***
Школа почти пустеет к тому моменту, когда Эдди заходит в библиотеку, заранее узнав, в чём будет состоять его работа, у библиотекаря, отправившейся куда-то по своим делам и обещавшей вернуться, чтобы проверить его. Скрыть отработку от Сони было не очень просто — он сообщил ей по приходу домой в тот день, когда покинул кабинет директора, что в следующий понедельник ему придётся задержаться в школе допоздна из-за какого-то там собрания учеников насчёт экзаменов. Она долгое мгновение изучала его сощуренным взглядом, прежде чем отмахнуться и вновь обратить своё внимание на экран телевизора. Эдди не знает, правда ли она ему поверила, но не стал рисковать и напомнил ей сегодня утром, что будет поздно. Осталось лишь потратить час на то, чтобы расставить книжки в нужном порядке, и тогда он может забыть про это, словно страшный сон. Оставляя рюкзак на одном из стульев, Эдди осматривает расставленные рядом с пустеющими полками коробки, полные новых книжек, и тяжело вздыхает, в который раз проклиная себя за то, что влип в это и никак не смог предотвратить. Пока Ричи валяется у себя в комнате, безнаказанный, и наверняка придумывает, как в следующий раз пристанет к нему. И если будет следующий раз, если, то Эдди точно выскажет ему всё, что думает, и отблагодарит за прекрасно проведённый час вечера понедельника, который мог бы потратить на более значимые вещи. Не расклеится, не будет глотать слова так, словно теряет дар речи рядом с Ричи, и Боже, что за абсурдная мысль. В пустой, плохо освещённой библиотеке нет совершенно ничего заманчивого, но хотя бы ему никто не будет мешать, так что во всём есть свои плюсы. Только вот не успевает Эдди разгрузить даже половину первой коробки, как дверь в библиотеку распахивается и из-за неё появляется явно чем-то взбешённый Джеймс. Уже зная, как вести себя в присутствии парня, Эдди отворачивается и возвращает своё внимание к работе, потому что мало ли что тот здесь забыл. Возвращая взгляд на книгу в своих руках, он пробегается взглядом по обложке и направляется к другому концу полки, где расположено всё на «Т», и поэтому не замечает, как нахмуренное выражение лица Джеймса сменяется на довольное, словно у ребёнка, наконец добравшегося до леденца, который он так давно хотел. — Только посмотрите, кто тут у нас, — подаёт он голос, убирая руки в карманы, и останавливается по ту сторону полки. — Час сраной отработки только что стал в сто раз лучше. Это привлекает внимание Эдди, и он замирает над коробкой, в которую потянулся за следующим учебником, чувствуя, как сердце уходит в пятки. Его поставили в пару с Джеймсом, для которого, по идее, это тоже первая отработка, потому что не раз Эдди слышал, как парень хвалился своей потрясающей успеваемостью? Что такого он мог натворить, чтобы привлечь внимание директора, всегда тепло относившейся к школьной команде спортсменов, строивших ей глазки и делавших лестные комплименты, в то же время за глаза обсуждая не самые приятные вещи в раздевалках? Не дожидаясь ответа Эдди, Джеймс запрыгивает на свободный стол и облокачивается на деревянную поверхность, наблюдая за ним с неприкрытой ухмылкой. Возможно, он просто просидит там молча с этим гадким выражением лица, даст Эдди выполнить свою отработку и оставит его в покое, но это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Его наивность ещё не пала до таких низин. — Просто сделай то, зачем сюда пришёл, — говорит Эдди, избегая прожигающего сейчас его спину взгляда парня. Однако тот усмехается и качает головой. — Нет, я так не думаю. И Эдди не сомневается, что Джеймс скинет всю работу на него, может, бросит пару привычных фраз, которые имеет наглость называть лестью, но на этом всё, однако вздрагивает от удивления, когда слышит слова, которые совсем не ожидал. — Что ты вообще тут делаешь? — спрашивает парень, наклоняя голову и ухмыляясь, что наверняка очень бы понравилось половине девушек этой школы, но точно не Эдди, не имеющему никакого желания рассказывать о том, почему и при каких конкретно обстоятельствах он здесь оказался. — Ты же всегда был таким послушным, хорошим мальчиком. Его голос приторно-сладкий, с этой ноткой непринуждённой лёгкости, словно ему позволено всё, и Эдди пытается не дать отвращению, которое сейчас испытывает, показаться на его лице, но ничего не может сделать с тем, как сжимается, замыкается в себе буквально всё его тело. — Это не твоё дело, — отрезает он в надежде, что это заткнёт Джеймса, но на самом же деле знает лучше. Спрыгивая со стола, тот берёт первую попавшуюся книгу в руки и невпечатлённо оглядывает её, прежде чем поставить в неправильный раздел, и Эдди прикусывает язык, чтобы не возмутиться, потому что знает, что это не приведёт ни к чему хорошему. — Ты же не думаешь, что мы будем разгребать всё это дерьмо в полной тишине? — надув губы, наигранно расстроенным голосом спрашивает Джеймс. — Ну же, поболтай со мной. Я не сомневаюсь, что у нас найдутся общие темы для разговора. Сдерживая порыв фыркнуть, Эдди чувствует растекающийся по венам с каждым словом дискомфорт и закрывает глаза, прислоняясь лбом к прохладной полке, прежде чем продолжить раскладывать книги так, словно ничего не услышал. Джеймсу попросту скучно, это очевидно, но это также не значит, что ему позволено лезть к Эдди так, словно тот должен расставить четыре громадных коробки учебников в полном одиночестве. Потому что Эдди сомневается, что выдержит оставшееся время отработки под его напором, так как знает, как быстро парень может выйти из себя, когда не получает того, чего хочет. Возможно, большая часть школы и находится под впечатлением того, что он и его компания — белые и пушистые, золотые мальчики с многообещающими перспективами, но Эдди не слепой. До него доходил шёпот о том, как они с Тайлером и ещё парой парней любят подрезать не приглянувшихся им одноклассников и отыгрывать на них своё плохое настроение. И Эдди не сомневается, что первая в жизни отработка вызвала в Джеймсе не самые тёплые, радостные эмоции, видел его крайне недовольное выражение лица в дверях библиотеки, потому что и сам чувствует себя также. Из них двоих опаснее всегда был именно Джеймс. Тайлер любил распустить язык, может, даже руки, похвастаться чем-то мерзким, что наверняка