Проклятие Дома Борсоди

Фольгер просидел в комнате слуг целую неделю. Ни с кем не разговаривал и почти не ел. Эвальда, в общем, это устраивало: хоть не путается под ногами и не светит хорстовой рожей. Однако сегодня к мальчику зашёл Альвин. – Привет, Фольгер. Меня послали кое-что у тебя спросить. Мальчик тупо уставился на него. – Э-э… В общем, все уезжают, сегодня вечером – первый аукцион господина Борсоди. Будем работать там. Что насчёт тебя… Хозяин сказал, что ты или едешь с нами, или… освобождаешь спальное место. Что ему передать? – Передай, что я поеду. – Уверен? – Да. Каждый сам за себя. – Как скажешь. Альвин повернулся, чтобы уйти. – Подожди! – окликнул его мальчик, – вот ещё что: отдай ему назад этот кафтан. Слуга неохотно глянул на добротную одёжку. – Ты это, знаешь что, давай сам, ладно? Не хочу, чтобы меня лишили платы за весь месяц. *** Аукционный дом Борсоди гудел так шумно, словно был корчмой в разгар гуляний. Всем аристократам и богачам хотелось взглянуть на нового владельца состояния – определить его слабые места, надавив на которые, получится отлично сэкономить. Эвальд не избегал всеобщего внимания. Одетый в бордовый, шитый золотом сюртук, он ходил по второму этажу и учтиво беседовал с гостями. В этом же зале проходил фуршет, на который не стыдно было бы пригласить самого императора: столы ломились от тарелок с красной и чёрной икрой, назаирских оливок, семи видов сыров, сырокопчёного бекона, распространявшего повсюду манящий аромат дымка. Слуги, в том числе и Фольгер, одетые в чёрные бархатные кафтаны, разносили искрящиеся пузырьками бокалы Эст-Эста. – О, Эвальд, как ты вырос, похорошел! – послышался в зале высокий и тонкий голосок. Борсоди подошёл к старушке, богато одетой в шёлковый мятный чепец и такое же платье. Её осторожно поддерживал стоящий рядом слуга. – Госпожа Марта! Рад вас видеть! Как ваше здоровье? – Эвальд, как может чувствовать себя 76-летняя старуха ранней весной? – она улыбнулась, – Сижу дома, пью бальзамы. Но как узнала, что ты проводишь свой первый аукцион, решила во что бы то ни стало до сюда доползти! – Героически с вашей стороны! К чему такие жертвы? – Ну что ты, мы же всё-таки не чужие люди. Как-никак, я была твоей нянькой! – И неплохо разбогатели с тех пор, как я посмотрю! – Ах, это… Я просто была замужем за хорошим человеком. Да упокой Мелитэле его душу… – Соболезную, Марта. – И я тебе, Эвальд. Насчёт Хорста… Задиристый был мальчик, всё время жаловался на тебя Максимилиану. Но всё же ты всегда прощал его и вытаскивал из передряг… Говорят, апоплексический удар? – Сердечный приступ, – соврал Эвальд, – Я тогда ещё не успел получить наследство, поэтому хоронить пришлось скромно, без гостей. – Кто бы мог подумать, что всё обернётся вот так… Но я рада, что ты, наконец, вернул себе имя и состояние. – Спасибо вам, Марта. – У меня есть кое-что для тебя, – вспомнила старушка, – Максимилиан как-то отдал эту монету мне на хранение и просил вернуть её вам с Хорстом, когда ты станешь совершеннолетним. Я хотела сделать это сразу после твоего Дня рождения, но узнала, что Хорст выгнал тебя неизвестно куда. Может, я должна была передать эту монету ему, да только – прости, Эвальд, – но уж шибко я на него разобиделась. Но я сдержу обещание, пусть и спустя столько лет. Эвальд взял в руки монетку, покрытую вензелями и эльфскими надписями. Серебряная, необычно тяжёлая, с какими-то алыми отметинами. Даже будучи знатоком валют, Борсоди не мог предположить, откуда она. Должно быть, редкая, выпущенная малым тиражом… У монеты не было ни номинала, ни отчеканенного профиля, по которому можно было бы догадаться о происхождении. Эвальд убрал подарок в карман, решив разобраться с этим позднее. На этом старушка поспешила вернуться домой к своим бальзамам, а Борсоди облепили богачи, банкиры и коллекционеры, преследующие гораздо более прозаические цели. Вежливо отделавшись от них, Эвальд поспешил в зал, где собирался лично представить первый лот. – Дамы и господа! – начал он, поднявшись на возвышение и гордо прохаживаясь по нему с раскинутыми в стороны руками, – Я рад наконец-то приветствовать вас в своём аукционном доме. Избавлю от пространных размышлений, скажу прямо: я буду жить и вести дела честно и справедливо. По моему искреннему убеждению, именно этого и не хватало сему заведению предыдущие 15 лет. Я надеюсь, что вы одобрите моё решение. Послышались сдержанные аплодисменты. По залу пронёсся шепоток: гости спорили, останутся