Позволь истечь тобой

      Прошло много времени с тех пор, как Эдди в последний раз чувствовал себя так спокойно, как сейчас — учёба идёт прекрасно, мама почти не вмешивается в его жизнь, никто в школе и не думает лезть к нему, и эти выходные прошли так плавно, но в то же время незаметно, что почти что кажутся сном, однако сколько он не щипал себя, сколько не встряхивал головой, всё оставалось по-прежнему.       Это спокойствие, размеренный темп жизни, наконец расписанной чем-то помимо серых, мутных красок, не может продолжаться вечность, и Эдди прекрасно это понимает, пусть и пытается растянуть каждое мгновение как можно дольше. Поэтому, когда в понедельник к нему после уроков подходит Билл, он на мгновение закрывает глаза и вздыхает, прежде чем повернуться к парню. — Привет, Эдди. К-как ты?       В дружелюбной, непринуждённой улыбке Билла что-то не так, Эдди замечает это сразу, но всё равно так же улыбается в ответ. — Привет. Хорошо, а ты?       Почему-то он уверен в том, что Билл не просто так решил поинтересоваться, как он поживает, не просто так завёл разговор, и язык тела парня лишь подтверждает эту догадку. Однако у Эдди нет никакого желания играть в эти странные игры, потому что Билл явно что-то от него хочет, и он не уверен, что готов дать ему это, что бы это ни было.       Переминаясь с ноги на ногу, тот бегло отводит взгляд куда-то вбок, и Эдди прослеживает за ним и замечает стоящего у дальней скамейки в школьном дворе Стэна, и всё сразу же встаёт на свои места.       Он скорее слышит, чем чувствует, как закрывается что-то внутри него, как поднимаются уже изношенные за годы стены, пробирается под кожей, закрывает каждый её уязвимый сантиметр броня, и когда вновь переводит взгляд на Билла, то улыбки уже нет на его поджатых губах. — Тут такое д-дело... — начинает парень, поглядывая на него из-под ресниц, и Эдди лишь натянуто улыбается и кивает, жестом говоря ему продолжать. — Я видел в-вас с Ричи в пятницу, и...       Вспышка паники пробегает по его телу, и он напрягается ещё сильней, закутывается в свой защитный механизм, которым всегда была ответная атака. Слова о том, почему Билл вообще наблюдал, следил за ним, танцуют на языке, однако Эдди прикусывает его, потому что ещё не знает, что именно видел Билл. — О чём ты? — спрашивает он как можно более нейтрально, поднимая бровь.       Возможно, ещё неделю назад Эдди стал бы всё отрицать или вообще сказал что-то в стиле «это не то, что ты подумал», но не сейчас. Сейчас раздражение начинает закипать на разгорающемся в груди с каждым мгновением огне, и требуется немало самообладания, чтобы оно не показалось на его лице, не пока.       Вздыхая, Билл наконец снимает свою непринуждённую маску и, вновь бросив на обеспокоенно наблюдающего за ними Стэна короткий взгляд, подходит ближе. — Просто, Эдди... С к-каких пор вы снова общаетесь? Месяц назад ты вд-друг ни с того ни с сего спросил, говорил ли я с Ричи п-после... Ты знаешь, а теперь вы б-болтаете друг с другом в школе? — спрашивает он и касается его предплечья.       Прикосновение пробирает электризующим холодом, и Эдди отстраняется так внезапно, что, кажется, застаёт Билла, тут же одёрнувшего руку, врасплох, и тот хмурится лишь сильней, бегая тревожным взглядом по отстранённому лицу Эдди.       И дело даже не в Билле, нет, потому что он шугался буквально ото всех с тех пор, как... Лишь от мысли том, чтобы кто-то вновь тронул его даже пальцем, будь то в заботливой, успокаивающей мере или грубый толчок плечом, к горлу подступала горькая, на вкус напоминающая слёзы тошнота, и Эдди сторонился всех, избегал любого телесного контакта.       Прокашливаясь, Билл вновь подаёт голос, однако на этот раз держит свои руки при себе. — Что п-произошло, Эдди?       Что-то произошло? Ты можешь сказать мне, если он что-то сделал, эхом проносится в голове, и Эдди больше не сдерживает раздражение, линиями проступающее на его лице. — Ничего не произошло, Билл.       Очевидно, этот ответ не устраивает парня, потому что он фыркает, и это выводит из себя ещё сильней. — Эдди, ты же знаешь, что это не тот Ричи, которого мы когда-то знали, — настаивает Билл и, делая глубокий вдох и на мгновение закрывая глаза, продолжает, на этот раз сдержаннее: — Тебе нужно д-держаться подальше. Это не приведёт ни к чему хорошему.       И только он хочет огрызнуться, сказать, чтобы Билл не вмешивался в его жизнь, потому что Эдди имеет право общаться с тем, с кем ему только угодно, чтобы не лез с этими наигранно обеспокоенными вопросами, как руки ложатся на его талию, обнимая со спины. Закипавшее было раздражение исчезает из тела, отпуская и не оставляя за собой ничего, кроме всё того же спокойствия, за которым он стремился с тех самых пор, как в последний раз виделся с Ричи, сейчас опустившим подбородок ему на плечо.       Билл замолкает, переводя взгляд с Эдди за уже наблюдающего за ним Ричи, и если бы Эдди оглянулся, чуть повернул голову и взглянул бы на обнявшего его парня, то и сам замолк бы под его взглядом, чем-то мрачным и уже давно не показывавшимся, что сейчас переливается в его голубых глазах.       Однако он не оборачивается, нет, а лишь ближе прижимается к груди Ричи и словно с лёгким интересом наблюдает за тем, как поджимаются губы Билла, как едва проступают желваки на его скулах и как весь он словно оседает, хочет что-то сказать, но очевидно понимает, что вряд ли получит устраивающий его ответ.       И Ричи не говорит ни слова, не сводя с него всё того же безэмоционального взгляда, и Эдди отстранённо чувствует, как обнимающая его за талию рука ползёт чуть ниже и поддевает его кофту, потому что по чуть оголённой коже низа живота пробегается прохладный октябрьский ветерок, однако даже не думает сопротивляться.       Взгляд Билла опускается туда, где подушечки пальцев Ричи сейчас пробегаются по покрытой мурашками коже, переливающейся уже похолодевшим оттенком фиолетового, где три дня назад его губы оставили след, и он хмурится, прежде чем смятение в его глазах сменяется на понимание, эхом отдающее шоком.       