***
Все разваливалось. В глазах все медленно гасло и вспыхивало одновременно, где-то в ушах уже начинал стучать пульс. Пульс у мертвого сердца, которое разбивалось на кусочки прямо как настоящее. — Эва, — кто-то коснулся плеча. Она моментально развернулась, хватаясь за руку. Клаус с непониманием смотрел ей прямо в глаза. — Эва, ты в порядке? — она неожиданно обнаружила Элайджу рядом с ним. Они были на улице перед кладбищем Лафайет. Оставалось только войти. Эва тяжело дышала, бегая глазами по стенам, виднеющимся гробницам и ведьмам, ожидающих их. — Ты все знаешь, — понял Элайджа. Эва посмотрела на него, упираясь взглядом в глаза, в котором отчетливо читалась одна мысль: «Мне жаль». — Меня раздражает одно ваше взаимодействие. Так что лучше скажите мне, что происходит, — возмутился Клаус. — Что могло произойти такого, что к тебе возвращаются из-за этого эмоции? — Майклсоны, — все повернули головы ко входу на территорию кладбища. Там стояла та самая вспыльчивая ведьма из дома Деверо. Эва тяжело вздохнула, прикрывая глаза. «Раз. Два Три. Раз. Два. Тр-и! К черту все, гори!» Она резко открыла глаза и пошла вперед. Лоусон все узнает либо сейчас, либо никогда. Еще секунду на этой улице, и она сбежала бы. Вампирша пошла, даже не дожидаясь девушку, которая пригласила Клауса на территорию, принадлежащую ведьмам. Эва знала куда идти. Это кладбище она знала как свои пять пальцев. Клаус нагнал ее, Элайджа шел следом. Эва ворвалась в гробницу и встретилась взглядом с испуганной волчицей. Хейли Маршалл стояла в окружении ведьм, прикрывая свой живот. Эва не отрывала от нее свой взгляд, потому что не могла даже дышать прямо сейчас. Волк ответил неуверенно, может, действительно, все не так, как ей кажется?.. Но карты сложились. Весь разговор Деверо, Майклсонов и Маршалл был сейчас только об этом. Клаус кричал. Она слышала, но не понимала что и о чем. Эва смотрела на ее живот. — Эва! — вскричал Клаус, наверное, в сотый раз. Девушка посмотрела на него, выныривая из своего омута, полного боли. — Не говори, что веришь им! — А как мне не верить?! — вдруг взорвалась она. — Ты же гибрид! Это было логично, я могла понять с самого начала, но мне понадобилась гребаная сова, чтобы, наконец, осознать то, что мне все время мешало! — Эва натурально кричала. — Ребенок, Ник! Это твой ребенок! — Да нет никакого ребенка! — он хотел схватить ее за руки, но девушка оттолкнула его. — Брат. — Заткнись, Элайджа! — Послушай. И все затихли. Тишина после криков давила на уши, взрывая мозг. Вампирский слух включился. И он все услышал. Она все услышала. Дороги назад просто нет, потому что все оказалось реальностью. Сердцебиение ребенка во чреве матери. — Нет… — Никлаус обомлел. Эва прикрыла рот ладонью, сдерживая слезы. Все взорвалось. Последние швы на разбитом сердце разошлись, оно распалось на кусочки. Эмоции включились на полную катушку. Хотелось реветь, кричать. Орать до боли, потери сознания, чтобы больше никогда не чувствовать такую боль! Никогда больше не жить! Эмоции, эмоции, эмоции! — Эва, это ничего не значит! — вскричал Никлаус, пытаясь как-то это все разрешить. Но оно значило… Лоусон просто исчезла с места. Она бы хотела оставить там все свои проблемы, мысли и чувства, вот только вся боль пошла за ней.***
Прошло около двух часов, а может и больше или даже меньше — Эва просто не знала. Каждая секунда на этом чертовом свете становилась как одна маленькая вечность. Теперь вампирша не забывала про секунды, а зациклилась на одной конкретной. Когда сердце еще нерожденного ребенка ударило ей по ушам. Лоусон кричала, не заботясь о мнении других. Она сжимала кулаки, вгоняя ногти в ладони, проливая собственную кровь. Разорвала свою куртку в пух и прах, сжала ее остатки в зубах и закричала в нее так сильно, как только могла. И даже так ее отчаяние и боль слышали все. После истерики