было неправдой, но вот Джеймс... Если то, что Эдди слышал о нём, правда, то одно неверное слово, чем-то не угодившее выражение лица — и его не ждёт ничего хорошего. Словно читая его мысли, парень обходит разделяющую их полку и останавливается рядом, наблюдая за тем, как сжато он меняет местами учебники так, чтобы они стояли в алфавитном порядке, в тайне надеясь на то, что дискомфорт и зарождающееся волнение не заметны в его дёрганых движениях. Стараясь оставить между ними как можно больше расстояния, Эдди возвращается к ближайшему столу, на котором стоит одна из коробок, умоляя всё на свете, чтобы Джеймс не последовал за ним. — Малыш, заканчивай с этим образом неприступной крепости, — вновь подаёт голос парень, отталкиваясь от полки и подходя ближе, и, кажется, все мольбы были напрасны. — Как там говорят? В тихом омуте черти водятся, м? Вдруг его рука ложится на стол рядом с бедром Эдди, и тот вздрагивает от неожиданности и хочет отстраниться, роняя книжку в коробку, как Джеймс заключает его обеими руками, вынуждая вжаться в стол. По телу пробегает оцепеняющий холод, когда Эдди чувствует жаркое дыхание на своей шее, кожа которой моментально покрывается судорожными мурашками, и сознание требует оттолкнуть, ударить, пнуть, что угодно, лишь бы Джеймс убрался из его личного пространства. — Не стесняйся, сладкий, я же никому не расскажу, — шепчет тот, касаясь его талии, и когда чувствует, как он пытается ускользнуть от его ладони, то впивается пальцами, прямо сквозь одежду, и Эдди сдерживает болезненный вскрик. Сердце колотится как бешеное, и в сужающемся горле пересыхают все слова, даже просьбы перестать, просьбы о помощи, и они совершенно одни в этом крыле школы, и Эдди сквозь пелену парализующего ужаса понимает, что сделает лишь хуже, если будет сопротивляться. Однако инстинкты самосохранения наконец срабатывают, стоит губам Джеймса мазнуть по его уху, и Эдди со всей силой, которую только может в себе найти, ведомый адреналином, наступает ему на ногу и на мгновение ошибочно думает, что вырвался, хочет было бежать, не оглядываясь, как его грубо нагибают над столом, вжимая лицом в жёсткое дерево, и заламывают руку. — Я хотел быть помягче, но ты это, очевидно, не ценишь, так что получишь то, что заслужил, — цедит Джеймс, и внезапная ярость в его голосе, ещё мгновение назад истекавшим сладостной лестью, и то, как выкручено сейчас прижатое к спине предплечье Эдди, вынуждает слёзы скопиться в уголках глаз. — Давно пора было опустить твой вздёрнутый нос, вечно ходишь с таким лицом, словно выше нас всех. Что ж, пора показать тебе твоё место. И Эдди хочет умолять, что это не так, извиниться, чёрт возьми, лишь бы выбраться из липких рук парня, скользящих вниз по его телу, но не может дышать, чувствуя, как обжигает заломившая его руку крепкая ладонь, и не может даже пошевельнуться. Джеймс больше, выше, сильнее, и физически у него нет ни малейшего шанса. — Пожалуйста, х-хватит, — дрожащим, мокрым от слёз шёпотом умоляет Эдди, но Джеймс не слышит его. — Не брыкайся, если не хочешь, чтобы было больно, — холодно предупреждает он, прежде чем наконец отпустить его заломленную руку и обхватить его бёдра. — Только рыпнись и сразу же пожалеешь. Судорожно выдыхая, Эдди пытается унять зарождающуюся в кончиках пальцев истерику, чувствует, как подрагивает его тело словно осиный лист на ветру, и он задыхается, когда пальцы Джеймса сильнее впиваются в его ягодицы и разводят в стороны, посылая очередную дрожь ужаса вниз по его спине. Он давится стекающими вниз по побледневшим щекам слезами, пытается найти своё дыхание, отгоняя мысли о том, как сейчас выглядит со стороны и чего от него хочет Джеймс, пусть в глубине души, сквозь панику и отрицание, и знает ответ, и в голове лишь каша, пока слетающие с губ мольбы немеют на языке. Пару долгих мгновений, и треск одежды эхом разносится по помещению, и Эдди не сдерживает крика, когда шорты застревают, болезненно надавливая на бёдра и наверняка перекрывая поток крови, и ладонь моментально закрывает его рот. — Ни звука, — угрожает Джеймс, вновь нависая над ним и вдавливая в стол своим весом, и к горлу подступает тошнота, когда Эдди чувствует его стояк. Его пробирает отвращением, и он никак не может остановить чёртовы слёзы и всхлипы, дёргано кивая сквозь ладонь поверх его рта и впивающиеся в его щёку ногти. Перед глазами плывёт, и Эдди не может пошевельнуться, не может сделать ничего, кроме как лежать там, пока Джеймс грубо сдирает ниже застрявшую было одежду. Зажмуриваясь, он судорожно ловит ртом воздух, когда ладонь исчезает с его лица, и перед глазами видит лишь то, как оставляют на его теле синяки руки парня, сейчас вновь скользящие вверх по его бёдрам, и с каждым преодолённым сантиметром Эдди кажется, что он вот-вот потеряет сознание. В голове лишь одна мысль, пока тихий голос в голове умоляет смириться, сдаться и позволить Джеймсу сделать всё, что он хочет, лишь надеясь на то, что Эдди достанется меньше, если он будет слушаться и вести себя тихо, и последняя надежда на помощь пеплом осыпается в груди, когда зубы смыкаются на внутренней стороне его бедра. Сдерживая рвущийся из горла крик, Эдди прикусывает собственные пальцы и вздрагивает всем телом, когда Джеймс отстраняется, чтобы насладиться оставленным им следом зубов посреди россыпи отпечатков его пальцев на коже Эдди. Его мокрые, болезненные всхлипы заглушают слова парня, которые он не может различить сквозь шум в ушах, и Эдди пытается взять себя в руки, пока не пройдёт болевой шок, чтобы в последний раз попытаться вырваться, как сжимавшие его бёдра руки исчезают подобно кошмару, рассеявшемуся с первыми лучами солнца. Теряясь от бессилия и непонимания, что же, чёрт возьми, происходит, Эдди пытается оглянуться, но в следующее мгновение чувствует, как Джеймс цепляется за его волосы и грубо откидывает его голову назад, обдавая внезапным порывом спёртого воздуха библиотеки мокрое от слёз лицо. — Мы ещё не закончили, — шепчет парень ему на ухо и в последний раз впивается пальцами в наверняка уже усыпанную следами кожу его бедра, прежде чем отстраниться. Смаргивая заслонившие глаза слёзы, Эдди пытается отдышаться, бессильно упираясь в стол и приподнимаясь на дрожащих руках, насильно перекрученные