Теперь вокруг наблюдался переваливший далеко за середину жаркий летний день. Запоздалый шум в ушах и искры перед глазами от пришедшегося по островерхому шелому скользящего удара мешали Ярославу как следует оглядеться. Но вот натужный кашель за спиной заставил совсем было рассыпавшееся сознание собраться в кучку.
В нескольких шагах от Яра судорожно хватал воздух Хорс. Судя по размазанной по его лицу крови, для него этих нескольких часов Куликовской битвы не было вовсе. Сюда он вывалился, как только исчез рядом с телом Троицкого монаха, а полученная в поединке с Челубеем травма зарастала прямо на глазах. Причем, преображался не только мечник, но и его костюм. И вот с песчаного склона неглубоко овражка поднимается, надевая фуражку с малиновым околышем, майор государственной безопасности. На не новом, но добротного сукна френче поблескивает орден Красной Звезды. К широченным синим галифе прилипли травинки.
– Это, что, камуфляж здесь такой? – вместо приветствия хихикнул Ярослав.
Сидящая по другую сторону от него Лада почти успела возмутиться, нелепости сказанного. Но Хорс опередил ее невозмутимым ответом в тон вопросу.
– Ага! Чтоб в толпе гомиков за своего приняли.
Яр вновь нервно хихикнул в ответ. Мечник слишком хорошо знал, как колбасит новичков после первого боя. Решив, что, чем бы дите ни тешилось, только бы не вешалось, он уже собирался продолжить легкий антистрессовый треп, но ему помешали. Грубо. Пронесшийся над самыми головами самолет с черными крестами на крыльях не срезал пулеметной очередью беззаботно сидящих на открытом склоне по чистой случайности. Видимо она же помешала сделать второй заход. Но тут причина явно уважительная: во время разворота у самолета внезапно отказал двигатель. Не без удовольствия поглазев на столб черного дыма за холмом, Хорс перешел к делу.
– Излагаю, пророчество на тему, чего мы тут забыли. Сегодня вторник 24 июня 1941 г, На третий день войны противотанкисты из бригады генерала Москаленко на сутки остановили продвижение трех танковых дивизий под Луцком. Бой как раз заканчивается.
– И в чем засада?
– В том, что на самом деле это должно произойти только завтра – 25-го. Немцы продолжат наступление с той же задержкой, но сутками раньше. Как раз, чтобы встретиться с большой колонной беженцев.
Ярослав, сам не заметивший, как на нем оказалась выгоревшая, но ладно сидящая гимнастерка с лейтенантскими кубарями и пилотка со звездочкой, развернул командирский планшет с картой, на которой отмечено и место боя артиллеристов с танками, и точка предполагаемого рандеву последних с беженцами.
– Наша задача – задержать противника еще на сутки, как это и было в неискаженном прошлом. Так что кончай зимовать! Пошли имитировать действия спецназа силами стройбата.
Хорс спрыгнул на дно оврага и, чуть пригнувшись, порысил в сторону чахлой рощицы, из-за которой доносились редкие глухие разрывы, а вот копотью и смрадом тянуло оттуда куда отчетливей.
– Постой, Хорс! – поравнявшийся с мечником Ярослав машинально поправил висевшую на плече винтовку. - Ты ведь самолет сбил, сам и не заметил?..
– Ну и?..
– Так ведь мы можем остановить их не на сутки и не только здесь. Представляешь, если война повернет не от Волги!
– Ага, малой кровью, могучим ударом, - язвительно подхватила Лада.
– Да!
– А еще можно быстренько сгонять в Берлин, ну, есть тут такой городок относительно недалеко, и прирезать некоего Гитлера Адольфа Азоеловича, того что обычно на погоняло «фюрер» отзывается; - вторил ей мечник: - ты в состоянии просчитать последствия? Например, то, что, испугавшись мощи Советов, и воспользовавшись появлением на самой вершине рейха более вменяемой фигуры, чем покойный Адольф (второго ж такого фиг ли найдешь), англичане со штатовцами подадутся в антикоминтерновский пакт? Тогда двадцатью семью миллионами можно и не отделаться.
Ярослав молчал, и Лада сочла необходимым продолжить.
– Вот представь: время – четырнадцатый день весеннего месяца нисан двадцатый год правления императора Тиберия. Место – Иерусалим. Ты – прокуратор Иудеи Понтий Пилат Задача – помиловать одного из приговоренных, Иисуса или Вар-раввана. Твои действия?
– Отпущу разбойника. Потому что Сын Божий в моей помощи не нуждается, а для простого смертного это шанс раскаяться и начать новую жизнь.
– И это станет приговором для его будущих жертв, если он не оставит разбойного ремесла. Но ты не знаешь, что Иисус – Сын Божий. Для тебя он безобидный проповедник, с которым тебе интересно говорить. Возможно, он показался тебе умелым лекарем. Единственное, что ты можешь сказать о нем наверняка - он невиновен. Но он – чужак, и толпа желает помилования разбойника Вар-раввана. А значит, защитить его ты сможешь только силой вверенной тебе римской когорты. Во время подавления возможных беспорядков наверняка прольется кровь. Так есть ли смысл спасать одного невиновного, ценой гибели нескольких, кто тоже невиновен?
– Выбрось из головы, ибо лишние мысли только пачкают мозги; - мечник настроен гораздо более конкретно: - Столь глобальные изменения прошлого едва ли возможны. Ребята Ах-Пуча начали плести интригу с изменениями, удаленными аж на шестьсот с лишним лет, а в итоге рассчитывают создать маленькую, пустяковую такую подляночку.
– Которая способна привести к ни разу не маленьким последствиям; - наконец отозвался Яр.
– Не без того чтоб. Но только эти серьезные последствия в настоящем проявятся.
Тут где-то совсем рядом ухнул пушечный выстрел. Ага, вон одинокий парень в потной гимнастерке поскальзывается на валяющихся под ногами гильзах, но шустро разворачивает орудие навстречу очередному танку. Хотя выстрелить еще раз едва ли успеет. Во-первых, ближайшая машина скоренько так выкатывается из зоны поражения. Остальных, оставшихся на ходу уж и не видно: только пыль столбом. Во-вторых, «безлошадные» экипажи догорающих танков заскучали без дела. Сбившиеся в кучу погорельцы полны решимости разобраться с обидчиком, благо он один и без прикрытия. Был. Потому как Хорс уже залег за ящиками из-под снарядов. Ярослав занял позицию с другой стороны. Для внедрения в головы танкистов мысли о том, что не их это дело в атаку пешочком ходить, понадобилась пара коротких очередей.
