от ран, полученных в бою с наёмниками, до этого момента просто не приходило ему в голову: так было больно душе. – Я же сказал тебе, что убил людей! – повторил он, хватая Хэ Су за горло, но вдруг ударился о взгляд… не отвращения, нет, – сострадания. – Тогда скажите мне, – выдохнула в ответ девушка, – почему вы их убили? Ведь это было не просто так? Не ради забавы? Что? Хэ Су, эта маленькая пичужка, которой он мог свернуть шею одним движением руки, не осуждала, не проклинала и не гнала его. Несмотря на то, как он вёл себя с ней и сколько раз угрожал смертью. И внутри у него словно лопнула та самая тетива, что тонко звенела от натуги и неизбывного горя. Под кротким взглядом Су, в котором мягко, как свечи, мерцали понимание и печаль, Ван Со вдруг почувствовал, что всё его ожесточение куда-то исчезло, осталась только скорбь. – Уходи, – с усилием выдавил он, чувствуя, что его вот-вот захлестнёт новая волна слёз. Но слёз не яростных, не безумных, а тех, что нужно просто выплакать – и станет легче. Он отвернулся от Хэ Су, чтобы она не видела его таким, однако та не уходила и продолжала говорить: – Но ведь такова жизнь, верно? Вам с раннего возраста пришлось взяться за меч. И вам приходится убивать, чтобы самому выжить, – она всхлипнула за его спиной. – Я понимаю вас. Я знаю, что вы сейчас чувствуете. Должно быть, вам так тяжело! Дрожащий голос Хэ Су словно омывал принца тёплой водой, утешая, успокаивая и врачуя мелодичными звуками, которые ложились на раны чистыми повязками и обволакивали истерзанную душу нежным запахом лотоса. Она говорила, как будто читала его, все его чаяния, написанные на полотне души слезами и кровью. И Ван Со вдруг ощутил себя не зверем, что способен только огрызаться и убивать в ответ на удары и обиды судьбы, а человеком, которому непостижимым образом становится легче от того, что кто-то понял его и не стал осуждать, а просто – пожалел. Силы вдруг оставили его, и он упал на колени у разрушенной им башенки, цепляясь за камни раненой рукой. Осталось только изгнать из себя со слезами то, что его терзало. Но это уже было другое. Своими словами, своим добрым участием Хэ Су словно очистила его от скверны, сбросила с души тяжесть, отчего из глаз Ван Со теперь струились слёзы человека, которого вдруг согрели сочувствием вместо того, чтобы оттолкнуть с ненавистью, в которой тот захлёбывался. Су, я никогда не благодарил тебя за ту ночь. А ведь ты уберегла меня. Я не знаю и не хочу думать, от чего. Просто – уберегла. У меня никогда не было ничего своего. Своего – ничего! Ни дома, ни семьи, ни каких-то значимых вещей… Однако я свято верил, что раз живёт на свете женщина, которая меня родила, значит, у меня есть мать. И она – моя. Пусть не будет ничего, мне ничего и не нужно, лишь бы была она – матушка. Я так часто повторял это слово, что оно звучало для меня, как имя Небес. Но оказалось, что я проклят Небесами. Хуже того – я проклят своей матерью. Разве это справедливо, Су, ответь мне? Ответь, мне, умоляю… В ту ночь я смотрел в её прекрасное каменное лицо, а сирота внутри меня давился слезами и жалобным криком: «Мама! Мама, ну посмотри же на меня! Посмотри! Это же я, твой сын! За что ты так со мной? Ведь ты сама искалечила меня, так почему не прижмёшь к себе, не утешишь, не примешь меня такого? Ты же знаешь, что ближе тебя, роднее тебя у меня никого нет! У меня вообще никого и ничего нет…» Это была моя последняя попытка вернуть мать. Я думал так и поклялся себе, что больше никогда не позволю ей издеваться надо мной и видеть мои слёзы. А ещё я поклялся, что ей придётся смотреть на меня. И я стану единственным, кто будет рядом с ней, когда Небеса распахнутся для неё. Больше никого – только я! В ту ночь ты спасла меня, Су, мой свет, моё единственное утешение. Ты вернула меня себе самому. И когда я, очистившись слезами, поднялся с колен, я твёрдо знал одну вещь – матери у меня нет и никогда не было…***
