Лучше убей меня!

Насколько должна быть сильна боль, чтобы полностью разрушить человека? Тысячи лет люди борются с чёрной змеёй в их телах, которая оплетает душу и не дает освободиться от себя. Когда настанет тот момент, когда все наконец освободятся и обретут вечный покой в своей душе? На данный момент на это способна только смерть, она с лёгкостью задушит чёрного дьявола, а также поможет отпустить всё, что копилось долгие годы. Люди, терзаемые одиночеством, страданием, болью, скитаются по пустым улицам мрачного города, их умы окутаны в густой туман лицемерия, лжи, надежды и лени, смешавшиеся с экстазом и привкусом фальшивого счастья. Каждый из них ищет свой путь освобождения и хочет найти его лежа перед телевизором, закидываясь всё новыми дозами. Нет ничего гаже скудных, человеческих душ, запачканных отпечатками грязных шлюх и запахам въевшегося дыма. Слезы! Слёзы! Слёзы, что льются из покрасневших глаз и катятся по бледным, холодным щекам. Они говорят о еще оставшейся в нас человечности, указывают на наличие души, души, которая истоптана жизнью и ее мнимыми наказаниями, что безжалостно отпечатывают сотни шрамов на наших запястьях. Как жить с этим? Какое наше истинное предназначение? Сколько осталось еще гнить в этом гадком и мерзком мире? Когда человечество одумается? Никто не знает, когда их конец, никто не способен видеть больше, чем ему дано. Никто не вечен. — Привет, братик, — Хосок слегка улыбается, но выглядит это ужасно жутко, от чего сердце делает еще один бешеный скачок и словно на миг останавливается, когда он делает первый шаг к Чонгуку. — Х…Хосок, что… — Чонгук тяжело сглатывает и делает шаг назад, уперевшись об косяк двери. — Что с тобой? На Хосоке все та же чёрная куртка, но смешавшаяся с красной краской. Чонгуку хотелось бы верить, что это краска, но с каждым новым шагом брата, все сомнения отпадают, и в нос ударяет резкий запах крови. Его руки дрожат, на них тоже видны уже засохшие капли крови, в глазах горит безумие, зрачки увеличены и почти полностью заполняют радужку глаза. На губах застыла нечитаемая, перекосившаяся улыбка. Всем своим видом он вызывает дрожь по телу. Хосок похож на безумца, совершившего какое-то преступление и купающегося в своём удовлетворении. Чонгук не знает, чего ему хочется больше – убежать и спрятаться от него, (хотя он знает, что Хосок ничего плохого ему не сделает, но именно в этот момент, его начал есть червь сомнения) или подбежать и закидать вопросами, может, он ранен, и это его кровь, но если судить по движениям, то он вполне здоров. Его глаза всё больше пугают и по ним можно ясно понять — Хосок под наркотиком. — Гук-и, всё хорошо, идём, обними любимого братика, — подойдя почти в плотную, он тянет руки, не снимая с себя натянутой улыбки. — Ты не скучал по мне? — Хосок остановился и сделал наигранно-грустное лицо. — Хосок, я скучал, но зачем ты… боже! — Чонгук отходит от стены и разом стирает захватившие его чувство страха, на его место становится злость. Он отталкивает от себя брата и включает свет в гостиной. — Какого чёрта?! Где ты был? Чья на тебе кровь? Где ты взял наркотики и зачем вообще принял? Вопросов явно больше чем ответов. От яркого света Хосок щурится и пытается заслонить свет рукой, его вид ужасен. Чонгук никогда не видел его таким, к тому же, брат никогда не принимал наркотиков, да и вовсе был против подобного. Что же могло повлиять на него? Неожиданно, Хосок за долю секунды меняется в лице, улыбка превращается в прямые тонкие полоски губ, взгляд ползёт вниз и задерживается на своих руках, мышцы лица полностью расслабляются. Хосок опускается на пол и садится, закинув голову на диван. Прикрывает глаза, а из закрытого века начинает медленно скатываться слеза, прячась в тёмных прядях. — Его больше нет… — Едва слышно проговаривает Хосок. Нижняя губа подрагивает, а руки сцепляются в замок. — Сокджин… его убили. В эту секунду словно рушиться весь мир, не Чонгука, его уже давно сломлен, а Хосока. Для него Сокджин был не просто коллегой по работе, но и человеком, который смог бы понять лучше всех. Он всегда был рядом, всегда поддерживал, успокаивал, относился как