Вот теперь бой точно закончен. Ярослав молча протянул фляжку с водой еле держащемуся на ногах от усталости артиллеристу. Тот выхлебал едва ль не половину, с явным сожалением вернул ее владельцу и только затем шагнул навстречу Хорсу.
– Товарищ майор государственной безопасности, разрешите доложить обстановку.
– Погоди, ты кто такой есть?
– Командир орудия противотанковой батареи сержант Панфилнок.
«Противотанковое орудие - это «сорокапятка» - прощай Родина, что ли?» - Ярослав недоуменно переводил взгляд с крохотной, чуть больше метра в высоту, пушечки, чей ствол не многим длиннее Хорсова меча, на десятки смрадно чадящих танков. И каких танков! На крайней из подбитых машин красовалась эмблема дивизии СС «Адольф Гитлер».
– Докладывайте, - кивнул Хорс.
– Бой начался в 14.10. Батарея из четырех орудий подпустила танки метров на триста и открыла огонь...
– Много танков?
– Страх, как много! – сбился с официального тона сержант. - Остальные пушки в первые четверть часа побило, у меня наводчик тяжело ранен, - Панфиленок кивнул на лежащего в стороне человека, возле которого хлопотала Лада: - заряжающий погиб, подносчик ушел за снарядами и не возвращается. Еще около часа вел бой в одиночку. Орудием уничтожено 17 танков. Затем танки развернулись и начали отход, выйдя из зоны поражения. А потом вы подошли…
– Семнадцать? Я вроде как сорок три насчитал.
– Мое орудие – семнадцать, остальных – другие расчеты подпалили, пока…
У парня вдруг задрожали губы. Ярослав отвел глаза, переведя взгляд на часы. 15.30. Меньше двух часов назад их на батарее было шестнадцать, теперь двое, причем один – тяжелый…
– Убираться отсюда надо по-быстрому. Потому как доблестные экипажи наколотых вами скорлупок уже докладывают своему начальству про «крупный узел сопротивления большевиков», который им удалось выявить. Так что с минуты на минуту не менее доблестные соколы люфтваффе примутся менять местный ландшафт. Так что, считай, на сутки вражеское наступление вы остановили. Осталось всего – ничего: еще одни сутки здесь продержаться: - подытожил Хорс.
«Сутки здесь, и потом еще тысячу четыреста четырнадцать дней отсюда до Сталинграда и от Сталинграда до Берлина. Начать и кончить… Только нас – сильных и умных, это не касается. Нам бы день простоять и ночь продержатся, а дальше сержант Панфиленок пусть сам выкручивается» - так погано Ярославу еще никогда не было.
«Не сомневайся – выкрутится: и войну выиграет, и детей воспитает, и помрет в кругу семьи в одна тысяча девятьсот девяносто восьмом, если, конечно, ты здесь и сейчас перестанешь сопли на кулак наматывать и делом займешься!» - рявкнуло в мозгу. Особенным отрезвляющим эффектом обладал голос, принадлежащей не мечнику, а Ладе.
– Извините, товарищ майор государственной безопасности, так мы убираемся отсюда по-быстрому или стоим здесь насмерть? – подал голос сержант.
– Ни бога, ни черта, ни генерального комиссара госбезопасности не боишься? Это правильно, боец. Сейчас мы забираем раненого и твое орудие и быстренько передислоцируемся вон в ту рощицу, с деталями дальнейших действий ознакомитесь позже.
Хорс снял с плеча винтовку и двинулся, было, по оврагу впереди крохотной колонны, но был остановлен окликом неугомонного Панфиленка.
–Товарищ майор госбезопасности, вы бы сменили свою СВТ на мосинку, не то закапризничает в самый нужный момент.
– У меня не закапризничает. А вот затворы в винтарях точно оставлять не дело. Товарищ лейтенант, прошвырнись. И документы собери у убитых.
Через несколько минут бледный Ярослав помогал волокущему «сорокопятку» сержанту. Майор шагал метрах в пятнадцати впереди, девушка - санинструктор помогала идти пришедшему в себя бойцу – наводчику.
Рощица на деле оказалась труднопреодолимыми зарослями орешника, разросшегося по берегам все того же оврага с появившемся на дне ручейком. Уподобившись стаду жизнерадостных кабанчиков, они, наконец, выбрались на практически проходимое место. Теоретически – даже проезжее. Вон едва заметный след от колес на траве имеется.
Споро шагавший по этому следу Хорс вдруг замер и, подав остальным предостерегающий жест, бесшумно скользнул за толстый ствол.
– Руки вверх, граждане мародеры – расхитители социалистической собственности, - скомандовал он из своего укрытия.
Ярослав осторожно заполз в кусты, сквозь которые стала видна полянка, в центре которой стоял немецкий бронетранспотер. Накрывавшая его маскировочная сеть сорвана и вокруг суетятся четверо красноармейцев во главе со старшиной - пограничником. И хотя увлеченные поисками чего съестного окруженцы охранение как-то совсем по-дилетантски не выставили, но на угрозу отреагировали мгновенно. Все пятеро рухнули в траву за колеса броневичка.
– Выходи, а то стрелять будем! – перешли в наступление приободренные бездействием невидимого противника окруженцы.
Из-за дерева покладисто вышел Хорс. Из травы уважительно присвистнули, но навстречу майору ГБ, а по армейским меркам – так и полковнику, выйти никто не поспешил.
– Видели мы таких. Вечером 21-го похожий красавЕц приезжал. Зашел к связистам всего вроде на минутку и враз уехал. А после него три трупа, рация разбитая, и телефон не работает!
Хорс понимающе кивнул и осторожно положил удостоверение на землю. Метнувшийся за ним боец уволок добычу командиру. Через минуту поднявшийся старшина смущенно возвращал назад красную книжечку.