И Эдди, на удивление, всё равно. Раньше он бы смутился, одёрнул кофту вниз или вообще оттолкнул бы Ричи тогда, не давая пометить себя, особенно в таком месте, однако каждый раз, когда переодевался за последние два дня, принимал душ и в отражении замечал мелькающую чуть выше выступающей тазовой косточки метку, то не мог оторвать от неё стеклянного взгляда, едва пробегался по ней подрагивающими пальцами, напоминая себе, что она правда там.       Нет смысла отрицать, как именно она там оказалась, и Эдди не будет пытаться объяснить Биллу, кажется, и самому сложившему дважды два, что это значит, что именно произошло — отвечая на вопрос, который того так сильно волнует. — Приятно было поболтать, Билл, — наконец говорит он, чуть наклоняя голову, когда Ричи носом зарывается в его шею, всё ещё не сводя взгляда с замершего перед ними парня. — Ещё увидимся.       Сглатывая и бросая на Эдди последний сбитый с толку, неверящий взгляд, Билл делает нерешительный шаг назад, словно хочет что-то сказать, наконец озвучить наверняка разрывающие его голову вопросы, однако передумывает в самый последний момент, разворачиваясь и возвращаясь к ждущему его Стэну.       Долгое мгновение Эдди прослеживает его взглядом, небрежно отмечая напряжённость в плечах Билла и сжатые по бокам кулаки, однако его внимание вновь привлекает до сих пор покоящаяся на его животе под кофтой ладонь Ричи, и он разворачивается в его руках, не желая разрывать объятие, потому что все выходные не переставал думать о том, как наконец окажется рядом с ним, наплевав на возможные взгляды остальных, сейчас находящихся у школы.       Однако Ричи не смотрит на него, пока Эдди не обвивает руками его шею, касаясь его щеки и вынуждая наконец взглянуть ему в глаза, слишком занятый тем, чтобы провожать спину удаляющегося Билла холодным, необъяснимым взглядом. Эдди не видел этот взгляд уже долгое время, с того самого дня в клубном домике, только сейчас в нём нет жестокой насмешки, нет защитной реакции, однако от него по коже всё равно пробегает неконтролируемый холодок. — Рич? — зовёт его Эдди, и когда внимание Ричи наконец перемещается на него, то в его голубых глазах словно что-то переключается, щелчок света, вытесняющий холод знакомой, такой любимой мягкостью, даже не мелькавшей там мгновение назад. — Привет. — Привет, — Ричи заправляет прядь волос за его ухо с такой заботой, что Эдди хочет податься навстречу его ладони, хочет подняться на носочки и сплести их губы в поцелуе, но не уверен, что может, и смущение румянцем проступает на его щеках.       Взгляд Ричи опускается на его губы, и он уже думает о том, что сейчас Ричи поцелует его, наплевав на всех остальных, наверняка уже обративших на них внимание, однако в следующее мгновение рука парня, всё ещё покоящаяся на его пояснице, обнимает его за талию и подталкивает в сторону парковки.       Опуская смущённый взгляд в пол и в тайне наслаждаясь теплом близости Ричи, его ладони на своей талии, Эдди следует за ним к машине, даже на мгновение не задумывается о том, куда они поедут, позволяя Ричи открыть для него пассажирскую дверь и садясь на переднее кресло. Закрывая за ним дверь, тот и сам садится за руль и заводит двигатель, прежде чем выехать со школьной парковки, и когда они оказываются на более ли менее свободной дороге, то Ричи уже будто по привычке опускает руку на бедро Эдди, пока вторая покоится на руле.       Эта неопределенная тишина сводит с ума, потому что Эдди не имеет ни малейшего понятия, кто они теперь друг другу, но позволяет себе полагать, понадеяться, что это уже не дружба, нет, и что Ричи тоже это понимает. Они переступили ту черту, которой Эдди так боялся, но к которой его в то же время тянуло обёрнутыми вокруг его сердца кнутами, к которой подталкивал каждый взгляд, каждое произнесённое сокровенным шёпотом слово, и теперь, за ней, чувствует себя спокойнее, чем никогда прежде, однако ему всё равно нужно знать.       Тем утром, когда он проснулся в объятиях Ричи, поглаживающих его спину руках с мягким шёпотом хриплого, только что проснувшегося голоса на ухо, то на мгновение замер, теряясь в пространстве, потому что не мог поверить, что сон отпустил его в эту реальность, о которой Эдди так давно мечтал. И когда вся прошлая ночь наконец вернулась в сознание, отделилась от грёз, то он повернул голову и поцеловал Ричи, с трудом отстраняясь лишь потому, что услышал шаги на первом этаже. — Тебе нужно идти, — прошептал он в поцелуй, боясь, что если хоть немного повысит голос, то Ричи испарится из его комнаты, подтверждая пугающую догадку, что это лишь постыдная, жалкая иллюзия.       Однако тот обнял его ещё крепче, нависая над Эдди и вынуждая его перекатиться на спину, углубляя поцелуй, совершенно наплевав на утреннее дыхание. И Эдди так хотел поддаться, остаться с ним как можно дольше, однако тихая паника подпитывала здравый смысл с каждым шагом внизу. Соня могла подняться в его комнату с минуты на минуту, и он не готов был рисковать. — Рич, я серьёзно, — более настойчиво сказал Эдди, через силу надавливая на грудь парня и вынуждая его отстраниться с недовольным звуком. — Моя мама может подняться сюда.       Тихо фыркнув, Ричи сбросил одеяло, не обращая никакого внимания на свою наготу, и начал одеваться, собирая одежду по полу под смущённым, прослеживающим каждое его движение взглядом Эдди, и тот боролся с уже скребущейся где-то в груди пустотой, пробравшей его до кончиков пальцев, как только руки Ричи покинули его тело, однако силой отогнал это чувство.       Застегнув ширинку джинсов и расправив помятую кофту, парень наконец вновь обратил на него свой взгляд, подходя к кровати и оставляя последний поцелуй на податливых, сразу же распахнувшихся ему навстречу губах Эдди, и тот всхлипнул, когда Ричи всё-таки отстранился, всем бешено колотившимся в груди сердцем не желая отпускать его. — Я не позволю никому вновь забрать тебя у меня, — сказал Ричи спустя долгое мгновение, всматриваясь в его сонные, тихо умоляющие не уходить глаза.       