Барни и Метрокоп

      Перестраховываясь, я слегка, на пару дюймов, приоткрываю люк, медленно выглядываю. В закоулке никого, лишь гуляет газетенка, подгоняемая слабым ветром. Быстро отодвигаю люк, вылезаю на божий свет, задвигаю его обратно и притоптываю.       Подношу перчатки к лицу… а они натыкаются на оболочку шлема. Да, забываю… Все-таки держать постоянную фокусировку трудно, важно уметь и отдыхать. Расслабляться, то есть. К этому вопросу я подхожу мастерски, и секрет кроется вовсе не в пиве, нет, хотя я иногда и позволяю себе после особо тяжелой смены маленькую слабость. Просто у меня работа поставлена на автоматизм: тело занимается своим, а мозг — своим. Наверное, это называется исключительной многозадачностью. Но бывают и «сбои», как вот сейчас не получилось почесать нос.       Выхожу на улицу. Разминаюсь со знакомым ГОшником, на рукаве которого болтается серая ниточка — общепринятый знак разведчика под прикрытием. Если не ошибаюсь, он работает в «горячем» секторе возле дома Советов. Там постоянно что-то да происходит: то командира отряда удавкой задушат, то патрульную машину молотовыми закидают. Не завидую я ему, шансов подохнуть там в разы больше, чем в среднем по городу.       Двигаюсь дальше. Вот, некогда известный центральный универмаг — сейчас заброшенный, нелицеприятно выглядящий, с опадающей штукатуркой и с покосившейся вывеской. А сразу за ним — склады с провиантом, подконтрольные ГО. Наш хлеб и тряпье…       Мимо проезжает желтоватая «Волга» почтальона, забитая под завязку агитационной макулатурой. Пайки зарабатывает кто как умеет, в этом нет ничего предосудительного, но единственные исключения — это подавшиеся в Гражданскую Оборону. Крайняя форма безнадежности, когда ты идешь на послушание Брину и верную смерть, неважно — через два года или через два дня — итог всегда один. А самородки вроде меня, с более чем десятилетней выслугой, — самые везучие сукины дети на Земле, не иначе. Правда, не знаю ни одного случая, когда добровольно выходили из ГО, самые такие распространенные два варианта судьбы — либо под хирургический нож и в комбайны, либо склеиваешь ласты и в покойники. Существует и третий вариант, с параллельным продвижением службы и в Сопротивлении, но единицы обладают нужными качествами и мышлением. Вербовка каждого нового агента — это большой праздник в нашем немногочисленном цеху.       Так, подхожу к вокзалу с противоположной стороны, с «рабочего коридора». Скромную деревянную дверь в нутро сторожит «двойка», как обычно.       — Добрый день! Сотрудник B-2, допуск максимальный, — говорю я бойцам.       «B» означает номенклатуру подразделения ГО, а «2» — порядковый номер. Всего в подразделении «B» около 250 человек, так что я считаюсь этаким закоренелым дедом. Если сотрудник выбывает из штата, то номер освобождается…       Меня пропускают без сучка и задоринки. Не знаю, может сейчас так повезло или были даны конкретные инструкции, но опытные ГОшники как бы… ощущают своего коллегу, хотя внешне узнать его невозможно — все как под копирку, разве ростом немного различаются. Неумеху же выдают тряска, неправильно поставленные фразы или неуверенная речь.       По вокзалу иду не спеша, расслабленно, в привычном ритме. Узкий коридор перетекает в просторный холл, а потом снова сужается. Наконец, он расширяется в поездную станцию — так называемую «приемку», правда, сейчас простаивающую, без гражданских и гор чемоданов. Что же, скоро экспрессы возобновят движение.       На перроне удивительно чисто, уже пустили рабов-вортигонтов без толку намывать полы. Порой, наблюдая за ними по несколько минут, на большее мой перерыв расщедриться не может, даже пробирает жалость. Несмотря на былую вражду, их раса оказала и продолжает оказывать неоценимую помощь в борьбе, хотя к такому, как говорят тут местные, побратимству, я отношусь с рьяной долей скепсиса. Ну не понимают люди разум ворта, их культуру, их уникальный язык. Я выступаю лишь за установление равновесия и списанию всех жертв Инцидента, но не за всеобъемлющую интеграцию, как того желает Илай. Ну да и бог с ними, еще успеем рассудиться.       