ли в силе прежние скидки. Эвальд услышал их. – Всё, о чём вы неофициально договаривались с… прежним владельцем, я знать не желаю. Однако, уверяю вас, что отныне все суммы и ставки будут установлены такими, чтобы ни у кого не было нужды в дополнительных скидках. Снова зааплодировали, но уже совсем вяло. – Что ж, перейдём к делу. Первый лот сегодняшних торгов – драгоценное наследие нашей малой родины, эльфская мозаика, обнаруженная в старом фундаменте под Оксенфуртом. Альвин вынес подставку с произведением древнего искусства. Эвальд слегка удивился: он просил сделать это Грея, однако тот исчез куда-то ещё утром. – Мозаика восстановлена из драгоценных и полудрагоценных камней. Общий вес – 12, 6 фунтов. Начальная ставка – три тысячи крон. – Три сто! – крикнул какой-то азартный низушек в красной островерхой шляпе. – Три сто пятьдесят, – заявила дама в мехах. – Три триста! – вмешался какой-то худощавый мужчина с золотой цепью толщиной в палец. Дама тут же вышла из гонки, и низушек стал состязаться с щёголем. Цена возрастала всё медленнее, с трудом подбираясь к четырём тысячам. Но внезапно спор оборвался, как леска под весом пятнадцатифунтовой щуки. – Пять тысяч и пару ценных бумаг, – незнакомец в капюшоне поднял над собой документы, в которых Борсоди узнал завещание отца. – Пять тысяч раз! Пять тысяч два! Пять тысяч три… Продано! Как эти бумаги попали из сейфа к незнакомцу, он не знал. Догадки были одна хуже другой. Однако выяснять это перед публикой было нельзя, поэтому Эвальд сказал всё тем же тоном: – Пройдёмте в мой кабинет, оформим сделку. Он удалился на верхний этаж, человек с бумагами пошёл за ним; следом отправились ещё несколько мужчин в капюшонах. Самые догадливые гости поспешили покинуть здание. Когда дверь в кабинет закрылась, внутри с хозяином остались четверо человек, скрывавших лица. – Кто ты и зачем ты украл мои бумаги? – сразу спросил Эвальд. Незнакомец откинул капюшон. Борсоди узнал его. – Ольгерд фон Эверек. Решил отомстить за то, что сам же не успел выплатить деньги в срок? – Нет, – ответил тот, – никакой мести, только справедливость. – Ты опоздал. Справедливость я уже восстановил. – Неужели? В завещании сказано, что если братья Борсоди не пожмут друг другу руки на Беллетэйн, то всё состояние отходит госпиталю св. Вильмериуса. Собственно, именно туда я и собираюсь вернуть ваши миллионы, потому как… – Это Хорст отказался меня признавать! – прервал Эвальд, – Хорст! Не я. – Это уже неважно. Впрочем, если бы ты не начал в первую же неделю скупать «Сангреаль» и заказывать на дом цветы, я, может, и задумался бы. – Хватит. Это мои документы, мои дела. Как они вообще у тебя оказались? Тут один из молчаливых спутников Ольгерда снял капюшон и вышел вперёд. – Я помог. Эвальд горько усмехнулся. – И за сколько же ты продал наш Дом, Грей? – За пять тысяч крон, – ничуть не смущаясь, ответил тот, – Считаясь с тобой и с твоими принципами, я бы за всю жизнь столько не заработал. Эвальд опустил глаза, делая вид, что задумался. На самом же деле он с самого начала разговора незаметно вытаскивал свой меч, лежавший в верхнем ящике стола. Требовалось всего несколько точных движений, и Эвальд их сделал. Он резко вытащил оружие, широко шагнул в сторону Ольгерда и приставил лезвие к его шее. – Верни документы. Немеленно. – Если ты не заметил, я пришёл не один, – сказал Ольгерд, не шелохнувшись, замечая, что три сабли взмывают к подбородку Борсоди. Эвальду пришлось опустить меч. Если эти люди зашли сюда без приглашения, да ещё и пронесли оружие, дело совсем плохо. – Слушай, я ничего не имею против тебя, – заметил Ольгерд, – я просто хочу вернуть деньги тем, кому они предназначены, и кто действительно пустит их в хорошее дело. А ты храбрый и сильный, так что обязательно справишься и без них. – Да пошёл ты! Двое наёмников в капюшонах вытолкали Эвальда на улицу, протащив его по этажам на глазах у испуганных аристократов, доедавших оставшиеся оливки. Ещё один мужчина бросил рядом и Фольгера. Ольгерд, вышедший на крыльцо, поставил на мостовую рядом с ними бутылку какого-то красного вина. – Это самое необходимое на первое время. Не лишать же тебя основы существования. Бабу бросать на дорогу не буду – не в моих правилах так обходиться с женщинами. Бывайте, Борсоди. Ольгерд с наёмниками ушёл внутрь. Эвальд, изрядно покалеченный при сопротивлении, с трудом поднялся на четвереньки и выругался так, что Фольгеру впервые в жизни захотелось закрыть уши руками.