мышцы в одной из которых воспламеняются при малейшем движении, и спущенные до колен шорты ограничивают движения, когда он наконец понимает, что прервало Джеймса, и пытается попятиться от двери, из-за которой доносится чей-то голос. Подрагивающими пальцами застёгивая ширинку и сдерживая очередной поток слёз, когда чувствует слюну на внутренней стороне своих бёдер, Эдди поспешно вытирает лицо в надежде, что это приведёт его внешний вид в порядок, за мгновение до того, как в дверях появляется библиотекарь. Улыбаясь и прощаясь с кем-то за дверью, она наконец поворачивается и замечает Эдди, поспешно роющегося в одной из куч книг, хмурясь. — А где второй... МакКлэйн, разве вы не должны были отрабатывать вместе? — спрашивает библиотекарь, подходя ближе и бегло оглядывая лишь наполовину проделанную работу, хотя прошло уже больше получаса с того момента, как Эдди пришёл сюда. Проводя тыльной стороной всё ещё трясущейся ладони по влажным щекам, он качает головой и пожимает плечами, надеясь, что женщина не заметит и никак не прокомментирует его состояние, и всё, чего ему хочется сейчас, это бежать без оглядки, пока не запрётся в своей комнате навсегда. Неодобрительно качая головой, библиотекарь что-то бормочет о том, что передаст директору о прогулянной отработке, и говорит ему поскорее закругляться, но Эдди не слышит её, как в тумане расставляя чёртовы книжки, сомневаясь, что вообще делает это в правильном порядке. Он не может сконцентрироваться, его дыхание до сих пор не пришло в норму, и в первые за очень, очень долгое время ему хочется взять ингалятор, уже давно забытый им в одной из самых дальних полок прикроватной тумбочки. В коже так тесно, так жарко и неуютно, что хочется содрать её с себя, лишь бы она перестала так душить, и Эдди силой заставляет себя успокоиться, покончить с этой отработкой и убираться как можно дальше. Джеймс исчез так, словно и не появлялся, и он благодарен за это до тех пор, пока библиотекарь не отпускает его домой, удовлетворённая результатом, и ему приходится покинуть стены школы, оставаясь на почти пустой улице, уже погружённой в полумрак почти зашедшего солнца. Укутываясь в толстовку, которую Эдди на всякий случай взял с собой утром по наставлению матери, он быстрым шагом направляется домой, дёргано оглядываясь по сторонам и вздрагивая каждый раз, когда мимо проносится машина. Вместо привычных пятнадцати минут дорога занимает около десяти, и на его всё ещё белых щеках проступает краска от прохлады разбушевавшегося под вечер ветра. Ночной Дерри всегда пугал его, особенно после того, как Эдди узнал, что же на самом деле может таиться в самых потаённых его уголках, и поэтому на подрагивающих ногах едва не забегает домой, тут же закрывая дверь на все замки и пытаясь отдышаться. Соня зовёт его из гостиной, предлагая ужин, но лишь от мысли о еде к горлу подступает очередной приступ тошноты, и Эдди благодарит её словно сквозь туман, словно находится не здесь, и старается вести себя как можно более непринуждённо под её нахмуренным, пристальным взглядом. Благо, мама не замечает его покрасневшие глаза и дрожь в цепляющихся за рукава толстовки пальцах и поэтому желает спокойной ночи, разрешая уйти в свою комнату. Облегчение сбивает с ног, когда за Эдди наконец захлопывается дверь, и у него нет сил сделать лишний шаг, и поэтому он оседает на полу прямо у двери, подбирая коленки к груди и зарываясь в них лицом. Помутнённый слезами взгляд привлекает пятно на внутренней стороне его бедра, и Эдди касается уже налившихся кровью следов зубов и тут же отстраняется будто ошпаренный, потому что они правда там, это правда произошло, и он вновь не может связать и пары слов, и истерика накрывает его с головой. Зажимая рот ладонью, чтобы заглушить плач, он хочет подняться на ноги, распахнуть окно, потому что здесь так душно и ему нечем дышать, и запереться в ванной, скрести своё тело под ледяным душем так, пока не перестанет чувствовать руки Джеймса на помеченной, испорченной им коже, до мяса, лишь бы избавиться от этих воспоминаний, комом застрявших в горле, но не может и пошевельнуться, лишь трясясь в беззвучной истерике и наконец осознавая, что же произошло. То, что сказал ему Джеймс, как схватил его и вжал в стол так, словно это проще всего на свете, как воспользовался их одиночеством в библиотеке, потому что ему было, блять, скучно... Лихорадочно качая головой в жалкой попытке избавиться от этих мыслей, Эдди делает подрагивающий, мокрый вдох сквозь слёзы и до крови кусает губы, лишь бы это прекратилось. Он не хочет думать об этом, не хочет вспоминать, чего избежал лишь из удачи, но тщетно, пока в голове крутятся лишь последние слова, которые сказал ему Джеймс, прежде чем испариться, спасти лицо и не быть пойманным за попыткой... Мы ещё не закончили, непрерывным эхом в голове, и Эдди всхлипывает, оседая прямо на полу, и крепче прижимает подрагивающие колени к содрогающейся в плаче груди.Глава 3.
19 августа 2020 г. в 17:00
Примечания:
Предупреждение: попытка изнасилования (не между ОТП).
Если вам некомфортно, то я настоятельно прошу вас перемотать самый конец.
Школьная библиотека погружена в почти полную тишину, не считая шелеста страниц, приглушённых ковром шагов и тихого шёпота, на который едва не спящая за своим столом библиотекарь не обращает почти никакого внимания.
Эдди только пришёл пару минут назад, разложив на свободном столе в дальнем конце библиотеки учебник, тетрадь и конспекты, и намеревается провести следующий час за учёбой, так как сейчас у него окно.
Идёт уже третья неделя сентября, и он более ли менее влился в процесс и параллельно со школьными занятиями готовится к экзаменам, пусть и большинство его одноклассников ещё даже и не задумывались открывать учебники. Лучше готовиться заранее, всегда говорил себе Эдди и поэтому надевает наушники и включает одну из спокойных кассет, чтобы заглушить посторонний шум и собственные мысли.
Он теряет ход времени, слишком увлечённый решением заданий из экзаменационной книжки, и едва не подпрыгивает на месте, когда чья-то рука касается его предплечья. Библиотекарь оборачивается на его вскрик и неодобрительно качает головой, и Эдди быстро выключает плеер и оборачивается на столь внезапно напугавшего его человека.