Эти слова не давали Эдди покоя с тех самых пор, как он услышал их, с гулко колотящимся в трепещущей груди сердцем, и вместе с ними что-то щёлкнуло, срослось в грудной клетке, дыра, некогда зиявшая прямо в солнечном сплетении.       Он даже не успел ответить Ричи, потому что в следующее мгновение за закрытой дверью послышались поднимающиеся по лестнице шаги, и Ричи отстранился и, оглянувшись на замершего на кровати Эдди в последний раз, вылез из его окна как раз перед тем, как в дверях появилась Соня.       Это было всего два дня назад, но кажется, словно вечность, и за это время он уже успел соскучиться по Ричи, словно в ту ночь наконец осознал то, как сильно ему не хватало близости с ним, наконец распробовал его губы на вкус и теперь не хочет терять ни мгновения, не может свести с него едва не заворожённый взгляд.       Ричи же смотрит на дорогу, оглядываясь по сторонам на поворотах, и повисшая между ними тишина не угнетает, а успокаивает, но Эдди все равно не может стряхнуть чувство, что что-то всё же парит в воздухе, давя на плечи, пока парень наконец не подаёт голос: — Чего хотел Билл?       Его тон нейтральный, словно Ричи спрашивает не из интереса, а просто так, и Эдди пытается поймать его взгляд, но голубые глаза продолжают наблюдать за дорогой.       Ёрзая на сиденье, он отводит взгляд в окно, потому что не хочет видеть реакцию, которую вызовет его ответ. Эдди не станет врать, попросту не видит в этом смысла, однако почему-то уверен, что реакция Ричи будет далека от положительной, когда он узнает, что именно хотел от него Билл. — Он спрашивал, с каких пор мы снова общаемся, — бормочет он и делает глубокий вдох, прежде чем продолжить: — И сказал, что это не приведёт ни к чему хорошему.       Хватка пальцев Ричи поверх его джинсов на мгновение становится крепче, хотя, возможно, ему и кажется, потому что когда Эдди вновь обращает на него взгляд, предполагая, что увидит расписанное по всему лицу парня раздражение и, может быть, злость, то не замечает там ничего, пустой лист, ни капли возмущения.       Пожимая плечами, Ричи подъезжает к перекрёстку и останавливается на светофоре. — Ну конечно, ты же сам за себя решить не можешь, с кем тебе общаться, а с кем нет. Наш Билли всё знает лучше всех, — усмехается он, заглядывая в зеркало бокового вида, прежде чем свернуть на перекрёстке. — Эта роль защитника, за которую ему реально надо дать Оскар, теряет любой смысл, если вспомнить, что он даже не попытался сберечь своего брата и едва не отправил вслед за ним нас всех.       Пусть Эдди и возмущён словами Билла, его назойливыми вопросами и попытками поучить, эти слова застают его врасплох, вынуждая воздух застрять в горле так, как годы назад, когда эта сторона Ричи наконец показалась миру, выбралась наружу из трещины в его надломанной душе, когда он ещё проявлял эмоции, позволял своей злости на Билла сверкать в его глазах, в каждом выплюнутом слове, и не стеснялся проявить её во всей красе при малейшей провокации. — Если Билл ещё раз скажет мне завязывать, клянусь, я вмажу по его грёбаному лицу, — фыркнул он, качаясь на гамаке, который как обычно делил с Эдди, спустя примерно неделю после Нейболта.       В тот день они были в клубном домике лишь вдвоём — отец Бев почти перестал выпускать её на улицу, Майк отклонил предложение встретиться, прикрываясь занятостью на ферме, Стэн застрял в синагоге, а Билл и Бен гуляли где-то ещё после того, как считанные часы назад Ричи чуть не развязал очередной конфликт и Бену и Эдди пришлось растащить их по разным концам города, потому что они с Биллом явно не могли находиться в одном помещении и не набрасываться друг на друга за каждое второе слово.       Опустив комикс, он перевёл поражённый взгляд на ковыряющего свои ногти Ричи. — Рич, почему ты так докапываешься до него? — Потому что ему не нравится тот факт, что он грёбаный эгоист, — закатив глаза, он наконец переключил внимание со своих ногтей на Эдди. — Я перестану докапываться до него, как только он признает тот факт, что его брат мёртв.       Эдди настолько поразили эти слова, что комикс выпал у него из рук, и Ричи, не обратив никакого внимания на шокированный ох Эдди, забрал его и перелистнул в начало. — Но... мы не знаем это наверняка, Рич, — прошептал тот, когда наконец вновь вернул себе дар речи.       Не отрывая взгляда от страниц комикса, парень цокнул. — И что же, ты думаешь, произошло? Джорджи немножко потерял счёт времени и заигрался в прятки? Ты же не настолько глупый, чтобы реально верить в то, что он до сих пор жив, — его насмешливый, но в то же время такой холодный голос по-настоящему обжёг, и Эдди собирался было продолжить спорить, потому что тогда в нём всё ещё горела слепая надежда на лучшее, только вот Ричи не закончил: — Что бы с ним не произошло, в этом виноват один лишь Билл. Кто в своём уме отпускает своего шестилетнего брата одного гулять во время разбушевавшейся грозы? Понятное дело, что тогда ещё никто из нас даже не подозревал о Пеннивайзе, но возможности же просто бесконечны. Удар молнии, потерявший управление за рулём из-за ливня водитель машины... Грёбаный педофил, в конце концов. Столько всего могло пойти не так, но Билл даже не подумал об этом дважды и теперь отказывается признавать свою вину, потому что он эгоистичный чёртов трус.       И как бы он не подавлял соглашающийся с Ричи шёпот на задворках своего сознания, в этих словах был смысл, только вот Эдди наконец признаёт это только сейчас, только сейчас позволяет себе согласиться без разъедающего его совесть стыда. — Куда мы вообще едем? Ты меня похищаешь? — в шутку спрашивает он, чтобы развеять напряжение, которое, ему кажется, повисло в машине после небрежно брошенных слов Ричи.       Тот наконец отрывает свой взгляд от дороги и на мгновение оглядывается на него, и есть что-то странное в его глазах, и только Эдди пытается распознать этот блеск, как кто-то вдруг подрезает их на повороте и Ричи резко отворачивается и обращает своё внимание на дорогу, съезжая в сторону в последнее мгновение и давая машине проехать мимо.       