Барни и Метрокоп

      Дверь в парикмахерскую открывается легко, свободно; звенит колокольчик. Не скажу, что я с великим удовольствием сюда захожу, но спокойствие, которое старается передать внутренняя обстановка, подкупает. Белые стены, белые стулья и чистая белая гладь зеркал. Из-за тяжелой занавески большого трехстворчатого окна идет мягкий, приглушенный белый свет. Хозяин — Хэн Цзю — тоже спокоен, он мирно сидит посреди залика и ест лапшу палочками.       — По какой цене афро с хвостиком? — проговариваю я часть тайного пароля.       Хэн моментально откладывает палочки, встает во весь свой небольшой рост.       — Какой длины? — спрашивает он с нескрываемым подозрением.       — Шестерка. Это я, Барни.       Щуплый азиат поправляет свою бандану, почесывается, как будто под ней что-то есть.       — Зачем ты пришел? И не один.       — Привел для вербовки, — просто отвечаю я.       — Пусть он снимет шлем.       Киваю головой. Дэнди неуверенно снимает шлем, быстро прячет взгляд между ровных досок пола… Хэн сближается, поднимает тому подбородок. «Знакомство», если так выразиться, длится с полминуты.       — Кто твои родственники? — Хэн отступает, но проникающего взгляда не отводит.       — Брат и мать погибли на Войне, отец — командир отделения ГО. Мы из Сербии.       — И ты вот так, спонтанно, решаешь вступить в наши ряды?       — Не совсем… — недоговариваю я.       — Хочу услышать от него, — перебивает Хэн.       Знаю же, что это в его привычке, но все равно неприятно кольнуло!       — Меня заставили надеть эту форму, я против режима. Барни меня… образумил.       — Ты доверяешь этому обноску? — обращается ко мне Хэн. Он явно не воспринимает слова паренька всерьез.       — Ни капли, но он техник. Шлем мне настроил.       Хэн снова запускает пальцы под бандану. Видимо, у него там за ухом микрофон.       — Завяжи ему глаза, — бросает он. Откуда ни возмись, в руках у азиата оказывается полотенце, и он ловко кидает его мне.       Пока я туго затягиваю узел на кудряшках паренька, Хэн осматривает улицу через окно, после закрывает дверь на ключ.       — За мной.       Хэн ведет нас в техническое помещение, больше похожее на склад. Повсюду разбросан мусор; на двухэтажных стеллажах в человеческий рост лежат в пыли телевизоры, магнитофоны, радиостанции. Дэнди с интересом вертит головой, словно ему доступно видеть весь этот хлам, но я постоянно подталкиваю его в спину, не давая тормознуть. Неожиданно тормозит сам Хэн. Он опускается на колени, что-то пытается нащупать на полу. Тихий щелчок — и им из пола извлекается квадратный кусок. Недолго думая, он тут же ныряет в освободившийся отвесный проход. Я недоверчиво смотрю в эту пропасть: не видать ни хрена…       — Аккуратней там, — предостерегает нас Хэн откуда-то из глубины. — В стене скобы, спускайтесь по ним. Если сорветесь — я отскрябывать ваши мозги не буду.       — Слышал? — говорю я Дэнди. — Жги.       Дэнди ложится, медленно ползет назад, перегибается… Вскоре его голова скрывается в темноте. Я считаю до двадцати, снимаю и пристегиваю шлем карабином к поясу, и спускаюсь следом, не забывая задвинуть лючок на место. С каждым футом становится все темнее и темнее, пока, примерно на половине пути, глаза окончательно не теряют связь с миром…       Наконец, я ступаю на твердую поверхность. Смотрю наверх — батюшки, да мы же футов на сорок ниже! Принюхиваюсь. Ни объемов помещения, ни его содержимого разглядеть невозможно. Но, по ощущениям, оно небольшое.       — И что дальше? — спрашиваю я с некой иронией.       — Дальше беремся за руки и прижимаемся к левой стене. И не вздумайте включать свои фонарики.       Вот же сука!       — Что? Это вообще безопасно? — протестую я. — И на кой хрен мы полезли в эту задницу, когда…       — Есть причина. Идемте, мне нельзя надолго покидать парикмахерскую.              Попытавшись в начале пути подсчитать количество левых и правых поворотов, я сбиваюсь на десятом (или одиннадцатом) вираже. Так беззастенчиво пытается запутать нас азиат, постоянно виляя туда-сюда, резко тормозя и ускоряясь…       — Тридцать лет назад я нелегально копал метро… — разражается рассказом Хэн.       — Что? — не понимаю я.       — …вместе с несколькими тысячами мужчин. Условия были адскими, смена длилась по двенадцать часов. И изо дня в день, из часа в час ты копал, копал, копал, копал… Когда сломался проходнический щит, мы рыли беспрерывно, вручную, чтобы уложиться в план — и все равно отставали. Тогда погибло официально двенадцать человек. Из-за нарушений техники безопасности. Официально трудоустроенных, да… Хусейн, Бобби, Джек, Хероу. Мои товарищи — они умерли от изнеможения, через год… Я их иногда слышу, когда иду один по этим ходам… Они зовут меня…       Иногда, и ко мне являются тени прошлого. Бесчинства морпехов; буйства пришельцев из Зена; атомный гриб взрыва, уничтоживший Черную Мезу… Кто знал, что скоро прогремят атомные взрывы уже по всей планете…       Наконец, во славу всем богам, хороводы заканчиваются. Хэн зажигает прибитую к стене керосиновую лампу, слегка раздувает ее. Она обозначает тупик узкого коридора, выложенного кирпичом, и стальную дверь со старым подковообразным замком, которую Хэн отпирает бряцающей связкой ключей.       За дверью — освещенное электричеством помещение. За столом — несколько человек в примитивной броне Сопротивления. Они играют в покер; наше появление на них не производит никакого впечатления.       — Человек в красной кепке покажет вам дорогу. Куда?       — Сначала отведу парня к ирландцу, если он не занят, а потом… потом поскорее выберусь на свежий воздух.       — Не любишь катакомбы? — хмыкает азиат.       — Люблю солнце.       Хэн не изменяет своему мерзкому взгляду и на мне, словно я никакой ответственности за слова не несу и вообще мне насрать на всех и вся в катакомбах.       — Понимаю. Но не думай, Барни Калхаун, не думай о своем положении. Тут все равны.       Хэн запрыгивает обратно в коридор и со всей силы хлопает дверью. То ли от недовольства, то ли от необходимости.       — Ну и хрен с тобой, старый кретин… Дэнди, как ты?       — Нормально, — отхаркнувшись, осипшим голосом говорит он.       — Да, сыровато тут, но ты привыкай помаленьку. Теперь это твой новый дом.       Тем временем бойцы, закончив игру, с любопытством уставляются на нас. Кряжистый мужичок в красной бейсболке нехотя поднимается.       — Приветствую. Какими судьбами?       — Здарова. Нам бы к начальнику вашему. Не знаете, он занят?       — Он всегда занят. Не уверен, что ему захочется возиться с этим…       — Меня, вообще-то, Дэнди зовут.       Сглотнув слюну, я чувствительно пинаю паренька под коленку. Тот ахает, но удар выдерживает.       — Да нам насрать, как тебя зовут! — Один из бойцов показательно сплевывает, его глаза нехорошо заблестели. — Еще наговоришься. Все расскажешь, голубчик!       Пора уходить…       Кто-то однажды говорил про свидетельство «упадка», какой-то обмирщённый старик с толстущей «священной книгой» в руках; ему явно недолго оставалось. Он что-то рассказывал про древний план… Про падение Империи… Но ярко запомнилось такое его высказывание: «Твоя ноша, сынок, тянет тебя подобно тому, как тянут эмоции на дно. Это проявление духовного упадка, сынок. А за ним следует упадок во всем: в работе, в личной жизни, даже в быту». Что-то в этом есть…       — Давайте я доведу Дэнди до начальника или его помощника хотя бы — и делайте что хотите. Но пока он под моей опекой. Договорились?       Мужики опешивают от моей наглости, переглядываются, собираются в круг.       — Ладно. Тут недалеко, — отвечает старший после совета.       Интересно, а что было бы в противном случае?       В отличии от беспроглядных проходов, которыми вел нас Хэн, эти бетонные просторные коридоры под коммуникации не вызывают негативных чувств. Повстанцы по ним обычно гоняют туда-сюда на тележках, развозя ценные грузы по складам, либо отправляя их дальше, уже по канализациям и катакомбам.       