Прохожу в зал ожидания, маршруты на стенах которого навсегда впечатались в мою память. Сити-11, Сити-12, Сити-15… В голове сразу же мелькают затертые карты, схемы. Точка А начинается где-то с периферии, а точка Б всегда ведет к центру — к Сити-17 и его окраинам. Еще недавно курсировало десятки поездов по десяткам направлений, они сновали туда-сюда, иногда возвращаясь, а иногда теряясь в тени Пустоши…       И вот, не заметно шагнув за привычный порог, я оказываюсь в своем «офисе» — в камере допросов. Так или иначе, но большая часть работы крутится вокруг нее: то там подсобить нашему и сфабриковать досье, то там вытащить инфу у нейтрального типа, то там помочь дельным советом «трудным» гражданам. Конечно, я и о патруле не забываю, вернее сказать, мне напоминают о нем командой из Центра, но такие рядовые вылазки нечасты и необязательны, мой ранг позволяет принимать или отклонять запросы. Это пища для салаг, для заработка репутации и получение доступа к «бонусам»: психостимулирующим препаратам, немеханической имитации секса, добавкам к рациону и его разнообразии.       Первым делом я выключаю камеры, снимаю шлем, иначе недолго задохнуться от духоты. Оглядываюсь. Да, здесь не чище, чем в домашней конуре. Но мне как-то наплевать: грязно и грязно, не в цивилизованном обществе все-таки живем. Я видал и заброшенные сектора в зоне карантина, где царила такая инопланетная вакханалия, что волей-неволей обратно тянуло к ГОсовской квартирке. А тут запекшаяся лужица крови, пыль да грязица. Родное, земное. И это переживем!       Итак, для начала: как объяснить часовое опоздание? Такое у меня было в последний раз… кажется, в прошлом году. Не помню, какую точно подобрал формулировку к отчету, что-то про «внеплановое освидетельствование». А сейчас она подходит? В случае, если подтвердит другой сотрудник… Да, тот разведчик, с которым я разминулся по дороге! Надежный человек, было несколько к нему поручений, и он не оплошал. Пусть постарается и вновь, заодно проверим его фантазию: в моем понимании, хороший разведчик должен уметь прилагать творческий подход.       Ввожу данные личной записи в командной панели. Проверка безопасности длится с минуту, высвечивается одобрительное окно и меня впускают в громоздкую файловую систему, где черт ногу сломит. Да, порядком выдрючил меня этот интерфейс, в новых моделях он включен в объемную проекцию, а тут, по старинке, жмешь сраные кнопочки и пролистываешь длиннющие списки, поскольку «поиск» работает через задницу.       Открываю «программу информационного обмена», перехожу в раздел «отчетность». В готовую форму «шапки» заношу число, месяц и год, время выхода на дежурство, ниже пишу про «вынужденное задержание в связи с внеплановой помощи сотруднику К-39» и что «детали оказанной помощи прилагаются вышеизложенным сотрудником к моему отчету». В разделе «рабочие переписки» этой же программы в личной беседе с К-39 прикрепляю файл с отчетом и прошу дополнить его заметкой о конкретной сути «помощи». Сохраняю данные на сервере. С этим разобрались.       Теперь о неприятном: нужно сделать звонок. Как бы мне не хотелось оттягивать этот момент, как бы ни хотелось предаться сразу же работе, но нужно обязательно сделать ебаный звонок. Давай, Барни, чего уставился на экран? Звони!       С тяжелым сердцем сворачиваю окно «инфообменника», гораздо медленнее чем обычно переключаю сеть. Тут уже выбора не остается: на весь экран разворачивается окно видеосвязи. Вздыхаю и в маленьком списке тыкаю в пункт «Восточная Меза». Связь устанавливается практически молниеносно: на экране появляется слегка растянутое лицо Илая.       — Барни, наконец-то! Я трижды звонил, где ты пропадал?       — Доброго дня. Если коротко, то занимался сбором инфы по главному вокзалу.       — Молодец, не теряешь времени! Разузнал чего-нибудь интересного?       — Как бы и да, и как бы и нет. Вряд ли я удивлю тебя, сказав, что Билли сцапали на встрече с Аликс, что его сейчас держат где-то у меня поблизости; что Аликс, скорее всего, выбралась из передряги, но тогда непонятно кого Альянс загреб еще помимо Билли и отправил с конвоем комбайнов неизвестно куда и неизвестно зачем.       — Да, я ожидал большего, — слышится разочарование Илая несмотря на паршивое качество связи. — Что планируешь делать дальше?       — Найду Билли и все из него выужу… А если покажется, что он врет или что-то утаивает? Твое мнение?       — Барни, мы с тобой прекрасно понимаем масштаб всей проблемы. Только одна просьба, как от отца: разыщи мою дочь. В остальном действуй на свое усмотрение, я знаю, что ты справедлив и почем зря кровь проливать не будешь. Напряги мозги, просмотри базу данных, поспрашивай у знакомых. Я верю в тебя.       — Хорошо, сделаю все возможное.       — На будущее: повнимательнее присматривай за ней. Ты же ее близкий друг, хотя, мне кажется, что вы и взаимные симпатии питаете… А? Что там? — Кто-то вмешивается в наш сеанс. — Барни, мне пора. До связи.       — До связи, — говорю я уже в пустой экран.       Ха! Тоже мне… Аликс, если захочет, быка оседлает, с ее характером то… Действительно странные вещи порой говорит Илай, как будто мне, крепкому сорокалетнему мужику, вот прямо не терпится податься в соблазнители совсем еще юной девчонки. Или он пытается раззадорить меня? Возбудить, что называется, молодой пыл? Хрен поймешь эти неоднозначные илаевские игры, на этот счет с Куаном трудно не согласиться…       Заигрывания в прошлом. По мне досрочная пенсия плачет, если честно. Стаж такой, что ох-хо-хо. Может, на фоне этого непонятного разговора, как-нибудь рассказать об усталости? Чтобы обойтись без счастливого прозябания в кляйнеровской лаборатории. Того хуже, начнут меня пичкать своей терминологией, формулами, сделают мальчиком на побрякушках… Так я же только бутылки сосчитать могу! Ну и литраж, по-европейски, в разумных пределах. Хотя гораздо привычнее в американской мере: баррелями, галлонами… Ну, а если серьезно, было бы неплохо, чтобы Кляйнер замолвил за меня словечко. Вот в Пустоши, к примеру, не хватает опытных спецов. Все грамотеи работают либо на базах вроде Белой Рощи, либо в подпольных лабораториях в черте Сити. Думаю, мне подходит роль командира поискового отряда, хотя не против и занять кресло в штабе. Задолбала эта работа, за девками бегать, да пацанов вербовать и учить уму-разуму.       Представляю, как шерстю в утренний туман лес с десятком самоотверженных ребят, вдали ухают охотники, а над головой качается сплошное лиственно-игольчатое полотно, из которого иногда доносится щебет птиц и треск дерева… Не иначе, как мечты человека, в последнее время не покидавшего большого города.       А что изменилось-то? Начальство? Брин вон как устраивал публичные манифесты, так и теперь устраивает, только заметно поседевший и… какой-то уставший? Ну да, натянутая его улыбка не скрывает истинного выражения лица. Обезумевший дед, спонсированный и легитимированный захватнической цивилизацией, пытается успокоить нас скорыми обещаниями в разрешении давних «проблем». Ну-ну, верим на слово, «Великий Вождь»… Илай Вэнс. Тоже уже седой и с замашками на старческий маразм. К чему же ты ведешь нас? Я ни разу не слышал Идеи от Илая, лишь одно: «Победа, победа, победа». «Когда победим — и тогда все наладится», — и в том же духе. Аликс не станет его приемником, не ее стезя. Не понимаю, на что он тогда надеется?..       Так, Барни, вернемся в реальность. Убедимся, что драгоценная дочурка еще на свободе.       Раздел «Задержания и правопроизводство» — самая нудная часть в моем ежедневнике обязанностей. Сотни дел, старых и новых, малых и больших, одиночных и групповых, — на любое, даже самое искушенное желание. И их я просматриваю дотошно, с бухгалтерской скрупулёзностью, ни одна даже малозначимая на первый взгляд деталь — ничто не должно затеряться в пуще характеристик и заключений.       Ну вот, к примеру. «Подозрение в соучастии в антигражданской организации» и побочные статьи, высосанные из пальца: «хранение летального оружия», «шантаж», «уклонение от общественных работ». Типичный «залет». Лицо: Сьюзи Уильямс, 32 года, европеидная раса. Краткая характеристика: «Вдова, сентиментальна и вспыльчива, сотрудничать с Гражданской Обороной отказывается. Родственники и друзья неоднократно выражали антигражданскую позицию, подозреваемая с ними консенсуальна». Установка: «Задержание, уточнение, производство». Вывод: «Психическое состояние нестабильно, физическое здоровье в пределах допустимости». В 95% дел вывод аналогичен. Берем в разработку, есть шанс значительно пополнить ряды Сопротивления за счет целой семьи, если только они уже не вступили к нам… Уточним, как руки дотянутся.       