Далеко внизу, в долине, грелся под неожиданно тёплым зимним солнцем Сонгак. А прямо под скалой, на которой замер в размышлениях четвёртый принц, раскинулся дворцовый комплекс. Отсюда, с вышины, люди виделись принцу маленькими ничтожными букашками, суетливо снующими в своих пустых бесконечных делах. Глядя на мир, простиравшийся у его ног, Ван Со думал об утренней встрече королевской семьи в приёмном зале правителя Тхэджо. Он не жалел о том, что ему пришлось признаться в уничтожении укрытия наёмников. Он не собирался выдавать мятежную королеву Ю или своего старшего брата Ван Ё. Но его терзала мысль о том, что он снова остался один, ведь все отвернулись от него, узнав, что он в одиночку расправился с бандой натренированных безъязыких убийц. Это что, преступление или грех? Почему ни у кого не нашлось даже слова в ответ на его признание – лишь потрясённые взгляды и тяжёлое молчание? Хорошо, что всё обошлось, но Ван Со покинул тронный зал и вернулся сюда, в своё убежище на скале, в полном одиночестве. Никто не подошёл к нему, никто не захотел говорить с ним. Сколько всё это будет продолжаться? И что ему нужно сделать, чтобы его наконец приняли в Сонгаке? Приняли в… семью? Его тягостные размышления прервало чьё-то жалобное кряхтение и последовавшие за этим возмущённые слова: – Нет, ну почему он выбрал это место, а? Он так издевается над людьми? Боже! И без того меня достал, а тут ещё и это… Как же он мне надоел! Знакомый мелодичный голос заставил принца вздрогнуть, но он не пошевелился. А Хэ Су, выдыхая усталость от нелёгкого подъёма на гору, продолжала, не подозревая, что Ван Со слышит всё до последнего слова. С его слухом охотника она всё равно что кричала ему в ухо: – Боже! Вчера он такое устроил! А со спины кажется таким невинным. И выглядит очень одиноким. Ха! Услышав саркастический смешок, принц не удержался и обернулся, смерив незваную гостью холодным взглядом, который мигом стёр ухмылку с её хорошенького утомлённого личика. Странно, но сейчас Ван Со вовсе не был против встречи с ней. И это после всего того, что произошло! Бесстрашно подойдя к нему вплотную по скользкой покатой кромке скалы, Хэ Су плюхнула перед ним большую корзину: – Я принесла вашу еду. Интересно, с каких это пор еду принцам-отшельникам носят не служанки, а родственницы королевских особ? Или все настолько боятся его, что предпочитают поступиться обязанностями, только бы не встречаться с ним с глазу на глаз? Родители, братья… А теперь ещё и слуги. – Оставь там, – стараясь выглядеть невозмутимым, обронил Ван Со. – Хотите поесть в одиночестве? – ехидно поинтересовалась нахальная девчонка и добавила: – Счастливо оставаться! Принц искоса наблюдал, как она спускается по обледеневшему скосу, то и дело ойкая и вздыхая явно напоказ. Ушла – и ладно. Он старательно игнорировал скребущееся у него в душе сожаление. Каково же было его изумление, когда Хэ Су вдруг вновь выросла перед ним ярким жёлтым цветком на серых, покрытых снегом скалах. И Ван Со быстро отвернулся, чтобы она не заметила его внезапную радость. – Мне нужно будет забрать посуду! – надув губы, капризно заявила эта невероятная девчонка. – Приступайте к трапезе. Мало того, что она не выказывала и толики почтения, мало того, что не боялась его и командовала, она ещё и уселась рядом, заставляя его подвинуться и давая понять, что не уйдёт, пока он не поест. Но Ван Со всё это ужасно нравилось! Он посмотрел на её уложенные в изящную девичью причёску волосы и сам не понял, как произнёс: – Вчера ты ничего не видела. И впредь следи за языком! За этими резкими словами принц бессознательно прятал своё смущение и желание, чтобы Хэ Су подольше побыла тут, с ним. Он откуда-то знал, был уверен, что его предупреждение было напрасным: она и так никому ничего не расскажет. И это согревало его едва ли не больше, чем её открытый взгляд, который, впрочем, тут же потемнел от обиды: – Да я и не собиралась болтать! – Хэ Су возмущённо фыркнула. – Не могу в это поверить! У меня и своих проблем немало. Мне некогда сплетничать о других. Ну что это такое – каждый раз вы