Ядром базы послужил подземный этаж — хранилище бывшего административного здания, которое, по данным ГО, затоплено и заселено тварями из Зена. Эту дезинформацию, вброшенную мной еще во времена исследования и картографии города Альянсом, приняли с охотой и удовлетворением…       Но сегодня, на удивление, по пути нам встречается только двое ребят, перевозящих ящики с маркировкой «Взрывоопасно!». Наш провожатый молча кивает им.       — А что сегодня так мало поставок? — спрашиваю я, озираясь на быстро отдаляющихся грузчиков.       — Тревога, — неопределенно буркает мужичок.       — Где? В привокзальном секторе?       Он не отвечает. Ну и ладно, разузнаю все у Куана…       Куан Нил — прирожденный лидер, торгаш и просто самовлюблённый человек; требователен к себе и окружающим. По слухам, до Вторжения он вел алкогольный бизнес и даже имел связи с ирландскими террористами, но подтверждения, естественно, не нашлось. Симпатии я к нему не испытываю, но и не доверять у меня нет причин: за пятнадцать лет Куан ни разу не дал усомниться в своей преданности делу Сопротивления, хотя, порой, он и немного злоупотреблял доверием. По крайней мере, наши интересы лежат в одной плоскости, а взаимовыгодное сотрудничество только скрепляет единство…       Эта дверь выделяется из монотонно бело-серой стены. Гранитного цвета, стальная, вынесенная, видимо, из квартиры обеспеченного района. Табличка на ней висит строго на уровне глаз, подпись проста: «Начальник Главной опорной базы, Куан Нил. Входить только после стука».       Неожиданно, мужичок разворачивается и говорит:       — Заходите. Босс не любит левых ушей.       — Хорошо, спасибо.       Мужичок разворачивается и быстро уходит. Жду, пока он отойдет на приличное расстояние — слишком уж хороша тут акустика… Но все равно говорю полушепотом:       — Дэнди.       — Да?       — Сейчас мы зайдем к важному человеку, он определит твою дальнейшую судьбу. Если задаст что — отвечай максимально кратко и без рассусоливания. Да и в принципе так отвечай, перед всяким здесь. На базе много отпетых преступников, помилованных за убийства ГОшников и диверсии. Им не место под солнцем среди… ну, достаточно законопослушных граждан. Так что контингент тут, мягко говоря, невоспитанный, грубый и очень злопамятный. Ты это уже надеюсь понял по той перепалке с картежниками.       — Понял.       Итак, пора. Заношу кулак — глухо стучу по металлу. Выдерживаю паузу и отворяю дверь.       — …поставьте возле оружейной. А вот те, которые позавчера привезли, раскиньте возле генераторной, ясно?       — Ясно, босс. А с другими что делать?       — Подожди… Ба, да это же Барни! — радостно говорит полноватый лысенький мужичок. Он встает с кресла и, забавно-неуклюже передвигая ногами, подходит ко мне и крепко пожимает руку. Дэнди он игнорирует, только и бросает на его повязку напряженный взгляд.       — Этот пассажир из ГО? — подозрительно спрашивает Куан.       — Ну да. Рассудил, что найдешь куда пристроить.       Куан почесывает свою рыжую бородку, отхаркивается в платок.       — Я могу передать его Билли, если…       — Нет! — резко говорит ирландец. — Не надо, — мягче добавляет он. — Сейчас все решим… Это, Норвэй, возьми-ка ГОшника…       Куан достает ключ с массивной ключницы-доски.       — …вот, от камеры. Там на бирке подписано.       — Как скажешь, босс.       — Все, свободен, уходи, — махает кистью Куан. — Остальные ящики не трогайте.       Некий Норвэй грубо берет и уводит под руку Дэнди. Все происходит с такой скоростью, что я даже очухаться не успеваю. Как все налажено…       — Барни, закрой дверь, пожалуйста, — и располагайся.       — Я ненадолго, — предостерегаю я.       — Все так говорят, а уходить потом не хотят. Странная штука, а?       Действительно, кто захочет покинуть компанию интересного собеседника, встать из глубокого кожзамного кресла, пройти по теплому деревянному полу и выйти из пусть и небольшого, но уютного кабинета?       Но одно дело хотеть, другое — действовать. Я закрываю дверь на две защелки, снимаю берцы и прохожу в известное кресло.       — Как дошли?       — Нормально. А вот Хэну все хуже и хуже: взгляд шальной, руки трясущиеся, речь агрессивная…       — Да уж, он от одиночества совсем свихнулся… Все-таки лапша и затхлый воздух чернят мозги людей получше всякой копоти… Я подумаю, что с этим делать.       Куан сидит на подобном моему кресле, только с высокой откидываемой спинкой. На его дубовом письменном столе аккуратно лежат пачки бумаг в папках, какая-то раритетная керосиновая лампа, винтажный, отделанный под золото дисковый телефон, пепельница-миска и пачка дорогих английских сигарет.       Он протягивает сигарету.       — Будешь?       — Извини, два месяца как не курю.       — Я вот все тоже пытаюсь бросить…       Пока Куан, тихо матерясь, пытается зажечь сигарету, я окончательно осматриваюсь. Кхм, ну вроде особо ничего не поменялось за четыре месяца с последнего визита: резной комод; массивный шкаф с книгами в толстом переплете; две картины с анималистикой — с лисой и лошадью; четыре настенных светильника. Большего из ярких деталей тут как не было, так и нет.       Странный все-таки человек.       — У меня есть один маленький презент…       На стол грохается раздутый бутыленок, полный темной жидкости.       — Виски, сэр. Ирландское, настоящее, Twelve Ploper.       Как же хочется сказать тягучее сладкое «да-а-а»…       — Как-нибудь в другой раз.       — Ахаха! Да ты, погляжу, оптимист, — делает Куан акцент на последнем слове, пока наливает напиток в одинокий бокал. — Старая школа, идеологическая вера в счастливое будущее… Ой, извини, я и забыл, что ты с Америки. Но все равно, как нам сейчас не хватает такой веры! — поникает его голос.       — Это точно… Не обижайся, я вижу, что виски хороший, просто предпочитаю изысканному спиртному обыкновенное пиво.       — Ну, о вкусах не спорят…       Огонек в керосиновой лампе озорно скачет, преломляясь в полном бокале виски. Куан с наслаждением раскручивает небольшой водоворот в сосуде, полируя стенки.       — С ГОшником будьте помягче, — говорю я, поудобнее устраиваясь в кресле. — Паренек лет восемнадцати, может и психическую травму получить, если перестараетесь. В придачу, он мастеровитый, отверткой управляется только так.       Куан переводит взгляд на меня, внимательно всматривается, словно он ослышался.       — Если сам Барни, вокзальный костолом, говорит быть помягче… Ладно, не буду задавать лишних вопросов. Уверяю, что обойдемся с ним… элегантнее. И найдем работенку под стать умениям.       И он улыбается прокуренными насквозь зубами. Так улыбаются только увлеченные люди и маньяки.       — Что-то еще?       Куан затягивается, выдыхает облачко дыма. Как назло, в мою сторону.       — Что у вас происходит?       — У нас?.. — отвечает он так, как будто поджидая этого вопроса. — Ты уже, наверное, заметил, что на базе практически никого и нет. Я отправил ребят на Станции, в разведку, на ключевые поставки. Чтобы все были по максимуму задействованы, в том числе и в перехвате конвоя, а не просиживали тут штаны, играя в покер…       — Значит, ты в курсе ситуации?       Ирландец отпивает виски, причмокивает, облокачивается на спинку, прикрывая глаза. Выжидает секунд двадцать. И говорит спокойным тоном:       — Билли. Они поймали Билли.       От неожиданности я вскакиваю и делаю шаг вперед.       — Спокойно, Барни, садись, сейчас поведаю, — говорит Куан и похлопает по подлокотнику несколько раз.       В диком замешательстве я плюхаюсь обратно в кресло.       — Точно не хочешь сигаретки? — заботливо спрашивает он.       Я отрицательно мотаю головой.       — Как это произошло?! — громче чем нужно выплескиваю эмоции.       — У него была запланирована встреча с Аликс, у старой прачечной, ну ты знаешь. И вот, что-то пошло не так…       — С Аликс? — У меня окончательно все перемешивается в голове. — А с ней что? Что ему было нужно?       — Скорее ей. Там шла речь о каких-то деталях. Я не научник, точно сказать не могу, но это что-то важное, раз Билли сам потащил эти хреновины… По Аликс же инфы нет.       