она пришла в бар. Её всю трясло, плечи подрагивали, ноги подгибались, а глаз дергался. Сил в ней больше не было, все вышло с тем невероятно-проницательным криком, а потом с еще одним и еще, и еще... Эва не знала, ни как здесь оказалась, ни зачем вообще пришла. Казалось, ноги сами ее привели. Она осознанно посмотрела на барную стойку, в которую ее взгляд упирался уже несколько минут. Или часов… Пустые глаза, которые саднило от переизбытка пролитых слез, вероятно, все красные, посмотрели на барменшу. Вздох сорвался с губ Камиллы, когда Эва, все же, посмотрела на нее. — Что случилось? — просто спросила она. О’Коннелл не стала говорить что-то про время, которое Эва просто ничего и никого не замечала, сидя здесь. Не пошутила, не сказала, что возможно рада видеть, не ойкнула, не… Ничего из того, что сделал бы человек, который не знал, как к ней сейчас подступиться. Камилла поставила перед ней стакан с виски. Эва просто смотрела на него, хмуря брови, думая, конечно, не о нем вообще. Через несколько минут, она подняла руку, но поняла, что та трясется и настолько ослабла, что даже стакан взять не в силах. Поэтому положила руку обратно на колени и подняла взгляд на Камиллу. Она не стремилась расспрашивать, просто смотрела на нее, ждала реакции. В баре, очевидно, было очень мало людей, поэтому барменша была не занята и стояла рядом с ней. Эва не знала, что сейчас сподвигнет ее начать этот разговор: то, что девушка — квалифицированный психолог, или может необходимость высказаться. Но она начала говорить. — У него будет ребенок от другой, — прошептала вампирша, горло саднило, плечи опустились максимально. Эва помнила об этом каждую секунду своей истерики, но сейчас будто ей рассказали снова. Камилла тяжело вздохнула. Она не будет раздавать советы и даже спрашивать. Потому что Эве не нужно ни то, ни другое. Особенно последнее. Эве нужно выговориться, так что расскажет она все и без вопросов. — После моего возвращения отсюда, мы поссорились еще не один раз. Но однажды он подумал, что хочет спасти меня от себя, и специально переспал с вол… девушкой, — запнулась она, на секунду вспоминая кому рассказывает. — Я разозлилась, переспала с его братом, а потом мы как-то помирились, — Эва вспомнила про смерть Кола… и смерть Джереми. И остановилась. Лицо побледнело, если такое еще вообще могло быть. Они причина отключения ее человечности. И еще одни объекты в этом замкнутом круге ее мыслей. Приносящих боль, режущих сердце мыслей. Остатки, если не ошметки сердца сжались, а дыхание перехватило. Не вдохнуть, не выдохнуть. Огромная боль в душе, ее черной, кровоточащей, но тем не менее такой человеческой душе. — Выпей, — перед ней стоял уже не виски, а вода. Обычная, простая вода, которая была необходимей ей всякого алкоголя. Трясущимися руками Эва обхватила стакан и поднесла к губам. Несколько глотков помогли откатить ее новую волну надвигающейся истерики. Она хотела поставить стакан на место, но остановилась, замечая на нее разводы крови. Лоусон в испуге коснулась губ подушечками пальцев. «Моя», — выдохнула она, потому что боялась, что загрызла кого-то… Кто теперь не сможет вернуться домой к своим родным. — Спасибо, — прошептала Эва Камилле, стараясь об этом все не думать. — Сегодня мы встретили ее здесь, — продолжила она, будто и не прерывалась. — И узнали, что она бер-беременна, — ком в горле не дал сказать без запинки. — Что ты чувствуешь? — спросила О’Коннелл так, будто Эва была ей самой близкой подругой. — Будто меня раздавили, — она смотрела в пустоту. — Переехали на катке. Выдрали каждую кость из моего тела, разорвали сердце, покромсали душу на мелкие кусочки и скормили псам, — Эва посмотрела на нее. Она начинала распыляться. — Он переспал с какой-то случайной девкой из любви ко мне, — вампирша поставила локоть на столешницу и показательно загнула