И Эдди хочет возмутиться, перепуганный возможной, едва предотвращённой аварией, как вдруг замечает, что они подъезжают к не так давно открывшемуся кинотеатру под открытым небом. Его рот распахивается сам по себе, пока они заезжают на уже разделённую на места площадку, на которой уже стоит несколько машин, потому что настолько поражён происходящим, что не может найти слов.       Паркуясь, Ричи выключает двигатель и расстёгивает ремень, усмехаясь, когда замечает выражение лица Эдди, и поддевает его подбородок, вынуждая закрыть наконец рот и повернуться к нему. — Что тебе взять? Попкорн, хот-доги? — спрашивает Ричи и когда не получает ответа, то касается кончика его носа. — Окей, выберу на свой вкус. Устраивайся поудобней, на заднем сиденье есть плед. Сеанс начнётся через пять минут.       Закрывая дверь, он направляется в сторону киоска на противоположной стороне кинотеатра, где продают еду и напитки, и Эдди, наконец встряхивая головой, оглядывается на заднее сиденье и едва подрагивающими руками берёт оттуда пушистый плед. Помимо них на сеанс приехали лишь несколько других машин, может, потому, что сейчас лишь пять часов, однако за окном постепенно начинает темнеть, пока садящееся солнце всё ближе и ближе приближается к горизонту, чуть сбоку от огромной панели, куда вскоре будет транслироваться из прожектора фильм.       Это так знакомо и неожиданно одновременно, потому что в детстве они часто вместе ходили в кино, лишь вдвоём, садясь на самые последние ряды, и Эдди слушал непрекращающиеся, местами смешные комментарии Ричи и бил его по рукам, когда парень пытался стащить его мармелад.       Эдди всегда не выносил ужастики, старался избегать их всеми силами, но у Ричи раз за разом получалось затаскивать его на самые жуткие сеансы, и тогда Эдди мёртвой хваткой цеплялся за его руку, вздрагивая и пряча лицо в шею Ричи, пока тот тихо посмеивался и запихивал целую горсть попкорна в рот.       Тогда он ещё не понимал, почему его так успокаивал телесный контакт с Ричи, не знал, почему его так тянуло к парню, так, как ни к кому прежде, даже не представлял, что может испытывать к нему что-то помимо дружеской привязанности, однако сейчас, оглядываясь назад, всё это было прямо как на ладони, просто Эдди слишком боялся это признать, не хотел встречаться лицом к лицу с последствиями, которые повлекло бы за собой это осознание.       И дело было даже не в том, что это говорило о нём. Он никогда не проявлял особой заинтересованности в девушках, пока все парни вокруг пускали слюнки за каждой короткой юбкой, предпочитая проводить время вместе со своими друзьями, а потом, когда лишился их, то не оборачивался дважды ни на кого, не обращая внимание на шёпот и слишком долгие, оценивающие взгляды в коридорах.       Раньше, ещё будучи тринадцатилетним ребёнком, Эдди думал, что с ним что-то было не так, потому что вместо того, чтобы бегать за девочками и дёргать их за косички, он в тайне заглядывался на своего лучшего друга, только вот теперь понимает, что единственным человеком, на которого он когда-либо так смотрел, был Ричи.       Что поэтому Эдди долгие минуты мог наблюдать за тем, как солнечные лучи отражались в его голубых, ещё таких живых глазах, поэтому в груди становилось так тепло каждый раз, когда Ричи обращал на него всё своё внимание, щипая за щёку, и отпуская противные шутки, и пробираясь к нему в окно по ночам. Всё это время это был один лишь Ричи, и он понимает это только сейчас.       Эти прежде забытые, подавленные воспоминания пробираются в сознание, согревают до самых кончиков пальцев, оседая на стенках души, и Эдди подавляет улыбку, укутываясь в плед и чуть откидывая кресло, устраиваясь как можно удобнее в ожидании Ричи и начала фильма.       Пару минут спустя тот наконец возвращается с двумя газировками, попкорном и мармеладом, тем самым, который Эдди обожал покупать в кинотеатре в детстве, и это поражает ещё сильней. На губах мелькает шокированная, но такая тёплая и радостная улыбка, и Эдди прячет взгляд, не хочет, чтобы Ричи заметил проступившую на его щеках краску.       Когда парень наконец усаживается на своё место и оставляет напитки в подстаканниках, то закидывает руку на спинку кресла, и Эдди, колеблясь лишь мгновение, пододвигается ближе к нему, пока Ричи не обнимает его за плечо поверх пледа.       Прожектор загорается спустя считанные минуты, и после титров на панели всплывает название фильма, «Горькая луна», о которой Эдди слышал год назад после скандальной премьеры и нескольких возмущённых статьей в газете, которую читает его мама. Однако однажды вечером по пути из своей комнаты на кухню он заметил, как Соня смотрела этот фильм в гостиной, очевидно полагая, что он уже спал, но всё равно не думал, что когда-то увидит его своими глазами, уж точно не с Ричи.       Кинотеатры под открытым небом часто крутят уже давно вышедшие фильмы, и пусть Эдди и удивлён выбором именно этого сеанса, но даже не думает возражать, особенно когда минут десять с начала фильма рука Ричи опускается с его плеча на талию, обнимая со спины, и сам парень опускает подбородок на его макушку, оставляя поцелуй в волосах Эдди, когда тот прижимается ещё ближе к его груди.       Мысль о том, что это так похоже на свидание, не может не лезть в голову, с каждым прикосновением, каждой проведённой в объятиях секундой, особенно когда на экране происходит очередная постельная сцена, одна вульгарнее другой, и Эдди прячет лицо в плече Ричи, пока тот лишь хмыкает и обнимает его ещё крепче.       В начале фильма главные герои так сильно влюблены, что не могут оторваться друг от друга, проводят время лишь вдвоём, не нуждаясь ни в ком другом, и Эдди невольно задаётся вопросом, что же произошло, раз их чувства в конце концов охладели, однако с каждым сюжетным поворотом, с каждым неожиданным громким скандалом поражается ещё сильней, с трудом веря в то, что такая любовь может исчерпать себя, и ужасаясь тому, как они поступают друг с другом.       