Старшая Кровь бывает горячей

      Правый пируэт-удар-отскок влево-разворот-удар-уклон вправо-удар-отскок назад-левый пируэт-удар-отскок назад-разворот… — Сука! — крикнула Цири на водную бабу и, в последний момент переместившись той за спину изумрудно-зелёным потоком, с приглушённым рёвом и звуком рвущегося мяса, вонзила меч меж выступающих рёбер. Водная баба закричала пронзительным, металлическим голосом, резко дёрнулась в сторону и провела лапой в нескольких сантиметрах от макушки ведьмачки. Внутри её тела всё ещё сидел меч, от которого она старалась лихорадочно избавиться, но лишь вскрывала кожу, обливая лезвие кровью, и огромные лапы соскальзывали в попытках ухватиться. Чудище выдохлось, захрипело, попыталось отбежать на шатающихся лапах от ведьмачки, стремительно приближавшейся к нему с охотничьим ножом. Не удалось. Цири, в отличие прочих ведьмаков, не лишённая эмоций, победно злорадствовала, отрезая голову убитого чудища. Утопцы, на которых она приняла заказ, лежали неподалёку, убитые за несколько секунд до появления водной бабы. Цири не была удивлена: Геральт учил её, что рядом с гнездом утопцев всегда стоит ждать эту милую женщину, которая, будучи особенно очаровательной, может и стать «вожаком» для стайки. Пока нож разрезал вонючую плоть, она невольно задалась вопросом, что же стало с головой Василиска, которого подарила Знающему. Она исчезла внезапно, бросив на прощание лишь «меня ждёт более приятная компания», и потому не видела, как эльф поступил с её подарком. Может, он так и оставил его там, в мёрзлой глуши хвойного леса? Как оставил её, драгоценную Зираэль, когда… Нож зарезал усерднее. Цири злилась. Злилась на Аваллак'ха, так бесцеремонно оставившего её там, в башне, закрыв портал. За всё время этой истории с Дикой Охотой он всего раз обмолвился, что ей следовало бы выполнить своё Предназначение, уничтожив Белый Хлад, но не сказал ни слова о том, как ей придётся это делать неподготовленной, действуя наугад, рискуя жизнью. И даже не это бесило её столь сильно. Она сама была не против спасти сотни, тысячи миров от вымирания, но когда она это сделала и её, обессиленную, промёрзшую до костей, выплюнуло обратно, в Башню Ласточки, этот гордый ушастый Знающий сказал ей «не прощаюсь, Зираэль». Много позже, когда она оклемалась в кровати покоев на Каэр-Трольде, Геральт случайно проболтался, что её привела в чувство «херова микстура», которую эльф выдал ведьмаку после её прохождения через портал. Конечно, это можно считать в каком-то роде проявлением заботы, но чёрт…       Лицемерие. Больше всего в жизни Цирилла ненавидела лицемеров, а именно им оказался этот эльф. Она хотела бы в тот момент услышать из его уст «прощай», или «я ненавижу тебя», или «эксперимент удался», только он отказался прощаться, словно бы история с Диким Гоном и спасением миров была только началом. Неужели у этого грёбанного Знающего план был расписан не только до выполнения пресловутого Предназначения, но и на всю её дальнейшую жизнь? Что ж, по крайней мере, теперь у неё будет возможность узнать ответы, и ничто не удержит её от избиения эльфа до полусмерти, если она того захочет. Цири почувствовала укол вины, когда подумала о таком насильственном методе. Как бы она ни злилась на него, она признавала, приходилось признавать, что Аваллак'х защищал её любой ценой, несмотря на ненависть, и долг, который с неё взял, не пестрил себялюбивыми целями. Да, это угрожало её жизни, и он думал, вероятно, только о спасении своего мира, но Аваллак'х не настаивал в своей просьбе. Он предоставил ей выбор, и она приняла решение, повинуясь