мне угрожаете! Она умолкла, а минуту спустя с удивлением спросила: – А вам что, нравится здесь обедать? Любуетесь видом дворца? Конечно, это же ваш дом... Но зачем смотреть на него во время еды? Она так забавно щебетала, сидя рядом с ним, что Ван Со и сам не заметил, как ответил ей, и ответил то, что волновало его в этот момент сильнее всего: – Дом там, где семья. Он чувствовал, что может вот так просто, по-человечески говорить с этой девчонкой и что она не станет насмехаться над его словами. Ведь она видела его в таком состоянии, за которое другие бы открыто высмеяли его или же стали презирать. А Хэ Су подняла на него свой тёплый ореховый взгляд и задумчиво протянула: – Но ведь ваши родители и братья все живут во дворце… – она вдруг встрепенулась: – Кстати, пока я вспомнила… Что это было, в купальне? Да как она… Неужели ей… Это же… От изумления принц растерял все слова и сумел только ошарашено выпалить: – А ты… Как ты вообще туда попала? Теперь пришла очередь Хэ Су краснеть и оправдываться. – А? Что? Ну… Это… – она смутилась и полезла в корзинку с едой. – Чхэ Рён говорила, что эта курица отменная… А потом они вместе ели ещё тёплую курицу с рисом и засахаренные фрукты, сидя на самом краю нагретого солнцем гладкого лба скалы в дружелюбном молчании, лишь изредка обмениваясь короткими мирными фразами, и Ван Со было так хорошо, как никогда прежде. Он и не знал, что можно делить с кем-то трапезу и получать от этого простое и такое искреннее удовольствие. Неужели подобное возможно? Хэ Су больше не боялась, не отворачивалась и улыбалась, протягивая ему на крохотной ладошке кусочки персиков, яблок и мандаринов. И делала она это настолько непринуждённо и доверчиво, что Ван Со хотелось смеяться. Просто от того, что она сидит так близко, изредка касается его плечом, передавая еду, что на щеках её сладкий фруктовый сироп, что вокруг – только небо и никого, кроме них. Рядом с Хэ Су ему было тепло и пахло весной. И не хотелось, чтобы это заканчивалось… Но на Сонгак незаметно опустились серые зимние сумерки, и пора было возвращаться во дворец. Ещё не хватало, чтобы сестру жены Ван Ука начали разыскивать по всей округе, беспокоясь, не сделал ли что-нибудь с ней ненормальный четвёртый принц! А четвёртый принц шёл позади Хэ Су и всерьёз изводился вопросом: помочь ей нести корзину или нет. С одной стороны, сыну правителя Корё не пристало подносить вещи кому бы то ни было ниже по статусу, а с другой – Су так забавно кряхтела и вздыхала, то и дело запинаясь за подол и временами волоча корзинку по земле, что Ван Со становилось её жалко. Однако он опасался, что с этой строптивой девчонки станется огреть его корзиной – и что тогда? Ещё, чего доброго, их кто-нибудь заметит, ведь Хэ Су только-только каким-то чудом избежала наказания за взбучку десятому принцу, а уже колотит корзиной четвёртого… Даже засыпая, Ван Со улыбался. Впервые за долгое время его не провожали в сон безрадостные мысли. И причиной тому была похожая на озорную синицу маленькая бойкая девчонка, которая всё сильнее нравилась ему. На следующее утро четвёртый принц отправился бродить по поместью восьмого. Ему не было дела до красоты и уюта садов Ван Ука: он искал Хэ Су. Он не знал зачем, просто для того, чтобы увидеть. И он увидел. Увидел, как принцесса Ён Хва бьёт палкой привязанную за руки Хэ Су, словно провинившуюся служанку. И за этим истязанием наблюдают его братья, как за представлением заезжих циркачей. Ван Со успел перехватить лишь третий удар сестры: – Достаточно, – он спокойно и твёрдо смотрел в глаза принцессы, игнорируя её негодование и неуверенный окрик Ван Ука, который слишком припозднился в своём порыве защиты: от ударов Хэ Су сжалась, ожидая продолжения наказания. Только этого он не допустит. – Здесь я слежу за порядком, – попробовала возразить ему Ён Хва, оправившись от изумления. – Отпусти. Ван Со перевёл взгляд на Хэ Су, которая смотрела на него распахнутыми от боли и унижения глазами и безмолвно умоляла о помощи. – Она