– В наличии ржавых следов от скрепки убедились? – дружелюбно хмыкнул Хорс.
– Да, товарищ майор, - кивнул пограничник. - Вы извините, просто вид у вас какой-то не соответствующий: для разведчика слишком демонстративно, для окруженца через чур чисто.
– Глазастый ты парень, старшина. Мы - не из окружения. У меня важное и срочное задание. Настолько срочное, что группу собирать времени нет. Вот и подбираю по дороге отчаянных ребят. А форма – чтоб у них сомнений в моих полномочиях меньше было. К своим вы, считай, уже вышли. Так, пара верст по ничейной земле осталось. Я не неволю, но если есть желающие интересно провести время во вражеском тылу, грузитесь в бэтээр, остальные – тоже ходу отсюда. Потому как немецкие самолеты сейчас обрабатывают чисто поле неподалеку, но скоро сообразят, что там пусто и решат, будто злые комиссары все в лесу попрятались.
Тем временем, не дожидаясь приказа, и окруженцы, и пришедшие с Хорсом люди собрались вокруг машины: курили, уважительно разглядывали пушку – героиню, погубившую без малого два десятка танков, выспрашивали о общих знакомых. Но через минуту все уже сидели в загруженной мешками и ящиками, и оттого тесной машине. Ярослав уселся за руль, они покатили по окруженной лесом дороге к старому омшанику, что не на одной карте не обозначен, но Бойко точно знал, что эта почти исчезнувшая дорога ведет именно туда.
– Товарищ майор, разрешите обратиться, - заговорил один из бойцов: а вы правда сюда на немецком броневике приехали или случайно его нашли?
– Правда. Только в кустах оставили, близко к товарищу сержанту подъезжать забоялись. Уж больно он немецкую бронетехнику не любит.
Все уважительно посмотрели на Панфиленка и его контуженного товарища, те лишь конфузливо улыбались.
– А вообще, броневик этот мы еще в мирное время для другого дела заготовили, - по райскому неприятию лжи мечник не стал уточнять, что мирное время было не до, а послевоенным. - Да, вот, пригодился, что б гансы с самолетов не цеплялись…
– Трудно на фронте, товарищ майор?
– Трудно, боец, - опять не соврал ангел.
Вообще Ярослав заметил, что особого ужаса перед представителем «кровавой гебни» у парней не было. Уважение, интерес на грани трепета – да, а страх… да какой там страх, когда пацанчик из весеннего призыва едва ли не пальцем орден потрогать норовит и только стесняется спросить о том, когда мы Гитлера убивать поедем: прямо сейчас или до завтрева ждать придется?
Бумс-с-с. В считанных метрах перед ними земля взметнулась к небу от разрыва.
– Ёптыть твою за ногу и об угол! – вслух воспроизвел Ярослав услышанную на рязанском переезде сентенцию. Высунувшийся же всем корпусом Хорс углубился в такие физиологические подробности, по сравнению с которыми все ужасы лубянских подвалов – битва за совочек в детской песочнице.
За всем этим гвалтом Ярослав едва не забыл про тормоза, от чего дело едва не переросло в ДТП. Во всяком случае, остановились они в считанных метрах от выскочившей поперек дороги «тридцатьчетверки».
Высунувшийся из башенного люка младший лейтенант мало чем уступал мечнику в витиеватости словесных конструкций.
– Я как догадаться должен о том, что вы свои, по вони портяночной, что ли?!
– Может тебе звезду красную с серпом и молотом на борту нарисовать?!... С такого расстояния и промахнуться! Это как, товарищ Криворученко, исхитрится надо?!
– А вы откуда, товарищ майор, мою фамилию знаете? – наконец растерялся лейтенант.
Заржали не только в бэтэре, но и в танке. На этом инцидент сочли исчерпанным. Рукастый старшина – пограничник быстренько замалевал советскую символику, срисовав поверх нее такие же, как на броневике тактические знаки, и уже две бронемашины покатили по неприметной лесной дороге.
Омшаник оказался огороженным добротным забором сараем с печкой и полусгнившим навесом, где имелся стол, лавки, чашки, плошки, поварешки и прочие хозяйственные причиндалы, которыми моментально воспользовалась Лада. Ужин на тринадцать персон она успела сварганить быстрее, чем натянулась маскировочная сеть над техникой.
И вот уже все, включая на глазах оживающего наводчика, дружно стучат ложками.
– У нас прям тайная вечеря выходит, - довольно отодвинул опустевшую миску старшина.
– Типун тебе на язык, богослов колхозный, - в тон ему отозвался Яр, хотя сам украдкой следил за мехводом, чей тяжелый взгляд, обращенный к Хорсу, вполне соответствовал каноническому восприятию истинным русским интеллигентом человека с Лубянки. Это бы еще ничего: мало ли кто кого не любит или боится. Но у парня не было души, а это уже хуже: ибо где душепродавец, там, гляди, и его куратор вертится. Так что будем посмотреть, как ныне принято гутарить на псевдоодесской мове.
Тем временем Лада уже убрала со стола, на котором Хорс развернул карту.
– Товарищи бойцы и командиры, не буду говорить вам о важности момента. Вы сами уже поняли, что враг оказался куда сильнее и коварнее, чем все мы думали. Наши войска занимают оборону вот здесь. Наша задача обеспечить им сутки на спокойное развертывание. Для этого надо остановить танковый кулак.
– Вот так вот силами тринадцати бойцов и остановим? – уточнил мехвод.
– Почему нет. Артиллеристам уже повезло выбить едва ли не десятую части вражеских машин.
– Повезло… - горько покачал головой Панфиленок.
– Повезло, Вань, именно что повезло. В том числе и тем, кто погиб. Во всяком случае, их гибель не напрасна. Сколько народу полегло, не успев выстрелить по врагу хотя бы раз? А повезло вам в том, что колонну вы встретили без прикрытия. Беги за танками взвод – другой комрадов, они б вам порезвиться не дали.
– Вас, товарищ майор, послушать, солдат с винтовкой страшнее танка, - усомнился молодой красноармеец.
