Письма на воде

Настроение: Taeyeon – All with You (Moon Lovers: Scarlet Heart Ryeo – OST)

Луна – как и солнце: Она остановки не знает. Вчерашняя ночь Разделила нам осень и лето. Ду Фу

      Какими бы чёрствыми и подчас жестокими ни казались Небеса, и они бывают благодушно слепы, позволяя уповающим на них ощутить прикосновение счастья. И когда это случается, нельзя терять ни мгновения, ибо счастье иллюзорно, а жизнь коротка и быстротечна. Нужно сполна наслаждаться этим щедрым подарком Небес, ведь никому не дано знать, повторится ли подобное вновь.       Судьба редко и весьма скупо одаривала Ван Со, но эта ночь, мимолётная и бесконечная, стала её истинным благословением.       Спать не хотелось.       Хотелось иного.       Cмотреть. Касаться. Чувствовать. Любить.       Ван Со смотрел на спящую Хэ Су, утомлённую волнениями и ласками, и подмечал то, чего не видел раньше, ведь она никогда не была настолько близко к нему. Его задумчивый взгляд скользил по её безмятежному лицу, задерживаясь на тонких стрелках ресниц, на чувственном изгибе припухших губ, маленькой родинке на левой щеке, едва заметной ямочке на подбородке...       Ван Со казалось, что он видит это впервые. Так – действительно впервые.       Он слушал, как дышит Хэ Су: размеренно и тихо, словно озёрная вода летним утром под покрывалом кувшинок и лотосов, и замирал, когда её дыхание вдруг сбивалось, а сама она хмурилась и шевелилась во сне. И тогда он прикасался к её лицу, успокаивая и при этом боясь разбудить, проводил кончиками пальцев по наметившейся складке между бровями, разглаживая её, по мягкой линии подбородка, по влажным губам, которые ему хотелось ощущать вовсе не пальцами…       Он перебирал волосы Хэ Су, освобождённые из тугого плена шпилек и лент, любуясь тем, как непрошеный утренний свет сочится сквозь блестящие пряди. Сетуя на ранний восход, который торопился отобрать у него ночное наваждение, Ван Со не мог оторваться от своей Су, осознавая, как с ударами пульса безвозвратно уходят мгновения счастья. И чем быстрее бился пульс, тем стремительнее исчезало время.       Когда его ладонь легла на щёку Хэ Су, она моргнула во сне и открыла глаза, встретив его взгляд с такой искренней и чистой улыбкой, что Ван Со больше не сумел ни сдерживаться, ни сопротивляться доводам разума. Чувствуя, как его вновь накрывает густая волна нежности и желания, он притянул Хэ Су к себе в поцелуе, а его руки скользнули под одеяло в поиске завязок на её рубашке, обжигаясь прикосновениями к горячей обнажившейся коже.       «И кто только их придумал, эти завязки!» – успело мелькнуть у Ван Со в голове – и его рассудок отключился, уступая место инстинктам и нарастающему неконтролируемому влечению…       Он и не знал, до чего это приятно, когда рядом есть кто-то, кто заботится о тебе, с кем самые простые действия – будь то одевание, умывание, завтрак или перевязка – становятся особенными, наполненными тайным смыслом и тончайшим удовольствием.       Ван Со тосковал по этому ощущению в Сокёне, искал его в болезненном бреду, смутно мечтал о нём с самого детства, не представляя, что это, но желая этого всем своим недолюбленным существом. А сейчас забота Хэ Су наполняла его таким умиротворением, что хотелось не думать ни о чём другом и просто наслаждаться. Столько, сколько отпущено Небесами.       И, забыв обо всех тревогах, о дворце, о троне, Ван Со наконец-то позволил себе погрузиться в бесхитростное и такое настоящее счастье.       Это долгожданное счастье нежилось в чайнике с чаем из свежих листьев и в горке его любимого медового печенья на фарфоровой тарелке, что протягивала ему Хэ Су за завтраком.       Это чистое счастье искрилось солнечными зайчиками в тёплой воде для умывания, которую он брызгал на Хэ Су, глядя со смехом, как она уворачивается, пытаясь закрыться приготовленным для него полотенцем.       Это трепетное счастье щекотало его кожу, когда Хэ Су перевязывала ему притихшую рану, смущённо разматывая сбившуюся за ночь повязку – понятно, отчего сбившуюся. Ван Со любовался стыдливым румянцем Су и вновь тянулся к ней, отнимая у неё чистые полоски ткани и отбрасывая их в сторону, прерывал её слабый протест поцелуем и возвращал на нагретый полуденным солнцем футон. И дрожал всем телом, вновь ощущая её шёлковую кожу и задыхаясь от наслаждения, а в висках его стучало ликующее: «Моя… Теперь моя… Только моя...», и мысли путались, как пальцы в волосах. А тому, кто придумал эти проклятые завязки на ханбоке, Небеса пусть сами определят наказание.       Это щемящее счастье было рядом, в самом Ван Со. Оно не оставляло его весь этот длинный и такой короткий день. Оно заставляло его застенчиво улыбаться, когда он не смог за обедом держать палочки ноющей правой рукой (надо было беречь, но кто же об этом думал ночью!), а левой у него никогда толком не выходило. И Ван Со лишь покорно открывал рот, когда Хэ Су кормила его, а внутри при этом порхали маленькие синие бабочки, и было тепло-тепло и так хорошо, что смущение куда-то исчезало, и за ужином он уже специально отодвигал палочки в сторону, выжидательно глядя на Хэ Су, которая только тихо посмеивалась, разгадав его детскую уловку.       Это невыразимое счастье укрывало их обнажённые тела вуалью закатных лучей, бесстыдно заглядывающих в спальню. Но Ван Со и Хэ Су было всё равно. Уже не стесняясь ни слов, ни прикосновений, ни собственных чувств, они не прятались под покровом одежды и одеяла ни от завистливо краснеющего солнца, ни друг от друга. Потому что всё, что они испытывали, что происходило между ними, было настолько чисто, трепетно и прекрасно, что не было и мысли скрываться. Наоборот, они наконец-то могли позволить себе быть самими собой, узнавать друг друга, говорить то, что хочется, и касаться так, как просили руки, губы и души, которые наконец-то обрели своё истинное пристанище – в любимом человеке.       Это хрупкое счастье стрекотало полуночными цикадами, когда Ван Со и Хэ Су сидели обнявшись на веранде и любовались ночным небом, щедро усыпанным звёздами. И в тот момент счастье казалось им таким бесконечным, как этот раскинувшийся над ними бездонный купол. А звёзды улыбались и подмигивали им, рассказывая свои истории, понять которые мог только тёплый южный ветер.       И было всё это огромное счастье таким невыносимо человеческим, земным, что иного и не хотелось больше.       Ничего и никого не хотелось, кроме друг друга.