к самому дорогому человеку. Все годы, которые Хосок провёл в компании этого парня, считались самыми светлыми в его жизни. Сокджин, словно был ангелом спустившимся с небес, чтобы оберегать и радовать Хосока. Его улыбки было достаточно, чтобы развеять самую мрачную обстановку, он тот самый огонёк в мрачной душе, к которому хочется тянуться и который согреет своим теплом и лаской. Ему старались подражать, ценили и любили. Зла на него никто и не смел держать, просто не за что было, в помощи никогда не отказывал, одаривал нежной улыбкой и подбадривал смешными шутками. Ангелом был. Ангелом стал. Чонгук не был лично знаком с Сокждином, но был наслышан о нём от брата. Тот чуть ли не каждый день рассказывал не замолкая. У Чонгука сердце разрывается от такого Хосока, теперь понятно почему он заявился так поздно и в таком состоянии. — Кто посмел это сделать? — Чонгук присаживается на пол рядом с братом и берёт его руку, разглядывая красные капли, страшно узнать, что это кровь самого Джина. Хосок стискивает зубы и, не раскрывая глаз, из которых катится уже не одна слеза, опускает голову вниз поджимая под себя ноги. Вид у него на столько разрушенный, что хочется самим разреветься и забрать всю его боль себе. Но если бы так можно было… — Я не знаю… Мы возвращались домой, он рассказывал мне, что на выходных наконец повидается со своими родителями и любимой младшей сестрёнкой. Он говорил, что… — Хосок тяжело дышит и шмыгает носом, говорить особенно трудно, но он продолжает. — Он так сильно любит её, Чонгук, больше всех на свете, — он поднимает голову и смотрит на Чонгука покрасневшими от слёз глазами, затем снова опускает. — И обещал ей привезти подарок. Перед этим мы зашли в магазин игрушек, и он купил самую красивую куклу, потратив на неё почти всё, что заработал за неделю. Для неё он ничего не жалел. Затем мы вышли на перекрёсток и, как всегда попрощавшись, разошлись по разным сторонам. Тут я услышал выстрел, обернулся, а Джин уже лежит на асфальте. Я подбежал к нему, вызвал скорую, но уже было слишком поздно, — Хосок прикусывает губу и делает тяжёлый вздох. — Последнее, что он сказал, было: «Передай моей сестре, что я очень люблю её». Что было дальше я помню смутно, словно в тумане: какой-то бар, алкоголь, парни, кажется, они дали мне таблетки, тогда мне стало легче, сейчас уже отпускает. Чонгук уже сам не выдерживает, и вместе с братом роняет на холодный пол слёзы. Но за что? Что же плохого сделал Джин, а главное кому? И в правду говорят: «Небеса забирают лучших». Хосок резко встаёт и быстрым шагом направляется в ванную комнату. Чонгук не отстаёт. Конечно, наркотик несёт за собой не очень приятные последствия, за всё нужно платить. Хосоку плохо, очень плохо. Его кости ломает, а душу пронзают тысячи игл. Он сидит на коленях перед унитазом и роняет слёзы, вместе с подступающей тошнотой наружу рвётся крик, который сдержать почти не возможно. Всё происходящее вокруг, словно проверяет его на прочность, каждый день подобен испытанию, которое он должен пройти сам, никого не вмешивая, тем более Чонгука. Но сегодня он сдался, о чём уже сильно жалеет. Чонгук помогает брату смыть с себя кровь друга и укладывает того спать. Сам ещё долго сидит на кухне и пьёт кофе с тлеющей в руках сигаретой, тонет в размышлениях и мыслях. Боль в теле никуда не ушла, все по-прежнему окутывает маленькими волнами. На часах уже почти три, а спать не хочется вообще, завтра снова работа, еще один загруженный день, только еще и с физической болью. Хорошо, что лицо не сильно «разукрасили», можно спрятать под тональным кремом, но с улыбкой и походкой придётся трудно. Посидев еще чуть-чуть, Чонгук решает пойти спать, ну, а если не удастся уснуть, то хотя бы просто полежать, отдав себя на пожирание темноте, а то следующий день он точно не выдержит. Заглянув в комнату брата, Чонгук тяжело вздыхает, видя как брат крутится во сне и что-то бормочет. Тяжело видеть такого Хосока, и это не может не рвать душу. Аккуратно закрыв дверь, он идёт в свою комнату, уснуть всё же удаётся, но частые пробуждения ночью от привычных кошмаров и немой боли, не дают полностью набраться сил.

