Город больше не молчит

      Когда из оркестровой ямы грянула музыка, Маришка укуталась в шаль. Свет уже погас, но кроваво-бордовый занавес всё ещё не разошёлся, и тихие разговоры продолжали шелестеть по кулуарам. Сегодня была премьера «Раскола». Опера, ради которой в Астроград приезжали из дальних провинций. Маришка сидела в ложе и считала минуты до конца.       Кресло, обитое бархатом, врезалось в спину, словно деревянная скамья, а ноги нещадно болели в туфлях. Но больше всего девушку беспокоило не это… рука на её коленке сжалась, когда дирижёр взял особенно высокий аккорд, и ткань платья прилипла к ноге. Маришка плохо понимала, что происходит на сцене и кто все эти люди… к губам приросла мягкая улыбка. — Ты так увлечённо следишь за действием, — шёпот обжёг ухо, ледяной дрожью уйдя в сердце. — Не зря же ты выложил за билеты такую сумму, — попробовала отшутиться она. — Поверь, это меньшее, что я мог бы устроить, — на секунду ей показалось, что Драгоций обо всём догадался. — Ты знаешь, что роль черноключницы исполняет Зарри Столетт? Моя кузина.       Отпустило. Маришка мотнула головой, до немоты сжимая подлокотник. На сцене показалась очень красивая девушка в белом платье, голос у неё был звучный и раскатистый, заполняющий собой весь зал. — А вот и она, — Рок на секунду убрал руку, сдержанно поаплодировав Столетт, — интересно, кто-то из Огневых присутствует здесь? — Думаю, в их обстоятельствах это маловероятно. — М-м-м, — Драгоций поморщился, — напротив, им стоит насладиться последними беспечными днями.       Маришка скосила взгляд, но лицо Рока отражало лишь холодную заинтересованность. Будто бы ему правда интересно, как Зарри Столетт выдавливает звуки из груди. — Согласна. Поэтому давай порадуемся, что, в отличие от Огневых, у нас есть подобная возможность, и не будем пренебрегать ею.       Рок замолк, но его тяжесть всё равно преследовала девушку. Лишь бы ставка оказалась верна… мара, расскажи ей месяц назад, что Маришка и вправду доверится Норту, она бы не поверила. Этому ноющему, стелящемуся под каждый сапог мальчишке… которому не посчастливилось влюбиться в неё и сгореть в этой бессмысленной надежде. А ведь он сам ещё не понимает, насколько пустая жизнь их ждёт.       Если всё устроится, в который раз повторила Резникова. Если Огнева и Фэш не подведут их… Если Рок сдержит слово, и старая карга поддержит план. От количества «если» звенело в ушах. А может это от сопрано Зарри.       Маришка постаралась вникнуть в происходящее, только бы голову перестали теснить мысли. Опера ставилась по мотивам старой, поросшей мхом легенде, в которой двенадцать смелых юношей и девушек прошли череду испытаний, чтобы в конце пасть под властью жребия. Кажется, платой за их выбор оказалась… тут Маришка потянулась к буклету, чтобы освежить память. — Эта шаль удивительно идёт тебе, — между тем продолжил Рок.       Его пальцы невесомо коснулись серебристой кисточки, покручивая её. Если он так насмехался над Маришкой, то мог бы придумать, что получше. Резникова никогда не была дурой, но здесь просчиталась. Просчиталась, когда решила, будто сладив с одним Драгоцием (и упустив его), разберётся и со следующим. Не получилось. И теперь каждым взглядом, каждой улыбкой ей напоминали, какой ценой стоило это заблуждение. — Ты слишком молчалива… тебя что-то гнетёт?       Маришка стиснула рот, чтобы не сорваться. — Голова болит. Ничего серьёзного. — Можем уйти. — Нет, — приглушённо выдохнула Резникова, — досидим до конца.       Зарри сжала в руках пылающий красный фонарь, похожий на пригоршню углей. По сцене разбежались отсветы, и весь зал потонул в брусничном тумане. Цветок, догадалась Резникова, чаша того самого цветка, что расцветает раз в тысячу лет. — Знаешь, что будет дальше? Какая плата её ждёт? — Смерть? — Нет… она отдаст цветку лучшие годы, и тот, испив её молодость, прорастёт в иссохшей земле, а девушка обернётся старухой. Говорят, всё в этом мире чего-то да стоит, а Алый Цветок — мерило этой цены.       Маришка вскинулась. Одна мысль отчаянно забилась в голове перепуганной пташкой, но её писк никак не мог прорваться дальше. — Иногда цена бывает непомерной. — Бывает. Но её всё равно придётся отдать, — кажется, Рок думал о чём-то определённом.       Свет запрыгал в жуткой агонии, словно стеклянные столбы громили в крошку; всё перемешалось, и зал перестал дышать. Стал слышен нарастающий гул, способный либо усилиться, либо оборваться в любой миг. Зарри всё ещё держала кровавую чашу. Её лицо, казалось, застыло в одном сладком миге триумфа.       Пожар схлынул также резко, как и начался. С потолка на сцену посыпалась мелкая крошка. Сначала Маришка приняла её за снег, но потом… — Пепел. — Да, все её желания посыпались пеплом ей же на голову.       Маришка зажмурилась, но даже сквозь веки мерещился Норт Огнев, припавший к руке. И Рок Драгоций. Почему-то ей мерещился Рок Драгоций, безмолвно застывший рядом. Его взгляд пробирал до костей и давил-давил прямо в землю. Ты переоценила себя, говорил он, и теперь платишь за каждый свой отказ, за каждое слово против, за всё то, что не хотела отдавать сама.       