принадлежит мне, – проговорил Со, неотрывно глядя на неё. Его слова повергли всех присутствующих в такой шок, что в упавшей им на головы тишине было слышно, как в соседнем дворе бьётся о камни ручей, а на крепостной стене дворца о чём-то переговариваются стражники. – Что… ты сейчас сказал? – переспросила принцесса, придя в себя раньше других. – Я сказал, – не поворачиваясь к ней, повторил Ван Со раздельно и чётко – так, чтобы это услышали и уяснили себе все, кто ещё не понял, – что она моя. Боль в глазах Хэ Су смешалась с изумлением. Она смотрела на Ван Со так, словно он… Словно он прилюдно назвал её своей. А он так и сделал. Он так решил ещё вчера, а что подумают об этом остальные, ему было глубоко наплевать. Ван Со даже нравился испуг Хэ Су в ответ на его возмутительное заявление. Зато её хрупкого тела больше не касалась палка, пригодная только для нерадивых служанок и шкодливых собак. Ему не нужно было ничего объяснять: он и без того понял причину происходящего, увидев в руке Ён Хвы шпильку для волос, которую собирался подарить матери, но где-то обронил несколько дней назад, не особо сожалея о потере. Видимо, Хэ Су нашла эту шпильку и велела Чхэ Рён незаметно вернуть её в его покои, но служанку застала принцесса, скорая на расправу и, что скрывать, охочая до неё. Ван Со нехорошо улыбнулся и, отпустив руку Ён Хвы, добавил: – И шпилька эта тоже моя, – он специально вновь выделил слово «моя». Эффект, который произвела его первая фраза, неверно истолкованная присутствующими, позабавил его, поэтому он не отказал себе в маленьком удовольствии подразнить их ещё. – И только мне решать, что делать с этой девушкой, разве нет? Дальнейшее его интересовало мало. И то, как за Су вступился вдруг оживший Ук, почему-то молчавший всё это время и позволивший принцессе избивать свою родственницу. И то, как подскочил Ван Ын, начав что-то лепетать в защиту Хэ Су, всё явно выдумывая на ходу. И то, как скрипела зубами Ён Хва, не в силах достойно снести подобное унижение на глазах братьев и служанок. Ван Со достаточно было видеть, как Хэ Су освободили и она ушла, придерживая под руку свою служанку, которой досталось гораздо больше. Дождавшись, когда разойдутся все остальные зрители этого гадкого представления, он молча протянул руку, требуя у принцессы свою шпильку. – Неужели тебе жалко эту девку? – негодующе выдохнула Ён Хва. – Ты ведь не из тех, кто стал бы останавливать меня без причины. Неужели у тебя появились какие-то чувства к ней? В ответ на это Ван Со скривился в скупой фальшивой улыбке: – Ён Хва, прости, что я вмешался. Никакого чувства вины, разумеется, он не испытывал, объяснять принцессе ничего не собирался и жалел лишь о том, что появился здесь слишком поздно. Но на этом неприятные утренние встречи и разговоры для него ещё не закончились. Когда чуть позже он задумчиво шёл по саду, разглядывая шпильку, вернувшуюся к нему столь необычным образом, путь ему неожиданно преградил Ван Ук, который явно не просто так наслаждался свежим воздухом неподалёку. – Ты сказал, что она твоя, – холодно проговорил восьмой принц, глядя на Ван Со с открытой неприязнью. – Я ждал тебя, чтобы заверить, что ты ошибаешься. Здесь ничего не принадлежит тебе. Каждое слово последней фразы Ван Ук отчеканил, намеренно повторив интонацию четвёртого принца, когда тот говорил о Хэ Су. Ван Со словно ударили по лицу: он побледнел и отступил на шаг. А восьмой принц, довольный его реакцией, с подчёркнутым превосходством в голосе и во всём облике продолжил: – И Ён Хва, и Хэ Су – мои. Не смей вести себя так по отношению к моей сестре и сестре моей жены. Сказав это, Ван Ук ушёл, явно чувствуя победу за собой. Однако, проглотив комок обиды, Ван Со упрямо сжал губы, не замечая, как шпилька впивается в его ладонь. Ну нет, братец. Не в этот раз. Да, Су, отчасти Ван Ук был прав. У меня не было ничего своего. Но только до этого дня. Я назвал тебя своей ненамеренно, однако эта мысль настолько обогрела меня, что я действительно почувствовал – ты принадлежишь мне. А ведь так оно и было на самом деле: ты стала моей, когда исчез твой страх, когда ты открыто взглянула на меня, когда сдержала меня, раненого и рыдающего, у молитвенных башен, когда протянула мне на ладони первый кусочек персика там, на горе. С каждым этим моментом ты всё больше становилась моей, прорастая изнутри, чтобы остаться во мне навсегда. Ты – моя. Моя! Я повторял это снова и снова и верил в это, весь наполняясь каким-то новым чувством, названия которому в ту пору я ещё не знал. Но ты уже была моей. И ничьей больше, слышишь? И днём позже Ван Со всё так же искал встречи с Хэ Су, нимало не заботясь о том, что об этом подумают другие и даже она сама. Ему просто необходимо было видеть её. Что тут сложного и непонятного? Он подстерёг её, когда она гуляла одна в саду. Глядя себе под ноги, Хэ Су случайно налетела на него, ударившись лбом о его грудь. Признаться, принц и сам специально не стал уклоняться, но что в этом было такого? – Ай! Боже мой! – картинно взвыла Хэ Су, хватаясь за голову, и Со едва не расхохотался. До чего же она была смешной и милой! – Ты сама в меня врезалась, – заявил он ей, уже по привычке пряча радость за нелюбезностью. – «Она принадлежит мне»? – тут же бросилась в наступление Хэ Су, позабыв об ушибе. – Зачем вы так сказали? Нас могут не так понять! А пусть понимают как хотят. – Ты что, не умеешь говорить спасибо? – вскинул брови принц. – Я спас тебя от побоев. Чем спорить, лучше бы поблагодарила за спасение. Хэ Су тут же насупилась: – Вы всегда вели себя так, будто убить меня хотели. Даже любопытно, что же произошло, – она неловко кашлянула и, немного помявшись, добавила: – Спасибо. Знала бы она, что произошло! И кто бы объяснил это ему самому. – Зачем тебе понадобилась эта шпилька? Где ты её взяла? – спросил Ван Со, чтобы хоть что-то сказать и удержать Хэ Су рядом. – Вы обронили её в королевской купальне, когда мы с вами встретились там ночью, – пояснила Хэ Су, нимало не смутившись. – И я ничего не сказала об этом принцессе, потому что не могла открыть, что видела ваше лицо. Я сдержала своё обещание! И подверглась наказанию. Но не выдала его! – Ты вообще меня не боишься? – Ван Со изо всех сил старался скрыть трепет от услышанного. – Каждый раз напоминаешь мне об этом. – Вы – человек, которого стоит воспринимать всерьёз, – рассудительно откликнулась она. – Но я больше вас не боюсь. И всё-таки впредь не говорите, что я принадлежу вам! Воинственный настрой, с которым она произнесла свою просьбу, больше похожую на приказ, позабавил Ван Со. – А почему нет? – заинтересованно посмотрел он на свою собеседницу. Она его не боится! Возможно ли это? До сих пор все шарахались от него, отводили взгляд, старались отвернуться, а эта странная девчонка вдруг такое заявляет. – Я человек, а не предмет мебели или зверюшка! – с вызовом вздёрнула подбородок Хэ Су. – Как я могу кому-то принадлежать? Действительно… Ван Со шагнул к ней вплотную и склонился так низко, что видел крапинки в её ореховых глазах, настороженных, но не испуганных. – Как тогда мне тебя называть? – произнёс он, поневоле ощущая, как его затягивает в эту бархатную глубину. – Если ты «не предмет мебели и не зверюшка»? Своим человеком? Или своей женщиной? – Боже! Конечно же, нет! – воскликнула Хэ Су, покраснев так очаровательно, что Ван Со тут же захотелось её обнять, и он крепче сжал руки за спиной. – Не обязательно всё называть такими громкими словами. Можно придумать что-нибудь другое. Она окончательно смутилась, коротко поклонилась ему и убежала. А принц ещё долго стоял на мостике через говорливый зимний ручей, греясь в тепле их занятного разговора. Можно придумать. Только – зачем?***