***

Капли дождя срываются с неба и бьют по окнам, создавая волшебную мелодию. Порывы ветра срываются и на бешеной скорости разбиваются о каменные стены домов. Потрясающее утро для Чонгука. Дождь для него это что-то необычное, что-то такое, что описывает типичное состояние души, он чувствует будто попал в свой мир. Более комфортно, более привычно. Чонгук стоит возле плиты и помешивает варящийся в турке ароматный кофе. Настроение в норме, боль чуть утихла, всё, кажется, хорошо, если бы не работа. Снова придётся видеть безэмоциональное лицо Тэхёна, бегать по этажам, разнося всякие бумажки, и, что самое страшное – заводить новые знакомства, чего Чонгук терпеть не может. На часах семь двадцать, а на столе чашка с допитым кофе. Позавтракав, Чонгук выходит из кухни и встречается с бледным и разлохмаченным Хосоком, чешущим затылок и медленно ковылявшим к брату. — Ты чего не спишь? — Чонгук отходит немного в сторону, чтобы пропустить брата, но тот так и стоит на месте. — Что у тебя с лицом? — Хосок подходит к брату, хмурится и невесомо касается его скулы. — А, да, ерунда, вчера с пацанами чуток подрался, — он немного делает шаг назад, отводя взгляд в сторону. — Всё хорошо, правда. Сам то себя как чувствуешь? — Хуёво, — с нотками боли в голосе, вырывается из уст. — Когда ты успел? Я плохо помню что вчера… — Хосок резко замолкает и отводит взгляд в сторону. Стыдно, очень стыдно. За то, что не заметил побои брата, за то, что накидался и пришёл домой поздно ночью, не предупредив, и заставил переживать. И наконец пришло озарение, что вчера он лишился потрясающего друга, что окончательно добивает и так жуткое состояние. Злость на убийцу никогда не уйдет, всегда будет преследовать, и если можно было, то он бы убил его не помедлив, но Чонгук… его нельзя оставлять одного. — Прости, — это всё, что он может сказать сейчас, нужно переждать хотя бы пару дней, пусть боль утихнет. — Всё хорошо, Хосок, иди отдыхай, тебе нужно набраться сил, таблетки лежат на столе, — Чонгук кивает в сторону кухни. — Я справлюсь, у меня ничего не болит и настроение даже в норме, — он выдавливает из себя улыбку и смотрит на часы. — Ох, а я пошёл, не хочу опаздывать. — Хорошо, бег. Правда, прости, и мы можем не поднимать эту тему несколько дней? — Хосок оборачивается к уходящему брату. — Ладно. Чонгук только скрывается за дверью в комнату, как слышит звонок в дверь. Он вспомнил вчерашнего полицейского, который оказал ему помощь. А не соврал же, пришёл снова помогать, как и обещал с поисками Хосока. Чонгук разворачивается и идёт в прихожую, открывая дверь. На пороге стоит Намджун в полицейской форме. Чонгук отмечает, что она ему шикарно подходит. Как приятно, что в этом районе остались еще добрые и честные полицейские. Это не может не радовать и добавляет несколько процентов к хорошему настроению. — Доброе утро! — Чонгук протягивает правую руку для рукопожатия, на что Намджун крепко сжимает её своей. — Привет, Чонгук-а! — Намджун слегка улыбается, от чего на щеках появляются аккуратные и милые ямочки. — Ну, как дела? Брата еще нет? — Спасибо огромное, что Вы сдержали слово и пришли, приятно встретить такого человека как Вы, брат нашёлся, он задержался в клубе, а телефон забыл в машине, — очень неприятно врать такому светлому человеку, в душе как будто всё покрывается чёрной пленкой и становится некомфортно, но по-другому нельзя. Наркотики — это дело серьёзное, с таким не шутят, и рассказать Намджуну правду, равносильно тому, чтобы просто сдать брата ментам и разрушить его и свою жизнь окончательно. — Тогда