чувствам альтруизма и давящего на неё Предназначения. Время близилось к полудню, когда она вернулась в Бландере, набитая трофеями водной бабы и парочки утопцев. Более того, там же, у реки, она отыскала троих братьев, на которых также брала заказ, и несла от них фамильный топор. Ей было жалко троицу и пару, так сразу потерявшую всех троих сыновей, потому возвращалась с тягучим чувством разочарования и даже вины. Геральт, её любимый Геральт, как-то признавался, что до сих пор, по прошествии стольких лет, не мог избавиться от подобной реакции, не смотря на то, что обречённые семьи являлись для него нормой. Геральт обещал, что со временем эмоции притупятся, и переживать чужое горе станет легче. Цири не была уверенной, хотела она стать более стойкой в этом плане или нет, ведь, как говаривал ей когда-то Аваллак'х, именно разнообразие эмоций и чувство сострадания отличает человечество от остальных рас. Испытывал ли Знающий подобное к ней, кого вечно кто-то норовит использовать? К другим эльфам, по той или иной причине лишившимся семьи? К Ларе Доррен, с которой любовь сыграла злую шутку? Цирилла тряхнула головой, заставляя себя сосредоточиться на чём-то другом. У неё будет время устроить Знающему допрос, а сейчас она надеялась хорошенько подзаработать, ведь ей удалось угнаться за двумя зайцами. — Внутренности можете выкинуть, а шкуру обязательно замочите в растворе спирта и уксуса, чтобы запах убрать, затем подсушите на открытом солнце и набейте чем угодно. — Во баба-то! И в ведьминском, и в чучельном деле разбирается! — ликовал сын старосты. Староста, в свою очередь, боязливо поглядывал на голову водной бабы. — Ведьмачем, Гальмар, ведьмачем, — поправила Цири, слегка улыбаясь. В Бландере её встретили достаточно радушно, чего нельзя было сказать о большинстве деревнях. — Понял, мастер ведьмачка, понял. Отец, повесим страшилу на забор? — Лучше в поле, чтоб крылатых отгоняла. Такая, значитца, точно отгонит. Цири поклонилась в реверансе и, распрощавшись, направилась ко второму заказчику. Она вдруг поняла, то поступила неправильно: стоило сначала заглянуть к несчастной паре, показать им трофей и приглушить боль от чужого горя встречей с радостным сыном старосты. Она всё чаще убеждалась, что ведьмачье ремесло включает в себя не только отменные навыки фехтования, боевую форму и теоретические знания о чудищах, но ещё и умение разрабатывать тактику в визите заказчиков. Геральт об этом ей не говорил, но, похоже, он и сам не заметил, как выработал в себе это тактическое чутьё. Последний визит ей дался с трудом. Сломленные отец с матерью, не имеющие сил плакать, исхудавшие, со стеклянными глазами, которые больше не видели смысла доживать жизнь до конца, порождали боль, оседающую в её душе, сердце и лёгких тяжёлым свинцовым слоем. — Спасибо, — тихим, хриплым голосом пробормотал старик, дрожащими руками протягивая ведьмачке мешочек с деньгами. — Топор… оставьте себе. Некому ему больше служить, так пусть хоть Вам, мастер, послужит. В глазах его стремительно гасла жизнь. Цири колебалась, брать ли ей мешочек, и в итоге ответила отказом, на что получила: — К чему мне эти деньги, мастер? Мы уже… мы уже… — Я поняла, — выдавила ведьмачка и таки забрала мешочек, и желание скрыться от неизбежной смерти нахлынуло на неё тяжёлой волной. — Прощайте, и… простите. Она выбежала из хаты, подгоняемая холодным чувством, что вспыхнуло в пояснице и, пробираясь сотнями мёрзлых лапок вдоль позвоночника, осело в затылке. В груди лёгкие и сердце сжимала тоска, боль, отчего становилось труднее дышать и передвигаться. Кэльпи была прекрасной. Цирилла