Ему так жалко главного героя, покалеченного своей молодой возлюбленной лишь из мести, однако он не говорит ни слова, не думает ни о чём, кроме Ричи, завлечённый этим чувством, которое пробирает его каждый раз, когда он оказывается в этих руках. И нет привычных, льющихся одним за другим комментариев, лишь тишина, пропитанная словами, которые не нужно произносить вслух, и он пододвигается ещё ближе к Ричи, опуская голову ему на плечо и улыбаясь, когда тот оставляет нежный поцелуй на его виске.       Он теряет счёт времени, замечая, что солнце уже почти скрылось за горизонтом лишь после того, как концовка вырывает его из тумана близости Ричи, и пустым взглядом смотрит на уже погасший экран после того, как фильм подходит к концу. И они всегда обсуждали свои мысли после просмотра, спорили о том, кто же правильно интерпретировал концовку и понял сюжет, только вот сейчас Эдди не знает, что сказать, не может подобрать слов, поражённый только что увиденным. — Ты не мог выбрать что-то повеселее? — бормочет он, глубже закутываясь в плед и убирая пустую упаковку мармелада.       Усмехаясь, Ричи доедает остатки попкорна, вытирает руки и потягивается, разминая плечи, прежде чем завести машину. — Тебе не понравилось? — спрашивает он, и Эдди неохотно отстраняется, чтобы усесться на пассажирское сиденье, и пожимает плечами. — Как по мне, это очень даже красивая история любви.       Хмурясь, Эдди переводит на него неверящий взгляд. Не то чтобы он тщательно наблюдал за происходящим на экране, слишком занятый тем, чтобы рассматривать приобнимающие его руки Ричи и пряча смущённый взгляд и горящие щёки каждый раз, когда начиналась очередная постельная сцена, однако всё равно может отличить любовь от того, на что только что смотрел. — История любви? Она же издевалась над ним, — возмущается Эдди.       Он даже не знает, почему спорит сейчас, ведь их с Ричи мнения на фильмы расходились почти всегда, но это так похоже на прежде, что Эдди не может не поддаться соблазну. — Будто он над ней не издевался, — спокойно возражает Ричи, выезжая с территории кинотеатра. — Она любила его, с самого начала и до самого конца. Она не переставала любить его даже после того, как он выкинул её словно надоевшую игрушку. Он не ценил то, что у него было, пока у него не осталось никого, кроме неё.       Его нейтральный тон застаёт врасплох, потому что раньше он мог с пеной у рта доказывать свою точку зрения, махая руками, пока Эдди воротил нос и отказывался соглашаться с ним. Сейчас же Ричи говорит так, словно констатирует факт, словно уверен в своей правоте, и это не может не поражать.       И в этих словах есть смысл, в конце концов. Только вот Эдди не привык так быстро сдаваться, поэтому всё ещё настаивает на своём, пусть уже и намного тише: — Это не оправдывает то, что она искалечила его.       Пожимая плечами, Ричи сворачивает на основную дорогу. — Он заслужил это. Если бы он не начал проводить время с другими, то она бы не была вынуждена сделать то, что сделала, — так же непринуждённо продолжает он, наконец встречаясь с Эдди взглядами. — Он не оставил ей выбора, когда захотел избавиться от неё, и она сделала всё, чтобы навсегда остаться рядом с человеком, которого любит. В этом нет ничего плохого. Всё могло бы быть совершенно по-другому, если бы он не предал её любовь.       У Эдди нет аргументов на это — может, потому, что его сбила с толку уверенность в голосе Ричи, может, потому, что он не хочет тратить мгновения рядом с ним, которых так ждал, на споры, и то, как парень наблюдает за ним сейчас с этим необъяснимым огоньком в глазах, пусть это и могут быть мелькающие там уличные фонари, подавляет его. — Рич, смотри на дорогу, — шепчет он, опуская взгляд.       Долгое мгновение рассматривая его лицо, тот всё-таки возвращает своё внимание на уже потемневшие улицы пригорода, едва освещённые слабым свечением фонарей. Эдди пока не хочет возвращаться домой, не хочет расставаться с Ричи, и тот, кажется, считает так же, потому что на следующем перекрёстке сворачивает в сторону каньона вместо того, чтобы поехать по ведущему к их домам шоссе.       Солнце уже почти зашло к тому моменту, когда машина останавливается неподалёку от берега так любимого ими в детстве озера, и со звуком затихающего двигателя вокруг пробирается тишина, нарушаемая лишь шелестом листьев и приглушённым, таким далёким шумом города. И Эдди чувствует себя уязвимым, вот так, вдвоём с Ричи, где лишь они одни, однако ему не страшно, даже близко нет.       Было время, когда он боялся того, чего хотел больше всего. Боялся того, как его взгляд слишком долго задерживался на Ричи, как покалывало в кончиках пальцев каждый раз, когда они касались друг друга, как он всегда подавался навстречу его тёплым рукам. Боялся душащей боли в груди каждый раз, когда не видел счастливого, некогда сиявшего там блеска в голубых глазах. Боялся того, как раздирало его затухавшее, едва бившееся сердце в тот день, когда он сделал выбор, не принёсший ему ничего, кроме боли.       Он так боялся того, что Ричи пробуждал в нём все эти годы, этих уязвимых, откровенных эмоций, которые не мог скрыть несмотря на жалкие, постыдные попытки, и сейчас, наконец выпуская их наружу, чувствует, как падает копившийся долгие годы груз с его плеч.       Эдди сказал себе в ту ночь, пока засыпал в объятиях Ричи, что не будет больше бояться того, чего так сильно хочет. Что не будет бояться этих чувств, того, что он испытывает каждый раз, когда оказывается рядом с ним, ловит на себе его взгляд и чувствует его руки своей кожей. И любовь это сильное слово, но Эдди попросту не знает, как ещё описать то, что бабочками расцветает в его полыхающей, исцелившейся вновь груди, каждый раз, когда чувствует губы Ричи на своих.       Это чувство затягивает его, манит нырнуть в самую глубину, оставив все сомнения и переживания позади, и прямо как сейчас, он позволяет этому теплу поглотить его с головой. — Спасибо за этот вечер, — шепчет Эдди, набираясь смелости, чтобы взглянуть уже наблюдающему за ним Ричи в глаза, и не может смущённо не улыбнуться, когда замечает, как тот смотрит на него сейчас. — Тебе спасибо, Эдс, — отвечает Ричи, касаясь его лица, нежно поглаживая его скулу подушечкой большого пальца, и что-то сверкает в его глазах, что-то, что Эдди не видел там уже давно, что-то из прошлого, искры теплоты и обожания, некогда переливавшиеся там каждый проведённый вместе день.       