не смею тебя задерживать, вижу, что ты на работу собираешься, может отлежался бы пару дней? — Нет, — резко отрезает Чонгук. — Я в норме, — и снова лож. — Эх, Чонгук, будто я не вижу, сам себя гробишь, но не могу тебе никак запретить. Работа есть работа, сам такой же, как и ты, — он зачёсывает пятернёй волосы и немного разворачивается. — Обращайся если нужна будет помощь, где я живу, ты знаешь. Удачи! — кивнув напоследок и подмигнув, он направился вниз. — Хорошо, ещё раз спасибо! — крикнул Чонгук и захлопнул дверь. — Кто это был? Хосок стоит, облокотившись об стену,и запивает водой таблетки. В теле заметна мелкая дрожь, уставшие и полуоткрытые глаза таращатся на Чонгука, не выражая никаких эмоций. Отдых ему особенно необходим. Но кому, если не Хосоку знать, что морально ему в тысячу раз хуже, чем физически. — Ким Намджун, он работает в местной полиции, недавно приехал в наш район, очень хороший и добрый человек. Кстати, обещал вчера помочь с поисками тебя, и, как видишь, сдержал обещание, — Чонгук снова идет быстрым шагом в комнату, старается делать как можно меньше резких движений и поглядывает на наручные часы, ускоряя шаг. — Мент говоришь… — Хосок отходит от стены и идёт за Чонгуком. — Думаю, не продержится он у нас долго, либо сбежит от сюда, через пару недель, либо станет как другие, потеряв свою ответственность и, как ты там говоришь, доброту среди этих серых домов. — Я так не думаю, — Чонгук быстро достаёт из шкафа чёрную рубаку и брюки, надевет их на себя в быстром темпе, немного шипя от боли. — Ну, посмотрим, кстати, как у тебя дела на работе? Как коллектив? Как директор? — Все очень хорошие люди, особенно Чимин, у него стоило бы поучиться, — он подходит к зеркалу и начинает замазывать синяки тональным кремом и чувствует, что тонким слоем, ему не обойтись. — Поучиться говоришь, — хмыкает Хосок и проходит в комнату, садясь на кровать Чонгука. — Думаю, он хороший, раз ты так в нём уверен. А начальство как? — Тут и говорить ничего не надо – наглый, эгоистичный, высокомерный Ким Тэхён. — Ким Тэхён? — на Хосока будто вылили ведро ледяной воды, он подскакивает и подходит к Чонгуку, тот непонятливо смотрит на него через стекло и приподнимает бровь. — Ты чего? — Я… да ничего, слыхал о нём в нашей компании, не очень хороший человек, старайся не обращать на него внимания и будь сдержанным с ним, он – твой босс, как никак. Не нарывайся на проблемы и не глупи, будь осторожней. Я уже пролетел по всем этим пунктам в первый же день, Хосок,  — остаётся не озвученным. — Хорошо, а что именно о нём говорят? — Чонгук заканчивает с лицом, приведя его в более здоровый вид и поворачивается к брату с заинтересованным лицом. — Ничего особенного, просто будь осторожней, я переживаю за тебя, а они все, как никак, незнакомые мне люди. Слухи — это одно, а знать человека вживую — другое. Я ведь не знаю, какие они, на что способны, поэтому так говорю. Ладно, я пошёл отдыхать, можешь взять мою машину, ключи в куртке, — Хосок удаляется из комнаты, оставляя брата перебывать в шокирующем состоянии. Хосок? Разрешил взять машину? Это что, сон? Чонгук стоит еще пару секунд, а затем, причесавшись, и, убедившись, что синяки не видны, удаляется из комнаты, прихватив ключи от машины, и, отметив себе, что нужно заехать в аптеку за обезболивающим. Всю дорогу он перебывает в размышлениях о Ким Тэхёне. Если о нём знают даже в других компаниях, да ещё и с не самой лучшей стороны, то стоило бы прислушаться к брату. Хотя Чонгук и сам начал убеждаться, что его босс и вовсе не ангел с дьявольскими глазами.

