Проклятие Дома Борсоди

Вскоре Фольгеру стало лучше. Жар ушёл, дыхание было ровным. Однако глаз он всё равно не открывал. Лекарства заставили смерть отступить на несколько шагов, но не прогнали окончательно. Тем не менее, друзья были рады и этому. Они, наконец, могли разойтись по комнатам и отдохнуть. Ведьмака отправили умываться первым, Цири и Эвальд остались ждать. – Как ты? – спросил Борсоди. – Теперь уже гораздо лучше, – ответила девушка. – Хорошо. Знаешь, ведьмак только меня заселил в отдельную комнату. Так что, если он вдруг начнёт храпеть, как пьяный тролль, приходи ко мне. Цири засмеялась, посмотрела на него из-под ресниц, но ничего не ответила. Умывшись, она поднялась на этаж, где располагались комнаты, и, подумав, прошла мимо той, в которой должна была ночевать вместе с Геральтом и Фольгером. Подошла к следующей и хотела уже постучать, но из темноты послышался голос ведьмака. – Ты входом ошиблась. Надо чуть правее. – Ничего я не ошиблась, – ответила девушка. – Цири, подумай! Это не тот человек… – Геральт, я уже не ребёнок! Прекрати за мной следить! Мне и так уже достаточно указывали, с кем нужно спать. Не начинай ещё один такой разговор. Ведьмак с сочувствием посмотрел на неё, но не отошёл. – Послушай, – смягчилась Цири, – я понимаю, что ты беспокоишься за меня. Но я уверена, что всё делаю правильно. Эвальд – единственный, кто воспринимает меня как равную, безо всяких разговоров о Старшей крови, Цинтре, Предназначении… Нас даже однажды приняли за семью, как когда-то с тобой и Йеннифер. Только тогда меня воспринимали как ребёнка, а теперь… Теперь всё иначе. Цири повернула ручку и вошла внутрь, не давая Геральту ответить. Эвальд как раз заканчивал приводить комнату в порядок. – Цири! Я ждал тебя, – обрадовался он. – Да, я ненадолго, – ответила девушка, оставляя себе пути для отступления. Эвальд не стал ничего отвечать. Он откупорил бутылку вина, достал невесть откуда взявшиеся бокалы, налил туда немного и протянул один Цири. – Угощайся. Не туссентское, конечно, но вполне неплохое. – Спасибо. Они чокнулись. Девушка отпила, заметив, что свой бокал Эвальд поставил на столик нетронутым. – А ты чего не пьёшь? – спросила она. – Не хочу притуплять чувства. Цири поставила бокал и огляделась, не зная, что делать дальше. Эвальд не позволил ей заскучать. – Помнишь, ты однажды приняла моё приглашение на танец? Но танца я так и не получил. Исправим это досадное недоразумение? – Я не против, но где же нам тут взять музыкантов? – Мы и без них справимся. Помнишь, какую песню они тогда играли? – Кажется, «Беззаботную птичку». – Отлично, – сказал Эвальд, начав отстукивать ритм по деревянному столику, – как там она начинается? «Перья разноцветные золотом блестят, дальние, заветные берега пленят…». Он взял Цири за руку, и они стали кружиться, изредка меняя направление. Эвальд нараспев проговаривал строчки, успевая при этом постукивать в такт по тому, что попадётся под руку. – Ты обычно такой серьёзный. Даже не думала, что ты можешь быть… другим, – сказала Цири, сделав очередной поворот. – Кто серьёзный? Я? Да я просто столько смеялся, что у меня губы устали, – улыбнулся Эвальд и перешёл к припеву. Цири стала ему подпевать. «Крылья расправь и лети высоко, В небе тепло, хорошо и легко. Там, где другие пешком или вплавь – Крылья расправь». На последней строчке, которую бард обычно тянул так долго, насколько хватало воздуха, Эвальд отправил девушку в тройной поворот, а затем притянул к себе, прижав крепко, чтобы она не потеряла равновесие. Цири смеялась, держа его за плечи. Ей нравилось, что от него пахнет одеколоном, а не вином, нравилось, что плечи у него были такие большие и широкие, нравились светлые, блестящие, как слюда на солнце, глаза. Голова кружилась, заставляя комнату, обставленную свечами, танцевать, как в калейдоскопе. Эвальд начал целовать девушку, и голова закружилась ещё сильнее. Она закрыла глаза и вскоре почувствовала обнажённой спиной мягкость подушек. Поцелуи стали спускаться ниже, и Цири немного напряглась, вспомнив про татуировку. Что ответить ему, если он спросит? Но Эвальд не спрашивал. Так же, как Йеннифер не задавала вопросов о шрамах Геральта. Цири с волнением готовилась к тому, как её тело отреагирует на проникновение Эвальда. Этого всё не происходило, но с каждой минутой томительного ожидания страхов становилось всё меньше, а желания – больше. В конце концов, она не выдержала и прошептала: – Эвальд… Пожалуйста… Он только этого и ждал. Цири шумно выдохнула, ощущая себя в центре залитого солнцем поля, с которого в один миг вспорхнули тысячи золотых бабочек. Спина её изящно прогнулась, ресницы задрожали. Девушка открыла глаза. Эвальд смотрел на неё, и взгляд его был настолько горячим, насколько это могли передать его светлые от природы глаза. Они дышали в такт, Цири с наслаждением ловила его дыхание, которое становилось всё более резким и частым. Наконец, она почувствовала, как приятно сжались мышцы, и как это их