всякий раз любовалась переливами света в её короткой, почти шёлковой шерсти, которую та тщательно вычёсывала. Лошадь хватала губами холодную воду, периодически фыркая и переставляя копыта, возбуждая новую игривую волну света. Они с Аваллак'хом не додумались договориться о месте встречи, точнее, она не позволила ему это место назначить, совершенно неожиданно исчезнув, растворившись изумрудной энергией, исказившей пространство. Интересно, сможет ли он найти её? — Глупый вопрос, — бормотала Цири, — конечно, сможет. Он же чувствует мою энергию и всегда знает, где я, — девушка похлопала расчёсанную лошадь и подошла с бутылем в руках к источнику, бившему из-под камней и ручьём спускающемуся к реке. — Примерно так и работали навигаторы Эредина. Хм… Она поморщилась, когда вода переполнила бутыль и обожгла руку холодом. После разборок с Дикой Охотой холод, особенно внезапный, до сих пор заставлял её сердце наполняться страхом, мышцы машинально напрягаться, и её разум вновь окунался в бурлящее море тревоги, крича «Они здесь! Они пришли за мной! Беги, беги!». Ведьмачка сделала несколько глубоких вдохов, успокаивая рассудок, приводя в порядок мысли, но напряжение, чувство страха, пронзившее её тело, унять удавалось не всегда. Ей снова хотелось ринуться в бег с мечом наперевес, ей хотелось мчаться, куда глаза глядят, лишь бы подальше, подальше от холода. Отвлекись! Думай о чём-то другом, Цири! О Геральте, о Йеннифэр, о Трисс. Геральт в последнем письме поведал ей об усадьбе в Корво-Бьянко и о вампире, с которым страстно желал её познакомить. Стоит написать ему ответ. Или… Может, сразу к нему переместиться? Там, в Боклере, в винном крае, наверняка сейчас тепло, безветренно, солнышко светит и, самое главное, греет. В Боклере нет того адского холода, леденящего её кровь и душу. Отвлекись! Ты должна справиться с холодом, иначе что ж ты за ведьмачка? Что за спасительница миров, уничтожившая самую холодную материю из всех холодов – Белый Хлад? Дикая Охота по сравнению с этим была просто тройкой клоунов, пищащих о захвате мира. Цири повесила бутыль на шлею и забралась в седло. Дёрнув поводьями, отвела прекрасную Кэльпи от реки и двинулась вниз по течению. Приглушённый песком стук копыт ласкал слух, успокаивал, и Цири уже не думала о холоде, о Дикой Охоте и Белом Хладе. Существовали только ведьмачка и Кэльпи, изредка блеющая и вдавливающая песок копытами. В безмятежии полей Ард-Скеллига, в синем небе, где небесными драккарами проплывали облака, в пожелтевших листьях, что вот-вот осыпятся с деревьев, в диком ветре, чувствовалась свобода её полёта. Ласточка порхала, неслась вдоль дорог на вороном коне, и звонко смеялась стихии в лицо. Никто её не преследовал. Никто не гнался за ней. И ей было хорошо, ибо страх перед холодом сменился решимостью, она вновь кидала вызов ледяному ветру и мчалась, мчалась ему навстречу, подставляя белое лицо и смеющиеся, искрящиеся изумрудные глаза. Ласточка, его прекрасная Ласточка. Его ли? Креван стоял на каменном плато, обдуваемый северным ветром, и взгляд аквамариновых глаз ухватился за несущуюся на безрассудной скорости девчонку.       Меня ждёт более приятная компания.       