– Не страшнее, опаснее. Потому как издалека, да на ходу в такую мелкую цель, как вы, красноармеец Гусев, хрен попадешь. А чтоб вас гусеницами раздавить, еще подъехать надо. Стрелок же с приличного расстояния если и не перестреляет суетящийся артиллерийский расчет, то головы поднять до приезда танка не даст уж точно. Товарищ Криворученко, дайте красноармейцам посидеть в танке, чтоб убедились: не так страшен черт, как его малюют. (1)
– Есть, товарищ майор.
– Далее. Везет тому, кто везет. Значит, завтра мы должны встретить фашистскую бронеколонну в максимально удобном для нас месте. Вот здесь, самое то. Как полагаешь, товарищ лейтенант?
Криворученко быстро бросил растерянный взгляд на своего механика-водителя, и только когда тот согласно кивнул, подтвердил, что место для засады выбрано удачно.
– А ваше мнение, товарищ танкист? – обратился Хорс непосредственно к реальному лидеру экипажа.
– Место хорошее. Если поставить наш танк и пушку вот за эти холмом, можно одновременно атаковать голову и хвост колонны. Вот только кто сказал, что немец пойдет именно этой дорогой? Да и раздолбить всю колонну снарядов не хватит.
– Вот поэтому пока вы с артиллеристами ночью скрытно выдвинетесь к холму и будете готовить позиции, мы с остальными поработаем над тем, чтобы танки не просто пошли именно по этой дороге, но и чтобы они тащили на броне запас топлива в канистрах. Ящик зажигательных патронов есть. Оно конечно, непоправимый урон разлившееся по броне топливо не принесет, но и мало не покажется.
– Но если в моторный отсек затечет, то кирдык машинке! – азартно воскликнул лейтенант.
– Они же ни дураки, канистры на радиаторную решетку ставить, - охладил его пыл мехвот.
– Дураки – не дураки, но непуганые и оттого наглые. И это нам на руку.
До выхода обеих групп оставалось несколько часов, которые большинство потратили на отработку боевого взаимодействия щеки с подушкой.
Ярослав собрался уже обратить внимание Хорса на танкиста – душепродавца, но непорядок в танковых войсках мечник и сам заметил.
– Товарищ Стрижев, мне показалось, вы гораздо лучше своего командира разбираетесь в тактике применения танков.
– Товарищ младший лейтенант всего три недели как из училища, - пожал плечами механик-водитель, всем видом показывая, что разговор с майором госбезопасности ему неприятен.
– А вы? – тоном, не предполагающим уклонений от ответа, уточнил мечник.
– А я закончил его в 35-ом, воевал в Испании.
– Что же потом?
– Потом арестовали командира и двоих товарищей, с которыми я воевал. Я-то никакой вины за собой не чувствовал, но когда мне пришла повестка от вас, то испугался. Вечером накануне оставаться одному показалось просто невыносимо. Я оказался в ресторане в малознакомой компании. Выпил изрядно. А потом все куда-то подевались, и рядом подсел один, вкрадчивый и сердобольный, пообещавший решить все проблемы в обмен на сотрудничество. Я согласился. Кажется, даже бумагу подписывал, но какую-то очень сильно замызганную…
– Пергамент.
– Что?
– Это был пергамент, на котором ты не расписывался, а просто клал на него ладонь в знак согласия.
– Может быть, - собеседник неприязненно дернул лицом, показывая, что переход на «ты» ему неприятен. - Я был пьян. Но то, что никаких серьезных разговоров в тот вечер не вели, помню отчетливо. Больше ко мне ни он, ни другие не обращались, но наутро я узнал, что взяли моего близкого друга… Прямой связи между его арестом и пьяным трепом по душам нет и быть не могло! Но мне стало так погано, что запил я всерьез и надолго…
– За пьянку из командиров и выперли?
– Да.
– Кошмары по ночам мучают?
– Мучают. Только вот намеков этих не надо! Я на товарища не доносил!
– Угу, зла никому не хотел, просто связался с тем, кто по определению иным не занимается.
– Как-то вы мудрено.
– Да чего ж мудреного? Все просто: тот, кто готов ради высокой цели принять помощь из Преисподней, должен иметь в виду: в той конторе на светлое и высокое не подписывались никогда. Вот и слышишь ты во сне собственную угодившую в Геену душу, а когда помрешь, этот ужас станет твоим все. Если больше нигде не накуролесишь – то до Страшного суда, иначе – на веки вечные.
– Вы это серьезно?!
– Нет, что ты! Шучу.
Хорс хлопнул собеседника по плечу, от чего тот болезненно поморщился и поспешил уйти. Ярослав же, напротив, только сейчас обозначил свое присутствие.
– Он до сих пор толком не понял, что произошло. Мается, сам не знает отчего… Он может быть опасен?
– Едва ли. Как осознанного слугу тьмы его не использовали. Выманили душу в обмен на избавление от ареста, которого, скорее всего, никто и не планировал. К тем, кого собирались брать, сами обычно приезжали, а не по повестке вызывали. Дальше лишенный внутреннего стержня с одними физиологическими мотивами человечек сам под горку покатится. Но на всякий случай руну отражения я на него поставил: тупо подчинить его своей воле никто не сможет.
– Жалкий он…
– Значит, мало ты на них в рязанском отделе насмотрелся. Что-то мне подсказывает, что это не первый и не последний его косяк, - так и не сумевший до конца определиться в своем отношении к танкисту Хорс чуть раздраженно передернул плечами.
– А за него кто-то крепко молится. Может и вытащит, - тихо промолвила Лада из-под навеса.
Первыми омшаник покинул майор Мечников, взявший с собой лейтенанта Бойко и старшину Николина с двумя бойцами. Еще двое бойцов оставлены помогать Панфиленку управляться с пушкой, а санинструктор – присматривать за раненым. «И не только», - грустно подумалось Ярославу. Но лишенный гидроусилителя руля бронетранспортер лишних размышлений у водителя не терпел.
И вот они уже пристроились в хвост армейской колонне, в которой отмахали с десяток километров, миновав пару постов, пока не свернули на почти неезженый проселок. Проехав по нему еще минут десять, остановились.