Переминаясь с ноги на ногу, Билл сожалеюще улыбается, и в голове на долю мгновения проносится мысль о том, что не его Эдди почему-то ожидал увидеть, и от неё становится так неуютно, что он встряхивает головой.
— Прости, я не хотел тебя напугать, — извиняется парень, потирая шею. — Наверное, стоит перестать так к тебе подкрадываться.
Внутри Эдди борются желания фыркнуть или же мягко рассмеяться.
— Всё в порядке, — он отстранённо пожимает плечами. — Чего ты хотел?
Вновь напрягаясь, Билл бросает короткий взгляд на стул рядом, и Эдди понимает намёк и как можно тише вздыхает, прежде чем пригласить парня сесть. Они могут позаниматься вместе, пусть Билл с лёгкостью мог бы сесть за любой другой свободный стол, которых вокруг как минимум с дюжину, и Эдди не совсем понимает, почему выбор остановился именно на нём.
Только вот что-то всё же не укладывается в голове, и пусть он и прикусывает язык, чтобы не задать слишком очевидный вопрос прямо в лицо, но не может остановить свои мысли, раздражённо понимая, что теперь не сможет вернуться к учёбе так, словно ничего не произошло.
Рядом с ним, Билл достаёт и открывает свой учебник, в последний раз улыбаясь ему краешками губ, прежде чем сфокусироваться на учебном материале, однако мысли Эдди уже далеки от экзаменационного варианта по математике.
За эти несколько лет, после того, как Эдди окончательно сдался и прервал последний контакт с остатком Неудачников в лице Стэна и Билла, они почти не говорили, лишь перекидываясь короткими приветствиями и натянутыми улыбками в школьных коридорах. За этот же учебный год, продлившийся чуть больше двух недель, они обменялись большим количеством слов и провели время в обществе друг друга дольше, чем за последние три с половиной.
Это не приносит облегчения, как могло бы показаться на первый взгляд, а ставит в тупик, и Эдди не понимает, что изменилось и почему прошлое так внезапно взяло и вернулось в его жизнь, с ноги выбивая дверь и разрушая последние остатки тщательно выстроенного, наигранного покоя.
И пока он краем глаза поглядывает на погружённого в чтение учебника и переписывающего что-то в тетрадь Билла, то не может не думать о том, что сказал ему Ричи неделю назад.
Как процедил слова о том, что Эдди променял его на Билла.
И дело в том, что это — далеко не первый раз, когда Ричи так высказался в сторону парня, закатывая глаза и выходя из себя, когда кто-то не разделял его точку зрения. Так было ещё в детстве, когда их было лишь четверо, правда намного незаметнее, но с момента образования Клуба Неудачников всё набрало совершенно новый оборот.
Билл стал их негласным лидером, с которым соглашались и за которым следовали они все, но не Ричи. Ричи отшучивался, и усмехался на каждое второе его слово, и воротил нос, и все они не воспринимали это всерьёз, списывая на характер, плохое настроение и, уже про себя, зависть.
И Эдди никогда не верил в это, не верил, что Ричи может завидовать Биллу, потому что несмотря на всю его любовь к парню, он всегда считал Ричи остроумнее, и решительнее, и смелее. Пусть Билл и очаровывал своим заиканием, тёплой улыбкой и стремлением пойти на всё ради своих друзей, в глазах Эдди Ричи всегда был чем-то большим.
Именно к Ричи он обращался, когда нуждался в поддержке, или совете, или тёплой, немного кривоватой улыбке, и именно к нему его всегда тянуло, пока остальные терялись на фоне.
Однако это не помешало ему сделать выбор, когда пришло время решить, что ему дороже — смиренная стабильность или же непредсказуемая хаотичность, всплески пассивной агрессии и грубеющие с каждым днём руки, некогда нежно прижимавшие его к тёплой груди.
Эдди ёрзает на месте, пытаясь отогнать доставляющие нетерпимый дискомфорт мысли, потому что не хочет думать об этом, не хочет углубляться в себя и в очередной раз приходить к выводу, который всё лишь усложнит. Ему просто хочется закончить школу и уехать наконец из этого города, оставляя все свои проблемы позади.
Его расфокусированный взгляд уже которую минуту пилит одну и ту же строчку, и Эдди чуть не вздрагивает вновь, когда Билл тихо подаёт голос, чтобы не привлечь внимание библиотекаря:
— Ты в порядке? — спрашивает парень, накрывая его предплечье вновь, и Эдди сдерживает порыв отстраниться, пусть что-то глубоко внутри него и хочет податься навстречу, хочет насладиться толикой комфорта, тёплого и искреннего, которого ему так не хватает.
— Да, всё хорошо, — заверяет он, натягивая на лицо улыбку.
Это, кажется, срабатывает, потому что Билл бегло оглядывает его в последний раз, прежде чем вернуться к учёбе. Только вот скопившиеся на языке слова обжигают, и мгновение спустя Эдди всё-таки не выдерживает и выпускает их наружу.
— Эй, Билл, ты говорил с Ричи после... Ну, ты знаешь.
Едва хмурясь, Билл отодвигает учебник в сторону и долгое мгновение смотрит ему в глаза, прежде чем вздохнуть и покачать головой.
— Нет, не п-после того, как... — он машет рукой так, словно это должно объяснить Эдди его слова. Благо, тот даже слишком хорошо понимает, о чём идёт речь. — А что?
Ощутимо напрягаясь, Эдди возвращает свой взгляд на тетрадь перед ним и берёт давно забытую ручку в руки.
— Ничего, просто спросил.
Однако парня, кажется, не устраивает его ответ, потому что мгновение спустя он пододвигает свой стул чуть ближе, и Эдди неосознанно замыкается под его нахмуренным взглядом и едва сжавших его руку пальцах.
— Что-то произошло? Ты м-можешь сказать мне, если он что-то с-сделал, — твёрдым шёпотом говорит Билл, пытаясь встретиться с ним взглядами, и от этой внезапной вспышки опеки, которую Эдди почти что забыл, неприятно скручивает в животе.
Потому что Ричи ничего не сделал, нет. Лишь вновь объявился в его жизни, вспоминая, что когда-то они были ближе, чем вообще возможно быть со своим лучшим другом, делились каждой частичкой своих жизней, и у Эдди нет ни малейшего понятия, почему.
Он дёргано качает головой, ёжась под взглядом Билла, вчитывающимся в него всего сейчас так, словно у него есть право так за него переживать.
— Нет, он ничего не сделал, — говорит Эдди, и выходит слишком резко, судя по тому, как Билл отстраняется, но всё же не сводит с него пристального взгляда, и он сдерживает порыв одёрнуть руку. — Честно, Билл. Я сам могу за себя постоять.