Далее. «Торговля продовольствием». В целом пустышка, очередной предприниматель.       «Оскорбительные публичные высказывания». Какой-то нахальный балагурщик, ни о чем.       Список сокращается, и меня завладевает разочарование. Никто и не говорит, что каждый пригоден, но давненько мне так не везло. Похоже, оцепление вокзала аукнулось нам в жирный минус: за последние два часа в секторе задержали пятнадцать человек. Личности установлены у четырнадцати, среди имен числится Билли. Но Аликс нет. Хорошо. А что это за неопознанный элемент? Точно не она, ее психотип известен. Кхм… Подробное описание отсутствует, все колонки с личными данными пустуют. Первый раз такое вижу: у любого «пассажира» в личном деле имеется хоть какая-нибудь информация, пол или имя. А тут, на тебе — загадка.       От неприятной неизвестности засосало под ложечкой. Привык, что система подает мне инфу на блюдечке, практически без серых пятен. Но опять подтверждается, что доверия у Альянса в этой операции к ГО нет — это железобетонный факт.       Подпираю голову руками, взъерошиваю тонкие волосы. Шея тут же наливается противной зудящей болью, отдающей стрелой в голову. Пора взять маленький перерыв, попить чайку.       Щелкаю чайник и кладу в кружку пакетик с травяной смесью, собранной где-то на окраинах Сити. Пока греется вода, знакомлюсь с остатком дел, одним из которых оказывается дело Билли. Займемся им после перерыва, никуда не денется.       Выключаю чайник, собиравшийся уже было вскипятить воду, и наполняю кружку. Жидкость постепенно окрашивается в салатовый цвет. Когда показалось, что заварка готова — делаю глоток. Прекрасный напиток!       Но в полной мере насладиться чаем мне, похоже, не дадут. Динамики панели извергают приказ:       «Сотруднику В-2. Провод дела №56/5. Код: засвидетельствовать, запротоколировать, доложить».       Поперхнувшись, я кашляю и выплевываю жидкость, ведь дело, назначенное мне — дело Билли.       В дверь нетерпеливо стучат. Надеваю шлем, включаю запись с камер. Открываю заслонку маленького окошка, убеждаюсь в порядке и пропускаю двоих ГОшников с заломленным Билли. На него страшно глядеть, на бедолаге не осталось живого места: темные волосы сплетены в кровавое месиво, лицо изувечено до неузнаваемости, одежда разорвана. Костоломы провели разогревочный мордобой, особо не церемонясь, а сейчас последует официальная сцена, со всей отчетностью, камерами и признаниями.       «Расколется даже до майнд-терапии», — радостно думаю я, но тут же припоминаю слова Куана о жесткой воли своего зама. Эту болезненную терапию оставляют обычно на конец, поскольку она кончается непоправимыми психическими и физическими травмами. Но не все сотрудники настолько благоразумны и последовательны. Некоторые сразу же приступают к пыткам, без предисловий.       — Допрос будет комбинированным, — сразу предостерегает меня один из вошедших ГОшников. Я узнаю его по «блатной» нашивке высокопоставленного офицера — это отец Дэнди, отменивший код оцепления и показательно избивший на глазах у всего сектора гражданина.       Плохо. Очень плохо.       — Вас понял, — спокойно соглашаюсь я. Впрочем, внутреннее «я» противится сказанному. Придется уступать людям в серой форме.       Билли усаживают в кресло, фиксируют голову и конечности ремешками. Он размяк как кукла, но это наверняка от осознания вреда сопротивлению. Чувствуется, что его предельная собранность, кремневая твердость и совершенная непроницаемость еще дадут прикурить пытателям.       — Гражданин, вам предъявляется нарушение пунктов 17.1, 17.3, 18.4, 18.9 Гражданского кодекса. Мы вынуждены допросить Вас в связи с подозрением участия в противоправной деятельности, являющейся угрозой безопасности и существованию гражданского общества Сити-17. Вы должны понимать, что любая действительная информация, сказанная вами, будет использоваться во всеобщее благо. Утайка или умышленное искажение фактов строго наказуемо. Уполномоченные сотрудники вправе применять методы физического и психологического воздействия, степень жесткости которых остается на усмотрение оных.       Командир заканчивает со вступительной речью и передает по внутреннему каналу:       «Сразу к третьей фазе. Не хочу с этим долго возиться…»       Формулировка предельно понятная: быстрее обработаем одного, быстрее переключимся на другого. Конвейер, мать его…       — Гражданин! В семь часов утра сегодняшнего дня Вы совершили ряд подозрительных действий: вышли из своего дома с рюкзаком, прошли два таможенных поля и передали неизвестному лицу в секторе Главного вокзала содержимое рюкзака. С Вас требуется: детальное описание данного лица, разговора, содержание передачи, цели.       Гражданин не делает и малейшего движения лицевыми мускулами. Он все так же неподвижно сидит, прикрепленный к креслу, беспомощный перед опытными руками командира. А тот резко подается вперед, приказывает, чуть не стукая стальным фильтром беднягу, да так, что мои уши прожигает от громогласного:       — Гражданин!!! Ваши руки!       И этот акцент на слово «руки»… Сейчас будет больно.       Билли медленно протягивает худые, со вздутыми венами запястья… И моментально отхватывает пиздюлей от дубинки, прямо по пальцам. Я инстинктивно морщусь. Удар неприятный, что-то явно там хрустнуло внутри кисти. Но каков мужик — лишь ахнул и сжал покрепче челюсти, чтобы не издать крика.       — Описание неизвестного лица: имя, пол, рост, телосложение, одежда, отличительные признаки! — впервые подает голос помощник командира.       Излюбленная методика: сначала создать иллюзию законности происходящего, а потом эту иллюзию искривить, разбить как зеркало. В этом и кроется техника комбинированного допроса: вопросы летят со всех сторон перманентным потоком, разбавляются резкими действиями и давлением со стороны обвинения. Человек теряется, из него становится легче выудить данные. А если уловки не срабатывают, то в дело идут уже проверенные методы: плоскогубцы, кипяток, препараты. Время идет, да ничего еще лучше устрашения причинения боли не придумали…       Но Билли непреклонен. Его подрагивающие губы расходятся в улыбке так, что видны свежеявленные промежутки в рядах зубов.       — Ты, жалкий кусок говна, — обращается он к помощнику, — подсосина жаберная, фурункул поджопный сдохнешь в таких муках, что издевательства надо мной покажутся тебе детской шалостью. Ты своими крошечными мозгами не вообразишь, что ребята с подземки сделают с твоей кожей, кишками, как они изувечат и изрежут твое вонючее тельце. А ты, командир-смертник, заслуживаешь особой собачьей смерти. О-о-очень медленной…       — Хватит!!! — прерывает угрозы командир. — Гражданин, Вы вынуждаете пойти нас на крайние меры. Шприц! — как кажется торжественно восклицает он.       Помощник накачивает около трех кубиков мутной студенистой субстанции из стеклянной склянки и подает вполовину полный шприц. Это вещество приносит нечеловеческую боль, сильнейший психоэмоциальный удар. Командир легко прощупывает вену и делает укол… И Билли все-таки не выдерживает — его крик, сначала громкий и объемный, постепенно переходит в тонкий визг. А потом и вовсе стихает, и из-за открытого рта начинает обильно изливаться пена, как из бушующего моря.       Однажды, одна пожилая женщина скончалась при похожей ситуации от болевого шока. Я молча стоял и глотал слезы вперемешку со слюной. Как меня подкосило тогда… Помню, как вчерашний день, хотя три года прошло: выхожу на улицу на ватных ногах, весь потный, отбираю у встречного сигарету… Пытаюсь затянуться, с непривычки забиваюсь кашлем… С третьей или четвертой попытки все-таки получается нормально вдохнуть дым… Люди проходят, озираются на меня… Кто-то даже узнает из своих… А я стою, до того ни разу не куривши, пытаюсь унять нервоз никотином. Меня подташнивает, еще и сильно укачивает, но я не перестаю травиться. Может, сигарета тогда и спасла меня от срыва…       Билли бьется в агонии. Его тело изгибается в дуге, пальцы рук впиваются в подлокотники до побеления, глаза закатываются целиком до белка. Ни с чем не сравнимая боль волна за волной обрушивается на, казалось бы, неприступную скалу самообладания. Но вода источит любой камень… Билли ломается, как было чуть не сломался я три года назад. Ситуации разные, но подводящие к одному итогу.       — Отмучался, — снисходительно произносит отец Дэнди, подмечая потерю сознания Билли. — B-2, оформи отчет по допросу, прикрепи к делу. И вот тебе наводка. — Он передает мне сверток с каким-то угловатым предметом. — Проверь пальчики по базе и получи на сканере схему устройства. Определим утреннего визави.       Я разворачиваю сверток и чуть не роняю предмет от неожиданности. От неожиданности узнать в компактном приборчике мультитул Аликс.       — Принял, будет сделано, — говорю я и прячу в карман приборчик.       Он машет рукой — и немедля удаляется вместе с помощником. Черт! Я так и не узнал его номера. Что за сербская сука, с чего бы вдруг ей приурочили такие права? И куда подевался бывший начальник сектора, пусть не менее кровожадный и агрессивный, но предсказуемый и знакомый? Все это как-то завязано на главном: человеке-загадке, о котором Альянс не рискнул оставить даже строчки описания. И мультитул… Ладно, затру отпечатки, подделаю схему и ляпну ее в деле. Но как быть дальше? ГО плотничком взялось за аврал, и я тут далеко не на ведущих ролях, выйти на них не хватит времени. Это аут.       И какова ситуация! Куан же провидел, что я останусь один на один с Билли. Провидел, что я, ведомый отчаянием и сожалением, кончу и его, и его мучения. Что я не отдам на растерзание стервятникам из Нова-Проспект замученного товарища, уже умалишенного и абсолютно смирного. Это не выбор, как пытался преподнести Куан, это односторонняя судьба. И мне нужно исполнить ее в действительность.       Снова выключаю камеры, снимаю шлем в знак уважения, пусть, что мое лицо Билли ни сейчас, никогда еще более не увидит. Беру шприц и накачиваю его полностью. По прикидкам, шести кубиков должно хватит для смертельной инъекции.       — Прощай, Билли Варди. Ты непременно войдешь в историю Освобождения, твоим мужеством будут восхваляться многие последующие поколения, а дело твое продолжит жить в новом обличии — и, будь уверен, оно дойдет до победного конца.       Закончив проводительную речь, я, колеблясь, вонзаю острую иглу в распухшую руку. Дыхание, до этого неровное и беспокойное, останавливается. Я размещаю шприц в ванночке ровно так же, как его и оставили.       Билли умер. А я стою над ним. Глотаю слезы, как и три года назад.       Быстро подтерев улики и отписавшись о «скоропостижной смерти гражданина в связи с инъекцией неизвестного мне старшего сотрудника ГО», я поспешил выйти на перрон к ограждённой курилке «для персонала вокзала». Облокотившись об решетку, я зажигаю английскую сигарету из пачки, столь любезно подаренной предусмотрительным Куаном. В дыме преобладают ореховые нотки крепкого и забористого табака, позволяющего разгрузить багаж невеселых мыслей и ненадолго притупить нюх.       На перроне совершенно пусто, пропали даже вортигонты. Тишину изредка прерывает далекий топот ботинок или писк передатчиков, но в целом она монотонна, даже несколько минорна. Я гляжу куда-то вдаль рельс, туда, где возможно меня ждет обдуманная мной работа, прозрачная и без подковырок, полезная и со смыслом. Но чтобы до нее добраться, нужно довершить дела в настоящем.       «Сотруднику B-2. Новые подробности по делу №891/1. В составе с K-17 и U-2 незамедлительный выход по адресу…» — и далее звучат подробности операции. Если коротко: «вломиться в квартиру, захватить, предать допросу». Все как по книжечке. Но интересно то, что цель вооружена и настроена недоброжелательно.       Переламываю сигарету пополам, которую до этого крутил меж пальцев, вминаю ее в пол и размазываю черной полосой. Одеваю шлем, буркую в передатчик:       «Сотрудник B-2, с составом дела ознакомлен, приступаю к операции».       Что же, раз закрутилась такая пляска, то идем во все тяжкие.