***

      Чхве Чжи Мон чувствовал себя последним мерзавцем.       Он стоял в зарослях самшита и смотрел в окна единственного освещённого ханока в поместье Бэк А, где в этот поздний час Хэ Су врачевала раны Ван Со.       Астроном прибыл сюда сразу же вслед за ней. Отчасти его спешка и бесцеремонность были вызваны необходимостью подстраховки ситуации: а вдруг то противоядие, что он дал даме Хэ для умирающего четвёртого принца, не сработает? Всякое бывает. И яды зверствуют, и панацея подводит. Ему ли не знать…       «Этот целебный настой нужно дать Его Высочеству сразу же. Вы понимаете меня? Немедленно! Как угодно, но влейте это в него до последнего глотка, слышите, госпожа?»       Кто же мог предположить, что отравленная стрела заденет руку Ван Со, когда он закроет собой Хэ Су? Всего каких-то пара сантиметров – и ничего бы не случилось, но… Чёртов девятый принц с его «невинными» увлечениями и насквозь прогнившей душонкой! Хорошо хоть, стрела не попала в хрупкую девушку, которая не смогла бы сопротивляться этому яду ни часа. И тогда – всё, обезумевший от горя Ван Со однозначно слетел бы с катушек, и не удалось бы спасти ни его, ни Корё.       Чжи Мон вздохнул и с неожиданным удовольствием втянул носом терпкий запах самшита, который полюбил только здесь, давно, ещё во времена Троецарствия. Кстати, это растение было весьма и весьма ядовитым. Вот бы накормить этими листьями Ван Вона! Ну или хоть чай ему из них заварить…       Астроном кашлянул, отгоняя циничные мысли, поёжился от ночной прохлады и вновь взглянул на притихший в тревожном ожидании ханок.       Да, он торчал здесь на случай, если что-то пойдёт не так.       Как показала жизнь, с Ван Со ни в чём нельзя быть уверенным, а ставки стали как никогда высоки. Поэтому рисковать не стоило. Если снадобье не поможет, Чжи Мон был готов пойти на крайние меры, чтобы спасти будущего императора Корё. Но не хотелось бы, конечно, до этих крайних мер доходить: чревато как-никак.       Ему, похоже, пора уже привыкнуть, что здесь, в этом мире и времени, всё, что прямо или косвенно касается его подопечного, легко сходит с рельсов, и поэтому нельзя расслабляться ни на минуту. Пора – да что-то всё никак не привыкалось. И, видимо, напрасно, поскольку Ван Со вновь чуть было не перешёл черту…       Чжи Мон заметил, как в окне мелькнула высокая мужская тень, и с облегчением привалился спиной к вековой сосне: сработало!       Четвёртый принц выжил. Снова.       Слава Небесам и прогрессивной медицине, до которой человечеству ползти ещё как минимум тысячу лет по ромашковым полям, зарослям мяты и шалфея, дебрям крапивы, полянам сосновых шишек и прочему малоэффективному мракобесию. Нет, Чжи Мон с уважением относился к натуропатии и сам, бывало, грешил настойками, однако предпочитал антибиотики, высокоточную аппаратную диагностику и лазерную хирургию. Были у него свои слабости, знаете ли.       Но при этом он всегда помнил, где находится, и старался действовать исходя из ситуации, если, конечно, ситуация не вынуждала прибегать к методам, провоцирующим анахронизмы всякого рода, вот как сейчас, например. Но иного средства нейтрализовать дрянь, пропитавшую организм четвёртого принца, не было: более-менее действенное противоядие придумают только через пару столетий, да и то с подачи одного из проводников, который задолбается метаться во вверенном ему королевском гадюшнике до такой степени, что от отчаяния едва ли не введёт там поголовную вакцинацию и принудительный регулярный детокс.       Чжи Мон спрятал усмешку в зевке: наша служба и опасна, и трудна…       Хорошо, что сейчас ситуация в его собственном азиатском ведомстве, как он про себя именовал Корё, сменила траурные оттенки на ясный свет надежды. Можно было расслабиться, но ненадолго. Потому что второй причиной, по которой астроном торчал здесь вот уже полночи, было время.       Время, коего у Чжи Мона почти не осталось. И у четвёртого принца, кстати, тоже. Его нужно было как можно скорее вернуть во дворец: разум Чонджона, истерзанный приступами панического страха, нотациями матушки и видениями с призраками отца и убитых братьев, мог погаснуть в любой момент. И пусть добрая половина этих призраков была весьма искусно инсценирована по приказу восьмого принца, сути дела это не меняло: если король внезапно решит отправиться к предкам для покаяния или разборок (что Чжи Мона абсолютно не интересовало даже из праздного любопытства), королева-мать, чьи амбиции с годами только пуще расцветали подобно поздним пионам, могла вывернуть дворец наизнанку, тем самым изменив ход истории, который как раз таки и призван был блюсти Чжи Мон.       А значит, пора. И клейма наглеца и мерзавца ему избежать не удастся. Да чего уж там…       Астроном устало вздохнул, оторвался от соснового ствола и, разминая затёкшие плечи, направился было к ханоку, но вдруг замер, почувствовав, как там, внутри, что-то меняется, меняется стремительно, непредсказуемо и совершенно не в ту сторону.       Чжи Мон схватился за голову и застонал.       Четвёртый принц! Ван Со! Ваше несдержанное Высочество! Что же вы творите! Ну как же так…       Ханок перед ним на миг затаился в звенящем напряжении, а затем вспыхнул таким нестерпимо ярким светом, невидимым обычному глазу, что астроном отшатнулся и зажмурился.       Святые Небеса!       Как такое возможно – любовь настолько невероятной силы, чтобы пропитать все измерения сразу? Подобное Чжи Мон видел впервые. И ему нечего было ей противопоставить, нечем загасить…       Он стоял, часто моргая и ошеломлённо глядя в окно, где две зыбкие тени слились в одну, и не мог заставить себя сдвинуться с места.       Хотел, должен был, был обязан – и не мог!       А когда размеренное дыхание дома сменилось на рваное, прошитое алой нитью стонов и горячего шёпота, Чжи Мон не выдержал и попятился прочь: ему было неловко касаться этой чистой пронзительной любви даже краешком мыслей.       Он вернулся сюда на рассвете, и вновь не сумел постучать в двери, за которыми разливалось такое невероятное тепло слияния душ, что звездочёт физически ощущал, как оно мягко обволакивает и его, поневоле вызывая восхищение, трепет и зависть, как оно настойчиво отталкивает его прочь: «Не вмешивайся, не касайся, не разрушай... Дай им хотя бы один день! Другого такого у них больше не будет. Завтра всё изменится. Так позволь им сегодня быть счастливыми. Ты же можешь! Подари! Всего лишь день…»       И Чжи Мон отступил, кусая губы и проклиная себя за слабость.       Но вечером, вновь явившись в поместье Бэк А, он понял: ждать дольше равносильно краху всего. Время вышло.       Скрепя сердце он дал им – и себе! – ещё час. И этот жалкий час из своего самшитового укрытия печально наблюдал, как в проёме окна, озарённом медовым светом уюта и умиротворения, скользят волшебные тени: журавлей, ласточек, диковинных животных, которые сближались и обнимали друг друга. Это было настолько трогательно и так щемяще грустно, что астроном, поддавшись, даже сделал шаг от ханока, но тут же приказал себе остановиться.       Для чего тогда всё это было: все эти мучения, смерти, жертвы? Для чего?       Святые Небеса, ну почему он? Почему именно ему выпало вторгаться и ломать это хрупкое чудо, которого не знали ещё ни в одном из миров, ни в одном из времён? Что это за кара?       Он посмотрел на ханок и увидел, как Ван Со и Хэ Су, обнявшись, сидят на веранде и любуются звёздами.       Когда-то четвёртый принц, разглядывая астрономические карты, спрашивал его о созвездии Дракона – символа императорской власти. Он словно знал наперёд свою судьбу, которую упорно отрицал в то время. Но неспроста… Неспроста всё это было! А значит, медлить теперь нельзя.       Чжи Мон приблизился к веранде и услышал обрывок разговора, прерываемого ласковым смехом, от которого на глаза звездочёта наворачивались слёзы.       – Видите вон то квадратное созвездие? Оно называется Пегас.       – Пе… Как?       – Пегас!       – Пе-гас…       Голова Хэ Су лежала на плече Ван Со, их руки были сплетены крепче, чем корни вековых деревьев, и Чжи Мону предстояло всё это разорвать, разрушить. Однако у него действительно не осталось выбора, и он шагнул в полосу света у веранды, словно в прорубь ухнул.       – Король очень болен, – начал издалека астроном, когда они все вместе вернулись в дом.       Ван Со, интуитивно и, как всегда, безошибочно предчувствуя плохое, сжимал руку Хэ Су, которую отпустил в первый момент, увидев незваного гостя. Но теперь ему было всё равно: он готов был защищать свою женщину до последнего.       Чжи Мон старательно отводил взгляд от их переплетённых пальцев и продолжал:       – Монахи подготовили жертвенные приношения. Я выбрал для их визита грозовой день. Но никто и не думал, что молния ударит в посланника и тот умрёт на месте! По словам лекаря, это сильное нервное потрясение подкосило Его Величество.       Он не стал говорить ни о призраках, реальных и сфабрикованных, ни о планах королевы Ю. Сейчас главным было не это.       – Принцы Ук и Чжон покинули дворец, направившись за поддержкой к Ван Шик Рёму. Пока генерал Пак и семья Кан контролируют королевские войска и влиятельные семьи Корё, вы должны принять решение, Ваше Высочество.       Он сказал это и заметил, как вмиг окаменело лицо Ван Со.       Решение четвёртый принц уже принял и теперь прощался с прошлым, наглухо закрывая двери во вчерашний день.

***

      Пока Чжи Мон ходил за лошадьми, а Хэ Су собирала немногочисленные вещи, Ван Со стоял под звёздным небом, пытаясь понять, где среди всей этой россыпи сияет его звезда – звезда Короля.       Он никогда не верил в то, что плёл ему Чжи Мон, воспринимая его предсказания как занятные детские сказки о принцах и драконах. Но сейчас эти сказки не казались ему выдумкой. И астроном был прав: его судьбой действительно был трон Корё.       Он готов был в это поверить. Уже поверил.       – Вы хотите взойти на трон? – прочла его мысли неслышно подошедшая Хэ Су.       Она не смотрела на него. Её печальный взгляд тоже блуждал среди звёзд, только искал он там иное – Ван Со это чувствовал.       – Да, хочу, – кивнул он.       – Значит, вы оставили меня ради него?       – Король использовал тебя, чтобы манипулировать мной. Я поступил так, чтобы защитить тебя.       – А если я попрошу отступиться?       Ван Со посмотрел на Хэ Су и увидел в её встревоженном взгляде ожидание и ответ, который откуда-то был ей уже известен. Принц и это чувствовал тоже. Она знала, что так будет, и спрашивала, не веря в то, что он согласится.       Он и не согласится. Теперь – точно нет.       – Тогда я буду убеждать тебя, что так надо, – ответил он и улыбнулся, пытаясь смягчить улыбкой свои слова и вмиг ставший жёстким тон.       – Но вы говорили, что вам достаточно и того, что мы будем вместе, – не сдавалась Хэ Су.       Зачем только она это делала, если всё знала наперёд?       В памяти Ван Со мелькнул праздничный вечер, когда он просил Хэ Су выйти за него замуж, лишь бы покинуть дворец. Он был готов отказаться от всего ради её свободы. Но теперь всё изменилось. Они сами изменились. И их цели тоже.       Не дождавшись от него ответа, Хэ Су со вздохом отвела взгляд и эхом повторила его мысли:       – Теперь всё иначе.       – Мы обещали не лгать друг другу, верно? – Ван Со заставил её посмотреть ему в глаза. – Я ступил на этот путь, потому что хотел положить конец кровопролитию. Но, пока строил дворец, я понял, что король может изменить мир, – в его голосе прорезалась сталь. – Мной никто не будет управлять! И я смогу избавиться от несправедливости. Поэтому я намерен стать королём.       Хэ Су молчала, и Ван Со спросил, пряча разочарование и тревогу в усмешке:       – Что, не хочешь видеть меня на троне?       – Не хочу, – призналась она, отчего у принца неприятно кольнуло в груди, однако Хэ Су со вздохом продолжила: – Но поддержу вас, если вы того желаете.       – Спасибо, – Ван Со взял её ладони в свои и удивился, до чего они холодные такой тёплой ночью.       – Вы станете королём, – убеждённо заговорила Хэ Су, игнорируя его успокаивающий жест. – Я это знаю. Только никогда, слышите, никогда не причиняйте вред своим братьям! Можете пообещать мне это?       Ван Со кивнул и крепче сжал пальцы.       Он взойдёт на трон Корё. И Хэ Су будет рядом.       Пусть вчерашний день растаял, как таяли сейчас над ними рассветные звёзды, он был уверен в дне завтрашнем, как и в том, что на вершине мира она останется с ним.

