Барни и Метрокоп

      В конце «рабочего коридора» меня уже ожидают двое ГОшников — подчиненные на время выполнения задания. Они переговариваются о чем-то, глядя в абсолютно разные стороны, при этом их разделяет целый ярд. Типичная ситуация: мы редко когда находимся поблизости друг от друга, посты раскиданы в совершеннейшем хаосе; в придачу, еще и лица всегда скрыты противогазами.       «Беседа», или что-то похожее на оное, происходит только с помощью передатчика в искаженном электроникой формате. Потому и кажется со стороны, что ГОшники несколько отрешенные: мы привыкли ориентироваться не глазами, а ушами. В уставном порядке…       — Доброго дня, — говорю я и поднимаю раскрытую ладонь в невербальном знаке дружелюбия, — не будем яйца попросту мять. Задача серьезная и срочная. Так что приступаем немедля.       Подчиненные отвечают кроткое «принял» — на что я хмыкаю, ведь каких-то двадцать минут назад был в ровно противоположном положении — и с преданностью бодро ковыляют за мной.       Цель проживает неподалеку, в спальном районе. Чтобы туда попасть, нужно сначала пройти одно из тех полей, что разделяет город на множество секторов, подобно сотам. Сделано это, как я понимаю, для оптимизации ресурсов контроля. Альянс при всей своей могущественности весьма громоздок и старается проявлять гибкость там, где это возможно.       Расстояние, как часто бывает в напряжении или задумчивости, тает незаметно. Обогнув очередь гражданских на переходе силового поля, мы пересекаем улочку за улочкой, неумолимо и грозно, и, в конце концов, натыкаемся на дворик, потонувший в тени высокого девятиэтажного дома — диковинной «высотки» из прошлой эпохи расцвета. Как раз в ней и проживает цель, на восьмом этаже. Мы входим в подъезд и грохочем по лестничной площадке в три пары обуви, распугивая жителей по квартирам потрескивающими дубинками. Никто не оказывает нам сопротивления: понимают, что это грозит в перспективе только новыми погромами и смертями. На шестом этаже мы переходим на умеренный шаг, дабы не навести лишнего шума. И как только поднимаемся на уровень восьмого — отдаю стоп-команду, подготавливаемся к бою.       Дубинка будет бесполезна, она эффективна на близком расстоянии и против безоружных — огнестрел нам в помощь. Так, поменяем боеприпас. Эргономичная рукоять «Глока» удобно ложится в шероховатую перчатку; я меняю обойму, выщелкиваю из патронника оставшийся там бронебойный патрон после сбития сканера, снаряжаю его обратно в обойму. Заряжаю пистолет оболочечными и аккуратно щелкаю затвором, придерживая тот пальцами.       Параллельно занимаюсь и рекогносцировкой. Дверь квартиры нарушителя не составляет труда найти: она испещрена сквозными мелкими отверстиями так, что на стену в полусумраке отбрасываются прямые как прожектора лучики света. Индикатор замка светится зеленым, он разблокирован. Кхм… По виду отверстий очень похоже на работу картечи: площадь разлета весьма и весьма велика, скорее всего, стреляли из кустарного ствола. Это дает нам шанс, поскольку такое оружие мало того считается малоэффективным и ненадежным, так еще оно и одно-двух зарядное. Но есть нюанс — ширина прохода. Типичная ширина, которую преодолеть одновременно может не более двух человек, и то впритирку. Да, это обычная ситуация при штурме квартиры, но далеко не типична тут засада в неизвестном месте. К огромному сожалению, нельзя провести разведку сканером — Центр предупредил, что положение цели неизвестно. Плохи дела.       Но, перебирая в голове факты, тасуя их как колоду карт, неожиданно созревает идея. На секунду она меня даже отвращает, но, учитывая последние события… Даже священник иногда водится с сатаной, а чем я лучше?       — U-2, ты первый. За тобой я на подстраховке, а нас обоих прикроет K-17. Действуем быстро и четко, по своему усмотрению открываем огонь на подавление. Цель ликвидируем при явной угрозе. Ясно?       — Принято.       — Принято.       Итак, краткий инструктаж проведен. Выдумывать тут больше нечего — нас изначально поставили в щекотливое положение, и на помощь извне рассчитывать не приходиться. Работаем с тем, что имеем.       — U-2, как будешь готов — начинаем.       Он выпрямляется, легкой поступью сближается с изрешеченной дверью. Я хлопаю по его спине ободряюще, затем крепким хватом берусь за его пояс, а за мой, в свою очередь, берется замыкающий. И, в завершение, закидываю на его плечо как на упор «Глок», щелкаю предохранителем. Бронепоезд собран.       — Раз, два… три, стартуем! — проговаривает считалочку U-2.       Он врывается в квартиру… И да, его тело принимает на себя весь огненный шквал!       — K, вытягивай! — ору я.       Напарник не слушается и прячется в подъезде. Я лихорадочно стреляю по всему, за что цепляется глаз. Но безрезультатно: в U-2 влетает вторая порция свинца. Он совсем обмякает, я отпускаю пояс, и он падает замертво. Падаю следом за ним.       