палец. — Из-за того, что я в начале наших отношений переспала с его братом, — второй. — А теперь она беременна. И его брат хочет оставить этого ребенка, потому что в семье никто не может иметь детей. — Эва сжала руками барный стул, на котором сидела, от злости. — Как и, черт возьми, я! Треск дерева вперемешку с ее криком заполнил бар. Некоторые присутствующие посмотрели на нее. Камилла лишь с сожалением посмотрела на нее. — Ник считал, что и сам не может иметь детей, да и не хотел. А я хотела, — она взяла стакан с виски и осушила его махом, с силой поставив обратно. Ками, которая внимательно ее слушала, подлила еще. — Новая ссора была из-за этого. Он хотел меня отпугнуть, чтобы я ушла и нашла счастье, завела ребенка. Но без него он мне был не нужен. А тут на тебе! — всплеснула она руками. — Моя жизнь катится в ад, Камилла, — неожиданно прошептала Эва. — Что мне делать? — Скажи, тебе противна мысль, что он с ней переспал? — О’Коннелл решила разобраться в этом и натолкнуть Эву на мысль, которая действительно ей нужна. Но решит это не Камилла, а сама Лоусон. Где-то в глубине души она уже знала ответ, но не хотела его принимать. — Нет, скорее я зла, что он сделал это, — она безразлично повела плечом. — Я бы обиделась, если бы измена действительно была изменой. Но, видимо, с особенным парнем мне достались и его особенные мозги, которые не всегда приходят к хорошим разумным выводам, — фыркнула Лоусон. — Какие выходы из вашей ситуации ты рассматривала, чтобы смочь иметь ребенка? — Эва старательно не замечала, куда клонила девушка. — Пф, — выдать ответ было затруднительно, поэтому Эва вздохнула, обдумывая его. — Очевидно не так, как он хотел. Не с другим мужчиной. — Но если с ним? Взять из детдома? Суррогатное материнство? — Я… — Эва нахмурилась. — Не знаю, как бы это было. Воля случая. Он уже усыновлял как-то ребенка, но тот давно вырос, — она полностью упустила момент, про возраст самого Никлауса, так что Ками сейчас была минимум в замешательстве. — Не знаю, как бы это решилось, — «Да и рассказать-то толком не могу». — Ладно. Ты любишь его? — Камилла оперлась локтями о барную стойку и посмотрела Эве в глаза. — Больше жизни, — без раздумий ответила она. — Ничего этого не изменит? — Ничего. — Ты собираешься после этого всего вернуться к нему? — на этом Эва замялась. Она не думала, что будет дальше, что там сейчас происходит на кладбище, принял ли он ребенка… Лоусон осознала, какие ответы дала Камилле на предыдущие вопросы, поэтому сделала лишь простой вывод. — Да. — Даже если он оставит ребенка? — барменша так понимала, что ребенок останется с отцом, если тот ответит да. Просто мать никто отпускать не собирался… Уж не знала девушка, что это за семейка такая, но, очевидно, что из того ряда династийных, для которых семья важнее всего. — Я должна ответить «да», я знаю! Но я… Я не знаю! — она вскочила на ноги. — Эва, — девушка резко развернулась, увидев Элайджу. — Прошу вас всех покинуть данное заведение, — Майклсон лишь оглядел посетителей. Все за секунду вылетели. — Мисс, — он посмотрел на Камиллу. — Я так понимаю, что это?.. — она посмотрела на Эву. — Это Элайджа, брат Ника, — ответила Лоусон. — Спасибо, Камилла. Спасибо за все. Но тебе правда пора, — зрачок ее расширился и сузился, а уже через секунду барменша выходила из бара. — Что тебе надо? Пришел сказать решение своего брата? — Вообще-то, я хотел попросить тебя поговорить с ним, — честно признался Элайджа. Эва удивленно вскинула брови. — Ник не собирается признавать ребенка. — И ты решил, что я хочу?! — такой наглости она не ожидала. — Послушай меня, пожалуйста, Эвелина, — он сложил руки в умоляющем жесте и сделал шаг к ней, но Эва отступила, со всей своей злостью взирая на него. — Я понимаю, что о многом тебя прошу, но, пожалуйста, ты же понимаешь, как этот ребенок важен для нашей семьи! — Какой семьи, Элайджа? — изумилась она. — Для мертвого Кола или Финна? Ненавидящих вас и проклинающих с того света Эстер и Майкла? Вспыльчивой Ребекки, которая потеряла свой шанс иметь собственного ребенка? Или Нику, у которого травма насчет отцовства? И это очевидно, — почти прошипела она последнее. — Или он нужен тебе, Элайджа? Благородному брату, который тысячу лет только и делал, что присматривал за своими сиблингами? A lawyer, who's searching for redemption? Какая семейка: дьявол, адвокат, милая блондиночка. Только убийца умер.