***

      Март 949 года выдался холодным и пасмурным, как закат правления Чонджона, закат всей его короткой и полной метаний жизни, что ныне тонула в безумии, как в своё время жизнь Тхэджо – в сомнениях, а Хеджона – в отравленной ртутью воде.       Такова была участь первых королей Корё.       Такова была воля Небес.       И сейчас Чхве Чжи Мон прятался за раздвижной панелью личных покоев Чонджона вовсе не затем, чтобы выбелить или продлить его сумерки, а для того, чтобы сберечь придворную даму Хэ, которая с риском для жизни неотлучно находилась возле безумца, бесконечно заваривая ему чай, уже не приносящий ни пользы, ни удовольствия.       Астроном кривился от досады и сочувствия, наблюдая, как трясутся руки Хэ Су, пока она насыпала в чайник сухие травы, но его внимание было приковано к сгорбленной фигуре короля, сидевшего на постели в одном ночном одеянии, не заботясь о приличиях. Казалось, его уже вообще ничего не заботило. Кроме той, что стояла перед ним, белая от страха, словно лист рисовой бумаги. Чжи Мон был готов прийти ей на помощь, если тьма затопит разум короля до того, как во дворец ступит Ван Со с войском союзников. Ждать осталось недолго. Однако случись с госпожой Хэ непоправимое – первым, кого четвёртый принц положит на алтарь своей восходящей власти, будет он, Чжи Мон. Уж в этом-то сомневаться не приходилось.       Неспроста ещё в поместье тринадцатого принца, отправляя Хэ Су и астронома во дворец, а сам намереваясь встретиться с генералом Паком в расположении его армии в Шинчжу, Ван Со отозвал Чжи Мона в сторону и пригрозил:       – Ты отвечаешь за неё, понял?       – Да, Ваше Высочество, – кивнул звездочёт, мельком замечая, что обращается так к четвёртому принцу практически в последний раз.       Когда-то он уже давал такое обещание, но слово своё не сдержал. Вернее, жизнь Хэ Су он сохранил, но обрёк её на непосильный труд, подорвавший и без того слабое здоровье, подкошенное пытками. Четвёртый принц этого не забыл. И второй раз не простит.       – Береги её, – сурово приказал Ван Со. – Если с ней что-то – хоть что-то! – случится...       Выражение его лица при этом было таким, что последствия неудачи астронома загадки не представляли: за свою любимую женщину этот человек не оставит камня на камне. Не то что какую-то жалкую жизнь.       – Да, Ваше Вели… то есть Высочество.       Перед глазами не на шутку струхнувшего звездочёта замелькали красочные картинки самых изощрённых пыток, которые практиковали обиженные правители этой варварской эпохи. И ему не улыбалось ни вариться в котле на медленном огне, ни кататься по камням под палками. Хотя принц Ван Со, слава Небесам, не обладал ангельским терпением – он наверняка бы не стал тратить время на все эти извращённые затяжные удовольствия и сразу снёс астроному самое ценное, что у него есть. Голову, разумеется. А без головы не сможет функционировать даже проводник. При всём своём могуществе и бессмертии. Против физиологии не попрёшь.       Именно поэтому сейчас Чхве Чжи Мон напряжённо следил за королём и прислушивался к разговору, готовый прийти на помощь, если жизни Хэ Су будет что-то угрожать.       Пока же Чонджон всего лишь выбил из её трясущихся рук чашку с чаем.       – Ты… – прохрипел он, с ненавистью глядя на испуганную придворную даму. – Что ты скрываешь от меня? Что, подмешала яд в мой чай?       – Нет, Ваше Величество! – в страхе воскликнула Хэ Су. – Служанка уже отведала его!       Чонджон закашлялся, а когда продышался и прочистил горло, зашипел, как придавленная колесом телеги змея:       – Только теперь я осознал, что причина в тебе. Му, Ын со своей женой, даже король Тхэджо… Каждый из них после смерти не даёт мне покоя, и в этом – твоя вина!       Чжи Мон хмыкнул, едва не выдав себя. Для умалишённого король рассуждал слишком здраво. Хотя, бывает, перед смертью безумцев посещает озарение разума, и им открывается истина, недоступная в лучшие дни.       А Чонджон тем временем продолжал:       – Я решился на убийство братьев, вознамерился стать королём, потому что именно ты помогла Со скрыть его шрам и занять моё место. Он завладел тем, что было моим!       Дама Хэ сжалась от его крика, но тут внимание обоих привлёк протяжный звук сигнальных труб со сторожевых башен. Этот жуткий вой, казалось, проникал под черепную коробку, но Чжи Мон, услышав его, выдохнул, сбрасывая часть напряжения.       Слава Небесам!       Войска принца Ван Со подошли ко дворцу. Однако помощь астронома там не требовалась: ворота мятежникам открыла принцесса Ён Хва.       Чжи Мон презрительно сморщился и покачал головой: дождалась! Императорское солнце наконец-то озарило её алчущие ладони, протянутые к Небесам в неуёмном желании власти.       Отказаться от любви – и завладеть миром. Или выбрать любовь – и прожить никчёмную жизнь. Перед этим выбором принцессу поставила королева Хванбо, и Ён Хва долго не колебалась.       А трубы всё гудели, натужно и страшно, вызывая в груди тянущую боль от предчувствия неотвратимых перемен. К ним присоединились походные барабаны, чей мерный зловещий грохот, приближаясь, закладывал уши. Где-то за стенами дворца кричали служанки, слышался боевой клич воинов.       Время пришло.       Чонджон ссутулился ещё больше, затравленно озираясь и прислушиваясь к нараставшему шуму, а в это время придворная дама Хэ незаметно отступала к выходу из покоев, бросая на него настороженно-испуганные взгляды.       Но она не продвинулась к спасению ни не метр, когда дверь за её спиной вдруг распахнулась и в покои вбежала королева Ю.       – Ваше Величество! Ё! Со напал на дворец! Он восстал против тебя! – кричала она, но в её голосе не было ни паники, ни истерики: наоборот, весь её вид источал собранность и решимость.       Чжи Мон невольно восхитился: ну что за женщина, а! Ей бы власть не над Корё, а над всей Азией – и то развернуться было бы негде с такими амбициями и готовностью принести в жертву что угодно и кого угодно. В данный момент, к примеру, этой жертвой был её безумный сын, не оправдавший материнских надежд.       Пока Чонджон, вскочив с кровати, пытался осознать её слова своим затуманенным разумом, королева схватила бумагу с кистью, и бросилась к нему:       – Ё, – приговаривала она, обнимая сына за плечи и усаживая его обратно на постель, – Ё, ну же, давай… – она расправила лист на коленях короля и настойчиво всовывала в его скрюченные в судороге пальцы кисть, с которой на белое шёлковое одеяние капали подсохшие чернила. – Назови Чжона наследником трона! Поспеши!       – Что? – наконец-то ожил Чонджон, с видимым трудом разлепляя запёкшиеся губы.       – Со не должен захватить трон! – принялась убеждать его королева. – Поспеши и назначь наследником Чжона, тогда будущее страны будет в наших руках.       Ей наконец-то удалось обхватить пальцы короля своей рукой, и она прижала кисть к бумаге, вскинув на сына раздражённый взгляд:       – Скорее, Ё!       – Но… как же я? – Чонджон смотрел на мать, ошеломлённый истиной, которая свалилась на него ударом, не меньшим, чем известие о мятеже младшего брата. – Разве… разве я не ваш сын? Что я для вас, матушка? Ваше орудие власти, восседающее на троне?       Он всхлипнул и вырвал свою руку из цепких пальцев матери, отбрасывая в сторону кисть. Его лицо пошло красными пятнами, искусанные губы дрожали.       Чжи Мона вдруг пронзила острая жалость к этому глубоко несчастному человеку, по сути, мальчишке, который так же, как и его искалеченный в детстве брат, не знал материнской любви. За неё он всю свою жизнь принимал ненасытную жажду власти, способную дать всходы и прорасти в подходящем сыне, коим он стал, поневоле захотев сесть на трон.       Астроном сцепил побелевшие пальцы в замок, кляня судьбу за то, что является свидетелем трагедии ещё одной человеческой души, что теперь не проходило для него бесследно. Его сердце надрывалось от жалости и сочувствия к прозревшему наконец третьему принцу, в угоду матери взошедшему на трон, за что ему теперь приходилось расплачиваться рассудком и жизнью.       – Вы не нуждаетесь в сыне, неспособном оставаться королём? – рыдал Чонджон и мял ненавистный лист, на котором родная мать вынуждала его подписать смертный приговор самому себе. В проблеске молний, озарявших его воспалённый разум, он наконец-то осознал, что станет ненужным и выброшенным из сердца матери, стоит ему только коснуться бумаги.       – Ё, прекрати, – увещевала его королева Ю, нашарив на постели кисть и пытаясь вернуть её сыну, так некстати узревшему истину. – Прошу, отрекись в пользу Чжона, иначе мы лишимся всего!       Поперхнувшись слюной, Чонджон прокашлялся и, глядя в одну точку, проговорил:       – Теперь я понимаю Со… Понимаю его чувства…       Он вдруг резко развернулся к двери, за которой тряслись его слуги и охрана, и истошно завопил:       – Уведите отсюда королеву-мать!       Вбежавшие в комнату стражники обогнули оцепеневшую в ужасе Хэ Су и поволокли упирающуюся королеву из спальни.       – Ё, не делай этого! – кричала та, сопротивляясь. – Отпустите меня! Уберите руки, немедленно! Прочь! Пустите! Сейчас же пустите меня!       Когда двери за ней захлопнулись и её визгливый голос затих в паутине коридоров дворца, Чонджон перевёл немигающий змеиный взгляд на придворную даму, будто вспомнив о ней. Хэ Су вздрогнула и, уже не таясь от него, попятилась к двери, но король схватил с чайного столика чашку и швырнул в неё, обдав брызгами воды и осколков её одеяние и пол вокруг.       Он поднялся с кровати и, тяжело переставляя ноги, наступал на испуганную Хэ Су. А за стенами дворца всё громче надрывалась тревога: войска принца Со под предводительством лично Его Высочества и генерала Пак Су Кёна взяли дворец в плотное кольцо, и четвёртый принц уже въезжал в распахнутые ворота, не пролив ни капли крови благодаря поддержке клана Хванбо.       Чжи Мон напрягся, готовый при малейшей угрозе жизни Хэ Су прийти ей на помощь и отчаянно желавший, чтобы время застыло: Ван Со должен успеть. Должен!       А Чонджон, пошатываясь, медленно приближался к придворной даме и заходился булькающим истеричным смехом.       – Я знал! Знал, что в итоге он завладеет всем! – он остановился, не доходя до Хэ Су каких-то пару шагов, и нахмурился: – В чём же я допустил ошибку? Я боялся, что от меня отвернутся, в точности как от Со. Я боялся стать ненужным…       Он вдруг выпучил глаза и, схватившись за грудь, согнулся пополам.       Его сердце сдавалось, не выдерживая напряжения.       Но немного погодя Чонджон выпрямился и, заливаясь слезами, вновь обратился к дрожавшей даме Хэ.       – Матушка говорила мне, что я всегда был безупречным… – он всхлипывал после каждого слова, а его трясущиеся руки мяли нижнюю рубашку, перепачканную в чернилах и намокшую от слёз.       Король задохнулся, пережидая очередной приступ боли в груди, и Чжи Мон едва не бросился к нему, но заставил себя стоять на месте, вонзая ногти в ладони.       Спальня полнилась хриплыми вдохами и выдохами Чонджона, возвещавшими о его скорой кончине. И сам он это ясно осознавал. Поэтому, цепляясь за последние минуты жизни, отчаянно пытался понять главное, не догадываясь, что именно это понимание и толкало его сейчас в могилу.       – Я был таким! Я был безупречным и нужным, – он впился пристальным взглядом в Хэ Су, и голос его вновь упал до скрипящего шёпота: – Но по твоей вине всё изменилось. Зачем ты появилась, девка?       Король грубо швырнул Хэ Су на пол, и от этого движения сам отшатнулся в сторону, принявшись шарить по постели в поисках бумаги и кисти.       – Ты должна выбрать, – он подавился лающим кашлем и скорчился на полу над измятым листом. – Кому мне передать трон? Скажи, – он повернулся к Хэ Су, которая потирала ладошкой грудь, жмурясь от боли. – Кому передать трон? Уку? Бэк А? Или Со? Выбери, ты же такая всезнающая!       Хэ Су затравленно смотрела на него и молчала, а Чжи Мон с нарастающей тревогой прислушивался к сбившемуся ритму её сердца.       Проклятье! Да где же этот чёртов принц?       Если Ван Со промедлит ещё чуть-чуть, Чонджон перестанет быть для Хэ Су угрозой: её собственное слабое сердце остановится и обречёт Чжи Мона на смерть, а Ван Со – на яростное безумие, рухнув в которое, тот как раз и превратится в того самого кровавого тирана, хладнокровного и беспощадного в своей жестокости, что расцветёт в выжженной горем пустыне его души.       И словно в ответ на безмолвный призыв астронома, в коридоре, перекрывая истошные вопли и визги служанок, прогремел голос Ван Со:       – Найдите короля!       Услышав голос брата, Чонджон схватил листок и начал суетливо царапать бумагу кистью. Хэ Су с отчаянием смотрела на дверь, задыхаясь в надвигающемся сердечном приступе.       Чжи Мон понял: или сейчас, или никогда! Он уже схватился рукой за ширму, чтобы отодвинуть её в сторону, как вдруг король поднялся на ноги и протянул истерзанный лист Хэ Су. Та в страхе пятилась прочь от него, а стены дворца сотрясались от криков и лязга мечей.       Сделав шаг к придворной даме, Чонджон внезапно дёрнулся, побагровел и неуклюже повалился на пол, хватаясь за сердце. Его рука продолжала сжимать клочок бумаги, скрывающий судьбу династии и государства, а душа уже покинула этот мир.       Третий правитель Корё умер.       И в этот момент распахнулась дверь, пропуская внутрь четвёртого принца. Он посмотрел на сидевшую на полу Хэ Су, убеждаясь в том, что она цела, а затем наклонился к Чонджону. Вынув из скрюченных пальцев комок бумаги, Ван Со расправил его – и с раскрасневшегося от бега лица вмиг схлынула вся краска вместе с эмоциями.       – Ты читала? – спросил он у Хэ Су.       Его голос напомнил Чжи Мону скрежет металла по стеклу.       Придворная дама лишь отрицательно мотнула головой, и Ван Со тут же разорвал листок на мелкие клочки. Его окаменевшее белое лицо было при этом абсолютно бесстрастным, а губы плотно сжаты.       – С дороги! – раздался за дверью голос королевы Ю, и она шумно ввалилась в спальню вместе с пытавшимися задержать её министрами. – Пустите!       Увидев тело старшего сына, распластанное у ног Ван Со, она, словно не веря, медленно направилась к нему.       К тому времени Чжи Мон уже зашёл в комнату, покинув своё укрытие: больше ему там делать было нечего.       В возникшей тяжёлой паузе Хэ Су вдруг подползла к Ван Со и, склонив голову, прошептала, всё ещё задыхаясь и всхлипывая:       – Да здравствует новый король! Долгих лет жизни… королю!       Такого от неё Чжи Мон не ожидал.       Эта девочка и так сделала всё зависящее от неё, чтобы привести четвёртого принца к трону, чтобы заставить его самого захотеть сесть на трон, но то, что она делала сейчас, пообещав Ван Со поддержку, поразило и звездочёта.       Он обвёл ошеломлённым взглядом такие же потрясённые лица присутствующих, включая королеву Ю и самого четвёртого принца, который, впрочем, быстро справился с изумлением.       – Кого ты назвала королём? – растерянно огляделась королева-мать, а затем непонимающе посмотрела на каменное лицо сына. – Ты? Почему ты король?       – Перед смертью Его Величество передал трон мне, – решительно вздёрнул подбородок Ван Со. – Он отрёкся в мою пользу.       – Что? – выдохнула королева Ю.       А Чжи Мон опустился на колени и произнёс:       – Приветствуем вас, Ваше Величество!       И вслед за ним на колени немедленно пали все министры и стражники, заполнившие покои почившего короля, приветствуя короля нового.       Астроном выполнил свою задачу. Он сберёг придворную даму Хэ до возвращения Ван Со, как и обещал. А то, что она упала без чувств к ногам своего возлюбленного, шагнувшего на вершину, было уже вторично.       Её сердце справилось. На этот раз.       Однако силы его стремительно таяли.