***

Юнги сидит в пустой квартире и пялится куда-то в стену, отпивая из бутылки соджу. Надоедливые голубые обои режут глаза, беспорядок, обитающий в комнате уже несколько недель — довольно нормальное явление. За окном срываются капли дождя, а из открытых на балкон дверей, в квартиру врывается холодный ветер, отчего кожа покрывается мурашками. Но на это плевать, совершенно. На всё плевать. Какой от всего этого толк, если оно не вызывает никаких эмоций? Ни стоя́щие на окне цветы, уже почти завядшие, не идущие развлекательные шоу по телевизору, не телефон, который где-то валяется, не вкусная еда, уже и бары не приносят того, чего приносили раньше. Пустота. Отчужденность от мира. Одна из бутылок летит в стену и разлетается на десятки мелких осколков, а из горла норовит вырваться крик, но застревает где-то поперёк горла. Эмоции притупились. Они бушуют где-то в глубинах души, скапливаются, просятся освободиться, но Юнги не может, не получается кричать, плакать, радоваться, веселиться искренне. Он не знает как справляться с этим, уже ничего не помогает, попытки отвлечься заканчивались неудачей. От этого уже не сбежать. Поздно. Он встаёт и идёт в ванную комнату, немного покачиваясь от бушующего в крови алкоголя. Прихватив с собой пачку сигарет, он роняет безразличный взгляд на набранную в ванну воду и ведёт по ней кончиками пальцев. Холодная. Юнги скидывает с себя одежду и медленно погружается в воду. Она окутывает ноги и вызывает табун мурашек своей низкой температурой. Юнги думал подкинуть в воду льда, но понял, что для начала подойдёт и такая, а в дальнейшем, может быть, и осуществит задумку. Он ложится на дно ванны оставляя на поверхности воды только голову, дыхание становиться глубже, ощущение такое, будто сжимаются лёгкие, а на грудь что-то давит. Тело прошибает тысячами игл, голову туманит и всё внимание концентрируется на ощущениях. Где-то из спальни доноситься звук разрывающегося от звонка телефона, но Юнги плевать, он задерживает дыхание и погружается в воду с головой, все звуки переходят на второй план, уже не получается зациклиться на ощущениях, появляется маленькая тревога от слишком быстрого ухода кислорода. Юнги прислушивается к сердцу, он пропитывается каждым ударом и уже не замечает ничего, думает о лучшей жизни, жизни, в которой он может жить на полную, где он будет радоваться и смеяться искренне, а не как всегда. Становится спокойно и тихо, он забывает, что находится под водой, а из лёгких вышел почти весь кислород. Всё не важно. Сейчас хорошо, сейчас спокойно в мыслях, где он, наконец, видит себя улыбающимся. Тело тяжелеет, в глазах тьма, резко возникшее ощущение, будто он куда-то проваливается, падает в тёмную бездну, в тот мир, о котором думает и не хочет это прерывать, но сознание кричит и просит осознать всю суть происходящего. Юнги медленно отключается. Осознание этого приходит буквально в последние секунды, он раскрывает глаза и выныривает из воды быстро хватая ртом воздух. Большие капли разбились о кафельную плитку, а тонкие пальцы, крепко держаться за бортики ванны, будто за последнюю надежду спастись. Голова кружится. Юнги сидит так еще несколько минут, затем снова опускается, в надежде ощутить это снова, может и отдать своё тело той чёрной бездне, покинуть этот мир ступив второй ногой на тот свет, но тщетно, только неприятное чувство, стремительно уходящего кислорода и онемевшие от холода конечности. Он лежит в ванне запрокинув голову назад по бесконечному кругу проматывая мысли о пустоте и смысла жизни без чувств и эмоций. «Я тело, ходящее по этой земле в поисках смысла бытия. Я тело, что никогда не познает жизнь на полную. Я тело, постоянно ищущее часть себя, которую отчаянно проебал несколько лет назад. Просто кусок ненужного никому мяса». И выкуривает пару сигарет. Пушистое, белое и тёплое полотенце собирает в себя капли воды и приятно согревает. Юнги так надеялся, что холодная ванна разбудит разум от бесконечного сна, но ничего не помогло. Снова.