***
В ушах звенело, и воздух сипло свистел в груди, но Ярослав уже ввалился в кресло оператора дежурного расчета РЛС «Воронеж М». Здесь время по-прежнему стояло. Замерли секунды на электронном табло, открыт на полуслове рот прапорщика. Только на мониторе погасла одна из трех неопознанных точек. Яр глубоко вздохнул, успокаивая дыхание, и вновь исчез. .Глава 2
16 ноября 2020 г. в 07:47
Ничего не видно. Фигуры выдернутых Ярославом из своего времени Хорса и Лады еле угадываются, хоть и стоят в считанных шагах друг от друга.
– Где мы? – Яр недоуменно вертел головой, начиная подозревать западню. Но голос Хорса, в чьем мозгу сами собой возникли вводные, стоило преступить к делу, вернул уверенность.
– На Куликовом поле. Спасаем Дмитрия Московского, которого должен убить специально подготовленный душепродавец Челубей.
– Тот самый Челубей, что с Пересветом бился? Так он же погиб…
–Значит, перед тем, как пойти убивать князя, господа исторические хулиганы постараются переиграть поединок. Пошли.
Сыро и глухо. Мир колыхался в колыбели тумана. Словно цыпленок в скорлупе бился, ища выход из спеленавшей его мглы. Где-то там, вне этой промозглой пелены, был день, и было солнце. Но не здесь. Здесь капли влаги, осевшие на уже чуть тронутом осенним увяданием листе, кажутся белыми и мутными, как разбавленное, обезжиренное молоко. Только одна-единственная капля, словно линза, собрала в себе слабые лучи бессильного солнца, собрала и усилила, сверкнув на миг по-королевски бриллиантовой щедростью.
Хорс сощурился от неожиданности. Замер, остановив уже поднятую, чтобы отвести ветку, руку. Это только кажется, что туман завладел миром. Неправда. Как и неправда то, что миром правит зло. Ибо оно не правит, оно лжет. Заполняет пространство вокруг человека липким мраком и внушает, будто этот морок и есть единственная правда жизни. А правда в том, чтоб и в тумане не сбиваться с пути к солнцу.
Впрочем, мечник Хорс об этом не думал. Он просто это знал. А облекать знание в слова – не его ума дело. У нас на это автор есть. Вот он пусть по клавиатуре стучит, старается. Мечник же знает, вне тумана у мира есть солнце, а в тумане у него есть дело.
На тело монаха они наткнулись через несколько шагов. Стрела вошла в грудь Пересвета, но обломилась под тяжестью упавшего тела. На черных монашеских одеждах кровь невидна, от чего кажется, будто раскинувший на траве руки богатырь просто спит. Впрочем, он еще жил. Ресницы дрогнули и спокойный, осмысленный взгляд остановился на морде мечника, для маскировки перепачканной болотной жижей.
–Ты за мной, ангел?
– Ангел сзади идет. А я демон, продавший душу Богу за други своя, - чуть растерянно уточнил Хорс. Не то, чтоб он своего ангельского статуса смутился, скорее тому, как умирающий смог точно определить этот статус удивился. И обрадовался.
– Это хорошо, - улыбнулся Пересвет в ответ. - Хорошо, что так. Я боялся, в разгар битвы не удержусь от соблазна взять в руки меч. Оскверню пролитой кровью монашеские одежды сии… Бог не попустил. А целились-то в князя, да ошиблись…
– Иди, отче, с миром. Тебя там ждут.
Пересвет бессильно закрыл глаза. Хорс внимательно проследил, чтоб никто не помешал отлетевшей душе в ее пути к Свету.
– Опоздали…
Ярослав растерянно переводил взгляд с Хорса на Ладу.
– Оно и правда, так лучше, - одними губами произнесла ангел.
– Так – это как? – не понял Ярослав.
– Пересвет будет молиться за всех нас, а татарского душепродавца убьет Хорс.
– Сюда бы Георгия: по копьям он у нас спец, - задумчиво отозвался тот. - Хотя, копье или меч – не принципиально. А с лошади я и без посторонней помощи свалюсь. Так, молодежь, чего встали? Охота на князя уже начата. В шатер, живо!
Последний перед битвой совет только что завершен. Из великокняжеского шатра выходят воеводы и бояре. Все слова сказаны, все планы продуманы. Но людей охватило странное состояние возбужденной сосредоточенности, что бывает перед началом очень важного дела, к которому долго и серьезно готовились, а вот сейчас настал момент, когда от тебя вроде бы уже ничего не зависит. Выношенное, выпестованное тобой дело начинает жить собственной жизнью.