***

      Я помню день коронации, как будто это было вчера, Су. И если я скажу тебе, что не желал быть королём, это будет неправдой. А мы с тобой обещали не лгать друг другу.       Входя в тронный зал во главе церемониальной процессии, я ощущал триумф. Я упивался чувством превосходства над всеми, кто когда-либо презирал и унижал меня. И был уверен: я стану не просто их властелином, но императором. Я лишу их власти и прежнего влияния. Четвёртый принц Ван Со, никчёмный урод, изгнанный из Сонгака, отданный на воспитание безумной наложнице Кан, затравленный, никем не любимый и оттого озверевший, не просто вернулся во дворец, но взошёл на трон государства Корё, чтобы превратить это государство в империю!       Я прятал мстительную улыбку, слушая хвалебные речи, и думал о тех, кто стоял передо мной, согнувшись в почтительных поклонах.       Генерал Пак Су Кён, признавший меня королём в память о друге, во имя процветания и благоденствия страны, которой он служил и отдал всё самое дорогое, что у него было.       Мои братья: озадаченный Вон, гордый Бэк А, хмурившийся Чжон…       С ними не было только Ука. И знаешь почему, Су? Теперь я могу сказать тебе. И мне не стыдно перед тобой, слышишь? Если бы мне тогда было известно о нём то, что открылось позже, я бы не просто запер его в Сокёне, куда этот хитрый и скрытный манипулятор бросился за поддержкой наместника Ван Шик Рёма, довольно быстро сориентировавшись в ситуации. Никакой помощи он там не нашёл: к моменту его прибытия Ван Шик Рём был уже мёртв.       Это мои люди помогли наместнику отправиться к праотцам. Мои люди заключили Ван Ука под стражу и освободили лишь тогда, когда был уже назван новый король. Потому что Ук жаждал быть на моём месте: короля и твоего мужчины и сделал бы всё, чтоб помешать мне и лишить того, что мне принадлежало. Я лишь подозревал это, но, как оказалось, предчувствие меня не обмануло.       Теперь я это знаю наверняка. А если бы узнал в то время, Ван Ук недолго бы благоденствовал в разлуке с почившим Ё, поверь мне, Су. Несмотря на то, что я дал тебе обещание не причинять вред братьям.       Я не боюсь шокировать тебя, не боюсь твоего осуждения и не стану притворяться перед тобой тем, кем я не являюсь, потому что ты меня знаешь. Стоит мне только подумать о том, что я мог бы не потерять тебя так рано и так глупо, как внутри вновь просыпаются гнев и отвращение к Уку. Всё это произошло из-за него! Что бы он ни замышлял, было связано с тобой, Су! Он мечтал отобрать тебя у меня, отобрать просто из мести. И он это сделал.       Так станешь ли ты осуждать меня за моё отношение к нему, за мою ненависть и бессильную ярость? Сможешь ли, Су? Скажи, что сможешь, – и я тебе не поверю.       А в тот день, на церемонии коронации, мог ли я поверить в то, что моя сестра, стоявшая передо мной рядом с вдовствующей королевой Хванбо, станет мне женой вместо тебя? Что она виновна в истязаниях, которые тебе пришлось вынести после неудавшегося покушения на Му. Что она выдала Ына и Сун Док и натворила ещё столько всего, что я не раздумывая перерезал бы ей горло, глядя в её бесстыжие глаза до самого последнего момента, пока в них теплится жизнь.       Я ничего этого не знал тогда, и поэтому с лёгким сердцем смотрел в лицо той, что помогала своему ничтожному брату разлучить нас с тобой. Святые Небеса, как же я был слеп…       Я помню, как на закате вышел на ступени дворца уже его хозяином. Когда-то, вернувшись из Шинчжу, я несмело приблизился к нему, величественному и неприступному, мечтая лишь о том, чтобы он принял меня, как своего сына, наследника правящей династии, просто позволив мне остаться. И вот теперь я сам стал правителем.       А ты ждала меня внизу, улыбаясь и печалясь.       Я смотрел на тебя – и память возвращала меня в другой вчерашний день, единственный из всех в моей прошлой жизни, на который я променял бы день уходящий...

***

      Ван Со хотелось, чтобы его дни в новом статусе и с новым именем мерно шли своим чередом, но это было не так.       Будни четвёртого правителя Корё Кванджона не струились один за другим, подобно тончайшим нитям дождя, они капали медленно-медленно, будто тягучие шарики разомлевшей на солнце смолы, нехотя отрываясь один от другого. Каждый из них, сменяя предыдущий, не становился легче или привычнее.       И, хотя Ван Со никому бы не признался в этом, ему было очень тяжело.       В глазах всех: и знати, и слуг, и родных – он захватил трон. Он – мятежник, избавившийся от захватчика. Но стал ли он героем и признанным правителем? Из влиятельных кланов на его стороне были лишь Каны и, вероятно, Хванбо. С этим нужно было что-то делать, как-то обращать ситуацию в свою пользу, и он почти не покидал тронный зал, разбирая прошения, принимая посланников из провинций, отменяя указы Чонджона и издавая новые.       Круговерть забот и тревог поглотила его настолько, что он выдыхал только на закате. И когда тринадцатый принц оставался во дворце, они садились ужинать в королевских покоях: он, Хэ Су и Бэк А – самые близкие ему люди.       Такие уютные вечера Ван Со очень любил и с нетерпением ждал. Трапеза в кругу семьи ранее была для него недосягаемой роскошью. В Шинчжу его никогда не приглашали за семейный стол: мыслимое ли дело принимать пищу с животными? Позже, уже перебравшись в Сонгак, он по-прежнему предпочитал есть один, сторонясь общества из-за своего увечья и чувствуя себя неуютно даже на чаепитиях с братьями, не говоря уже о многолюдных церемониях и фестивалях.       С искренним удовольствием Ван Со вспоминал только ужин с Хэ Су на скале, высоко над Сонгаком, стараясь не думать о том самом вечере у королевы Ю, когда его поманили обманчивым, но таким желанным семейным теплом и тут же унизили, приказав убить наследного принца.       Однако трапезы с Хэ Су и Бэк А были полны радости и умиротворения, и он зачастую специально задерживал брата во дворце допоздна, чтобы тот остался на ужин.       Это были хорошие вечера – добрые, душевные. Ван Со смотрел на брата и любимую и благодарил Небеса за то, что они с ним рядом. Они разговаривали, смеялись, подшучивали друг над другом, вспоминали прошлые дни. Но что-то тянуло внутри. Что-то подсказывало, что так будет не всегда. И вообще – будет ли ещё? Разве можно быть уверенным в чём-то во дворце?       Хуже всего Ван Со переносил ночи. Он всегда плохо спал, а теперь был вынужден жить в просторных и гулких королевских покоях, где ему было не по себе, потому что вместо Хэ Су по ночам его обнимала пустота. Он же вновь и вновь возвращался в мыслях в поместье Бэк А, где Су спала в его объятиях, заполняя пустоту и отгоняя кошмары своим теплом, и никак не мог заснуть. А когда засыпал, его душили дурные сны, выматывающие больше, чем дневные заботы. И дело было не в усталости или нездоровье, и не в пионах, которые по старой памяти он загодя приказал убрать из своих покоев, и в этот раз никто не посмел ему перечить.       Теперь дело было в ином.       Он боялся остаться один.       Без неё.       Вот и в эту ночь, едва закрыв глаза и провалившись в вязкую муть, Ван Со проснулся от собственного крика. Ему опять снилось, что он нигде не может отыскать Хэ Су: ни во дворце, ни в Сонгаке, ни вообще в Корё. В этом муторном сне он метался по тронному залу, по дворцовым коридорам, спрашивая каждого встречного, не видели ли они даму Хэ, но слуги и министры почему-то странно смотрели на него – с жалостью, изумлением и испугом – и все как один молча отводили глаза. Он возвращался в свои покои, где вновь и вновь натыкался на нефритовую урну, не понимая, что это и почему этот предмет постоянно оказывается перед ним.       В очередной раз увидев рядом с троном эту погребальную урну, Ван Со в отчаянии закричал, вскинулся на постели и, тяжело дыша, слепо оглядывал комнату, повторяя имя Су, пока не встретил её обеспокоенный взгляд.       Хэ Су сидела на постели рядом с ним, и, чтобы убедиться в её реальности и окончательно избавиться от гнетущего наваждения, Ван Со привлёк её к себе с такой силой, что у обоих перехватило дыхание.       – Я думал, что ты ушла, – прошептал он с дрожью в голосе и почувствовал, что она улыбается.       – Я уйду после того, как вы уснёте, – пообещала Хэ Су, успокаивающе поглаживая его по спине, отчего по всему его телу бежали мурашки. – Сегодня был долгий день.       Она выпрямилась, ласково глядя на него своими бездонными ореховыми глазами, а Ван Со обнял её за плечи и уложил рядом с собой на подушку.       – Зачем впустую тратить время? – прошептал он, наслаждаясь теплом её близости и успокаиваясь от одного её цветочного дыхания. – Просто останься со мной.       Он уткнулся лбом в мягкие душистые волосы Хэ Су, крепче прижимая её к себе, и умиротворённо закрыл глаза. Да, сегодня был долгий день, но если она останется с ним, то ему ничего не страшно: ни трудные дни, ни безлунные ночи.       Ощущая губами тёплую щёку любимой, он уже начал соскальзывать в сон, как вдруг Хэ Су решительно отстранилась и села на постели, разрушая окутавшую их безмятежность.       – Что не так? – он потянулся к ней, пытаясь вернуть на одеяло, но она воспротивилась:       – Вы только-только взошли на трон. Я не хочу, чтобы пошли дурные слухи. Завтра я приду снова.       Но Ван Со схватил Хэ Су за руки, когда она собиралась встать с кровати, и умоляюще заглянул в лицо:       – Мне нужно, чтобы ты была рядом, слышишь? Мне здесь не по себе. Я видел смерть предыдущих королей, и мысли, что я останусь здесь один, не дают мне свободно дышать, – он склонился к ней ближе, крепче сжимая тонкие запястья, и попросил: – Останься со мной! Останься!       Ему не было дела до сплетен служанок и евнухов, которые круглосуточно ждали его приказа за дверями покоев и, разумеется, знали, что Хэ Су была у него. Он плевал на устоявшиеся правила и традиции, согласно которым правитель проводит ночи в своей спальне в одиночестве, время от времени навещая одну из своих жён или наложниц в их собственных покоях.       Чтобы женщина короля осталась на ночь в его постели – это было неслыханно!       Но Ван Со было всё равно.       Его единственная женщина была рядом, а остальное не имело никакого значения. Он хотел чувствовать её возле себя. Он хотел засыпать и просыпаться с ней. Он – король. И станет поступать так, как сочтёт нужным.       Он чудовищно устал и желал сейчас лишь одного – Хэ Су. В своих покоях, в своей постели. И, чтобы она не смогла уйти, положил голову ей на колени и обнял их, не позволяя ей встать.       По-детски свернувшись клубочком, Ван Со наконец-то успокоенно выдохнул.       – Расскажи мне что-нибудь ещё о звёздах, – попросил он, закрывая глаза.       И, засыпая с лёгкой душой, он слушал истории Хэ Су, что она шёпотом рассказывала ему, поглаживая его по плечам, волосам, лицу. Ван Со улыбался этим приятным прикосновениям и чувствовал себя не правителем целого государства, а маленьким мальчиком, обласканным, любимым и нужным. Наконец-то – любимым и нужным! Ради этого волшебного ощущения стоило вынести сотни кошмарных ночей. Лишь бы они были – её колени, которые можно вот так обнять руками, чувствуя, как расслабляется тело и уходит нервное напряжение. Лишь бы они были – её нежные руки, касавшиеся его отяжелевших век и пульсирующих висков. Лишь бы в его снах звучал её мелодичный голос, поющий ему колыбельную – ту самую песню, что однажды она пела Ыну, а теперь – ему. Только ему.       Когда я отыщу то место, где нет одиночества,       Пойдём туда со мной….       Голос Хэ Су убаюкивал его и звал за собой во вчерашний день, где они были так счастливы вместе.       Спасибо тебе за то, что ты такой, какой есть,       Спасибо за то, что остаёшься собой…       Только рядом с ней Ван Со оставался собой и был настоящим. Был счастливым.