– Значит так, орлы, чтобы фашисты завтра оказались на нужной нам дороге, надо ночь не поспать, но оставить им единственный путь. В принципе, они, как и мы, могут свернуть с основной дороги и попробовать срезать путь по этому проселку. Но впереди будет мост. Им и займемся. Движемся скрытно. Старшина – первый, остальные за мной, - распорядился Мечников.
Мост оказался хлипкой деревянной конструкцией. Ехать по такому на танке мог решиться только очень храбрый человек. Да и охраной «стратегического объекта» никто не озаботился.
– Доблестным солдатам вермахта – не по чину, а полицаи здесь еще не наплодились? – хмыкнул, рассматривая мост в бинокль Ярослав.
– Кто не наплодились, товарищ лейтенант? – переспросил любознательный красноармеец Гусев.
– Полицаи – вспомогательная полиция. Иуды, на сторону врага перекинувшиеся, - пояснил лейтенант, по ходу собственной фразы усомнившийся в осведомленности атеиста Гусева в том, кто такой Иуда.
Но комсомолец попался эрудированный. Вот только засомневался он в том, что таковые господа Искареотовы среди советских людей имеются.
– Шипко шустрые, что перед новой властью выслужиться торопятся наверняка уже есть. Только ни они, ни их хозяева пока не в курсе, почем грибки в Полесье. Вот и расслабились. Бойко, подгоняй бэтэр прямо сюда – подытожил Хорс.
– А Полесье-то причем? – вновь подал голос, не обращающий внимания на предостерегающие знаки старшины Гусев.
– Не маши на парня, старшина. Воевать вообще трудно, а с зажмуренными глазами – особенно. Чтобы не сломаться, всем надо понять, победить можно только сжав зубы, собрав все силы. А на это надо время. Время, которое придется менять на расстояние. Значит, какую-то территорию придется временно отдать врагу. И чует мое сердце, без партизан там не обойдется.
– Так точно, товарищ майор госбезопасности, точно – не обойдется! – радостно подхватил Гусев.
– А Полесье для партизанского дела, что Черниговский чернозем для хлебороба.
– Понял, товарищ Мечников. Узнают гады, почем грибочки в Полесье!
Так, за разговором и без малейших помех со стороны они подцепили тросом и сорвали дощатый настил. Проводив взглядами поплывшие вниз по течению доски, покатили к следующему мосту. К нему и дорога вела куда более наезженная, и сам мост выглядел гораздо основательней, хоть был тоже деревянным. С обеих сторон имелись посты охраны. Причем, судя по размерам караулки, этой самой охраны тут не меньше взвода. А за караулкой – штабель досок. Не иначе как для текущего ремонта после поезда тяжелой техники. Похоже, этот маршрут считается основным.
Собравшиеся в кустах на ближайшем холме диверсанты по очереди изучали ситуацию, передавая друг другу бинокль Хорса. Дождавшийся, пока все вникнут в обстановку, Мечников начал отдавать распоряжения.
– Лейтенант Бойко, бодрым тараканом ползешь к штабелю и поджигаешь его, чтоб полыхнуло враз и ярко. Потом можешь прошуршать в кустах, имитируя отход к лесу. Пока они всем табуном ринуться тушить да ловить злостного курильщика – разбрасывателя непогашенных папирос, мы с Гусевым под шумок спускаемся минировать мост. Тем временем старшина с бойцом шуруют возле караулки, добывают какую – никакую одежку, ну, там каску или шинель какую. Нам дальше через третий мост ехать, а там посты серьезные.
Первым в кустах исчез Ярослав. Вообще-то, поджечь доски и заставить охрану в полном составе бросить охраняемый объект и ринуться тушить пожар да прочесывать кусты, он мог, не сходя с места. Но рядом были люди, значит, будем действовать с максимальным натурализмом…
Ярослав, в принципе, не очень понимал, зачем им еще кто-то, но это было одной из вводных… Значит, так надо.
– Эх, "дегтяря" б… - еле слышно выдохнул Гусев в самое ухо мечнику, стоило старшине и Саньке-москвичу скрыться вслед за лейтенантом.
– Нет, парень, мы диверсанты, значит тихо пришли, тихо ушли, да и вообще, не было здесь никого! – в темноте блеснули зубы.
И тут же трескуче полыхнули доски. Штабель занялся сразу весь, словно бензином облитый. Шипел и разбрасывал искры будто шифер. Так что оставившие свой пост пулеметчики правы: хоть и спасти стройматериал нереально, но тушить, чтоб все вокруг не загорелось просто необходимо.
По контрасту с освещенной пожаром дорогой спуск к опорам моста непроглядно черен и пуст. Так что минирование прошло обыденно, прямо-таки нудно.
Куда тревожнее стало Яру, когда они вновь покатили по и ночью оживленной трассе. Нет, необходимость пересекать третий мост его особо не беспокоило. Для того, чтоб отвести глаза охране, им не надо напяливать немецкие каски и похожие на нашу плащ-палатку накидки. Их пропустили б и так. Но то, что кто-то осторожненько сканировал местность на предмет источников светлой силы, тревожило. Их учуяли и постараются помешать. Ну, уж надеяться на то, что мальчики Ак-Пуча второй раз наступят на одни и те же грабли, глупо. Теперь понятно, зачем рядом с ними люди. Что ж, Хорс – опытный воин.
«Нам не пора разделиться и начать уводить агентов лукавого в строну от главной цели?»
«Рано. Нас они пока не обнаружили. Так что страхуем, но основную работу люди делают сами. Не забывай – это не твоя война».
«Неправда. Эта и моя война! Потому что через четыре месяца мой прадед, плюнув на положенную мастеру оборонного завода бронь, запишется в московское ополчение. Бабушка видела его только на фотографиях. Потому что наш бронницкий сосед дед Коля пил и плакал каждое девятое мая»…
«Не ори. Мозг вынес. Твоя война в том, чтоб шугануть отсюда адских попаданцев, и в том, чтоб самому не стать им! Как только мы серьезно начнем не сохранять, а изменять историю, эта война и эта победа станут нашими. И перестанут быть их! Вот только не надо смотреть на меня как мышь на крупу. Я не меньше твоего люблю эту страну. И я хочу видеть в ней гордых русских! А для этого они должны победить именно в такой войне. Сами! Слышишь, СА-МИ! …Подумай, что еще было у вас по-настоящему общего в 1995-ом кроме этой победы? Не отнимай ее…» - голос Хорса в мозгу Ярослава не кричал, не настаивал – просил.