Ближники великого князя московского разошлись к полкам. Дмитрий же Иванович задержался в шатре. Он делал то единственное, что мог еще сделать для Руси, для войска, для себя. Он молился. Опустился на колени перед иконой Спаса и клал земные поклоны. Видимо ветер шелохнул полог у входа, и князь не выпрямился после очередного поклона, повалился на бок.
– Уснул.
Лада бережно провела ладонью по и во сне напряженному лицу Дмитрия. Складка на лбу разгладилась, нервно сжатые губы тронула почти улыбка. Завернутый в простой серый плащ князь приготовлен к переносу под сломанную березку, где его найдут вечером после битвы. А в центре шатра в княжеском облачении стоит, широко расставив ноги Ярослав Бойко. Но ни человек, ни средней руки демон не заметят подмены.
–Лада, ты сможешь создать Дмитрию какие-нибудь ложные воспоминания о сегодняшнем дне? Обидно очнуться и ничего не вспомнить о дне, который является венцом и смыслом твоей жизни.
Лада молча кивнула. Мечник, уже трансформировавший свой костюм в монашеские одежды Пересвета, сердито фыркнул.
– Не о том думаешь. Выбрось все эти сантименты из головы. Тебе всю битву надо продержаться как минимум не хуже князя. Это тебе не бесиков по рязанской водокачке гонять. Рубка будет серьезной. И не факт, что я смогу тебя страховать: если ихний батыр и впрямь сумеет шарахнуть меня копьем, я выйду из игры. Смотри – не опозорься.
– Постараюсь.
– Да уж постарайся… Как-то не так мне представлялась твоя первая взрослая битва. Короче, на того, кто упал, не смотри. Он - не твой. Рубанул одного, сразу переключайся на следующего. И помни, они все давно мертвые.
Хорс правильно понял главную причину волнения Ярослава. В умении владеть мечом Яр не сомневался. Оно гораздо совершеннее, того, которым владеет великий князь московский потому, что сочетает в себе традиции сразу нескольких лучших фехтовальных школ мира. Сомневаться в недостатке сил – глупо. А вот то, что сегодня ему придется убивать, по-настоящему пугало. Конечно, можно спрятаться за то, что от его меча погибнут только те, кого должен был одолеть Дмитрий. Мироздание само позаботится о том, чтобы версия мамаева побоища 2.0 ничем не отличалась от оригинала. Можно убеждать себя в нереальности происходящего. Он просто увидит битву глазами князя. Но лучше заранее понять: самым сложным сегодня будет не замереть с открытым ртом, кода к твоим ногам упадет первый зарубленный тобой человек. От этого и делалось страшно.
Лада со спящим князем исчезла в портале.
Дмитрий Иванович в сопровождении инока Пересвета выехал под великокняжеское знамя. Князь оглядел проступающий сквозь туман строй. Монах из-под низко надвинутого на глаза куколя подмигнул Спасу на червоном полотнище. Лик подмигнул монаху в ответ.
Заревели трубы, и, словно испугавшись их голоса, начал подниматься туман. Солнце озарило шеломы ощетинившихся копьями полков. Подобно заре меж деревьев замелькали червонные знаки на шеломах московского полка.
Князь Дмитрий поехал к полкам и говорил:
– Братья, двинемся вкупе. Вместе победим или погибнем вместе. Не бойтесь смерти, бойтесь поражения. Оно и смерть, и бесславие наше.
Он предстал перед войском в полном великокняжеском наряде. Алый плащ покрывал кольчугу и стальной византийский нагрудник. Вокруг – князья и воеводы. Он смотрел на их седые бороды, многие годились ему в отцы, иные - и в деды. И теперь он ведет их на смертный бой… В душе Ярослава копошилась острое чувство вины перед всеми этими людьми, которые радостными криками приветствуют его, считая своим вождем, готовым разделить общую гибель и общую славу. Он чувствовал себя обманщиком, хотябы потому, что смерть сегодня ему не грозит.
Дмитрий решительно спрыгнул с коня, сбросил алый плащ. Боярин Михаил Бренок привычно подхватил струящуюся ткань, еще не понимая замысел князя. А поняв, чуть побледнел, но с достоинством принял княжеские доспехи и замер на белом скакуне под вышитым золотом ликом Спаса.
– Прости, брат.