Ты изумляла меня с первой встречи, Су, – такая необыкновенная, такая живая и настоящая среди всех обитателей дворца, начиная со служанок, больше напоминающих тени, и заканчивая королём Тхэджо. Хотя и тот, впрочем, скорее походил на тень, недосягаемую в своём величии, пусть он и был моим отцом. Но ты… Казалось, тебя ничто не сковывает и ты свободна в своих изречениях и поступках. Чего стоила одна драка с десятым принцем! Или твоя наивная попытка спасения четырнадцатого принца Ван Чжона, который по своей глупости не только умудрился попасть в передрягу с уличными бандитами, едва не лишившись при этом руки, но и подверг опасности тебя! Су, ты всегда меня удивляла и восхищала. Сколько же в тебе было силы, отваги и безрассудства! В отличие от моего младшего братца Чжона, последнее в котором явно преобладало. Я ведь был готов убить его за то, что он втянул тебя в то происшествие, из которого рисковали не выйти живыми ни Чжон, ни ты, ни Ван Ук. Я даже думать не хочу, что могло бы случиться, если бы я не успел тогда… Если бы напавшие на вас не испугались дурной славы Волка или разделались с вами до моего появления. Едва ли не впервые в жизни я порадовался своей репутации и проклятому прозвищу, которое само по себе отпугнуло бандитов и спасло вас без того, чтобы я вновь замарал свой меч чьей-то грязной кровью, тем более у тебя на глазах! Когда всё благополучно закончилось, я не знал, что мне делать: то ли броситься к тебе и прижать к груди, не веря, что ты цела, то ли схватить тебя за плечи и трясти, чтобы ты, наконец, перестала ввязываться в авантюры, грозящие тебе смертью. А ты представляешь себе, Су, что я испытал, когда после бегства бандитов ты принялась обнимать не меня, а Чжона, который назвал тебя своей сестрой и поклялся защищать и беречь тебя всю жизнь! Тебя, которую я уже самонадеянно считал своей! Мне так горько осознавать, что Чжон сдержал своё слово, хотя и называл тебя уже не сестрой… Четырнадцатый принц Ван Чжон, постанывая, натягивал на себя одежду. Впрочем, минутой ранее он не без самодовольства рассматривал свои раны в зеркале под тяжёлым, осуждающим взглядом Ван Со. Да, ему чудом повезло остаться в живых и при этом сохранить обе руки. Но откуда он мог знать, что на рынке появится этот однорукий со своими прихвостнями, затащит его в лес и начнёт обвинять в своём увечье и прочих бедах, к которым он, Чжон, не имел никакого отношения? Ну, или почти не имел. Не он же отрубил ему руку за поражение в той давней драке! Не он поджёг его лачугу на окраине Сонгака! За него отомстила королева Ю, приказав своим солдатам расправиться с наглецом, посмевшим унизить её младшего сына. Если бы за ними не увязалась эта удивительная сумасшедшая девчонка! Ван Чжон вспомнил, как Хэ Су самоотверженно и наивно защищала его, с визгом размахивая палкой, как он прикрывал её своим телом от ударов и как потом она, позабыв о приличиях, обнимала его под потрясёнными взглядами Ука и Со, подоспевших на помощь. Вспомнил – и не сдержался от улыбки. Какая же она всё-таки… Но в следующий раз нужно осмотрительнее выбираться из дворца, чтобы размять кулаки! Наблюдавший за ним исподлобья Ван Со словно прочёл его мысли и мрачно поинтересовался: – Ты хочешь опять переодеться простолюдином и выйти драться на рынок? А если матушка узнает? – Спасибо, что так заботишься обо мне, – тон четырнадцатого принца не допускал никаких сомнений в том, что он так и поступит при первой же возможности. – Не стоит устраивать подобные вылазки в одиночку. – Да мне просто случайно не повезло! – Не повезло? – язвительно передразнил его четвёртый принц. – Из-за тебя человек потерял руку и дом. «Не повезло»! Ты сможешь позаботиться о нём? – Я же тебе сказал, что не знаю! – не выдержал нотаций Ван Чжон. – Я не делал этого! Ван Со оторвался от стены и приблизился к нему: – Не знаешь и поэтому не виноват? Ты – принц! Чем больше силы и власти, тем больше ответственности – это ты знаешь? – Очень смешно, – хмыкнул Чжон. – Да у тебя самого-то была хоть когда-нибудь сила и власть? А? Ты так себя ведёшь, потому что матушка к тебе холодна? Или ты хочешь унизить младшего брата? «Остановись! – кричали ему опасно сузившиеся глаза Ван Со. – Остановись!» Но Чжон не умел читать по глазам, и его несло: – Ван Ё был прав насчёт тебя. Он столько раз жалел, что