И сейчас, когда они лишь вдвоём, так далеко ото всех остальных, Эдди вдруг понимает, как тепло ему всегда становилось в груди от этого прозвища. Он всегда возмущался, когда Ричи называл его так, но на самом деле каждый чёртов раз оно распаляло его и без того вечно горящие в присутствии парня щёки, и сейчас, произнесённое с такой мягкостью, пробирает до подрагивающих кончиков пальцев.       Эдди так сильно скучал по этому Ричи, которого по-настоящему узнаёт, которого не видел долгие, полные боли, и одиночества, и подавленных чувств годы, мягкого, чуткого и такого нежного, лишь когда они оставались наедине и ему больше не нужно было притворяться, что глаза невольно начинает жечь. Он понимает это только сейчас, наконец позволяет себе признать то, как сильно ему не хватало этой сокровенности, которую он делил лишь с Ричи, и никогда, никогда больше не хочет это упустить, не вновь.       Взгляд парня, ни на мгновение не покидающий его лицо, смущает, и Эдди опускает взгляд на упаковку мармелада в одном из подстаканников и улыбается краешками губ. — Не думал, что ты всё ещё помнишь, что я брал в кино в детстве, — говорит он, кивая на сладости, и вновь смотрит на Ричи из-под ресниц, встречаясь со всё тем же взглядом, в котором после его слов мелькает что-то тёплое, но в то же время холодящее. — Я никогда и не забывал.       Его твёрдый, ровный голос совсем не похож на мягкость слов, и Эдди вновь отводит взгляд и кусает губы, сдерживая порыв зажмуриться, потому что грозившие выкорабкаться прямо из его груди слова больше не хотят постыдно прятаться в уголках его души.       Однако он так устал скрывать свои чувства и впервые за очень долгое время чувствует, что может озвучить их, признаться и не пожалеть об этом, не потерять всё то, что с таким трудом обрёл, и поэтому Эдди на мгновение закрывает глаза, собираясь с мыслями, прежде чем подать голос: — Рич, пожалуйста, прости меня. Мы так и не поговорили, и я так хочу надеяться, что между нами всё в порядке, но... — начинает он, всё ещё избегая смотреть Ричи в глаза, только вот парень подцепляет его подбородок и вынуждает встретиться с ним отчаянным, полным обнажённых эмоций взглядом. — Тш-ш, — мягко успокаивает его Ричи, накрывая щёку Эдди и нежно проводя по ней подушечкой большого пальца, и он сразу же подаётся навстречу родному, успокаивающему теплу его ладони. — Мы все совершаем ошибки. Единственное, что имеет значение, это что всё уже позади и ты снова со мной.       С этими словами с плеч Эдди словно падает груз, который он тащил на себе последние годы с тех самых пор, как захлопнулась за Ричи дверца клубного домика, эти отчаянные извинения за то, что он совершил ошибку, которую считал непоправимой, пока Ричи вновь не показал ему, что он ещё не упустил свой шанс. Всё это так давно давило на Эдди, мешая дышать полной грудью, что он понимает, что готов был бы опуститься на колени, лишь бы убедить Ричи в том, что правда сожалеет о произошедшем.       Однако парню, кажется, это совсем не нужно, и он совсем не злится, а наоборот — смотрит так уверенно и мягко, что в кончиках пальцев начинает покалывать от потребности почувствовать сверкающее в глазах Ричи обожание на его коже.       Взгляд Ричи опускается на его губы, и те распахиваются словно приглашая, и Эдди так хочет поцеловать его, но боится сделать первый шаг, потому что всё ещё не уверен, может ли и что вообще между ними происходит. Однако парень, кажется, замечает мечущееся в его глазах отчаяние и поэтому мгновение спустя опускает руку на его шею, прежде чем сплести их губы в поцелуе.       Он начинается медленно, плавно, словно Ричи прощупывает почву, только вот Эдди нужно совсем не это, и он подаётся навстречу и, обняв парня за шею, усаживается к нему на колени, ни на мгновение не отрываясь от его губ. Они не выходили у него из головы с тех самых пор, как он в последний раз почувствовал эти губы на своих, и сейчас не может сдержать стона в поцелуй, когда руки Ричи опускаются к нему на талию, притягивая ещё ближе.       Где-то под кожей, скользя вниз по позвонкам, порхает жар, от которого из головы исчезают любые мысли, любое осознание чего-то другого, кроме Ричи, Ричи, Ричи, и Эдди податливо открывает рот, когда парень надавливает на его подбородок и чуть наклоняет голову, проникая туда языком.       И ему так хорошо сейчас, здесь, рядом с Ричи, только вдвоём, где никто другой не может им помешать, в этих руках, губах, в нём — единственном месте, куда Эдди по-настоящему принадлежал, где чувствовал себя собой и не боялся ничего, потому что знал, что Ричи позаботится о нём.       Ему не хочется думать о том, что он мог отказаться от этого, выбрать кого-то другого вместо Ричи, когда тот с самого начала был всем тем, в чём Эдди только мог нуждаться. Только с Ричи он чувствовал себя так уютно, словно ничего иного не имело значения, и только сейчас понимает, что так оно и было, всегда, и он был так слеп, не мог разглядеть, стыдился признать то, что было прямо перед глазами всё это время, однако Эдди больше не боится.       Зарываясь пальцами в тёмные кудри, он позволяет Ричи мазнуть губами по обнажённой лишь для него шее и блаженно закрывает глаза, отпуская любые сомнения и переживания, потому что все они уже не имеют значения, теряются на фоне того, что сейчас пылает в его груди.       Руки парня наконец опускаются на его бёдра после того, как Эдди едва ёрзает на его коленях, ненавязчиво потираясь о пах Ричи, и тот утробно стонет в его шею, то ли предупреждая, то ли побуждая продолжать, и Эдди выбирает второе, потому что каждый раз, когда чувствует скользящий между его ягодиц твердеющий член Ричи, то во рту скапливается вязкая слюна.       Только вот не он один умеет играть в эту игру, потому что в следующее мгновение два пальца проводят поверх джинсов между его ягодиц, и Эдди срывается на поражённый стон, прогибаясь в спине и подаваясь им навстречу, и Ричи усмехается и вновь накрывает его губы своими, ловя каждый его всхлип.       