Дмитрий не огладываясь зашагал прочь, и его простые доспехи вмиг растворились в людском море.
– Что ты делаешь, княже? Если ты падешь, что с войском будет?! – крикнули было вслед.
– Так он никогда не падет, пока есть войско; - отозвался за князя Пересвет и тоже поспешил в ряды сторожевого полка.
Здесь Ярослав перестал быть князем московским Дмитрием, и ему стало легче. Он просто воин без имени и с общей на всех судьбой. Хотя, и сейчас не вполне так - судьба-то его будет хранить куда тщательнее, чем кого бы то ни было на этом поле. В этом нет его вины, но от чувства стыда по отношению к стоящим с ним плечом к плечу воинам, горели щеки. Тяжелее только встретиться взглядом с обреченным Бренком…
Но вот туман оставил мир, словно убоялся собравшейся здесь силы, и два войска изготовились к схватке. Одинокий степной орел завис высоко в небе над полем начинающейся битвы. Вновь заревели трубы, и стальной орел, упираясь в овраги крыльями, неторопливо пошел вперед.
Скачущий впереди основного пешего войска сторожевой полк приблизился к татарскому войску уж совсем до неприличия близко. Так близко, что слышны недовольные вопли рвущихся в бой степняков. Воины явно не понимали, чего Мамай тянет? Разбить этого наглеца – московского князька, и грабь - не хочу! Так чего тянуть-то?
Ярослав обернулся назад и понял, почему медлит Мамай. Стой он сам на высоком Красном холме, увиденное ему бы тоже сильно не понравилось. Вопреки хрестоматийной картинке никаких простоволосых смердов-лапотников с топорами в белых холщевых рубахах нараспашку. Закованный в добротную сталь, защищенный высокими алыми щитами, ощетинившийся дугой копий плотно сомкнутый строй. Высота Красного холма позволяет хорошо разглядеть первые ряды этой пешей крепости, но едва ли дает возможность оценить всю глубину строя. Уж не вздумает ли Мамай драпануть отсюда, пока не поздно? Ищи его потом… Кажется, Ярослав понял, зачем планировавшим битву русским воеводам понадобился передовой конный полк. Как раз, чтобы темник не смог передумать, и понадобился.
Сперва обряженный в монашеские одежды Хорс демонстративно отвернулся, дабы не смущать упражнявшихся в непристойных жестах молодых витязей, а затем неторопливо вывел своего коня вперед. Замер, спокойно держа копье, как палку, поперек седла. Лишь ветер играл расшитой серебряными крестами схимой. Русские витязи теперь не видели его лица, оттого Хорс улыбнулся. Не по-ангельски так, будто в лицо плюнул.
Ряды татар на миг разомкнулись, и на свободное пространство меж ждущих сигнала к битве ратей выехал тот, кого в фольклоре запомнили как Челубея. Что ж, такого сложно не запомнить. По всем статьям батыр - богатырь. Кажется, раскинь он руки, и сможет ухватить воинов из стоящих напротив вражеских полков и столкнуть их лбами, как кукол. Вытяни он ноги, и его крепкий, лохматый степной конек пройдет под ними как в ворота.
Ярослав прикрыл глаза. Тоже интересно: души и в помине нет, зато силой накачали парня немеренно. Как его не разорвало до сих пор? Ага, вся эта радость ему дадена, ради того, чтоб копье удержал. Ибо в лапищах у него древний артефакт, до которого простому человеку и не докоснуться. Серьезно подготовились. Против такого бойца с таким оружием у человека нет шансов.
За спиной Челубея образовалась некая возня. Видимо кураторы душепродавца пытались удержать подопечного от необдуманного шага. Но теперь Хорс глумливо улыбался персонально ему. Не ответить на такое – публично признать себя трусливой и крикливой бабой. Невозможно.
Ярослав скосил глаза на Хорса – Пересвета. Мечник удовлетворенно кивнул и направил коня к краю поля, противоположному от занятого Челубеем.
Мертвая, глухая тишина на миг повисла над Куликовым полем. Затем она разбилась под копытами мчащихся навстречу друг другу коней. Удар и единый вскрик тысячной толпы, заглушающий все остальные звуки. Вошедшее в живот Челубея копье проткнуло его насквозь. Вывалившееся из седла тело застряло в стремени и волочилось за мечущейся между двумя войсками лошадью. Пересвет принял удар грудью. Не просто поймал удар, всю силу из заговоренного оружия вытянул, в простую деревяшку с поганенького железа наконечником превратил. Мощь древнего артефакта едва не свалила ангела с коня, но он удержался. Темная кровь текла из уголков рта, но он сумел увести коня в глубину строя, чтобы упасть с него и исчезнуть рядом с телом настоящего Троицкого монаха.