матушка вообще тебя родила! Удар наотмашь был полной неожиданностью не только для зарвавшегося Чжона, но и для самого Ван Со, однако дольше себя сдерживать он не смог. – Глупец! – прорычал он, не замечая в дверях королеву Ю, которая с криком отшвырнула его от Ван Чжона. – Ты! Вон отсюда! И хотя четырнадцатый принц начал защищать брата, пытаясь объяснить матери, что тот сегодня спас ему жизнь, королева с ненавистью смотрела на Со и не желала ничего слушать и слышать. – Ты ошибаешься, Чжон, – сквозь зубы процедила она. – Остерегайся его! Он приносит всем одни несчастья. Я уже прошла через это. Ты не должен ему доверять! Не связывайся с ним! Ван Со слушал всё это с каменным лицом и не двигался. – Матушка, но он спас меня! – продолжал настаивать четырнадцатый принц, по-щенячьи заглядывая матери в лицо. Однако все его уговоры оказались бессмысленны. Королева Ю злобно набросилась на Ван Со: – Поклянись, что ты никогда и пальцем не тронешь Чжона! Сейчас же! Четвёртый принц коротко усмехнулся: – Если вы так хотите. Выходя из комнаты, он презрительно бросил в сторону младшего брата: – И как долго ты будешь держаться за мамину юбку? Пусть. Пусть королева делает с Чжоном всё что хочет, пусть нянчится с ним, зализывает его раны, жалеет его – в следующий раз Ван Со не полезет его спасать. А ревность мерзким червём разъедала душу. И поздно вечером, когда принц, глотая слёзы, в одиночестве складывал новую каменную башенку у персикового дерева, он усердно, хоть и безуспешно, гнал из памяти улыбку Хэ Су, с которой та смотрела на Чжона, и полное тревожной заботы лицо королевы Ю, когда та обнимала любимого младшего сына, беспокоясь о его ранах. Там, между камнями, в самом основании пирамиды, была погребена шпилька, которую Ван Со так и не подарил той, кому она предназначалась. Пусть. Её больше нет.***
Здесь, у своей незаконченной башенки, он встретился с Хэ Су вновь неделю спустя. Этот день с самого начала был каким-то необыкновенным, и Ван Со казалось, что прав был Чжи Мон, когда заявил на приёме у короля Тхэджо, что звезда четвёртого принца взошла над Сонгаком и ярко светит рядом со звездой наследника престола. Это ли или что-то иное повлияло на решение правителя Корё, но он позволил Ван Со окончательно обосноваться в столице и жить в королевском дворце. И сейчас, складывая камень к камню, четвёртый принц мысленно благодарил Небеса за великую милость. Он поднял голову, улыбнулся ночному небу, которое сегодня не казалось ему безучастным, и положил на вершину пирамиды ещё один кусочек гранита. – Вы снова её сломали! При звуках знакомого голоса рука Ван Со дрогнула, и камень, не удержавшись, упал на землю. Хэ Су. – Я не ломаю, а складываю, – пояснил ей Ван Со, отходя в сторону и усаживаясь на стылый парапет. – Это неожиданно, – приблизившись, Хэ Су с любопытством заглянула ему в лицо. – Что вы задумали? – Теперь тебе нужно знать желания людей? – беззлобно поддел её принц, но заметив, как она поникла, тут же исправился, смягчив голос: – Я уезжаю отсюда. Буду жить во дворце. Ему вдруг захотелось поделиться с ней своей радостью. Он чувствовал – Хэ Су разделит её. Хотя кое-что и омрачало эту добрую новость. – Мы будем видеться реже, – озвучил свою тревогу принц и замер, ожидая, как отреагирует Хэ Су. – Что ж… – пожала она плечами в ответ. – Значит, мне больше не придётся носить вам еду на ту высокую гору? Так ведь это прекрасно! Заметив в улыбающихся девичьих глазах озорные искорки, Ван Со поддержал её игривый тон: – Это было всего пару раз. Не строй из себя жертву. Он думал, Хэ Су продолжит шутить, но она вдруг погрустнела и заговорила тише: – Пожалуйста, ведите себя спокойно во дворце. Не угрожайте людям и никого не убивайте. Не ссорьтесь с теми, кто с вами не согласен. Будьте осторожны и не деритесь по пустякам. А ещё не ломайте то, что другие старались построить, – она на миг замялась. – Что же ещё?.. – Хватит уже! – возмутился принц, но его негодование было притворным. Подумать только – эта девчонка