И это наконец помогает достучаться до парня, потому что ему не может не быть известно, как дорога Эдди его независимость, что он сам может справиться со своими проблемами, хотя бы попытаться.
Только вот Ричи — не проблема, а сбой в его расписанной по дням жизни, и у него нет времени на то, чтобы вновь окунуться во мрак, которого он едва избежал несколько лет назад.
Рука Билла наконец отпускает его, и Эдди долгое мгновение смотрит на место, где обхватили его предплечье пальцы парня, прежде чем встряхнуть головой и закрыть учебник, начиная собираться и складывать все учебные принадлежности в рюкзак.
— Прости, мне нужно идти, — говорит он Биллу в ответ на его вопросительный, взволнованный взгляд, даже не совсем понимая, за что извиняется.
Он настолько дорожит тем подобием свободы, которое обретает за пределами цепких рук матери, что не готов вновь близко подпускать к себе кого-либо, только чтобы снова остаться ни с чем. Доверие ему уже давно не знакомо, и Эдди хочет оставить всё так, как раньше, пусть часть него и умоляет остаться здесь, с Биллом, возможно, пригласить его в гости, как предложила Соня, и нагнать всё то, что они упустили за годы, пока пытались привести в порядок свои жизни.
Попытка Эдди провалилась, но он не признаёт это, не может сорвать маску уверенности, уже приросшую к его лицу.
Часы над дверью библиотеки показывают без десяти двенадцать, что значит, что следующий урок начнётся только через полчаса и Эдди придётся найти другое место, где можно будет переждать своё окно.
Он покидает библиотеку и заворачивает в коридор, чтобы сложить уже не нужные на сегодня учебники и взять два новых, жалея о том, что упустил возможность позаниматься в библиотеке в полном спокойствии и одиночестве.
Вот зачем Биллу нужно было подсаживаться к нему? Будто Эдди просил о компании, об этой ненужной опеке, уже давно потерявший былой смысл.
Поворачивая замок и набирая код, он открывает шкафчик и снимает рюкзак с плеча, прежде чем достать оттуда учебник и аккуратно поставить его на полку, и невольно вспоминает о том, как пару лет назад ему подкидывали гадкие записки, не говоря уже о надписях на дверце, которые Эдди комкал и выбрасывал в ближайшую мусорку, даже не читая их. Вряд ли написанное там могло его удивить.
Мысли об этом отвлекают его настолько, что он не слышит размеренных, широких шагов за спиной и едва не выпрыгивает из кожи вон, когда Ричи прислоняется плечом к соседнему шкафчику в пустом коридоре.
— Привет, Эдс. Как поживаешь?
Его голос непринуждённый, и эта улыбка на его губах кажется такой странной, словно не подходит лицу Ричи подобно бракованной детали, кривого мазка краски на бледном, холодном холсте.
Беря себя в руки и унимая заколотившееся было от неожиданного появления парня сердце, Эдди возвращает взгляд на свой шкафчик и достаёт оттуда нужные ему на следующем уроке учебник и тетрадь.
У него правда не укладывается в голове, почему его так это удивило. Уже в третий раз Ричи заводит с ним разговор просто из ниоткуда, и Эдди не знает, сколько ещё потребуется раз, чтобы он привык к внезапному его появлению в своём личном пространстве.
Ему остаётся лишь надеяться, что это в последний раз, но он не настолько наивен.
— Чего ты хочешь? — устало спрашивает Эдди, потому что сейчас у него нет совершенно никакого желания играть в эти игры, что бы там Ричи не затеял, и втайне гордится собой за то, что не реагирует так же глупо, как в прошлые разы, когда едва мог связать пару слов, стоило Ричи взглянуть на него.
Тихо усмехаясь, тот складывает руки на груди.
— Много чего, на самом деле, — он наклоняет голову и обегает Эдди взглядом, который тот пытается игнорировать, но сильнее цепляется за учебник и на мгновение замирает, чувствуя, как что-то жаркое, тягучее ползёт прямо под кожей, вплоть до кончиков пальцев. — Мне просто не кажется, что ты сможешь мне это дать.
Наверняка вложенный в слова грязный намёк не пролетает мимо, и Эдди тщетно пытается фыркнуть и нахмуриться, на самом же деле скрывая едва проступивший на щеках румянец. Захлопывая шкафчик, он закидывает рюкзак на плечо и хочет было уйти, просто оставить Ричи без ответа, который тот не заслуживает, что ему и следовало сделать во все предыдущие разы, только вот парень подцепляет лямку его рюкзака и утягивает обратно, даже не отстраняясь от шкафчиков, словно в этом нет ничего такого, словно Эдди можно распоряжаться как тряпичной куклой.
Едва не теряя равновесие, Эдди на мгновение забывает, как дышать, когда его спина встречается с прохладными шкафчиками, и Ричи отстраняется от стены с такой небрежностью, будто всё это ему в тягость и он собирается потратить своё ценное время и отчитать маленького ребёнка за то, что тот провинился.
И Эдди даже не успевает открыть рот, чтобы возмутиться, сказать ему, что он не может так обращаться с ним, как Ричи подпирает его к стенке, не сводя с него отливающего пустым блеском взгляда.
— Я даже не получаю элементарного привет, допустим, но игнорировать вопрос и поворачиваться спиной к собеседнику? Твоя мама не так тебя воспитала, Эдс.
Насмешливый оттенок в тоне парня пробивается сквозь его фасад равнодушия, возведённого лишь для того, чтобы отпугнуть, показать, что сюда лезть не стоит, и Эдди предпринимает попытку оттолкнуть его, хочет убраться как можно дальше, но Ричи перехватывает его запястье и прижимает к холодной дверце шкафчика, заключая в крепкое кольцо из пальцев.
И это причиняет боль, то, как сильно он сжимает запястье Эдди, наверняка оставляя следы на его коже, которую всегда легко было окрасить во все оттенки пунцово-лилового, ещё с тех пор, как от малейшего удара все его ноги осыпались синяками, над которыми потом коптела мать с десятком мазей в руках. Однако он прикусывает губу, подавляет рвущийся наружу всхлип, не желая доставлять Ричи удовольствие.
Потому что Ричи это нравится. Он это знает, помнит, как раньше парень мог слишком крепко обнять его до хруста в рёбрах или щекотать до тех пор, пока истерический хохот не перерастал в граничащий с острой, режущей болью дискомфорт. И Эдди боялся в такие мгновения, в самой глубине души, когда мольбы перестать и тщетные попытки отстраниться лишь распаляли Ричи, что тот правда сделает ему больно.