***

      А дворец жил своей жизнью. И ему было всё равно.       Он существовал сам по себе и плевал на чувства и желания правителя. Он, как и прежде, полнился сплетнями, интригами, недоверием, шантажом и ложью. В нём не было места любви.       И как Ван Со ни старался уйти от всего этого и защитить Хэ Су, подобное было просто невозможно. Дворец продолжал изводить его, угрожая потерей самого дорогого, пока здесь находились те, кто ненавидел его и желал ему смерти. Чего стоила одна только вдовствующая королева Ю, которой не давала покоя последняя воля почившего старшего сына!              Ван Со наслаждался долгожданными минутами тишины, наконец-то отпустив министров с утреннего совещания. Откинувшись на спинку трона, он устало следил за тем, как в лучах полуденного солнца кружатся сонные пылинки.       Это была долгая и напряжённая встреча, на которой он объявил свой указ о переносе столицы из Сокёна обратно в Сонгак. Его решение об освобождении рабов, занятых на строительстве нового дворца, вызвало шквал возражений, но Ван Со остался непреклонен и менять его не собирался: он утверждал своё право, силу и власть не короля, но императора.       Наблюдая за строительством, он видел, как голодали, болели и умирали рабы, чьи семьи по всему Корё бедствовали и проклинали Чонджона. Ещё тогда Ван Со решил, что все они смогут вернуться к своим родным и получить плату за труд. А семьям тех, кто покалечился или погиб, воздадут благами.       Главам влиятельных кланов, которые лишались рабов, такая воля правителя предсказуемо пришлась не по душе, но они ничего не могли сделать и, пошумев, разошлись, а Ван Со остался в блаженном одиночестве.       Впрочем, радовался он совсем недолго. В тронный зал, попросив дозволения, в тревоге вбежала У Хи – та самая девушка из дома кисэн, о которой заботился Бэк А. Ван Со узнал её, но не успел удивиться её визиту, как она торопливо заговорила, едва поприветствовав его.       – Ваше Величество, – сказала она, тяжело дыша от волнения и быстрого бега, – я подумала, что вам нужно знать.       – Нужно знать что? – мгновенно выпрямился император, предчувствуя недоброе.       – Королева Ю вызвала к себе придвор… Хэ Су. Она сейчас в покоях королевы, и я…       Не дослушав У Хи, Ван Со сорвался с места и вылетел из тронного зала. За ним едва поспевали советники, министры и слуги. Император ещё не успел привыкнуть к подобному постоянному сопровождению, и оно его изрядно раздражало.       Ещё не зайдя в покои королевы, он услышал её крики и голос Чжона, который пытался успокоить мать.       – Ты лжёшь, дрянь! – надрывалась та. – Ё – мой сын, никто не знает его лучше, чем я. Он бы никогда не отдал трон Со! Признайся, скажи мне правду, лживая девка!       – Матушка! – останавливал её Чжон, но королева словно обезумела.       Когда Ван Со распахнул двери, она трясла Хэ Су за плечи и кричала ей в лицо:       – Ну же, отвечай! Говори!       От вида насмерть перепуганной Су в руках разошедшейся королевы Ю император мгновенно пришёл в ярость.       – Довольно! – потребовал он, хватая Хэ Су за руку и пряча её за своей спиной. – Прекратите! Зачем было беспокоить её? Просто спросите у меня!       Чжон усадил мать на постель и теперь исподлобья смотрел на Ван Со. Он хмурился, на его скулах играли желваки, а в глазах вместо почтения плескалась строптивая непокорность. Он не желал принимать сторону брата, так его и не простив. Но было в его взгляде ещё что-то, тёмное, жалящее, что ускользало от Со, однако давило на него не меньше неприязни и осуждения.       – Вот как? Спросить у тебя? – желчно протянула королева Ю, не смея открыто перечить императору в присутствии последовавшей за ним в комнату свиты. – Тогда скажи мне правду – зачем ты разорвал указ почившего короля о назначении преемника?       – А отчего вы решили, что это сделал я? – сощурился Ван Со, не выпуская руку Хэ Су из своей и чувствуя, как она обхватывает его запястье дрожащими пальцами в поиске защиты. Когда-то она так же доверчиво льнула к его плечу, съёжившись под угрозами Ван Вона, который обвинял её в смерти Хеджона.       Эти воспоминания чиркнули по краю сознания Ван Со всполохом огнива – и его затрясло от гнева. Всё повторяется. Снова и снова. Когда же этому придёт конец?       Он шагнул в сторону, закрывая Хэ Су от матери, и постарался, чтобы, несмотря на клокочущий в груди гнев, голос его звучал убедительно и ровно.       – Я не знаю, почему Ё разорвал бумагу и произнёс свою последнюю волю вслух, но он отрёкся в мою пользу, в чём нет никаких сомнений.       Глядя в ненавидящие глаза королевы Ю, Ван Со крепче сжал руку Хэ Су, стараясь этим успокоить её и придать ей уверенности.       «Я с тобой, – говорил его жест. – Я смогу защитить тебя. Только верь мне и слушайся, чтобы не наделать ошибок!»       – Зачем королю, у которого есть сын, передавать трон младшему брату? – спросил Чжон, по-прежнему хмурясь. Он неотрывно смотрел на руку Ван Со, сжимавшую пальцы Хэ Су, и, судя по всему, его это злило.       Ах, вот как?       Выходит, Чжону было мало отнять у него любовь матери, мало противиться ему и обвинять в смерти братьев, теперь он не мог простить ему его счастье с Хэ Су?       Ван Со тут же вспомнил, как когда-то давно она укрывала Чжона в своей комнате в Дамивоне, и в его душе ядовитой змеёй зашевелилась ревность. Интересно, ради других его братьев Су тоже это сделала бы? Окажись кто-нибудь другой на месте четырнадцатого принца, она бы всё равно помогла? Или Чжон был для неё кем-то особенным?       Так это нетрудно было исправить!       И Ван Со, отбросив ненужную более сдержанность, язвительно скривился, в упор глядя на брата:       – Может, вы хотите сами спросить об этом Ё в ином мире?       Видя вытянувшееся лицо матери и подрагивающие от возмущения губы Чжона, он улыбался так зловеще, что королева качнулась прочь от его улыбки, будто от занесённого над нею клинка.       – Хорошо, что он отрёкся добровольно, – продолжал Ван Со тем же убийственным тоном. – Если бы мне пришлось захватить трон силой, к этому времени дворец был бы уже залит кровью моих братьев и племянников.       Он с холодным удовлетворением отметил, как королева в ужасе ахнула, а Чжон покраснел, сжимая рукоять меча.       То-то же! Впредь будут осмотрительнее в своих словах и действиях.       – Королева-мать, почему бы вам не заняться подготовкой к поминальной церемонии? – осведомился Ван Со, давая понять, что разговор исчерпан. – Позже я навещу вас ещё.       – Не называй меня так, – сквозь зубы процедила королева Ю, не глядя ему в глаза и не желая признавать поражение. – Я не стану носить этот титул, пока ты сидишь на троне.       Несмотря на боль, которой в его душе отозвались эти слова, Ван Со спокойно произнёс:       – Я тоже ваш сын, матушка. Ваш сын – правитель Корё, а значит, вы – королева-мать.       – Ты лишь вор, укравший трон у моего сына, – встретив его взгляд, упрямо выплюнула королева Ю.       Выдержав и этот удар, Ван Со развернулся и стремительным шагом покинул покои матери, не выпуская руку Хэ Су, которая покорно семенила за ним. Он чувствовал – ещё минута, ещё одно слово, ещё один подобный взгляд той, что его родила, но до сих пор не желала признать сыном, – и он не совладает с собой и переступит черту, которую сам же для себя и провёл.       Он летел по коридору к тронному залу, не замечая ничего вокруг. Его трясло от бешенства, а горло стискивала обида: ему страшно было осознавать, что мать до сих пор манипулирует его чувствами, и он ей это позволяет.       Значит, ничего не изменилось?       «Мать признаёт только того, кем можно гордиться. Ну а ты – мой позор и моя ошибка», – прозвучали в его голове давние слова королевы Ю.       Как же так?       Он до сих пор оставался её позором, даже став императором? Матушка по-прежнему ненавидела его, хотя он взошёл на трон? Неужели это не повод для материнской гордости? Он смог, он доказал ей, он шёл к трону и ради неё тоже… А выходит, дело было вовсе не в этом?       Тогда в чём? В чём?!       Ван Со резко остановился у входа в тронный зал, едва не налетев на согнувшихся в поклоне советников, ожидавших его возвращения на пороге.       Глупец! Какой же он самоуверенный глупец!       Надеяться на то, что мать признает его, если он станет правителем Корё? Бред! А ведь он в глубине души верил и ждал этого! Садясь на трон в первый раз, он думал о матери, предвкушая её одобрение. Неужели и этого недостаточно?       Какая злая насмешка судьбы!       Только услышав тихий вздох у плеча, Ван Со сообразил, что всё ещё сжимает руку Су.       Если бы она не пошла к королеве Ю! Если бы отказалась!       – Не встречайся с ними! – приказал он, едва сдерживаясь, чтобы не сорваться и на неё тоже. – Даже если тебя позовут, ясно?       – Да, – подавленно прошептала Хэ Су, и Ван Со лишь теперь отпустил её покрасневшие пальцы, немного остывая.       – Кто бы из них ни искал встречи с тобой, сначала ты должна получить моё позволение, поняла?       – Я поняла, – ещё тише откликнулась Су, опуская глаза. – Я…       Не дав ей договорить, Ван Со развернулся и скрылся в тронном зале. Дверь у него за спиной захлопнулась с громким стуком, отгораживая его от Хэ Су. Разделяя их.       Он злился на неё!       За то, что пошла к королеве.       За то, что из-за неё он вновь получил пощёчину от матери.       За то, что она оставалась его слабым местом, в которое любой мог беспрепятственно ударить, зная, что удар достигнет цели.       Он обвинял её в крушении своих надежд, прекрасно понимая, что она тут ни при чём. И всё равно злился! На свою маленькую Су, без которой себя уже просто не представлял. Это шокировало Ван Со не меньше осознания того, что для матери он по-прежнему оставался никем.       Что же с ним творится? Что с ним делает трон?       А дворец насмешливо молчал, и даже солнце перестало заглядывать в окна, испугавшись холода стен и сердец его обитателей.       Чжи Мону, ожидавшему возвращения императора в тронном зале, хватило одного взгляда на каменное лицо Кванджона, чтобы понять: тот вне себя от злости вкупе с разочарованием и обидой.       Астроном молча смотрел, как император, сгорбившись под гнётом этих чувств, тяжело пересекает зал, как медленно поднимается по ступеням и подходит к трону, бездумно глядя прямо перед собой. Его рот превратился в тонкую злую полосу, ноздри подрагивали, а пальцы комкали рукава роскошного одеяния, расшитого золотыми драконами.       Однако стоило ему сесть на трон, как он выпрямился, подняв голову, – и вот перед Чжи Моном вновь появился император Кванджон, величественный и холодный, с гордой осанкой и непроницаемым лицом. Но звездочёт знал, какое пламя бушует внутри него, он видел его всполохи в чёрных, как безлунная полночь, глазах и слышал его отзвуки в хриплом дыхании императора.       Что ж, такова воля Небес. Тот, кто хочет носить корону, должен выдержать её вес. Никто не обещал, что будет легко, и четвёртый принц это знал.       – Ваше Величество, – осторожно заговорил Чжи Мон, когда тишина в тронном зале стала просто невыносимой, – по всему государству ходят слухи…       – Какие? – соизволил повернуть голову в его сторону Кванджон, и Чжи Мон непроизвольно съёжился под его угрюмым взглядом.       – Говорят, что правителем должен быть старший сын Чонджона, – заторопился астроном. – Министр иностранных дел Пак Ён Гу полагает, что вы солгали о последней воле почившего короля. И я...       – Убить! – рявкнул император и грохнул кулаком по столу так, что у Чжи Мона клацнули зубы и он прикусил себе язык.       – Простите?       – Каждый, заявивший подобное, будет немедленно обвинён в измене! – прорычал Кванджон, не глядя на ошарашенного советника. – Убейте всех! Всех слуг почившего короля, его придворных дам и солдат! Я уничтожу каждого, кто усомнится в моём праве на трон! Я не оставлю ни одной живой души!       Вид его был поистине страшен. Мрачный и опасный, он не оставлял никаких сомнений в том, что угроза будет выполнена.       Чжи Мон похолодел: сейчас на троне Корё восседал именно он – тот самый кровавый император, готовый на всё, чтобы утвердить свою власть. Ни в его агрессивном поведении, ни в устрашающем облике, ни в сердце, полном обиды и разочарования, не осталось ни единого просвета, способного смягчить его стальную волю и изменить решение.       На это звездочёт не рассчитывал. Вернее, рассчитывал, но на несколько иное. Неужели он всё-таки допустил промах, и, несмотря ни на что, четвёртый император Корё пойдёт кровавым путём, от которого нужно было его уберечь? Разумеется, такая вероятность оставалась, и Чжи Мон делал всё, чтобы свести её на нет. Так где же он ошибся?       Астроном заставил себя досчитать до десяти, прежде чем вновь взглянул на Кванджона. Но ничего не изменилось – перед ним пульсировал сгусток мрака и бешенства, готовый развязать кровавую бойню.       Нервно сглотнув, Чжи Мон попятился к боковому выходу из тронного зала.       Вот что способна сделать с человеком отринутая любовь и надежда! На это жестокое решение императора, несомненно, повлияла мать. Он едва проявил великодушие к рабам в Сокёне, как его тут же ударили в самое сердце, смягчённое добротой и оттого ставшее уязвимым.       Четвёртый принц изменился. Но при этом остался собой. А значит, его душу, растерзанную одной любимой женщиной, можно было попытаться заново собрать по кусочкам с помощью другой женщины, которая пока ещё была рядом.       Только вот исход всё равно будет один, и, исцелившись рядом с Хэ Су сейчас, Кванджон всё равно обречён её потерять. Но это будет потом, а пока…       Пока Чжи Мон сделает то, что может и должен.       Уже выходя из зала, он обернулся на одинокую фигуру императора, который застыл на троне. Холодный, несгибаемый и устрашающий в своём гневе.       «Простите меня, Ваше Величество!» – мысленно произнёс астроном, с горечью понимая, что говорит это в первый, но далеко не в последний раз.