взялась его воспитывать и давать ему наставления! Но ему это очень нравилось, будто… Будто ей было не всё равно, и она заботилась о нём, как о ком-то близком. – Хорошо кушайте, – вторя его мыслям, мягко продолжала Хэ Су, не обратив внимания на предостережение. – И спокойно спите. Постарайтесь не видеть плохие сны. Ван Со смотрел на неё, потеряв дар речи. Никто никогда не говорил с ним так, как с… родным человеком. Ни разу ни от кого он не слышал таких добрых слов и даже в мыслях не допускал, что однажды услышит. – Почему вы так смотрите на меня? Принц моргнул, стряхивая оцепенение, вызванное искренней заботой о нём. – Просто вспомнил, что ты меня не боишься, – он смущённо усмехнулся. – И почему это ты меня не боишься? – Иногда я боюсь саму себя, – задумчиво откликнулась Хэ Су. – Но не вас, Ваше Высочество. Временами мне сложно уследить за потоком своих мыслей, и, как бы я ни старалась изменить их направление, ничего не выходит. Ван Со чувствовал, что она говорит о чём-то большем, о чём-то важном, что в самом деле беспокоит её. И ему вдруг стало тепло на душе от того, что эта девушка так доверчиво делится с ним своими переживаниями, с ним – Волком, с которым и разговаривать-то никто не хочет. Хэ Су подняла печальные глаза к небу, на котором мерцали звёзды: – А вот они не беспокоятся о таких мелочах. Она улыбнулась и добавила: – А в Корё, оказывается, так много звёзд! – Что значит – в Корё? – в недоумении уставился на неё Ван Со. – Ты что, видела звёзды где-то ещё? – И, не дождавшись ответа, с усмешкой пробормотал: – Чжи Мон в обморок грохнется от зависти. Он сперва не понял, что произошло, просто как-то вдруг всё изменилось вокруг, и запахло… снегом. Снег пошёл так неожиданно и густо, словно кто-то над ними вытряхнул его из огромной небесной корзины. – Снег! – восхищённо прошептала Хэ Су, подставляя лицо белым ласковым хлопьям. – Как красиво! Снежинки ложились на её гладкие волосы, цеплялись за кончики ресниц, обрамляли её маленькую фигурку мягким прозрачным облаком. А Ван Со, не отрываясь, смотрел на неё и мысленно соглашался: «Как красиво…» Он впервые в жизни радовался снегу. А ведь пока ты любовалась снегом, а я – тобой, Су, за нами наблюдал восьмой принц, и я весьма сомневаюсь в том, что это доставляло ему удовольствие. Я не стал говорить тебе, но он стоял неподалёку. Его неподвижная фигура на веранде библиотеки походила в сумерках на бледно-лиловый призрак. Я заметил его не сразу. А заметив, непрерывно ощущал его взгляд. Поверь мне, Су, этот взгляд тебе бы не понравился. В нём смешались зависть, ненависть, бессилие и сожаление. Подумать только: утончённо-благородный восьмой принц Корё – и такие недостойные чувства! Я еле сдерживался от злорадной усмешки. Ну что, Ваше разнесчастное Высочество? Здесь нет ничего моего? Что ж… Смотрите! Смотрите и давитесь злобой, которая вам, по всеобщему мнению, вовсе не присуща. Потому что сейчас, в этот момент, Хэ Су моя, а не ваша! Я знаю, Су, что ты осудишь меня за подобные мысли. Но они были именно такими. В своё оправдание я могу лишь добавить, что они промелькнули отравленной стрелой – и пропали, потому что я был настолько поглощён тобой, что тратить время на мысленную перепалку с Ван Уком у меня не было никакого желания. И вместо этого я любовался твоей тихой улыбкой, такой светлой под этим мягким снегом, и боролся с искушением коснуться твоего лица, смахнуть с волос снежинки, глубже вдохнуть запах мёда и лотоса, который стал заметнее, когда пошёл снег. Или мне так только казалось? Всё это было похоже на чудо, всё, что произошло со мной в тот день. Значит, не напрасно я сложил каменную башенку, раз Небеса откликнулись на мои чаяния. И ты тоже походила на самое настоящее чудо, которое я боялся спугнуть прикосновением или вздохом. И я просто смотрел на тебя, ощущая, как же вкусно сегодня пахнет снег. В тот вечер я отнял тебя у Ван Ука. А он отомстил мне за это много позже. Ук тоже отнял тебя у меня, но гораздо более жестоко и уже навсегда…