«Но тогда, может и распада 90-х не будет?» - скорее от отчаяния чем убежденно отозвался Яр.
«Может быть. Но не будет 91-го, будет еще что-то. Или ты всерьез полагаешь, что сразу после твоей победы настанет царствие небесное?»
Дальше они ехали, молча, без лишних слов и мыслей.
– Все, приехали. Горючка кончилась, - кажется, сам испугался своего голоса Ярослав.
– Дальше пешочком. Недалеко осталось, - отозвался Хорс. - Старшина, оставить гадам сюрприз сможешь?
– Без проблем.
– Товарищ майор, разрешите я? …
– Отставить. С чего это вы, товарищ Бойко, решили, что у вас, лейтенанта ПВО, это получится лучше, чем у погранца? «Отставить новаторство! Классических растяжек тут ставить еще не научились».
Еще через полчаса они замерли возле опутанной колючей проволокой площадки полевой нефтебазы. С виду все тихо, но здесь их уже ждали. Хотя немецкое командование могло и не догадываться о возведенном над цистернами силовом куполе.
– Сюда бы пушку – зло сплюнул старшина Николин.
– А еще лучше «Катюшу» - поддакнул Бойко.
– Чего?
– Миномет такой новый. Со дня на день в войска поступит. Зверь – машина. Особенно, когда кумулятивными лупит, - не моргнув глазом, пояснил лейтенант ПВО.
– До бочек не добраться, значит, будем резать шины, - вынес вердикт мечник. - Сразу после смены караула снимаем часовых и на брюхе до стоянки бензовозов.
Стоянку машин охраняли двое. С дальних концов площадки часовые сперва, двигались навстречу друг другу, а затем поворачивали и расходились.
– Они не видят друг друга около трех минут, - одними губами сообщил Николин.
– Нормально. Успеем. Мы потом с лейтенантом Бойко на их местах помаячим, чтоб, значит, с соседних постов неладного не почуяли. Минут пятнадцать на все про все будет.
Караул появился неожиданно скоро. Ярослав едва успел активировать руну невидимости. Ибо разводящим караула шел низший демон, а часовые – сплошь душепродавцы. Причем, демон старательно обнюхивал округу на предмет обнаружения чужой силы. И хотя шансов обнаружить затаившихся высших у него кот наплакал, но использовать свою силу незаметно у них не выйдет.
«Значит, без всякого пижонства: часового берешь ножом. Мой правый. Твой левый», - и уже вслух: - Мы пошли, Старшина, не зевай. Работаешь как можно быстрее. Нам бы еще уйти, до того, как здесь спохватятся.
Хорс и Ярослав скользнули в разные стороны. Фигуры обоих часовых качнулись почти одновременно, но спустя лишь миг вновь маячили на своих местах. Старшина мог бы усомниться в успешности атаки, но кабы внеочередная смена караула сорвалась, шум бы уже поднялся – хоть святых выноси, а коли тихо – то и ладно все. Три тени метнулись к бензовозам.
Если бы разводящий был человеком, имело бы смысл внушить ему, что смена караула прошла штатно, дабы выиграть время на то чтоб уйти подальше. Но с демоном, науськанным на поиск высших, такой номер может и не пройти. Так что светлые покинули свои посты следом за исчезнувшими с площадки бойцами.
Потом был бешенный кросс по пересеченной местности. Хотя их не преследовали. Трупы часовых наверняка уже обнаружили, но, по идее, в первую очередь встревоженная охрана должна рвануть внутрь нефтебазы в поисках проникших диверсантов и оставленных ими взрывных устройств. Так что фора у них вполне приемлемая. Да и по прямой до места основной засады оставалось километров пять: за эту ночь они сделали почти полный круг.
На место встречи со второй группой вышли на рассвете. Замаскированные позиции для орудия и танка уже готовы. Окопы для стрелков – тоже. Мало того, по пути сюда шустрый Криворученко пошуровал в кузове брошенного на обочине грузовика и надыбыл ящик мин, которые сейчас устанавливали вдоль дороги.
– Если с танками и пехота будет, чтоб не шибко борзо нашу высотку атаковали, - начал хвастаться своей придумке лейтенант.
Но закончить не успел. Лицо подбежавшего Панфиленка серо и неподвижно как гипсовая маска.
– Там люди…
От бесцветно ровного голоса сержанта заледенело сердце. Лучше б закричал.
В ночной темноте они этого не заметили. А теперь на рассвете молча стояли на краю заполненного телами кювета. Не надо быть великим следопытом, чтобы сообразить, мотоциклисты согнали сюда пытавшийся укрыться за холмом цыганский табор. Тех, кто успел убежать подальше, достали из пулеметов. Тех, кто сбился в кучу, закололи штыками. Кажется.
Ярослав ни чувствовал эмоций стоящих рядом с ним людей и ангелов. Чувств не было. Да война, да, фашисты. Он знал и про Хатынь и про Освенцим. Но даже он со своим послезнанием, оказался не готов к такому. Одно дело знать, а другое – видеть. Чего же ждать от остальных?
В ступор не загнало лишь Хорса. Он видел горящий Карфаген, Константинополь, Старую Рязань. И теперь он беспощадно транслировал ученику то, как именно убивали этих людей.
– Не по сезону гады лютуют… – только и выдавил Ярослав.
– Цыгане – расово неполноценны. Не люди, - отозвалась Лада.
– Сами они нелюди, - процедил старшина.
Ярослав молча поднял тело молодой цыганки и отнес его на противоположную сторону дороги, туда, куда по идее не должен докатиться предстоящий бой. Положил, накрыв немецким плащом и накрыв лицо каской. И принялся пристраивать под тело гранату с выдернутой чекой.
–Теперь могут подбирать «своего» погибшего.
– Не так.