«Because I'm the devil Who's searching for redemption And I'm a lawyer Who's searching for redemption And I'm a killer Who's searching for redemption … And I'm a blonde girl Who's searching for redemption…» (I wanna be your slave — Måneskin)
— Да, Эва, я ищу искупления. И в этом ребенке мы его найдем, — глаза его горели. — Этот ребенок нужен нам. Он нужен Ребекке, ведь это единственный ребенок, который будет кровно с ней связан. Он нужен мне, это правда. И он нужен Никлаусу. Брат полюбит его всем сердцем и будет спасен! — О чем ты городишь тут, Элайджа! — не сдержалась она. — Какой ребенок нам, чертовым убийцам?! С нашими-то врагами? Да он будет в опасности каждую секунду своей жизни. — Мы защитим его. Всей семьей. — Сплотить Майклсонов с помощью ребенка? — возмутилась Эва. — С помощью маленького беззащитного ребенка, который родится лишь по тому, что его отец — идиот, сделавший неправильные выводы, и случайно попавший в лазейку природы?! Или потому что его дядя решил многое себе позволить?! — она натурально кричала на него. Просто не могла остановиться. — Я просто хочу искупления для нас всех… — но она оборвала его на полуслове. — Ты знаешь, что я не об этом говорю! — вампирша сама не заметила, как начала угрожающе наступать, пытаясь высказать-прокричать все, что было у нее в голове. — Это ты во всем виноват, Элайджа! — слезы покатились по ее щекам. — Ты решил взять то, что тебе не принадлежало! Меня! — она была в ярости. — И если бы Ник об этом не узнал, то ничего этого бы не было, du är en jävla idiot! — Эва, — он с сожалением посмотрел на девушку, ругательство которой потонули в ее собственных слезах. Всхлипы заглушили все слова. — Прости меня, — Элайджа взял девушку за плечи и, притянув к себе, обнял. — Прости-прости-прости, — шептал он, зарываясь носом в ее волосы, пока девушка, захлебываясь слезами, цеплялась за его пиджак, оставляя сырые пятна. Ноги больше не держали. Она чувствовала себя жалко. — Никаких слов не хватит, чтобы объяснить, как долго и как много раз я сожалел о содеянном, Эва… Она не знала, сколько простояла там, цепляясь за него, чтобы не потонуть в своей боли. Ревела, кричала в его грудь и просто мечтала оказаться подальше от всего этого. — Эва, нам нужен этот ребенок, — прошептал он, когда девушка успокоилась и отстранилась. Лоусон, обнимая себя за плечи, посмотрела на него. — Он нужен тебе. — Что, прости? — слегка сиплым голосом переспросила она. — Это ваш единственный шанс. Ты хотела ребенка. Вот он, — Эва резко вдохнула, но выдохнуть, казалось, больше не получалось. О чем он говорит?! — Да, совсем не так. Да, по чудовищной ошибке. Но, Эва, это ребенок, — Элайджа надеялся, что сможет донести до нее. — Ребенок Никлауса. И именно тебе нужно принять его. А не ему. — О чем ты говоришь?! — сердце бешено забилось. — Он отказывается, только потому что ты можешь уйти от него, — Эва задохнулась. — Ему неважно ничего из того, что говорю я. Если ты скажешь «нет», то… — Нет! Хватит, Элайджа! Я даже слышать не хочу! — она зажала уши, но это все равно не помогло остановить его слова. — Решение за тобой. «Нет! Почему я?! Почему все опять зависит от моего чертового выбора?!» — Эва за голову схватилась. Все повторялось. Постоянно нужно выбирать. И почему-то все от тебя зависит! Но она не могла! Как она выберет, если не знает, чего ей надо? Просто не понимает! — Неееет, — она закачала головой, отходя к дверям. — Эва, — Элайджа только сделал шаг, но девушки в баре уже не было.***