Он едва различал её смех в порывах островного ветра, хотя стоял достаточно близко, чтобы она его заметила. Но она не замечала, поглощаемая силой стихии, упивавшаяся свободой. Дурной знак: так и чудище можно не заметить. Эльфу отчего-то хотелось, чтобы Ласточка повернула к нему голову, увидела, удивилась, спешилась и гневно затопала ногами; чтобы зелёным бесстрашным потоком прилетела сюда, начала дерзить, раздосадовано глаголить о его бесстыдстве и всплёскивать руками. Его буйная, дерзкая, неугомонная Ласточка. Креван удивился своим желаниям, но даже здесь, оставаясь наедине с собой, не позволил ни малейшей эмоции отразиться на лице. Почему она тревожила его мысли столь часто? Не от того ли, что эта девчонка непростительная копия его Лары, и только шрам и бунтарский характер напоминают ему, что это не она? Странное дело, глас рассудка отвечал эльфу чётко, хоть слова его были странными: перед сном, при взгляде на вольную птицу, при сиянии изумрудов, Креван вспоминал, прежде всего, о Ласточке, и только потом его разум обращался к Ларе. Креван мог поклясться, что её вечные споры, надменное закатывание глаз, глупая дерзость, громковатый смех и неиссякаемая энергия раздражают его, выбивают из сил. Но он также признавался себе, хоть и с трудом, что дни после победы над Белым Хладом, дни, не скрашенные её смехом, её дерзкими замечаниями, спорами о важном и малозначимом, эти дни стали для него невыносимой скукой. Он чувствовал, будто резко постарел на пару-тройку сотен лет, и бывало, его свергала немыслимая апатия, из которой он выкарабкивался лишь благодаря выдержке и самоконтролю, вырабатываемым многие годы. И этим утром, когда солнце так лениво вылезало из-за гор, а Ласточка придумывала, что же сделает с ним в случае выигрыша спора, которого он не затевал, Креван почувствовал, как кровь забежала по его венам, и он оживал, выплывал из состояния безразличной статуи. Что же с ним такое? Неужели он соскучился по Ласточке, дерзкой, свободолюбивой Ласточке? А она всё мчала вдаль, даже не думая останавливаться. «Лара, ты же не была такой, Лара. Тебя воспитал и вырастил высший свет Aen Elle. Или то, как ты осмелилась сбежать к людскому чародею, и было твоим бунтом?» Вскоре он перестал слышать звонкий смех, и лишь едва различимый силуэт на фоне полей Ард-Скеллига напоминал ему, что Ласточка ещё летит. Эльф открыл портал и переместился на дальнее плато, дабы вновь оказаться поближе к дерзкой девчонке, вновь разочароваться, что она не заметила вспышки портала и не примчала к нему с претензиями. Зачем он делал это? Зачем стоял вот так и наблюдал, зачем желал её присутствия именно в этот момент, когда ему нечего было ей сказать? Когда не было особой причины для их встречи? Знающий не знал, и Знающий не знал, как узнать. Ей с трудом удалось зажечь свечи. Ветер был достаточно сильным, и огоньки постоянно угасали под его мощными порывами, но, в конце концов, буйная стихия угомонилась, и трое женщин обступили одинокую могилу. На каменной плите, грубой и неотёсанной, ножом было выцарапано имя, имя, которое покоилось болью и сладостью встречи в сердце юной ведьмачки. — Мне так и не удалось попрощаться со Скьяллем нормально, когда мы убегали от красных всадников, — тихо проговорила Цири, сложив руки на груди и чуть сгорбившись под давлением холода и тяжёлой тоски. — Но ты вернула ему честь, — также тихо ответила девушка по имени Астрид. — Разве? Когда мы с Белым Волком хоронили его, люди всё также называли его Трусом. — Признаться, мы тоже таковым его считали… до твоего рассказа, — выдавила старушка, мать девушки, утирая слёзы. Астрид слёз не вытирала. — В наших глазах он навсегда останется Храбрым Скьяллем. Повисло тягостное молчание. Помимо боли и давящего чувства вины, Цири потихоньку начала пробирать злость на скеллигские обычаи. Она ещё могла понять унижение Скьялля, ведь обычным людям не ведома правда о Диком Гоне и его жертве, и, возможно, окажись на их месте, сама бы причислила паренька к трусам, но изгнание двух