***

      Министра Пак Ён Гу нашли убитым в саду дворца, на мостике через бойкий ручей, чья вода, окрашенная кровью, и привела к телу родственника почившего короля. Никто не связал его смерть с волнениями в Хупэкче, откуда министр был родом. Никто не осмелился обвинить Кванджона, жестокую волю которого Чжи Мон просто не успел обнародовать, поскольку тело обнаружили вечером того же дня.       А самому Ван Со было вообще плевать на причины смерти старого мятежника и интригана. На него навалилось слишком много всего дурного за поразительно короткий срок, и он пытался справиться со всем этим и не впасть в отчаяние.       Но как можно было спокойно слушать генерала Пак Су Кёна, который умолял отпустить его из дворца?       Ван Со смотрел на него, смиренно согнувшегося у подножия трона, и не верил своим ушам.       – Я не могу этого позволить! – проговорил он, чувствуя, что никакие его слова уже не помогут: генерал принял решение и от него не отступится. Разве так уже не бывало?       Словно подтверждая тревожные мысли императора, Пак Су Кён грустно улыбнулся самыми уголками искалеченного рта, не ожидая иного ответа, но с почтительной настойчивостью продолжил:       – Я бы хотел оставить службу и вернуться в родные места.       – Ты нужен мне как никогда! – с нажимом воскликнул Ван Со. – И тебе это прекрасно известно. Так почему ты продолжаешь просить об отъезде?       Он тоже не собирался легко сдаваться, и не только из чистого упрямства. У него было так мало сторонников! И в это смутное время укрепления своей власти он просто не мог лишиться надёжной опоры в лице опытного и храброго военачальника. Пак Су Кён когда-то заменил ему отца, и Ван Со до сих пор считал его своим другом, пусть генерал и отрёкся от своего воспитанника после гибели дочери. Но в нём оставалась неискоренимая преданность Корё, на которую и уповал император.       Как оказалось – напрасно.       Об этом свидетельствовала и скупая усмешка генерала, которому нечего было терять. Уже нечего. Он сделал для государства всё, что мог, и отдал всё, что у него было.       – Если говорить откровенно, – поднял на правителя полный неизбывной скорби взгляд Пак Су Кён, – я уже стар и слишком устал от дворцовых интриг. Пока я здесь, во дворце, я повсюду вижу свою Сун Док и слышу её голос. Я заставляю себя не думать об этом, но, Ваше Величество, у меня перед глазами всё время стоите вы с мечом в руке. Мне тяжело находиться здесь.       – Не оставляй меня! – взмолился Ван Со. – Не уезжай, прошу!       Он обращался сейчас не к подданному, не к слуге государства – он просил друга, наставника, который покидал его, так и не простив.       Улыбка сошла с лица старого генерала. Он пристально посмотрел на императора, и тот увидел, как по морщинистым обветренным щекам Пак Су Кёна текут слёзы.       – Ваше Величество, – тихо и проникновенно проговорил генерал, – ради нашей страны и своего народа станьте хорошим и мудрым правителем. Вы должны им стать.       Он должен. Должен. Но сможет ли? И как, если все, кто ему дорог, кому он доверяет, отворачиваются от него?       Ван Со не пошевелился ни тогда, когда Пак Су Кён покинул тронный зал, ни тогда, когда закатное солнце расписало стены узорными тенями, ни тогда, когда служанки, боязливо поглядывая на застывшего на троне императора, зашли, чтобы зажечь светильники.       Он поднял голову, только почувствовав рядом Хэ Су и уловив тонкий запах лотоса. Она пришла. Пришла к нему после того, как он обошёлся с ней днём, повысив на неё голос и захлопнув перед ней двери.       Всё равно пришла. Простила.       Почему-то эта мысль не обрадовала, а лишь добила его.       Только сейчас Ван Со понял, насколько он измотан и опустошён.       – Пак Су Кён оставил меня, – потерянно произнёс он. – Он устал от дворца. Сейчас он боится меня.       Он посмотрел на Хэ Су и неожиданно для самого себя спросил:       – Ты хочешь узнать, чьё имя указал почивший король? Тебе интересно, украл я трон или нет?       – Я об этом не думаю, – покачала головой Хэ Су. – Мне неинтересно, чьё имя там было указано.       – Там было пусто, – Ван Со произнёс это и ощутил, как с его души свалился тяжёлый камень. Теперь Хэ Су будет знать правду. Ему казалось это очень и очень важным, особенно сейчас. – Имя написано не было. Поэтому я разорвал бумагу, зная, что путаница будет ещё больше. К этому моменту дворец уже был в моих руках.       – Вы поступили правильно.       Эти слова лебяжьим пухом коснулись его щеки, и в горле тут же засвербело.       Правильно ли? Кто может знать наверняка?       – Пак Су Кён оставил меня, – повторил Ван Со. От долгого молчания и закипавшей против воли влаги на глазах голос его сел и звучал низко и сипло. Говорить было трудно не только по этой причине, но ему нужно было это сказать, поделиться с единственной оставшейся у него родной душой. – Для Бэк А я теперь только император. Чхве Чжи Мон видит во мне убийцу старшего брата. Для Чжона я тоже всего лишь братоубийца. Даже моя собственная мать считает меня не сыном, а вором.       Горячие капли всё-таки потекли по его щекам. Сил сдерживаться не осталось.       – Ты была права. Этот трон вселяет страх и делает одиноким.       – Но я же здесь, – Хэ Су присела рядом с Ван Со, накрыла своей ладошкой его руку и заглянула ему в лицо. И свет её глаз, ласковый, исцеляющий, проник в самую его душу, осушая слёзы. – Я не оставлю вас.       Она положила голову ему на плечо и приникла, обнимая своим теплом и любовью, которая принадлежала только ему.       «Я не оставлю вас!»       Знаешь ли ты, Су, сколько раз я повторял себе эти слова, когда казалось, ещё вдох – и я не выдержу? Твой голос до сих пор звучит внутри меня, даже теперь, когда ты всё же нарушила своё обещание. Но я больше не услышу его. Больше никогда – вот что страшно…       Ты всё-таки ушла. Как же ты могла, Су, ведь ты обещала мне, и я тебе поверил, как верю до сих пор. Я верю и безумно тоскую по тебе, моя маленькая Су, по твоему голосу и твоим рукам…       Все покинули меня. Оставили на растерзание дворца. Стоило мне войти сюда – и дворец начал отбирать то немногое, что у меня было – тех немногих, кем я дорожил. А ведь генерал предупреждал меня о жертвах, но я оказался к ним совершенно не готов.       Поэтому тогда, простившись со своим другом и наставником, я чувствовал себя раздавленным и несчастным, и твоя ладонь была единственным, что ещё удерживало меня на краю бездны…       В эту ночь Ван Со не просил – он заставил Хэ Су остаться с ним, в его покоях. И любил её так жадно и неистово, что наутро ныли все мышцы. Он просто перестал себя контролировать: им овладела не только страсть, но и страх. Страх затопил его рассудок и лишил самообладания. Страх, что у него отнимут и это последнее – его человека, его женщину, его Су.       Он сжимал её в своих объятиях с отчаянием обречённого, впивался в её податливые губы, не ощущая вкуса крови, не замечая её алый бисер, а Хэ Су принимала его дикие, грубые ласки с нежной покорностью и утешала мягкостью рук и цветочными поцелуями, лишь тихонько вздрагивая и сглатывая стоны, когда он делал ей особенно больно. Она понимала его состояние и с готовностью отдавала себя, чтобы погасить его боль и успокоить его, чтобы он не мучился и знал, что она – вся его, вся целиком, до конца…       А наутро Ван Со с ужасом смотрел на ссадины и следы укусов, которые обещали расцвести багровыми маками на снежной коже, целовал слипшиеся ресницы и высохшие дорожки слёз, едва касался истерзанных губ и шептал виновато:       – Прости… Прости… Прости меня, Су.       Он просил прощения не только за эти раны, не только за то, что заставил Хэ Су вынести этой ночью, но и за то, что злился на неё вчера, что позволил себе обидеть её своей холодностью, в то время как она одна оставалась его, душой и телом.       Ван Со сгорал от стыда и чувства вины, баюкая любимую в своих руках, врачуя нежностью кровоподтёки, тускневшие под тонкой кожей, а Хэ Су улыбалась ему в ответ и повторяла:       – Всё хорошо, Ваше Величество… Всё хорошо, не волнуйтесь.       – Не надо, – вдруг замер Ван Со, подняв голову. – Не зови меня так. Когда ты… вот так… со мной, не зови.       – Не буду, – легко соглашалась она и тянулась к нему с объятиями, произнося его прежнее имя так особенно, что Ван Со пробирала дрожь.       Было нечто донельзя интимное в том, как Хэ Су звала его по имени и как оно отзывалось у него внутри, рассыпаясь солнечными брызгами и наполняя душу светом.       Никто не звал его так, только она. В этом было её право, её привилегия.       И его наслаждение, от которого он не мог отказаться. Которое он не собирался отпускать.

***

      Чхве Чжи Мону не понадобилось много времени и усилий, чтобы убедить даму Хэ перебраться в комнаты, смежные с личными покоями императора.       Он знал, что возлюбленная Кванджона по-прежнему отказывалась оставаться у него на ночь, чтобы не подвергать его излишнему осуждению в такое непростое время. А император противился, как мог. Из упрямства, из страха, из чувства собственности.       Но Хэ Су была ему нужна. Нужна как никогда.       И Чжи Мон, понимая это, сперва будто невзначай подкинул Кванжону идею о переселении дамы Хэ из Дамивона во дворец, поближе к нему, а потом намекнул и ей самой, что это будет замечательным компромиссом. И всё уладилось гораздо проще и быстрее, чем он сам ожидал.       Человеческие миры теснят друг друга в бесконечности, времена сменяют друг друга, но никогда и нигде любящая женщина не перестанет быть для своего мужчины светом, озаряющим его глаза, теплом, согревающим его душу, и силой, наполняющей его тело.       Без Хэ Су подле себя Кванджон был обречён стать тираном и убийцей, а рядом с ней – мудрым и справедливым правителем, что и нужно было Чжи Мону. Корё. Истории.       Астроном не сомневался, что на решение императора освободить рабов, даровать им статус простолюдинов и воздать им благами повлияли именно наивные речи Су о равенстве всех людей, привнесённые ею из эпохи Го Ха Чжин. И эта девушка была ещё необходима Чжи Мону, чтобы хотя бы начало правления Кванджона стало временем благоденствия государства, несмотря на шаткое положение власти из-за распрей воинствующих кланов, с которыми император боролся единственно возможными мерами, проявляя свой сильный характер и непреклонную волю.       А как иначе? Стоит единожды простить изменника – и завтра тебя предадут снова. Стоит пойти на поводу у одной влиятельной семьи – и вскоре другие кланы заявят свои права на твою благосклонность и примутся манипулировать тобой в своих корыстных целях. Стоит раз позволить кому-то принять решение за тебя – и впоследствии ты превратишься в безвольную марионетку.       Такова была природа любой власти, и удержать её мог лишь такой жёсткий, трезвомыслящий и бескомпромиссный правитель, как Кванджон.       Его основной проблемой сейчас были могущественные кланы Корё, поддержкой которых ему следовало заручиться любой ценой. О цене этой Чжи Мон предпочитал не думать, но закрыть глаза, притворившись, что платить не придётся, было невозможно.       Что же до исполненного приказа императора о массовых расправах над сторонниками почившего Чонджона... Чжи Мон не присутствовал на казнях, стараясь включить здоровый цинизм. На его профессиональном языке это называлось «сопутствующий ущерб». В конце концов, какой правитель, особенно захвативший трон, не начинал с зачисток? К этому надо относиться философски. Надо. Да вот только у Чжи Мона уже не получалось так равнодушно, как раньше. В его отточенном механизме мышления проводника что-то надломилось, и ему не удавалось починить поломку, как бы она ни мучила его. Может быть, потом, после этой неимоверно трудной и изматывающей миссии, он сможет восстановить покой и равновесие в душе. Но это будет после.       А в настоящий момент он должен быть здесь и сейчас. И думать о том, как поддержать нового императора, чьё солнце только-только начинало восходить над Корё, чтобы осенить его своим могуществом, силой, мудростью и превратить в великую державу.       И помощь Чжи Мона заключалась не только в советах, наставлениях и идеях. Она заключалась также и в том, чтобы не лишать императора силы, которую давала ему его главная слабость – Хэ Су. Да, ей недолго суждено было озарять его путь, но, как бы жестоко это ни выглядело, ещё не пришла пора обрекать Кванджона на полное одиночество. Этот мрачный час придёт, однако пока было слишком рано.       Совсем недавно звездочёт подарил влюблённым целый день. Лишний день счастья, не учтённый в скрижалях Небес! И ничего катастрофического не произошло. Как раз наоборот. Поэтому торопиться не следовало. Но и медлить тоже.       Чжи Мон никогда не забывал о времени и пристально следил за стрелками на часах жизни императора. В конечном итоге, это и было его главной задачей.