На все это ушли считанные секунды. И вот уже две конные лавы, кажется, и без команды, ринулись навстречу друг другу. Сшиблись. Но русские витязи тут же бросились назад, завлекая за собой ордынскую конницу. Плотный огонь железных самострелов, работавших не многим хуже пулемета, позволил отойти к прикрывавшим фланги конным отрядам без лишних потерь. Теперь ордынская конница увидела то, что заставляло их командира медлить. Сотни атакующих закрутились на месте, ибо ни одна здравомыслящая лошадь на железный частокол копий не пойдет. Попытка выбить в нем брешь огнем из луков оказалась безрезультатной. Русская сталь выдержала. А вот тяжелые болты русских арбалетов - самострелов били легких татарских всадников куда эффективней.
Волна атакующих схлынула. В разгорающейся битве возникла пауза. Извечно основную ударную силу орды – легкую конницу меняли пешие генуэзские наемники, да спешившиеся степняки.
Ярослав влился в состав полка левой руки. Выбор, куда свернуть, сделан осознанно. Не только оттого, что так поступил настоящий князь Дмитрий Иванович. О том, что он, по сути - самозванец, выдающий себя не за того, кто он есть на самом деле, Ярослав уже не думал. Он знал, самая яростная схватка разгорится здесь. Значит, здесь ему и быть.
Хотя по поводу точности собственных представлений о ходе великой битвы у молодого человека имелись серьезные сомнения. Сражение еще и не началось толком, а отступлений от канонического образа бесшабашной храбрости предков в пользу их воинской мудрости сделано уже изрядно.
Но и об этом Ярослав не особо задумывался. Потому что с низким шмелиным свистом летящих навстречу татарской атакующей лавине самострельных болтов в душе его запела птица Сирин. Запела о том, что не чужой он на этом поле, ибо жизнь не делится на было и стало. Она едина во времени и пространстве. Как нет временных и пространственных границ у добра и зла. Они либо есть, либо нет. Его учитель нейтрализовал, своей грудью приняв, принесенное на это поле потустороннее Зло. Теперь он, умелый воин Ярослав Бойко, должен зачистить это поле от зла посюстороннего. Он вынул меч, отвел встречным ударом направленное в собственную грудь оружие, а птица Сирин пела и пела в его сердце.
С первым звоном меча все страхи и опасения тихо выскользнули из головы. Да и увидеть во всей красе дело меча своего в образовавшейся давке оказалось весьма проблематично. Тут своих бы не зацепить. А атакующих все прибывало. Отчаявшись прорвать центр, острие ордынского натиска плавно перемещалось сюда. Вопреки учебнику истории за шестой класс полк левой руки не просто стоял насмерть, а эффективно отражал атаку за атакой. Вот уж у кого проблем с мотивацией драться не было! Витязи рубились отчаянно, азартно, весело. Впервые за полтора века рубили врага, не думая о последующей расплате.
Кажется, сигнальный рев трубы услышал только Ярослав. Остальные и усом не повели. И вот уж сквозь ряды сражающихся продирается седобородый воевода.
– Оглохли, неслухи, мать вашу! Отходим, чтоб вам! Отходим!
– Ага, только еще чуток, порезвимся! – закричали в ответ сразу с нескольких сторон.
Ну, да, чтобы главные силы орды оказались под ударом засадного полка, полк левой руки должен отступить. Именно должен, по плану, а не от невозможности драться далее. Но как отступить даже понарошку, даже на вражью погибель, если впервые у тебя есть силы не отступать?!
И они дрались, сколько могли. Дрались вопреки княжеской воле. А отступить организованно сил уже не хватило, ибо предел прочности есть у всего. Но у Ярослава не повернулся бы язык сказать, что эта часть Куликова поля полита бессмысленно пролитой кровью. Потому что между гордыней и гордостью – пропасть, может и узкая, но глубокая. Поэтому он просто старался за десятерых, прикрывая отход тех, кто обессилел. И птица Сирин пела в его сердце. Оно лишь сжалось на миг, кода где-то сзади и справа рухнуло княжеское знамя.
А появление засадного полка не увидел – потому что пропустил удар.