Меня пробирает дрожь. Впервые за эти два месяца воздержания мне хочется плюнуть на все внутренние запреты и разжечь огонь. Пусть и маленький.       — Когда он выходил на связь? В последний раз?       — Рано утром, в шесть тридцать. Передал, что справится собственноручно.       — Бред какой-то! — всплескиваю я руками.       — Сам не пойму, что на него нашло?..       — Значит, из-за него переполох? Его перевозит ГО?       Куан делает последнюю затяжку и с силой вонзает бычок в миску.       — Нет. Он на вокзале.       Что?..       — А кого тогда посадили в броневик? Аликс? Говори!       — Возможно, но еще раз повторю, по ней инфы точной нет. Барни, мы не до конца понимаем произошедшего. За конвоем следят мои лучшие люди, насчет этого не переживай, но к нему физически не подобраться. Операция в высшей степени секретна, любые перехваченные данные по ней зашифрованы. Альянс все продумал.       Куан глубоким глотком отпивает из бокала.       — Кто еще знал о встречи Билли и Аликс кроме тебя?       — Двое ребят. Мы над ними сейчас работаем.       — Дай мне пять минут, и они расколятся что твои грецкие орехи!       — Валяй. Они на Станции-4, это где-то в двух милях западнее вокзала. Но думаю, что у тебя появятся заботы и поважнее…       И смотрит на меня с какой-то едва уловимой хитринкой. Старая зверюга не проста.       Я, как будто непонимающе, хлопаю глазами.       — Видишь ли, Барни… — начинает издалека ирландец. — Он слишком много знает. Чертовски стойкий мужик, бесспорно, выдержит любые пытки от ГО, но в Нова-Проспект… Там никто не отмалчивается. Лучшим вариантом для всех, и для него самого, будет смерть. Быстрая и безболезненная. Тем более, его нельзя оправдывать, если он имеет отношение к переполоху.       — Это просьба? — говорю я, не веря своим ушам.       — Тебе не прикажешь! — усмехается Куан. — Но, если хочешь, — это настойчивая просьба.       — Я с ним поговорю по душам, но как дальше сложится… Возьму на заметку его потенциальное предательство, но не более, — делюсь я раскладом.       — Барни. — Куан садится прямо. — Каков шанс на его спасение? Один к двадцати? Я ставил на скачки в свое время и понимаю: ты котируешься гораздо выше одного к двадцати…       — Я не пойду на это без совещания с Илаем.       — Илай! Он слишком одержим своей научной семьей, — как-то пренебрежительно говорит Куан. — Тебе повезло оказаться в его поле власти, ухватиться за ниточки. Но остальным повезло гораздо меньше. — Он делает очередной глоток из бокала, задумывается. Но ненадолго: — Пойми, я дорожу каждым человеком, но Билли перешел черту. Он ввязался в какие-то левые интриги с научниками, и из-за неосторожности его взял под колпак Альянс — вот как это вижу я! А Илай использовал его связи на моей базе для беспошлинного провоза грузов. Нарушение прямых договоренностей: мы содействуем в поставках и помогаем в ориентировании под землей, а они взамен снабжают оружием и провизией. Так что, мои люди из-за одного прогнувшегося урода загнивать заживо без жратвы должны? И так на крошках сидим последние месяцы… Нет уж. Илай и так скоро объявит мне импичмент. Видите ли, он испытывает моральное отвращение к нам и кредит его доверия иссяк из-за пары провальных поставок, хотя я предупреждал, что риски запредельные и потери неизбежны. Я был изначально против этой возни с порталом… Поверь, — заключает Куан, — дело не выгорит. Мы по уши в дерьме, по уши. Грузы уже с задержкой на две-три недели приходят, а дальше будет только хуже… Система развалилась, так толком и не собравшись.       — И все-таки, — не сдаюсь я. — Билли часть верхушки Сопротивления. Такими не разбрасываются. Он хороший человек, в конце концов.       — Глупости! — заводится не на шутку Куан. — Тут не осталось уже ни плохих, ни хороших людей! Я — хороший? А, может, ты? Скольких не спас, скольких призывы о помощи проигнорировал?.. Кляйнер? Ну конечно — часть команды АМ, один из главных виновников в смерти миллиардов!       — Куан, хватит.       — Нет уж, послушай меня! Сопротивление не такое белое и пушистое, как принято считать там, наверху. Тут, под землей, в грязи и собственном дерме, закаляются конченые мерзавцы — наркоманы, убийцы, насильники… Хех, прирожденные бунтари. Вот она — реальная основа Сопротивления, вот она — ее главная сила, а не эти придурочные ученые! Будущее! Да, мы строимся на анархии, что мне пиздец как не нравится. — Куан сжимает кулаки. — А Альянс организован и дисциплинирован — ты это получше меня знаешь — и нам, оборванцам, жаждущим лучшей жизни, в открытом бою не продержаться и минуты. Тут нужна хитрость, смекалка. Не доброта, не сострадание — только холодный расчет… Чтобы выжить! — На его круглом лице прорезаются морщинки. Он повышает голос; играют нотки мощного тембра. — Ситуация напоминает Семичасовую войну, не так ли? Когда Объединенная Коалиция развалилась по причине внутренних разногласий; когда армии были вынуждены действовать поодиночке и закономерно были уничтожены; когда мы лихорадочно ровняли наши города ядерным оружием, в попытке закрыть порталы и замедлить Вторжение, но из-за этого погибло больше, чем от последующей деятельности пришельцев, — это тебе известно! Это вопиюще страшная правда, о которой не принято говорить! Хах, подними эту тему у Одессы как-нибудь интереса ради — и он будет строить из себя малолетнего идиота!       Я молчу. Он переводит дыхание. Допивает остатки напитка, уже более уравновешенно продолжает:       — Ты понимаешь, сколько фатальных ошибок совершило человечество в последние пятнадцать лет? Что наше положение сейчас — во многом наша собственная вина? И эта цепочка тянется от кучки амбициозных ученых, желающих совершить революцию! Поздравляю — у них это получилось! Барни… История циклична. Мы истощены, запасы на исходе. Я принял решение разорвать договоренности с Сопротивлением. Меня ваша позиция категорически не устраивает. Нужно перераспределить усилия и вложиться в развитие диверсионной сети, следовать реальным принципам, а не эфемерным мечтам отдельных личностей.       Я встаю. По факту — эта беседа только прибавляет головной боли. Не хватало еще записать в противники сотню отморозков с хитрущим главарем, обезьян с гранатами…       Куан кидает мне пачку сигарет. Я машинально запихиваю ее за пояс.       — Держи. Хватит с меня, а тебе пригодится.       Ага-ага, и не надейся…       — Спасибо. До встречи.       Он грузно поднимается, смахивает частички пепла со стола.       — Удачи. Очень надеюсь, что к тебе не придет сочувствие в ответственный момент, как получилось с этим парнем… И да: после выполненного задания откроется должность зама. Я ценю твои способности и трудолюбие, так что хорошенько подумай над предложением. Дважды предлагать не буду. Возвращайся сегодня до вечера.       Я покачиваю головой. Ступни удобно садятся в берцы, шнуровка затягивается в два счета. Охлопываю жилет и пояс — все при себе, шлем болтается на карабине.       Куан садится обратно, со вздохом убирает бутылку куда-то под стол. Подпирает голову руками — и замирает. Пора удаляться.       Выхожу в коридор, закрываю дверь. Иду и иду, иногда поворачивая, но не встречая никого…       Ирландец действует в своих интересах, Брина он ненавидит не меньше моего и не пойдет с ним не на какую сделку. Но Билли… А Альянс… Сколько разных вопросов, но ответ, я уверен, один — и он на вокзале.       Преодолев очередной вираж, я натыкаюсь на двоих бойцов, охраняющих переход на поверхность.       — Я на выход, посылок не имею, — доброжелательно сообщаю я.       — Ты же Барни, — констатирует личность боец. — Известный человек. Ладно, не досматриваем.       Меня пропускают и с грохотом закрывают массивную шлюзовую дверь за спиной. Слышно, как с той стороны закручивают вентиль. Обратно не пустят, о других переходах я не знаю. Дорога одна — и только вперед.       Немного прохожу по канализации и нахожу лестницу, свисающую с уровня люка. Поправляю амуницию, надеваю шлем. И настраиваюсь на рабочий день считалочкой:       — Раз, два, три, четыре, пять. Барни идет тебя искать.