Ответственность за жизнь ребенка возложили на ее плечи. Именно она, трехсотлетняя вампирша, убийца с миллионом психологических проблем, которая не понимает свои собственные эмоции, должна решить судьбу еще нерожденного ребенка, который стал результатом почти случайного секса ее любимого и случайной девушки. То, что никогда не должно было произойти, что никто и подумать не мог, теперь было ее делом. Да или нет. Нет, и ребенка сразу убьют вместе с матерью. Но если да — единственный в мире ребенок вампира, даже гибрида, продолжение рода Майклсонов, будет рожден. Ответ казался очевидным, но… Это ее убивало. Эва брела по улицам Нового Орлеана. По тем безлюдным закоулкам, которые были далеко от городской суеты и праздников. Но покой и тишина, или даже возможность покричать, были нужны не только ей. Они столкнулись неожиданно. Просто замерли по обе стороны узкой и короткой улицы. Они не знали, что сказать друг другу, все так изменилось со вчерашнего дня, который, казалось, теперь был миллионы лет назад. — Прости, — сразу извинился Клаус. Он говорил тихо, но они были не настолько далеко, чтобы не слышать друг друга. Хотя те несчастные пару метров между ними казались километрами пропасти. Эва не ответила. А вот что она сейчас скажет? Как любит его и ненавидит всю ситуацию? Что не знает, что в принципе сейчас чувствует? Там где-то груз ответственности, боль, злость… Но в данный момент пустота. Просто пусто в голове. И в душе. В груди тяжело, больно, режет, давит, колет, но все равно пусто. Будто она чувствовала и не чувствовала одновременно. — Что делать будем? — чего-чего, а вот такого вопроса он точно не ожидал. Но и рта открыть не успел, как она продолжила. — Элайджа только что наговорил мне слов о семье и искуплении. И заставил выбирать. Почему я? — лицо ее было безжизненным. Лимит эмоций на сегодня был превышен, казалось, она больше ничего не сможет сегодня испытывать. Да и вообще никогда. — Я… — он пошел к ней, но замялся под ее усталым взглядом и остановился. Клаус не мог найти слова. Он неожиданно поддался ее пустоте, и в голове, в которой мыслей было просто миллион, стало пусто. — Почему я должна решить? — еще раз спросила она. — Почему Элайджа приходит и говорит, что все зависит от меня? — Я люблю тебя. — Я знаю, — она не приняла его ответ. Поэтому Клаусу придется разъяснить ей свои мысли и чувства. Коих у нее самой сейчас нет. — Ты уйдешь от меня? — Нет, — и Эва не собиралась играть, утаивать, смущаться. — Мы взрослые люди, которые много пережили. Я поняла, что тайны до добра не доводят. И я не собираюсь не говорить того, что придет мне на ум. Клаус кивнул, подтверждая, что сделает то же самое. — Я не могу стать отцом, — Никлаус медленно подходил к ней, пытаясь рассказать обо всем, что чувствует. — Потому что это ответственность за ребенка или ты боишься стать таким, как твой отец? — спросила она, даже шагу назад не делая. Она просто хотела знать, о чем он думает. Эва не могла что-то решить, не зная этого. Ник сжал челюсти, обдумывая ответ. Конечно, второе перевешивает. Это непроработанная психологическая травма. Первая проблема, вероятно, заботила его чуть меньше, но все же была. — Ты знаешь меня лучше всех, верно? — пусто усмехнулся он. Эва вздохнула. Он, разумеется, не скажет об этом никому, кроме нее. Но все знали и понимали и без этого. — Все сложно, Ник, но я бы не оставила тебя. Разумеется, я буду злиться, но мы столько прошли не для того, чтобы разорвать все из-за ребенка, — он коснулся ее руки и сжал пальцы. Эва прикрыла глаза на мгновение. — Но я не знаю, что нам делать. — Я тоже, — они соприкоснулись лбами и так и застыли в тишине ночной улицы.