Тогда он ещё верил в то, что Ричи просто нужно время, чтобы прийти в себя, и готов был перетерпеть все его выпады, лишь бы вновь вернуть своего лучшего друга, но скрывать расцветающие незабудками синяки на его рёбрах и запястьях от матери и Неудачников становилось всё сложнее, пока Эдди продолжал оправдывать каждый из них.
И наблюдающие сейчас за ним глаза всё ещё такие тёмные, но переливавшаяся там насмешка сменяется чем-то искрящим и таким же опасным.
Эдди хочет сорваться на крик, когда второй рукой Ричи касается его бедра, едва проводя подушечками пальцев опасно близко к кромке его шорт, и он хочет отпихнуть её, правда хочет, но почему-то не может найти в себе силы, не может шевельнуть и пальцем.
Его тело словно растворяется, стекая по шкафчикам прямо на пол пустого коридора, зажатое Ричи, всё ещё невесомо поглаживающим нежную кожу его бедра. И он так боится этого, боится своей реакции, которую никак не может подавить, на близость Ричи, что может лишь сильнее вжаться в шкафчик в жалкой попытке избежать касания, от которого едва не подкашиваются колени.
— Не... Не прикасайся, блять, ко мне, — шепчет Эдди, с трудом сдерживая порыв зажмуриться оттого, как жалко звучит его голос.
Однако Ричи не говорит ничего, лишь касается покрытой предательскими мурашками кожи ладонью, и та накрывает почти всю переднюю часть его бедра, и это не должно так на него влиять, не должно разжигать в нём что-то пугающее, чего Эдди никогда ещё не чувствовал и не может объяснить, не может контролировать.
Взгляд Ричи устремлён туда, где сейчас поглаживает до предела накалившуюся кожу его ладонь, и Эдди подавляет пробравшую его тело дрожь, неосознанно шире раскрывает ноги, когда чувствует дыхание парня на своём лице, прежде чем тот шепчет:
— Ты всегда был таким нежным, не как остальные мальчики и даже девочки, Эдс. С годами ты становился лишь красивее, думаешь, я не заметил, как и все в этой грёбаной школе? Я не сомневаюсь, что даже у Кина текут слюнки от одной лишь мысли о том, чтобы пригласить тебя на медицинский осмотр.
Мерзкие, пачкающие слова Ричи и то, как трепетно скользят по ноге Эдди его пальцы, сбивает с толку, не укладываясь в голове, и в уголках глаз начинает жечь, пока краска смущения, поджигающего каждое нервное окончание, проступает на лице. Потому что если Ричи не перестанет касаться его, то он не знает, что сделает.
— Ричи, п-перестань.
— Когда ты превратился в Б-Б-Билла?
Пальцы сильнее впиваются в его бедро, и Эдди вздрагивает оттого, как жестоко звучит голос Ричи, как обжигает его взгляд, и слова комом встают в его горле.
— Пожалуйста, хватит. Мы посреди школьного коридора, — подрагивающим голосом просит он, позволяя себе наивно понадеяться на то, что это сработает, но в глубине души прекрасно знает, что Ричи никогда не стеснялся зрителей.
— И что? Тебя это не сильно волновало, когда Денбро лапал тебя считанные минуты назад.
Эдди требуется пару мгновений на то, чтобы слова уложились у него в голове, и когда до него доходит, то лишь руки Ричи — одна на его запястье и другая, на бедре, удерживают его ослабевшие ноги.
Ричи что, следил за ним?
От этой мысли по коже проносится искрящий холодок, поджигающий изнутри, и Эдди молится о том, чтобы это не было заметно на его лице, так как Ричи наконец перестаёт прожигать взглядом то место, где всё ещё касается Эдди его ладонь, и смотрит ему в глаза.
Он догадывается, как выглядит сейчас, с подрагивающими губами и загнанным взглядом, словно беспомощное, забитое в угол животное, и не может собрать оставшиеся в голове мысли во что-то осознанное, не может и шевельнуться, пусть и умоляет своё тело послушаться. Однако близость Ричи, его обволакивающий словно патока голос, оставляющие отпечатки на нежной коже касания окунают с головой.
— Ты... Ты следил за мной? — шёпотом спрашивает Эдди, не в силах найти свой голос.
— Возможно, если ты называешь чтение в библиотеке, внезапно прерванное вашим очаровательным обменом последних новостей после того, как ты сказал, что заговорил с ним лишь потому, что тебя заставили, слежением, — отвечает Ричи, пожимая плечами и ни на мгновение не сводя с него взгляда, не давая передохнуть.
И его голос такой беззаботный, словно он говорит о погоде, а не о том, что наблюдал за Эдди, проследил за тем, как к нему подсел Билл и затем пошёл по его пятам, чтобы... Что? Подпереть к стенке и высказать недовольство его компанией? Парализовать, отключить его своими руками на теле Эдди, всегда влиявшими на него так необъяснимо, что ему становится страшно?
— Я этого не говорил, не перекручивай мои слова, — пытается огрызнуться Эдди, но вся твёрдость его голоса теряется на фоне того, как он даже не пытается вырваться из хватки Ричи, послушно замерев на месте и позволяя делать всё это с собой так, словно это его место.
Эта мысль посылает разряд по его не слушающемуся телу, и он моментально сожалеет о сказанном, потому что не знает, как Ричи отреагирует на его слова, боится разбудить в нём что-то, что не сможет унять.
Однако парень лишь наклоняет голову и цокает, словно его вообще не волнуют слова Эдди, лишь пустой звук, не несущий никакой угрозы, словно Ричи даже не слушает его.
— Что бы сказала Соня, если бы знала, как легко ты врёшь? Вряд ли она бы тобой гордилась.
И он не может не знать, что задевает по больному, оголённый нерв, не дающий Эдди покоя уже который год, всю его жизнь. Это всегда была любимая тема разговора у Ричи, его мама, и так у него всегда получалось вызвать в Эдди ту реакцию, которой он и добивался, привлекая к себе всё его внимание, сконцентрированное раздражённой злостью.
Сейчас, глядя на то, как переливаются притаившейся, выжидающей забавой глаза Ричи, эта злость придаёт ему сил.
— Завались, Ричи. Кто бы говорил!
Часть Эдди, глубоко запрятанная в самый дальний ящик его души, умоляет прикусить язык, просто замолчать до тех пор, пока Ричи не оставит его в покое, потому что наверняка ему в конце концов наскучит лезть к нему и не получать того, чего он так жаждет, но Ричи всегда умел задевать его за живое.
Качая головой, парень вновь цокает.