несчастных, сломленных горем, напуганных женщин, потерявших сына и брата – Цири не могла и не хотела этого понимать. Ведьмачка шикнула, топнула ногой и принялась расхаживать туда-сюда, хмуря брови в бессильной злобе. — Цири? — окликнула её Астрид, нежно оглаживая руку безмолвно рыдающей матери. — Я нашла вас вдоль дороги на пути из Бландере. Вы скитаетесь по деревням, вымаливая у людей остатки с ужина. Удивлена, как вы вообще с Хиндарсфьялля попали на Ард-Скеллиг. — Мы отправились сюда с первым же кораблём… — Дай угадаю: вы отдали всё, что у вас имелось, просто чтобы переплыть? — перебила девушку раздосадованная ведьмачка. Та едва заметно кивнула, стыдливо отвернулась к могиле и Цири продолжила. — Вы обязаны приподнести какие-нибудь дары падшему, но вам едва удаётся не помереть с голоду и холоду? — Чего ты хочешь от нас, дитя? — прохрипела заплаканная старушка. — Так не может продолжаться, тётушка. Ваше единственное спасение – отправиться на Большую Землю, где никто не закроет перед вами двери, указывая на мнимую честь, которую вы якобы потеряли. Цирилла говорила строго, решительно, и искрящийся изумруд ясно давал понять, что она не примет отказа. Женщины молчали. Исхудавшие, сломленные, чужие. В их глазах читалось сомнение, они колебались, они боялись, боялись неизвестности, поджидавшей их на Большой Земле, они даже не знали, как и чем собрались выживать там. Там, где их никто не ждал. — Я понимаю, — мягко продолжила Цири, вновь обратив свой взор к могиле, алтарь которой был заполнен её подношением в виде сладкой булочки. — Я понимаю, что вам страшно. Вы правы, с новой жизнью будет трудно, но… Тётушка, Астрид, это надежда. Для жителей Скеллиге вы теперь чужие, и скоро вам перестанут открывать двери. На материке никто о вас не знает, и вы сами можете устроить свою жизнь. Так, как вы захотите. Женщины продолжили молчать, но ей удалось добиться некоторого прогресса: Астрид взглянула на ведьмачку с интересом. — Ты ведь хотела попасть на Большую Землю, верно? Это твой шанс. — Но ни один корабль не примет нас, — пробормотала старушка. Губы Цири тронула обнадёживающая улыбка. — Я стану вашим кораблём. И ещё… Вы любите вино? Астрид изогнула брови в удивлении: она не ожидала такого вопроса. Цири сейчас была просто мисс загадочность, подмигивая недоумевающей девушке: — Там тепло, там люди пьют одно вино, и княгиня Анриетта за доброту свою воспета, — она хотела было продолжить, но Астрид опередила её радостным возгласом: — Ты перенесёшь нас в Боклер?! Цири, храни тебя Фрейя! Девушка порывисто обняла свою спасительницу со всей скеллигской силой, так что Цири аж подавилась, а матушка, тепло улыбнувшись, принялась снова вытирать слёзы. Цири понимала, что старушке вся эта затея с новой жизнью на континенте, где нет знакомств и совершенно другая культура, не приходилась по душе, но она была готова пойти на это ради дочери. В конце концов, на Большой Земле никто ни с кем не в родстве. Когда Астрид её отпустила, ведьмачка перенесла их в порт у Каэр-Трольде, ещё раз шокировав своим необычным умением, где попросила прикупить всё самое нужное на первое время. Она дала им свои собственные деньги, что заработала сегодняшним утром, и велела управиться до заката. Керис Ан Крайт, Перепёлка, была чрезвычайно умной девушкой и мудрой правительницей. Ну, так считала Цирилла, которая ещё помнила манеру политической игры своей бабушки: осторожность, рассудительность и предельное упорство. Керис напоминала ей Калантэ, однако молодая королева шла на контакт гораздо легче, нежели гордая Львица из Цинтры, и беседы с ней проходили