Этих дразнящих, едва надавливающих касаний даже близко не достаточно, и только он хочет попросить о большем, наплевав, что они в машине где-то на обочине, потому что это совсем не имеет значения до тех пор, пока рядом с ним Ричи, как парень отстраняется, встречаясь с ним взглядами.       Эдди приходится пару раз моргнуть, чтобы избавиться от застелившей глаза пелены и наконец сфокусироваться на Ричи, и тот накрывает ладонью его щёку, нежно проводя подушечкой большого пальца по покрасневшим, расцелованным губам, прослеживая каждое движение тёмным, пристальным взглядом, от которого по коже пробегают судорожные мурашки.       И Эдди хочет сказать столько всего, даже не знает, какие слова подобрать, чтобы выразить то, что чувствует сейчас, растекаясь в руках Ричи подобно поднесённой к огню свече, плавясь в нём, пока они не станут единым целым, чтобы никогда, никогда больше никто и ничего не разлучило их вновь.       Однако Ричи, кажется, понимает его, считывает каждую эмоцию, каждую мысль в его отчаянном, жаждущем взгляде, и целует Эдди вновь, так трепетно и в то же время глубоко, что сводит кончики пальцев, цепляющиеся за твёрдые плечи. — Нужно отвести тебя домой, — наконец говорит Ричи, отстраняясь вновь, и когда Эдди недовольно всхлипывает и вновь пытается сплести их губы, то останавливает его опустившейся на шею Эдди рукой. — Миссис Кэй уже наверняка с ума сходит, где ты. Мы же не хотим её расстраивать, м?       И Эдди вспоминает об этом только сейчас, впервые за этот вечер, полагает, что Соня наверняка уже подняла панику за те несколько часов, что он уже должен был быть дома, однако не хочет уходить и возвращаться к ней, хочет просто остаться здесь на столько, на сколько Ричи ему позволит.       Это наверняка заметно по выражению его лица, потому что Ричи лишь тихо усмехается и оставляет последний короткий поцелуй на его губах, прежде чем окончательно отстраниться несмотря на звуки протеста недовольно усаживающегося на пассажирское место Эдди. — Давай, я тебя подвезу. Моей будущей тёще точно не понравится, если я оставлю тебя возвращаться домой пешком в такое время.       Ричи не замечает растёкшейся по его щекам краски лишь потому, что отворачивается, чтобы завести машину, и Эдди прячет смущённую, совершенно глупую улыбку за ладонью, чувствуя, как тепло пробирается по солнечному сплетению, окутывая гулко бьющееся там сердце.

***

      Закрывая за собой дверь, он прислоняется к ней спиной и закрывает глаза, уже не пряча проступающую на припухших от поцелуев губах улыбку. Последние несколько часов прошли просто волшебно, они всё-таки ещё ненадолго задержались у каньона, с Эдди, всё ещё укутанным в тот же плед и руки Ричи, и долгими поцелуями, и шёпотом и тихим смехом, теплой ностальгией звенящим в ушах.       Он так не хотел, чтобы этот день заканчивался, но с каждой минутой лишь оттягивал неизбежное, то есть возвращение домой, и Ричи в конце концов подвёз его после свидания. Эдди не знает, как ещё описать сегодняшний вечер, и даже не хочет пытаться — это слово ему более чем нравится.       Вкус губ парня всё ещё танцует на языке, и он так хотел поцеловать его на прощание, но в гостиной его дома горел свет, поэтому он решил не рисковать, и его опасения оправдываются, когда он слышит доносящийся из гостиной шум включенного телевизора.       Тяжело вздыхая, Эдди отстраняется от входной двери и снимает обувь, прежде чем направиться в гостиную, и то, что Соня до сих пор никак не окликнула его, делает всё ещё хуже, чем он предполагал. Ему так не хочется отпускать теплоту, магию это вечера, не хочется дать ей раствориться в том, что мама наверняка скажет ему сейчас, но не то чтобы у него есть выбор.       Соня сидит в кресле, и ему виден лишь её профиль, но даже по нему он может понять, что она явно недовольна, и это неудивительно — часы показывают почти девять вечера, и Эдди даже не предупредил её, что задержится допоздна.       Переминаясь с ноги на ногу, он останавливается в дверях и спустя долгое мгновение тишины хочет было подать голос, чтобы хотя бы сказать привет, однако Соня опережает его. — Где ты был? — сухим голосом спрашивает она, не отрывая взгляда от телевизора.       Раздражение прорывается сквозь боязнь, потому что Эдди не считает себя обязанным отчитываться за каждый шаг, никогда не считал, но уже успел отвыкнуть от её расспросов, потому что последние пару лет не делал почти ничего. Теперь же, с самого начала учебного года, Соня стала докапываться ещё больше, и его терпение, копившееся все эти годы, уже близится к нулю. — Я был с другом, — как можно более непринуждённо отвечает Эдди.       Он знает, что правда не приведёт ни к чему хорошему, но также не сомневается, что если выдаст откровенную ложь, то она каким-то образом сможет учуять это, как и всегда, и поэтому решает сказать что-то, что и ответит на вопрос, и не раскроет всех карт.       На мгновение закрывая глаза, Соня вздыхает, однако всё равно не поворачивается к нему, когда спрашивает, уже намного жёстче: — То есть ты признаёшь, что вы с мальчишкой Тозиеров снова друзья?       Желудок сводит паника, и на мгновение Эдди позволяет ей показаться на своём лице, потому что совершенно этого не ожидал, не понимает, откуда она вообще могла об этом узнать, но пытается сдержать пробирающий его сейчас страх и прокашливается. — Что? О чём ты?       Фыркая, Соня наконец поворачивается к нему, и её взгляд прибивает к месту. — О, не прикидывайся дураком, Эдвард. Я видела, что он подвёз тебя, считанные минуты назад, — заявляет она с триумфальным блеском в глазах.       И Эдди не знает, что ответить, настолько поражён тем, что Соня, оказывается, следила за ним, поджидала у окна Бог знает сколько времени, и что, если бы он всё-таки поцеловал Ричи на прощанье? Если бы только она увидела это...       