Хорс сорвал с тела солдатский плащ, достал из-под собственной одежды убитой тоненькую простенькую цепочку. Легонького морока хватило, чтобы она солидно заблестела литым золотом, а граната переместилась так, чтоб сорванная рукой мародера цепочка освободила ее предохранитель.
– Вот так – правильно, ибо нефиг…
Впрочем, от развернутого комментария своих действий мечник уклонился, так как наблюдал за титаническими усилиями Ярослава, который уже вычислил тех, кто устроил эту бойню. Эсэсовцы ночевали всего в десяти километрах. И лейтенант закачивал все больше силы для того, чтобы они не проснулись. Только без толку. Сила словно в песок уходила.
«Кончай надрываться. Да помрут они, в свой час и помрут! Ну не здесь и не сейчас. Жаль, конечно, но это даже не Он, это созданное Им мироздание. А ты как думал? Менять уже свершившееся – это тебе не в носу ковыряться. Ак-Пуч ввалил едва ли не на порядок больше силы, чем ты сейчас, только на то, чтобы единственный немецкий офицер поверил рассказу предателя о более коротком пути через лес. В реальности танки пошли по более длинному, но надежному маршруту, а здесь рискнули и выиграли сутки».
Лада, тем временем, занялась людьми. Точнее она, словно никого не видя вокруг, подняла выпавшую из перевернутой телеги гитару. С минуту просто держала ее в руках. Затем без пробы и настроек ударила по струнам. Резкие короткие аккорды. Лишенный мелодии ритм.
– Вставай, страна огромная, вставай на смертный бой…
Яр вздрогнул. Знакомая с детства песня оказалась напрочь лишена привычной мощи и величия. Высокий девичий голос дрожал, кричал, звал на помощь. Ко второму куплету голос окреп, в нем появились достоинство и уверенность в том, что зов услышан.
– Это твоя песня? – ахнул после минуты звенящей тишины Криворученко.
– Нет. По радио вчера услышала.
Опять тишина.
– Спой еще. Только… Не для гордости, гордиться-то нам тут нечем пока. Для веры спой.
Старшина на миг покосился на майора госбезопасности, но голос звучал уверенно. Лада кивнула.
-
Трудная свобода, сладкая неволя.
За себя сражаться иль в теченье плыть?
Дай мне свою силу, Куликово поле,
Чтобы знал я точно – нас не победить….
Хорс прикрыл глаза и тихо прикоснулся к сознанию ученика: «Вишь ты: трех дней не отвоевали, а уж гордиться им нечем… Максималисты хреновы. Вот и позволь им, наследник, сотворить такое, чем они сочтут возможным гордиться. Нет, не позволь, просто не помешай. А помогать оставаться гордыми ты им дома будешь».
- … Было нас немного, а врагов немало.
Только мы сумели одолеть тогда.
Дай мне твою мудрость, поле нашей славы,
Сделать так, как надо, коль пришла беда….
Гитара смолкла.
– Эту тоже по радио слышала, сестричка? – уточнил мехвод.
– Нет. Полковник один пел, тоже, кажется, из танкистов.(2)
Летний день лениво катил к полудню, а дорога до неприличия пуста. Бойцы начали тревожно переглядываться. Вдруг враги нашли иную лазейку?
– Придут, куда денутся. Ибо нам с немцами, конечно, не повезло, но им-то с нами не повезло вдвойне. Помечутся, от наших ночных подлянок очухаются и явятся; - уверенно хмыкнул майор.
Колонна появилась в 14.10. Минута в минуту с тем временем, когда в бой с танками начался в неискривленной истории.
На то, чтобы поджечь головной танк Панфиленку хватило снаряда, на замыкающий танкисты Криворученко потратили три. Зато подпалили грузовик с солдатами. Безнаказанно расстреливать наглухо запертую колонну получилось еще минут десять. Затем отошли организованно и без проблем.
А через час они уже шагали по дороге в расположении советских войск. Впрочем, с забитой беженцами и техникой шоссейки они быстро сошли, предпочтя двинуться к большому селу, в котором не могло не быть какого – никакого штаба, напрямик по еле заметно бегущему проселку.
«Надо б присмотреть какой-нибудь повод не заходить в село вместе с бойцами. Не хватало еще попасть в мемуары того же Москаленко» - привычно заворчал в мозгу спутников голос Хорса.
«В село зайдем все вместе. Твой прикид обезопасит парней от лишних вопросов. Типа, а где вы шлялись, пока весь советский народ встал плечо к плечу…» - отозвалась Лада.
«Фиг вы оба угадали».
Идущий первым Ярослав замер на полушаге. Он еще не видел засады, просто его сверхчеовеческая способность чувствовать чужие эмоции позволила уловить чужую сосредоточенную готовность и азарт предстоящего боя. Вдоль шоссе уже развернулась цепь эсэсовцев. Во всяком случае, Яр определенно помнил, что в камуфляже в 41-ом ходили только они. Все готово для атаки, в результате которой на запруженное шоссе обрушится ад. Ворваться на плечах охваченной паническим ужасом толпы в пусть и хорошо укрепленное село – уже дело техники. Вот только заглохший КВ несколько охлаждал пыл. Но и это ненадолго. Ибо отчаявшийся оживить капризный дизель экипаж отправился в село за подмогой, оставив у замершей машины лишь часового. Значит, сейчас и начнут…
Без единого матюга бойцы бесшумными кошками развернулись в жиденькую цепь. Лицом к врагу, спиной к толпе на дороге.
«Вдесятером против роты. Они же уже вышли к своим…. Мы не можем остановить этих сами?»
«Ты же сам знаешь ответ, наследник».
«Не о том думаешь Ярослав. У сильных мира сего: высших сил, правителей, просто авторитетов, есть тяжкое право: посылать на смерть своих. Близких. Родных. Любимых. И дрянь он, а не авторитет, если их смерть окажется напрасной. Поэтому, сейчас я обозначу пулеметы, а ты заставишь их замолчать. Хоть гранатой заткнешь, хоть грудью закроешь».
– Товарищи, засада! Внимание! Засад…
Девушка поднялась в полный рост и шагнула навстречу готовым выплюнуть смертоносный огонь кустам. Несколько неслышных с шумливой дороги винтовочных хлопков не остановили ее. Хотя стрелявшие уверенны, что не промахнулись. И когда очередная пуля рванула гимнастерку на высокой груди, но не прервала легкий бег прямо на стрелявших, у пулеметчиков сдали нервы: две короткие очереди, наконец, свалили эту сумасшедшую.