— Не переводи стрелки, Эдс, — мягко говорит он, и эта внезапная, непонятно откуда взявшаяся тягучая нежность в его голосе сбивает с толку, и только Эдди полагает, что смог раскрыть его, подобрался к причине, корням того, что же происходит в голове Ричи, как тот резко меняется так, словно всё ещё не вжимает руку Эдди в шкафчики, всё ещё не поглаживает его бедро так, что кожа подрагивает, воспламеняясь под кончиками пальцев.
В уголках глаз скапливается влага, когда пальцы крепче сжимают его запястье, и Эдди сдерживает болезненный всхлип и хочет отвернуться, но Ричи перехватывает его подбородок и вынуждает посмотреть ему в глаза.
— Я никогда не лгал тебе, — серьёзно говорит он, не обращая внимая на то, как Эдди шипит под впившимися в его подбородок пальцами, и перемена в его голосе такая внезапная, что Эдди потерял бы равновесие, если бы не вжимающие его в шкафчик руки. — Пока все шептали сказки тебе на ушко и купали во лжи, я был единственным, кто всегда говорил тебе правду. Просто она не вписывалась в твой идеальный мир, Эдди, и поэтому ты убедил себя в том, что я вру. Что я не больше, чем лживый мудак, который хочет испортить тебе жизнь. Это же так легко, во всём винить меня, не так ли?
— Я никогда ни в чём тебя не винил, — шипит Эдди, презирая то, как мокро и жалко звучит сейчас его голос. — Но ты говоришь неправду, Ричи. Ты и есть лживый мудак, и я не вижу ни единой причины, по которой ты мог бы внезапно вернуться в мою жизнь, если не испортить её. Ты бы, чёрт возьми, признал это, если бы был хотя бы вполовину таким искренним, каким себя считаешь.
Искры в наблюдающих за ним глазах на мгновение гаснут, прежде чем Ричи усиливает хватку пальцев на его подбородке, задирая ещё выше и вырывая из его горла постыдный ох, и наклоняется к прижавшемуся к шкафчикам Эдди, и тот перестаёт дышать, когда чувствует дыхание парня на своём лице.
Однако что бы Ричи не собирался сказать, вынуждая подрагивающие, едва держащие его коленки окончательно подкоситься сквозь сладкую пелену, накрывшую его сознание вместе с тем, как Ричи держит его сейчас, как может сделать ему больно, сделать что угодно, словно знает, что Эдди не сможет воспротивиться, не сможет дать сдачи, обмякнув в его руках, его прерывает звук открывшейся на другом конце коридора двери.
Мгновенное отвлечение посылает вспышку паники по онемевшему телу Эдди, наконец возвращая ему контроль над собой, и он отталкивает Ричи, вновь может дышать и чувствует прилив странного, подавленного разочарования, когда это срабатывает и парень едва не теряет равновесие, делая несколько шагов назад.
На мгновение в его глазах проскальзывает что-то, отдалённо похожее на оскал, раздражённое, жестокое и опасное, только вот на лице Ричи нет ни единой эмоции, словно карнавальная маска, то насмехающаяся над ним, то вводящая в оцепеняющий ужас и что-то ещё, ослепительное, вынуждающее кожу плавиться под взглядом, в котором добровольно тонешь с головой.
И не успевает Эдди понять, что происходит, стряхнуть мутную, липкую пелену со своего словно парящего тела, как слышит чей-то твёрдый голос, и мгновение спустя его за руку ведут куда-то, и когда он наконец окончательно приходит в себя, то замечает, что находится в кабинете директора.
— Ну, кто мне объяснит, что произошло? — подаёт голос сидящая за своим рабочим столом женщина средних лет, сомкнув пальцы в замок и пристальным взглядом оглядывая его и Ричи.
Только вспоминая про парня, Эдди дёргано поворачивает голову и замечает, что тот едва не развалился на стуле едва ли не со скучающим выражением лица, и чёрт, они в кабинете директора, их поймал учитель, как вообще это выглядело со стороны...
— Я просто вышел в коридор, и следующее, что я вижу, это как мистер Каспбрак толкает мистера Тозиера, — раздаётся из-за спины голос учителя, который и застукал их, зайдя в самый неподходящий момент.
Эдди сдерживает порыв фыркнуть и закатить глаза, потому что это совершенно не так, потому что это Ричи вторгся в его личное пространство, прижал его к шкафчикам и буквально облапал, и Эдди позволил ему, пока их не прервали, возвращая ему ускользнувший было рассудок.
— Я не... — возмущается он, привлекая к себе внимание директрисы, явно не ожидавшей от него такого дерзкого тона, и старается успокоиться, пусть в коже всё ещё так тесно и он до сих пор чувствует руки Ричи на своём теле. — Это он начал лезть ко мне, миссис Робинсон.
Сидящий рядом парень и бровью не ведёт после его слов, что раздражает ещё сильней, и почему он не защищает, оправдывает себя, выставляя Эдди виноватым, как тот и ожидал, а сидит на своём месте так, словно его всё это не касается?
Тяжело вздыхая, женщина размыкает пальцы и облокачивается на стол.
— Мало того, что вы разгуливаете по коридорам во время занятий, так ещё и пытаетесь скинуть вину на кого-то другого? — устало спрашивает она, словно разговаривает с капризным, провинившимся ребёнком, и чёрт, если это не выводит его из себя ещё сильней.
— У меня было окно, — как можно менее раздражённо настаивает Эдди, но это, кажется, бесполезно, потому что учитель за его спиной неодобрительно цокает.
— И это даёт вам право разгуливать по школе, пока у остальных идут занятия?
Эдди даже не поворачивается к нему, не сводя взгляда с миссис Робинсон, сейчас пристально наблюдающей за ним. Ричи до сих пор не сказал ни слова, даже не подал виду, что участвует в разговоре, и Эдди чувствует себя на судебном заседании в мгновении от незаслуженного вердикта, потому что он, блять, не виноват.
— Нет, но я просто собирался взять нужный мне учебник, как вдруг Ричи появился из неоткуда и начал говорить всякие вещи, и... — оправдывается он, чувствуя, как потеют его подрагивающие, сложенные на коленях ладони.
Бросив на Ричи короткий взгляд, директриса наклоняет голову.
— Какие, например?
Ты всегда был таким нежным, проносится в голове, и Эдди не может скрыть проступающий на щеках румянец и опускает взгляд в пол, не замечая, как на губах Ричи, рассматривающего висящую на стене за спиной директрисы картину, проступает лёгкая ухмылка.
— Я так и думала, — вздохнув, женщина берёт ручку и записывает что-то на бумаге, прежде чем передать её учителю, и обращается к Ричи: — Что вы можете сказать по поводу этой ситуации, мистер Тозиер?