Он стоит на пороге с приоткрытым в удивлении ртом, пытается придумать отмазку, какую угодно, лишь бы выпутаться из этой ситуации, в которую сам же себя и загнал. Надо было попросить Ричи высадить его на другом конце улицы, чтобы мама не увидела его, но уже слишком поздно, и Эдди лихорадочно старается подобрать что-нибудь, хоть какие-то слова, чтобы сбить её со следа.       Однако Соня, кажется, недовольна его тишиной и растерянным, едва не пойманным выражением лица, которое он пытается и не может сдержать непринуждённым, и поэтому продолжает наступать, крепче цепляясь за подлокотники кожаного кресла. — Почему он подвозил тебя до дома? С ним ты был весь вечер?       Сглатывая, Эдди моргает и открывает было рот вновь, с трудом позволяя спокойствию и теплоте этого вечера смениться на эту внезапную атаку, которой совершенно не ожидал, чтобы ответить хоть что-нибудь, но не успевает даже начать, как мама перебивает его. — Почему ты не пришёл ко мне, как только он снова начал лезть к тебе? — повышает голос Соня и тут же продолжает, вновь не даёт ему даже шанса вставить и слова: — С каких пор ты позволяешь ему подвозить тебя?       Что-то жестокое раскаляется внутри него с этими словами, что-то опасное, наконец восстановившее равновесие, и Эдди сдерживает порыв ядовито усмехнуться, выплюнуть копящиеся на кончике языка слова ей в лицо.       Я позволил ему намного больше, хочешь расскажу тебе об этом? Как он прикасался ко мне, пока ты спала на другом конце коридора? Как вытекала из меня его сперма, пока мы с тобой завтракали в субботу? Я позволил ему намного больше, чем ты даже можешь себе представить. Хочешь, чтобы я рассказал тебе об этом, мамочка?       Однако Эдди не произносит этого вслух, собирается наконец ответить маме, придумать очередную отмазку, чтобы она наконец отстала от него с этими раздражающими вопросами, только вот Соня цокает и наклоняет голову, не сводя с него взгляда, словно усмехаясь. — Теперь я знаю, чья машина уже который месяц разъезжает у нашего дома. Я всё думала, что это какой-то маньяк, но оказывается, что всё это время это был всего лишь Тозиер. Хотя, для меня это одно и то же.       По спине пробегает холодок, и волосы невольно встают на затылке после её слов, и Эдди вновь не успевает за внезапной переменой в разговоре, словно пропустил ступеньку, пока спускался по лестнице в кромешной темноте. — О чём ты вообще говоришь? — тихо спрашивает он.       На губах женщины проступает насмешливая, натянуто-невинная улыбка, словно она не понимает, почему Эдди ввели в такой ступор эти слова. — Одним вечером, ещё в сентябре, я спустилась на кухню, чтобы попить воды, и увидела припаркованный на противоположной стороне дороги чёрный форд, — непринуждённо начинает Соня, и ей прекрасно известно, что Эдди в курсе, что живущая в доме напротив старушка уже давно не в том состоянии, чтобы водить машину. — И я бы даже не подумала об этом дважды, но это был не единственный раз. Интересно, как долго ты бы скрывал то, что вы снова общаетесь, от меня, если бы я не заметила его сегодня?       Единственная мысль, проносящаяся сквозь его сознание, это какого хера, что она вообще несёт, и то, как мама смотрит на него сейчас, словно насмехается... Всё это слишком, и у Эдди нет ни малейшего желания разбираться в этом сейчас.       Закрывая глаза, он делает глубокий вдох, поддаётся ей, потому что всё, чего ему сейчас хочется — это поскорее закончить этот разговор, оказаться в своей комнате и не дать Соне испортить его вечер своими бредовыми выдумками. — Он просто подвёз меня, ничего больше. У нас общий проект по биологии, который нужно сдать завтра, и поэтому я сегодня задержался после уроков вместе с ним. Прости, что не предупредил тебя, мам, — говорит Эдди, опуская взгляд, как и всегда, изображая стыд и сожаление, которые на самом деле не испытывал перед ней уже очень, очень долгое время.       Долгое мгновение недоверчивый взгляд Сони бегает по его лицу, пытается зацепиться за малейшую деталь, которая бы выдала ложь в его словах, только вот за все эти годы Эдди научился врать и придумывать отмазки на ходу так хорошо, что и сам бы поверил себе на её месте.       Наконец отводя взгляд обратно на экран телевизора, она цокает. — Что ж, время уже девять. Ужин в холодильнике, поешь и иди в свою комнату, — небрежно отмахивается мама.       И Эдди даже сначала не понимает, что свободен, потому что никогда ещё Соня не отставала от него так быстро, но затем замечает упаковку таблеток и стакан воды на кофейном столике рядом с её креслом. Возможно, она уже приняла свои лекарства, из-за которых быстро потеряла интерес к разговору, потому что Эдди знает, что ближе к вечеру она пьёт таблетки от повышенного давления, от которых её клонит в сон.       За последние недели он всё чаще видел её в своём кресле, когда возвращался домой, а когда Соня всё-таки поднималась из него с, кажется, большим трудом, то старалась поскорее присесть куда-то ещё. Ему это было только на руку, в каком-то искажённом смысле, потому что Эдди мог просто поздороваться и пройти мимо, так как она не могла последовать за ним и подняться в его комнату, требуя в деталях рассказать, как прошёл день, и где он был, и с кем общался. И вряд ли этому можно радоваться, только вот Эдди почему-то совершенно всё равно.       Все эти лекарства, которые пьёт Соня и которыми пытается пичкать его, наверняка наконец дают о себе знать, и в этом виновата лишь она сама. Может, он бы и встал у неё на пути, но знает, что это не приведёт ни к чему хорошему, кроме как скандалу — в этом доме ему не дозволено иметь своё мнение.       Именно поэтому Эдди лишь кивает и, бросив на отвернувшуюся маму последний взгляд, хочет было пойти на кухню, чтобы разогреть ужин, потому что в животе предательски урчит и съеденный в кино мармелад явно не сойдёт за полноценный приём пищи — только сейчас он понимает, как сильно проголодался, потому что прежде все его мысли были заняты лишь Ричи — когда мама окликает его вновь. — И Эдвард?       Останавливаясь в проходе, он поворачивается к ней, не имея ни малейшего желания продолжать этот разговор, но знает лучше, чем игнорировать Соню. — Да? — Если я ещё раз увижу его около нашего дома, то будут последствия.