проще, приятнее. Цири и Керис легко нашли общий язык ещё тогда, при жизни бабушки, и теперь их связывали тёплые отношения, несущие за собой и некоторые привилегии: Цири выделили личную комнату в Каэр-Трольде на всё время, которое та планировала провести на островах. И пока Керис была занята политическими дрязгами меж ярлами, Цири с Хьялмаром позволили себе выпить чашу медовухи в столовой, уютно расположившись подле камина, в котором потрёскивали брёвна. — Не верю, что сейчас ты обгонишь меня на коньках, — упорствовал Хьялмар, — я давно уже не тот сопляк, что раньше! — Ну-ну, — хихикала ведьмачка, — а споришь всё так же, как мальчишка. — Да ну тебя… — И задираешься с Керис, как будто вам по десять лет, а тебе, хех, досталась игрушка меньшего размера. — И неправда. Я задираюсь с ней по-взрослому, так, чтобы она не выпендривалась пуще прежнего, — Хьялмар сделал большой глоток и широко улыбнулся. Его улыбка всегда была тёплой, и её Цири любила, хотя бы за то, что теплота этой улыбки навевала воспоминания из детства. — И не теряла хватки, а то размякнет под всякой там похвалой. Она-то политику правильную ведёт, под её правлением, надо признать, дела на островах пошли в гору. Глядишь, скоро каждый день один мёд будем пить. — Ух-ух-ух, лучше бы до этого не дошло, а то Скеллиге вместо грозных воинов начнёт славиться грозными пьянчугами… — Ты нас к Боклерцам-то не приравнивай! Цири засмеялась, и они выпили до дна. Послышались чёткие, уверенные шаги, и вскоре к ним присоединилась уставшая Керис. — Двойную порцию мёда мне! — крикнула она слуге и, чуть помедлив, прибавила: — И мяса. — С подливкой? — С подливкой. И слуга унёсся выполнять приказ молодой королевы под колкости Хьялмара. — Что ж ты народ обдираешь, Керис? Так же голодом острова сморишь. — Сейчас я тебя лекциями по геополитике сморю, сам-то жрёшь как пол Ард-Скеллига! — А мёд? Ты готова выпить вдвое больше меня! Не многовато ли для Перепёлочки? — Мышовууур! — закричала Керис куда-то в коридор. — Хьялмару не терпится узнать… — Керис, забери тебя сирена! И тут же зал наполнился громким гвалтом двух Ан Крайтов, чьи перекрикиваемые голоса отражались от каменных стен, потолков, создавая всё нарастающую волну звука, больно бьющую по ушам всех, кто находился поблизости. Стоит ли говорить, что истинной жертвой дуэли скеллигских крикунов стала ни в чём неповинная ведьмачка, закрывшая уши и отчаянно кричавшая «хватит, вашу мать, Каэр-Морхен меня к этому не готовил!». Они угомонились, только когда Цири внезапно исчезла, оставив после себя зеленоватый след. Она тут же вернулась, внутренне довольная результатом, но с перекосившейся миной. — Цири, ну не пугай же ты так! — возмущалась Керис, и к ней присоединился Хьялмар: — Совсем с катушек слетела! — Хьялмар, не обижай её! — А ты не указывай мне! Я твой брат, а не подданный! — Ты упёртый самовлюблённый баран, вот кто ты! Они снова зашлись криками, выясняя, кто упёртее и баранистее. К счастью, в этот раз они просто спорили на повышенных тонах, не доставляя боль ничьим ушам, и Цири тихонько посмеивалась, слушая их глупую ругань, прекрасно зная, что могло бы их разнять. Но она этого не делала, наслаждаясь своеобразной идиллией, от которой её покорёженная душа шла в пляс. В её личных покоях, небольшой уютной комнатке, как всегда было не убрано. Ведьмаки – такой народ, который за порядком не сильно следит, как бы дядюшка Весемир ни пытался их приучить. Цири тронула место на груди, где раньше висел его медальон, и выругалась в адрес Пряхи, ведьмы с Кривоуховых топей, что отобрала у неё последнее напоминание о почившем