Наконец выпрямляясь в своём стуле, парень переводит взгляд на сидящую за рабочим столом директрису.
— Я просто спросил у Эдди, не видел ли он тренера, потому что мне нужно было обсудить с ним кое-что, — пожимает плечами Ричи. — А он взял и пихнул меня, говоря, чтобы я отстал от него.
Возмущение шоком проступает на лице Эдди, и он едва верит тому, что слышит, что за бред Ричи вообще несёт, но миссис Робинсон опережает его, прежде чем может он открыть рот и обвинить парня в бессовестной лжи.
— Что ж, тогда я отвечу на этот вопрос. Тренер сейчас ведёт урок в бассейне, — говорит женщина и, улыбнувшись краешком губ, кивает на дверь. — Вы можете идти, мистер Тозиер, и больше не разгуливайте по коридорам во время занятий.
Поднимаясь со стула и не обращая никакого внимания на поражённо наблюдающего за ним с едва приоткрытым ртом Эдди, тот берёт свой рюкзак и посылает директрисе сожалеющую улыбку.
— Спасибо, миссис Робинсон. Извините за беспокойство, хорошего дня.
Извините за беспокойство, хорошего дня? Эдди просто не может поверить своим ушам, не может подобрать слов, когда Ричи покидает кабинет, и миссис Робинсон провожает его взглядом, прежде чем вновь повернуться к Эдди.
— Эдди, я правда не ожидала такого от тебя. Ты же такой прилежный ученик, откуда эта необоснованная агрессия, да ещё и в школе? — мягко говорит она.
Её печальный, словно разочарованный взгляд прожигает, и ему так неуютно, и хочется зажаться или скорее отмотать время назад, не отталкивать Ричи, чтобы не ему незаслуженно досталось за проявление необоснованной агрессии в школьных стенах.
— Всё было совсем не так, это начал не я, миссис Робинсон, пожалуйста, — отчаянно повторяет он, чувствуя, как вновь жжёт глаза и как трясутся его руки, и не может объяснить ей, что на самом деле произошло, что сказал ему Ричи, как касался его словно обладал им, потому что она точно ему не поверит.
Однако женщина, кажется, уже сделала собственный вывод.
Вновь что-то записывая на лежащем в одной из папок на её столе бланке, она несколько раз просматривает его, прежде чем протянуть бумагу Эдди, и тот берёт её подрагивающими пальцами, по грустной улыбке женщины понимая, что написанное там ему не понравится.
— Вам придётся остаться после занятий на этой неделе и помочь с уборкой библиотеки. Надеюсь, это поможет вам понять, что такое поведение недопустимо на территории школы, — говорит она и, заметив его поражённое выражение лица, вздыхает. — Надеюсь, это первый и последний раз, иначе нам придётся поставить в известность вашу маму.
Моментально качая головой, Эдди крепче перехватывает записку, чувствуя, как предательски сжимается от страха и обиды его горло.
— Нет, такое больше не повторится, — заверяет он, и директриса сдержанно кивает и жестом даёт ему разрешение покинуть кабинет. — До свидания.
В ушах с каждым стуком колотящегося запредельно быстро сердца шумит кровь, и когда за его спиной закрывается дверь кабинета директора, Эдди едва не теряет сознание оттого, что, кажется, впустил кислород в свои лёгкие впервые с мгновения, когда Ричи коснулся его.
Всё ещё трясущимися руками он запихивает отданную ему миссис Робинсон бумагу в портфель, как его взгляд привлекает тёмное, уже отлившее лёгким, приглушённым оттенком бордового пятно вокруг запястья, и будто в тумане Эдди подносит руку ближе к лицу, замечая на ней следы пальцев, кольцом обвившие его тонкое запястье.
У него пересыхает во рту от одного лишь воспоминания — руки Ричи на его теле, сжимая запястье, оставляя метки, нежно, трепетно поглаживая оголённую кожу его бедра так, словно Ричи имеет на это право, хочет расплавить его, вынудить растечься подобно воску, которого впервые коснулся огонь, пока не останется ничего.
Непринуждённое дружелюбие, сменившееся на тёмную, пугающую скрытым в каждом слове жаром дерзость, от которой кружится голова, и подгибаются колени, и немеют кончики пальцев, пока волосы на затылке встают дыбом от пробегающих по коже раз за чёртовым разом мурашек, и смиренное безразличие, в самом конце... Перемена, одна непредсказуемее другой, словно по щелчку, и Эдди не успевает за ними, теряя равновесие и сдерживая порыв закричать, потребовать ответ на вопросы, разрывающие его напополам. Будто случайно пропуская ступеньку, пока спускается по лестнице в кромешной темноте, каждый грёбаный раз.
Каждый грёбаный раз он думает, что не может стать страннее, не может стать ещё хуже, и Ричи всё равно удивляет его словно мошенник наивную девчонку на городской ярмарке, ищущую исчезнувшего в шляпе кролика, как пару мгновений спустя из карманов навсегда исчезнут её деньги.
И взгляд Ричи, его дыхание на шее Эдди, то, как его пальцы оставили отпечатки, которые не сойдут ещё долгие дни, на коже... Когда Эдди оттолкнул его, то словно вырвался на поверхность из тянувшей его на дно пугающей, завораживающей глубины океана, волнами плещущегося в наблюдавших за ним глазах, вырвался из хищных лап, скребущихся об выстроенную им вокруг себя ограду с вывеской «опасно, не подходить».
Он проклинает своё тело за то, как оно не слушалось, пока сознание кричало, брыкалось и умоляло убираться оттуда подальше, а сам он ластился к Ричи, затыкая голоса в голове сладким туманом, который накрывал его каждый раз, когда Ричи оказывался в такой близости.
От бессилия на глазах скапливаются слёзы, когда Эдди вспоминает о том, что впервые за все годы учёбы оказался в кабинете директора и получил наказание, хотя не сделал абсолютно ничего, хотя был не обидчиком, а жертвой. И чёрт, от этой мысли становится лишь хуже.
Почему Ричи делает это с ним, почему, почему, почему, отчаянным набатом кружит в голове, и Эдди закрывает глаза и делает дрожащий вдох, пытаясь взять себя в руки и не расплакаться от досады и непонимания, замешательства, в котором обнаруживает себя уже который раз.
Где-то над головой раздаётся звонок с урока, и школьный коридор начинает наполняться шумом разговоров, и шагов, и смеха, и он говорит себе успокоиться, потому что день ещё не подошёл к концу и впереди у него ещё два занятия, на которых Эдди не может пребывать в таком состоянии, когда все мысли лишь об одном — почему?