движение доставило удовольствие Эвальду. В голове девушки пронеслась одна-единственная мысль: «Так вот, как должно быть по-настоящему». Всё, что она чувствовала раньше, казалось лишь жалкой пародией на то, что случилось теперь. Больше мыслей не было. Осталось только поле, бескрайнее дикое поле, остывающее от зноя под оранжевым закатом. Они уснули, не размыкая объятий. *** Геральт, вновь раздосадованный поведением Цири, всё же вернулся в комнату, проверил Фольгера и лёг на постель. Сон не шёл, потому что не было покоя: он прокручивал в голове все моменты, когда Борсоди вёл себя не по чести, и то и дело с негодованием предполагал, что сейчас происходит в соседней комнате. Напрягать при этом ведьмачий слух он не хотел: справедливо считал, что лучше ему оставаться в неведении. Он задумчиво смотрел на сосны, виднеющиеся из окна, когда почувствовал дрожь медальона. – Не спится? – прозвучал сзади знакомый голос. Геральт обернулся. Из портала выходила Йеннифер, выглядевшая в своём чёрно-белом наряде, как всегда, великолепно. – Йен? Что ты здесь делаешь? – Цири послала мне весточку. Я получила её вчера вечером. Кажется, это из-за него, – чародейка указала на Фольгера. – Наверное, – ответил Геральт, – но у нас есть проблемы и посерьёзнее. – Это какие же? – Цири сблизилась с одним не очень хорошим человеком. И у них явно не просто дружба. – Да, она писала мне об этом. И ещё добавляла, что ты злишься, как Ламберт, если бы его обнесли выпивкой. – А что мне ещё прикажешь делать? – Успокоиться. Цири уже большая девочка. А нам стоило бы взять пример с молодёжи за стенкой. – Что, прямо здесь? – Геральт кивнул на Фольгера. – Даже не собиралась. Если ты не заметил, портал всё ещё открыт. Но я советовала бы тебе поторопиться. На этом она повернулась и исчезла. Геральт, в чём был, поспешил за ней. Он ненавидел порталы, но не настолько, чтобы отказывать чародейке. *** – Йеннифер, ты приехала! – обрадовалась Цири, увидев её, спускающейся к завтраку, – Знакомься, это Эвальд. Чародейка с интересом посмотрела на него, и увиденное, похоже, её не разочаровало. – Посмотри, Геральт, – обратилась она к стоящему рядом ведьмаку, – как мило. Наша дочь уже знакомит нас со своим мужчиной. Геральт умиления не разделил. Ради чародейки он попытался улыбнуться, но вышел всё равно какой-то оскал. Йеннифер вздохнула. – Ты писала мне, что хочешь показать какую-то магическую монету. – Да, она у Эвальда. Борсоди протянул монету чародейке. Та отдёрнула руку, увидев её. – Кто из вас к ней прикасался? – Только я, Эвальд и Фольгер, – растерянно ответила Цири. – Ясно. Никому больше не давайте. Очень вероятно, что её магия действует через непосредственный контакт. – А что с ней не так? – Это Cáerbaeth, по-нашему каэрбат, или «поцелуй судьбы». Эльфский магический артефакт. Всего их было, кажется, семь, их выковали в мире Aen Elle специально для самых почитаемых представителей расы. Монеты заговаривали определённым образом, чтобы они работали как талисманы. Привязывали к тем, кто первым их коснулся или к любому, кто ими владеет. Так было поначалу. Потом завистники стали воровать каэрбаты и перековывать с помощью магии, чтобы они давали обратный эффект. В итоге эльфы от них избавились, и так монеты попали в наш мир. Удивительно, что одна оказалась у вас. Как это случилось? Эвальд рассказал всё, как было, не забыв упомянуть о тяжести монеты и об алых пятнах, которые ничем не смываются. – Боюсь, здесь я бессильна, – заключила Йеннифер, – единственное, что могу сказать, так это то, что монета действительно проклята. Но выяснить, что в ней за магия и тем более снять её невозможно без знания произнесённого над ней заговора. Эвальд, ты сказал, что монета досталась тебе от отца. Он не упоминал чего-нибудь такого, что может быть с этим связано? – Мы с ним почти не разговаривали. Он всё время работал, а я оставался с няней. Разве что в его книгах была какая-то информация… Они должны быть в семейном склепе, – видя недоумение, Эвальд решил пояснить, – Есть в нашей семье такая традиция: после похорон библиотеку умершего перевозят в усыпальницу. – Это чтобы не скучать на очередных похоронах? – съязвил Геральт, – У вас же это наверняка частые церемонии. Пока священник топчется, взял романчик – и развлекаешься, да? Все неодобрительно взглянули на него. – Это чтобы могилы не были безликими. К твоему сведению, ведьмак, по книгам, которые читал человек, можно точнее всего сказать, каким он был на самом деле. Если книг, конечно, не две, как у тебя. – И какие же книги ты имеешь в виду? – Бестиарий и пособие «Как стать мудаком». – Ну ты сейчас получишь… – Успокойтесь! – грозно повысила голос Йеннифер, – Ведёте себя, как два петуха в курятнике. Эвальд, Цири – отправляйтесь в семейную усыпальницу, попробуйте найти там что-нибудь. Геральт – ты пойдёшь со мной, поможешь с Фольгером. Тир, – тут она подозвала суетившегося неподалеку главу, дав ему мешочек монет, – и на милю не подпускай к нам вон ту травницу.