ведьмаке. — Наведаюсь к этой дряни, когда перенесу Астрид с матерью в Боклер, — бормотала Цири, роясь в своём сундуке. — Будет тебе отличным упражнением. Цири резко развернулась на пружинистых ногах, рука машинально потянулась за мечом. Она снова выругалась. — Аваллак'х, трахай тебя… — Зираэль, попрошу. Ласточка демонстративно скривилась в отвращении, сложив руки. — Какого чёрта ты здесь делаешь? Как давно ты тут стоишь? — Ещё до твоего прихода. — Не ври, я бы почувствовала твоё присутствие! — она снова злилась, правда, не знала, на кого: на эльфа, появляющегося без предупреждения или на себя, так неуклюже пропустившей его появление. — Разве я когда-нибудь врал тебе, Зираэль? Я… Эти слова стали его роковой ошибкой. — О дааааа, — недовольно протянула Ласточка со свойственной ей ноткой сарказма. — Например, всегда. Аваллак'х вздохнул, стараясь скрыть всю тяжесть своего вздоха за маской безразличия. — Ну что? Я веду себя как ребёнок, да? — негодовала девушка, и досаду в её голосе постепенно заменяла ирония. — Эмоциональная, постоянно что-то говорю, желаю знать правду и выгоняю из своей же комнаты – одним словом, раздражающая. Что же ты, бедный, тратишь на меня силы? Почему не выскажешь своё презрение мне в лицо, Аваллак'х? — Зираэль… — Zirael! — Цири старалась сдержать крик, и надо сказать, у неё это неплохо получалось. — Какая разница, что чувствует Zirael, главное – у неё глаза от Lara*! Поэтому ты играешь в добродушие, да? Поэтому? Знающий молчал. И в аквамариновых глазах его она видела свинцовую, удушающую, рвущую душу на части, видела боль. Эльф прикрыл глаза, сжав кулаки. Не до боли, нет, но костяшки побелели. Аваллак'х выдохнул, и Цири показалось, он выдохнул судорожно, едва сдерживаясь от нахлынувших на него эмоций. О, ведьмачка знала, что любое упоминание Чайки ранило его и без того изорванную душу, и она, говоря по правде, обратилась к Ларе специально. Она злилась, а когда злилась, хотела нанести удар, особенно тому, кто предал её доверие. А Знающий не только предал его, он обвалял его в грязи, порвал на части, вытоптал ногами и кинул в канализацию. Ком подступил к её горлу, и Цири чуть сгорбилась, сжалась, стараясь уменьшить тягучую ядовитую боль, осевшую в её груди, и унять внезапную слабость, что вызвала внутреннюю дрожь. Почему? Почему всё внутри такое тяжёлое, перевёрнутое, и почему оно вибрирует? Почему ей становится сложнее дышать, почему ритм сердца сбивается? Почему так больно щиплет глаза? Да почему же она дрожит?! «Слава Мелителе, этот озноб никак внешне проявляется». Цири хорошо знала это состояние и знала, что противная дрожь и слабость в конечностях не видны другим людям. Но она не могла понять, почему вдруг эта маленькая ссора так её подкосила. Эльф, он ведь ничего для неё не значил, верно? Верно?.. — Сначала ты в открытую пытался скрестить меня, как кобылу, со своим королём, — тихим, но ледяным голосом молвила Цири. Она смотрела в его глаза, и теперь они видели друг в друге накопленную боль. Её было много. До ужаса, до ужаса много. — Потом ты притворился моим наставником, притворился… другом. Твоя любовница очень красочно расписала мне твоё истинное отношение. Теперь ты вновь напрашиваешься мне в компанию, и ты полагаешь, я поверю тебе? Он не ответил. — Я ненавижу лицемеров, Аваллак'х, — она резко отвернулась, уставившись в пол. — Уходи. Он не ответил. — Уходи! — Уйду. Но, так или иначе… — эльф медлил, подбирая слова. — …меньше всего в этой жизни я испытывал к тебе только презрение, Зираэль. И он ушёл. Просто, открыл двери и вышел. __________________________________ *Чайка