Драгоций никогда не сказал бы это вслух, но Резникова знала, кожей чувствовала, что именно так он думает, запуская руку ей в волосы; так думает, дыша в дрожащую на шее жилку; так думает сейчас, слушая угасающий голос Столетт и сжимая колено. Думает и улыбается. — Рок, — его имя царапнуло язык, — ты помнишь, что обещал мне когда-то?       Драгоций незримо напрягся, хоть и не подал виду. — Если ты о своем отбытии из Астрограда, то вопрос уже решенный. Можешь перестать напоминать ежедневно. — Нет. Не о том.       Его взгляд резанул сталью. Словно пытался сковырнуть её мысли, обнажив суть. — Ты обещал отвезти меня в назначенное место, если я сдержу слово… — А ты не сдержала. — Я же с тобой.       А у Фэша взгляд был мягче, в который раз сравнила Маришка, и даже когда он сердился, и то был мягче. Он не умел по-настоящему сердиться на неё. — Не вижу смысла в твоей просьбе. — Хронимара Столетт, — Маришка вжалась в спинку кресла, понимая — после этих слов может грянуть буря. Рок никогда не говорил о матери, словно та вовсе стёрлась из его жизни.       Буря не грянула, но Драгоций ушёл в себя. В этом они с Фэшем похожи — не принимать прошлое до конца. Будто из-за этого то исчезнет и оставит лишь пару мазков в памяти. — Она хочет встретиться с тобой. — А ты тут причём? — Ты сам положил меня к себе в постель, — Маришка сузила глаза, чувствуя подступающую волну глухой злости. — А это накладывает некоторые обязательства. — Которые не очень тебя радуют, не так ли?       Наконец, они напрямую заговорили о том, что творится между ними. В душе воскресли все старые обиды, словно угли, потревоженные кочергой. И искры от них поднимались всё выше и выше, пока с шипением не таяли на языке. — Я могу сказать многое, о чём потом пожалею.       Року хватило такта отвести взгляд. — Она тебе угрожала? — Нет. Но была весьма настойчива. — Подождём окончания. Я должен всё обдумать.       Маришка кивнула, и остаток оперы они просидели, словно незнакомые. В спину будто вонзились сотни наточенных игл, и каждая медленно входила всё глубже. Полуправда — это меч с обоюдным лезвием, и каждым словом ты ранишь не только собеседника, но и себя.       Маришка опустила взгляд на руки, словно ожидала увидеть лужи крови, вытекшей изо всех невидимых ран.       Зарри Столетт поднялась с колен, окружённая пеплом. Она медленно отняла руки от лица, будто скульптор, открывающий взору толпы новый шедевр. И зал жадно откликнулся. На лице девушки древесной корой застыла старческая маска.       За одну сцену она постарела на полжизни.       Маришке на миг почудилось, будто это её лицо печально смотрит из облака софитов. — Где она хочет встретиться? — У Золотого Моста. — Когда? — Завтра. После полуночи.       Теперь главное — не опускать взгляд, не кусать губы… Кончики пальцев онемели, будто их погрузили в ледяную воду, но Маришка не смела даже сжать руку. Всё нутро застыло в ожидании. Либо он согласится, либо…       Девушка незримо коснулась плеча Драгоция, как делала в прошлом. Оно было твёрдым и будто сведённым в один жгут. — Почему ты сказала лишь сейчас? — Не хотела портить вечер, — и давать тебе время подумать. — Отец будет недоволен. — Ты уже давно не мальчик, чтобы отчитываться перед ним.       Он ничего не ответил, и Маришка уже отвернулась, как тихий голос настиг её. — Она не вспоминала обо мне больше десяти лет… ей что-то нужно.       На краткий миг в груди шевельнулась жалость, острым копьём проткнув сердце. Маришка сжала эту змею, пока та не издохла в ладони. — Если ты не согласишься, то так и не узнаешь. — А если она захочет навредить отцу?       Холодок пробежал вдоль шеи. — Ты знаешь больше, чем хочешь показать…       Его рука коснулась завитого локона, посеребрённого луной пылью, пропустила сквозь пальцы и сжала. — Мне… — Ты понимаешь, что второго раза тебе не простят?       Маришка прикрыла глаза, борясь с накатившей слабостью. В один миг стало так душно, жарко и невыносимо — словно под ней развели костёр. — Своим недоверием ты оскорбляешь меня. — Это предупреждение. Недоверие я выражаю иначе. — Рок, — девушка перехватила его руку, — не ищи врагов там, где их нет, — и добавила уже куда мягче, — я на твоей стороне. Мне нет дела ни до Столетт, ни до кого ещё…       Он колебался, постарался вырвать запястье. Но в его обороне появилась первая брешь, которую ничего не стоило расковырять, превращая в сияющую дыру. — Ты веришь мне?       Его губы тронула усмешка, но Маришка уже успела неплохо изучить Драгоция. Он сдался. — Посмотрим, — протянул Рок, всё же высвобождая руку, — у меня нет причин…       Договорить ему не дал поцелуй. Маришка одним рывком сократила расстояние между ними, оплавляя дыханием последние бастионы защиты. Секунду девушка держала инициативу, чтобы позже уступить её, сдавшись под чужими касаниями. — Нет причин, говоришь? — Мари…       Он улыбнулся, и внутри что-то дрогнуло. Пару дней назад ей также улыбался Норт Огнев, но тогда только и хотелось, что потрепать его по щеке. А сейчас… Маришка отвернулась, не давая новым ощущением окрепнуть и сметая их. Не время.       С потолка всё продолжал сыпаться пепел.