***

      Больше всего на свете Ван Со любил просыпаться рядом с Хэ Су.       Всякий раз он выдумывал какой-нибудь предлог, чтобы она не уходила от него в середине ночи в свои новые покои, пусть их и разделяла какая-то пара дверей. Но эти двери казались императору непреодолимой преградой, а узкий коридор никак не избавлял его от кошмаров и одиночества. Поэтому Ван Со ласками, уговорами, хитростью, нажимом – всегда по-разному – заставлял Хэ Су оставаться рядом с ним. Лишь тогда он спокойно спал и просыпался отдохнувшим и полным сил, как в это утро.       Предрассветный час на цыпочках прокрадывался в императорские покои, окутывая спальню туманной безмятежностью. И Ван Со было хорошо, как ни в какое другое время. Только в эти минуты он мог просто наслаждаться жизнью возле той, что была ему дороже этой самой жизни.       Пользуясь тем, что Хэ Су крепко спала, он любовался ею, беззастенчиво откинув одеяло в сторону. Он не боялся её разбудить: в комнате было тепло, его возлюбленную омывало летнее солнце, так что она лежала перед ним открытая, обнажённая, в ореоле рассветных лучей, прекрасная, как сбывшаяся мечта.       Ван Со безумно нравилось, когда, насладившись друг другом, они, охваченные приятной истомой, засыпали без одежды, не размыкая объятий. В этом таилось нечто трогательное и трепетно сближающее их. В этом крылось его умиротворение и исцеление от одиночества. В этом он находил для себя наивысшее блаженство – держать в своих руках любимую женщину, доверчиво льнувшую к его груди.       Он улыбнулся своим мыслям и чуть отодвинулся, опираясь на локоть, чтобы охватить взглядом всю Хэ Су целиком, пока она не проснулась и не принялась стыдливо кутаться в одежду и отчитывать его за вольности.       Её молочно-белая кожа вся словно светилась перламутровым сиянием, источая негу и едва уловимый запах персикового масла и лотоса. Ван Со тихонько водил кончиками пальцев по её распущенным волосам, изящным плечам, округлой груди, пока его рука не легла ей на живот, накрывая маленькую родинку в виде полумесяца, которую он так любил целовать, всякий раз вызывая в Хэ Су дрожь и сладкие стоны.       Но сейчас он думал о другом.       Его горячая ладонь прижималась к мягкому животу Су там, где однажды под этой самой родинкой должна была зародиться новая жизнь – их с Су дитя.       Эта мысль привела Ван Со в такой трепет, что пальцы его дёрнулись, слегка царапнув нежную кожу, и он посмотрел в лицо спящей – нет, не разбудил… Только ресницы дрогнули, и приоткрылись в глубоком вздохе губы.       Он ласково поглаживал тёплую кожу, обводил кругами родинку и представлял себе, как Хэ Су сообщит ему о том, что у них будет ребёнок. Их ребёнок.       Ван Со перевёл вдруг сбившееся дыхание и коснулся губами безмятежно гладкого лба любимой.       Однажды так и будет. Обязательно. Он в этом не сомневался. Может быть, даже завтра или с новой луной – Хэ Су скажет ему об этом, и он подхватит её на руки, поднимаясь вместе с ней на ступень выше к счастью…       У них будет девочка, маленькая принцесса – почему-то он был в том уверен. Да, потом непременно появятся сыновья, и не один, но первой родится дочь. С такими же огромными бездонными глазами, как у Су. И её лунной улыбкой. Может быть, она будет такой же упрямой, как он, но похожа точно на мать. И его будут согревать уже две любящие улыбки. Две родные души. Два его человека.       Ван Со неслышно рассмеялся своим счастливым мечтам и заметил, что Хэ Су сонно смотрит на него из-под приоткрытых ресниц.       – Ваше… – она смутилась, осознав, что вновь обращается к нему не так, как он просил, когда они остаются наедине, в постели, и порозовела, увидев, что лежит, полностью открытая его жадному взгляду.       Хэ Су завозилась, пытаясь завернуться в одеяло, стыдливо прикрылась руками, но Ван Со ей не позволил. Он сбросил одеяло с кровати на пол, взял её тонкие запястья и развёл руки в стороны.       – Какая же ты красивая, – прошептал он, лаская восхищённым взглядом её румянец, ложбинку на груди, изящные изгибы тела и полумесяц родинки в самом низу живота, где очень скоро… обязательно…       Его сердце застучало сбивчиво и невероятно громко для этой спальни, вдруг ставшей такой маленькой и такой огромной, как целый мир – один на двоих.       – Су… – Ван Со склонился к любимой, закрывая её своим телом от смущения, осыпая поцелуями зардевшееся лицо и ещё на один шаг приближаясь к исполнению своей сокровенной мечты.       Почему-то Хэ Су очень нравилось наблюдать, как он пишет, неважно что: письмо, указ или стихотворение. Она всякий раз сосредоточенно следила за тем, как двигается кисть в его руке, оставляя витиеватые следы, как лениво подсыхают чернила, пропитывая шершавую рисовую бумагу, а потом забирала исписанный лист, подносила его к свету и подолгу любовалась размашистой ровной вязью.       Она говорила, что у него красивый почерк, и Ван Со не переубеждал её, хотя ему было далеко до его учителя каллиграфии, от которого он нередко получал нагоняй за свои кривые закорючки. Как же давно это было…       Пусть считает его почерк красивым, лишь бы была рядом. Но иногда Ван Со казалось, что дело не только в его почерке. А в чём ещё, какова была причина столь пристального внимания Хэ Су, он так и не выяснил, а она всякий раз отнекивалась и лишь загадочно улыбалась.       – Зачем тебе так много листов? – в очередной раз поинтересовался он, отдавая Хэ Су написанную по её просьбе «Оду мандариновому дереву» Цюй Юаня.       Я любуюсь тобою,       о юноша смелый и стройный,       Ты стоишь, одинок,       среди тех, кто тебя окружает.       Высоко ты возвысился       и, никогда не сгибаясь,       Восхищаешь людей,       с мандариновым деревом схожий.       Глубоко твои корни       уходят в родимую землю,       И стремлений твоих       охватить нам почти невозможно.       Среди мира живого       стоишь, независим и крепок,       И, преград не страшась,       никогда не плывёшь по теченью...       – На это есть своя причина, – как обычно ушла от прямого ответа Су, с довольной улыбкой рассматривая ровные цепочки символов, заплетённых в ритмичный слог.       – Ты говорила, что приготовишь мне сюрприз, – притворно надул губы Ван Со, размешивая чернила. – А сама всего лишь угостила меня рисом сегодня за обедом. Как это понимать?       – Но вы съели всё до последнего зёрнышка, – воспротивилась его упреку Хэ Су. – А я ведь хотела угостить ещё и Бэк А, и Чхве Чжи Мона.       Скажите пожалуйста! А при чём здесь они?       – Ты не должна заботиться ни о ком, кроме меня, – напустил на себя обиженный вид Ван Со, но чувствовал: глаза его смеются, сводя на нет строгий тон. – Всё лишь для меня!       Хэ Су долго смотрела на него, а потом несмело спросила:       – Сегодня что-то произошло?       Произошло. На рассвете. В его покоях, где они проснулись вместе.       Но Ван Со из озорства вдруг решил не рассказывать ей о родинке и о своих надеждах, раз она не признаётся ему, почему так любит наблюдать за танцем кисти в его руке.       – Нет, – солгал он, широко улыбаясь. – А почему ты спрашиваешь?       – Вы сегодня больше улыбаетесь, – пожала плечами Хэ Су, и Ван Со почувствовал, как от этих её слов в груди разливается медовое тепло. Но она закончила совсем не так, как он ожидал: – И от этого мне тревожно.       Он отложил кисть и нарочито утомлённо вздохнул:       – Не пытайся узнать обо мне всё. Мы не женаты, а ты уже пытаешь меня. Я ведь так и сбежать могу!       Но его шутка возымела обратный эффект.       – Всё это потому, что целыми днями я только и жду вас! – отплатила ему Хэ Су, в точности повторив его надутый вид пару минут назад. Но тут же её тон стал просящим, а улыбка – заискивающей. – Могу я… днём работать в Дамивоне? Даже не прислуживая другим, я много чем смогу заняться.       Пока Ван Со обдумывал её неожиданную просьбу, Хэ Су вдруг что-то вспомнила и встрепенулась:       – И ещё… насчёт Чхэ Рён. Можно, она останется при мне? Всех прежних слуг Чонджона отправили в другие дома. Но я не хотела бы с ней расставаться.       Ван Со недоумённо поджал губы.       Чхэ Рён? Та самая служанка восьмого принца, которую тот почему-то отпустил из своего поместья в Дамивон, когда Хэ Су стала придворной дамой при Хеджоне?       Он помнил, что девушки сдружились ещё в доме Ван Ука, хотя эта служанка была странной и не внушала Ван Со никакого доверия. Всякий раз, когда он видел её, ему казалось, что за внешней простотой, глуповатым лицом и бесконечной болтовнёй этой девчонки кроется нечто более значимое, недоброе, но что именно – выяснить ему не представилось возможности.       И вот теперь Хэ Су просила оставить её в Дамивоне!       – Когда она покинет дворец, ей некуда будет пойти, – продолжала уговаривать его Хэ Су с таким лицом, с каким дети выпрашивают у взрослых сладости.       Вот, пожалуйста! Она уже из него верёвки вьёт!       – Чхэ Рён… – протянул Ван Со, чувствуя, как что-то внутри него противится этой просьбе. – Не знаю…       – С ней мне не будет одиноко, – не сдавалась Хэ Су. – Прошу вас!       Взглянув на любимую, Ван Со вдруг отчётливо представил себе маленькую девочку с её улыбкой, которая тянется за медовым печеньем, выпрашивая у него угощение ещё до трапезы.       «Вы сегодня больше улыбаетесь».       А причина тому – его утренние грёзы.       – Хорошо, – добродушно усмехнулся он, наслаждаясь радостным блеском глаз Хэ Су. – Но скоро ты не будешь так одинока. У нас появятся дети.       Не удержался-таки! А как можно спрятать в себе свет счастья и надежды?       – Де... дети? – опешила Хэ Су, меняясь в лице.       Ван Со взял её руки в свои и заговорил, с улыбкой глядя в любимые глаза:       – Тебя навестит придворный лекарь. Я приказал ему прийти к тебе завтра. Ты должна беречь себя, чтобы понести дитя.       Обескураженный вид Хэ Су не столько озадачил, сколько позабавил его. Неужели она думала, что все их страстные ночи пройдут бесследно?       – Но… – заикаясь, наконец-то выговорила она, – мы ещё даже не женаты, а вы уже говорите мне о детях!       – Не женаты? – искренне удивился Ван Со. Такие мелочи! Они ведь всё равно вместе теперь. Но если Хэ Су так хочется, то… – Давай поженимся! Когда ты хочешь? Сделаем это поскорее!       – А вот и не хочу! – возмутилась Хэ Су, глядя в его сияющее лицо, и Ван Со на минуту даже поверил её детскому негодованию.       – Не хочешь? – озадаченно переспросил он и тут же выдохнул с облегчением, услышав ответ.       – Вы должны сделать красивое предложение, – капризно пробормотала Хэ Су, искоса поглядывая на него. – Когда вы в прошлый раз попросили меня о встрече у озера, думали, я не пойму? Вы же собирались сделать мне предложение?       Ван Со еле сдержался, чтобы не рассмеяться. Поистине, какой хороший, забавный сегодня день!       – Я не знаю, когда смогу пойти к озеру, – протянул он, напустив на себя занятой вид. – Теперь покидать дворец не так-то просто.       – Да, – прошептала Хэ Су, приняв его спектакль за чистую монету, и загрустила.       Нет, его любимая – действительно просто чудо!       – А если я придумаю красивое предложение, – перестал он прятать улыбку, – мы поженимся?       Но Хэ Су насупилась и никак не отреагировала на его жест примирения.       – Говорить с тобой сложнее, чем с министрами, – вздохнул Ван Со и вновь взялся за кисть, услышав её тихий смех.       Он обязательно что-нибудь придумает. Что-нибудь необыкновенное, чтобы увидеть счастливый блеск её глаз и самому стать ещё чуточку счастливее.       Вместе с ней.       Не думай, Су, что я был настолько наивен, чтобы надеяться на светлые дни и наше с тобой безмятежное будущее во дворце, не омрачённое тревогами и преградами.       Жизнь никогда не баловала меня. Жизнь научила меня не верить в чудеса и полагаться только на себя, как волку-одиночке, отринутому стаей.       Но никому из смертных не дано знать волю Небес. И даже я, готовый ко всему, не мог предположить, какой удар они нанесут мне в обмен на крохи благоденствия рядом с тобой, какую цену мне придётся заплатить за то короткое время, что я был счастлив, позволив себе погрузиться в недолгое обманчивое заблуждение в милости Судьбы.       Потому что Судьба зорко следила за отмеренными мне светлыми днями, отсчитывая их с рачительностью скупца. Видимо, она решила, что с меня хватит, и послала ко мне Ука.       Он был её карающей дланью, её вестником тьмы, ожидавшей меня после прощальной ласки закатного солнца. Ук явился и поставил меня перед выбором: потерять крылья или сердце. Трон или тебя, моя Су… И третьего Судьбой мне было не дано.       Я не знал, что будет завтра, чем оно обернётся для меня, для нас с тобой, для Корё. Одно я знал наверняка: ты – счастливый стук моего сердца, Су. Ты – его живительное биение, и если тебя не будет рядом, то и меня не будет. С крыльями или без, лишившись сердца, жить не сумеет никто.       И всё-таки мне предстояло сделать выбор, заплатив за нежданный подарок жестоких Небес.       Я понимал тогда, как понимаю и теперь: возврата во вчерашний день нет и быть не может. Но лучше один такой день с тобой, чем тысяча лет без тебя…