Бессмертие не защищает от боли разорванного крупнокалиберными пулями тела. Ярослав чувствовал боль ангела. Но еще он видел, как ее истинная сущность поднялась над полем предстоящей бойни с флейтой в руках, готовая помешать всякому, кто попытается перехватить вознесение душ погибающих, даже если в последний их земной миг страх и отчаяние окажутся сильнее. Поэтому больше всего лейтенант Бойко боялся, что его бойцы, которые видели только первую часть индивидуальной битвы девушки, рванут на супостата в рост. Нет, удержались. Так же как и Ярослав открыли огонь из своих укрытий, прикрывая короткие перебежки товарищей. Благо первый из двух пулеметов Ярослав закидал гранатами почти сразу. А вот второй, тот, что затаился ближе к селу, продолжал поливать свинцом свой сектор. Вот только эффект от этого несколько отличался от задуманного: охваченная ужасом толпа с дороги рванула не к селу, где должна была смести возможную линию обороны, а назад, в чисто поле – место открытое, но теперь не обстреливаемое.
Они добежали и уже втянулись в рукопашную. Ярослав краем глаза заметил, как на Хорса навалилось сразу с десяток эсэсовцев. Ну, да, ну, да захватить живьем эдакую комиссарскую образину, словно с плакатов доктора Геббельса сошедшую – соблазн великий. Ну, так пусть земля им будет пухом…. Остальные тоже, в принципе, минут пять продержаться должны. Выжить – едва ли, а вот не дать эсэсовцам с лету ворваться в село, должны.
Когда впереди жахнул разрыв, Ярослав без привычки аж присел и едва успел встретить рванувшегося на него эсэсмана. А пока с ним разбирался, сообразил, что ожила башня заглохшего КВ. Кто-то из танкистов вовремя оценил ситуации и теперь изрядно досаждает засевшим в глубине и изготовившимся к рывку в сторону села врагам. Добро. Вот только проблему второго пулемета, который простреливает участок ближе к домам, из которых уже начали выбегать встревоженные пальбой красноармейцы, это не решает. У неподвижного танка сектор обстрела не тот. Да и из моторного отделения КВ уже повалил черный дым. Сумели-таки, гады, швырнуть чего-то огнеопасного. Теперь у них огневой поддержки на несколько выстрелов, и то, если парень останется в уже горящей машине до последнего.
Все, хватит дурака валять. Кончаем!
Ярослав поднялся в полный рост и рванул к пулемету. Сколько пуль словил по дороге – не считал, на пятой сбился. Ошалевший от столь наглого нарушения всех мыслимых и немыслимых законов физиологии расчет просто тупо смотрел, как русский во в клочья разорванной на уровне живота и груди гимнастерке ударом ноги по стволу заставил замолчать заклинивший МГ….
…– Ты чего вытворяешь-то, поганец?! Вот помер бы?!! А нам до дому год за годом – своим ходом, прикажешь?
Хорс осторожно вытряхивал ученика из окровавленных лохмотьев гимнастерки. Уже темно, слышен шелест листьев и журчание воды невдалеке. От холода и сырости захотелось быстрее подняться. Получилось. Тревожные шорохи ночного леса спутались с шумом в ушах.
– Где мы?
– В Беловежской пуще. Простой пространственный портал я даже здесь открыть в состоянии.
– А там как?
– Нормально. Как ты пулемет заткнул, из села едва ли не батальон подтянулся. Так что эсэсманы быстренько засобирались отчалить, но успели далеко не все. Сам генерал Москаленко на место боя прибыл, раненому Ваньке Панфеленку руку жал, героем обзывал.
– В танке кто был?
– Мехвод этот, Стрижев, прими, Господи, душу в танке сгоревшего раба твоего.
– Надо же… Сумел.
Ярослав улыбнулся, не видя, но зная, что бывший демон тже улыбается в темноте.
– Пить будешь? – над Ярославом склонилась Лада с полным воды котелком.
– Сама как?
Ангел только почти неслышно коснулась струн цыганской гитары в темноте...
***
– Виктор Тимофеевич, расскажите, пожалуйста, как для Вас началась война, - подняла руку девочка с первой парты, пока ее одноклассники чуть смущенно рассматривали покрытый наградами, словно рыба чешуей, пиджак ветерана – старейшего жителя их города.
Виктор Тимофеевич Гусев чуть помедлил, потом вдруг хитро подмигнул слушателям и заговорил.
– А знаете, ребятки, служил я на пограничной заставе на Украине, потому война для меня началась не 22-го на рассвете, а 21-го вечером, когда заставу подняли по тревоге и вывели в секреты. Велели быть готовыми ко всему. Вслух слово «война» никто не произнес, но поняли все правильно. Вот только 22-го для большинства моих товарищей неназванная своим проклятым именем война и закончилась… - ветеран на миг опустил голову, но тут же продолжил. - Сейчас много говорят о панике и растерянности, мол, оказались не готовы. Оно так, да не совсем. Ну как приготовиться к тому, что на обочине дороги найдешь зарезанную цыганскую семью? Что на твоих глазах из пулеметов будут расстреливать колону беженцев? Хотя может, именно это заставило меня уже на четвертый день войны понять, насколько все серьезно, и иного пути, кроме как победить, у нас просто нет. А еще я сильно благодарен одному мужику – майору ГБ. Представился он Саблиным или как-то вроде этого. Только навряд ли это его настоящая фамилия. По званию, да и по повадкам не удивлюсь, если это был Стариков или Судоплатов. Только, у них шрама на лице, вроде, не было. Знал он много, хотя лишнего и не говорил, но намекал, и на то, что отступать будем, меняя время на расстояние, и партизаны против фашистских зверств поднимутся, и про предателей, что в полицаи подадутся. И при этом не пугал, а, наоборот, уверенность вселял, мол, воевать надо, не зажмуриваясь. А дел мы под его руководством, считай, за одни сутки, много понаделали. А все было так….
.