Замечаю сбоку уборную, в один рывок вползаю в нее. «Дам-дадам-дадам!» — тут же отбивает по стене барабанную трель картечь. Твою мать, чуть не зацепило!       «Нападение! Код 10.99, сотрудник U-2 убит! Активная стадия операции №891/1! Запрашиваю подкрепление ближайших сил!» — кричу я не своим голосом во внутренний эфир.       Центр не отвечает. Но доводится услышать старческий сорванный голос нашего противника:       — С-суки поганые, разорву на клочья, порву! Только высуньте свои морды, только попробуйте! Никто не уйдет живым отсюда, все отправитесь на тот свет! Твар-ри!!!       Подогнув ноги, я прижимаюсь к спасительной стене. Она достаточно толстая, около фута, так что за ней ничего мне не угрожает. Но уверен: высунусь — и получу причитающееся от говнюка в засаде. Под безопасным углом видно лишь содранную с петель дырявую выходную дверь с проемом и ноги U-2, вроде как недвижимые. Надеюсь, что ты погиб, но не мучительно. Я рационалист, а не садист.       Нередко бывают случаи, когда у обреченных на смерть ГОшников блокируют передатчики. Это должно помогать сохранять боевой дух: жутко, когда бравые мужики умоляют коллег прикончить себя побыстрее или ноют навзрыд в эфире, не в силах сдержать всеобъемлющей боли в теле, словно пятилетние мальчики, у которых «плохие дяденьки» отняли конфетку. Их свойственно-дерзкий вид быстро улетучивается в смертельных ситуациях, как я заметил. Что-то проклевывается у них там внутри, преодолевая все искусственные внешние барьеры…       Собравшись с мыслями, я шепчу во внутренний эфир настолько тихо, насколько позволяет возбужденное состояние:       — K-17, отвечай! Какого хрена бросил меня?       — B-2, извини, пришлось высунуться, ранили плечо. Сейчас останавливаю кровь.       — Как ты так высунулся, а? Долбоеб тупой!       — Хотел поддержать огнем, но…       — Ты… — Я прикусываю язык. Блядство, ну что за непруха сегодня! — Разбирайся с плечом и помогай. Я спрятался справа, в уборной. Ее стены толстые, но отсюда не выберусь, пришлепнут. Отвлеки внимание: пошеруди там, постреляй из-за края. Спровоцируй на два выстрела. У него двухзарядный дробовик, обрез, а мне хватит времени до перезарядки, чтобы высунуться и убить гаденыша.       — Ты уверен, что справишься? Мы можем дождаться подкрепления…       И в самом деле: куда нам спешить? Я под надежной защитой, за себя постоять смогу, а K-17 и вовсе может ретироваться, сославшись на повреждения. Логичный и успешный вариант… Но не для меня. Подкрепление прибудет в течении получаса максимум, из такого же мяса. Лишние люди… Лучше координироваться вдвоем. Докажешь, Барни, что еще стоишь чего-то или так и будешь прятаться как трус?       — Справлюсь. — Я беру пистолет на изготовку. — Руку перетянул?       — Да вот, наложил жгут… Вроде остановил кровь. Болит пиздец правда, но терпимо.       — Сам виноват. И это еще не прошел болевой шок, так что давай работать. Руку здоровую не высовывай сильно, а то и ее оттяпают.       — Угу.       Наступает томительное ожидание. Наш недруг больше не издает ни звука, притаившись, как леопард в засаде. Да, пока мы в роли жертвы, а не хищника. Позиция тут решает многое. Но ключевое преимущество все равно за нами — потому что нас двое. Потому что мы хитрее. Потому что мы — одна команда. А он один, в гневе и в страхе, не может рассуждать здраво и поведется на провокацию. Без сомненья. А мне твердой рукой нужно убить противника. Поставить точку, завершить начатое дело, ведь, признайся, ты неспроста вызвался? Чтобы перебить негативные чувства от убийства Билли опасной работой, да?       Не сразу понимаю, что K-17 открывает подавляющий огонь. Ответ следует незамедлительно, а вслед за ним — град кирпичных осколков. Один из них каким-то образом умудряется влететь мне по голени. Срань господня! Так, держать фокус-фокус!       Напарник истрачивает всю обойму, но второго выстрела из квартиры так и не следует.       — Продолжать стрелять? — спрашивает он.       — Да! И старайся точнее.       Он перезаряжается и выполняет указание. Но тщетно: на этот раз невидимый враг в принципе не дает сдачи. Пусть, что и «Глок» считается этакой пукалкой, но шум в замкнутом пространстве автоматика издает знатный. От него закладывает уши, даже в этом ебанном бесполезном шлеме…       А если попробовать высунуть ложную цель? Ну как в этих старых боевиках. Или вполне серьезных военных фильмах про снайперов.       Снимаю шлем и насаживаю его на дубинку. Надо же, пригождается арсенал, а все думал, для чего нужна эта длинная продолговатая хрень…       — K-17, третью очередь давай!       — Две обоймы осталось. Ашки и броня.       — Броню снаряжай.       Что же, да прибудет со мной сила.       K-17 дает третью очередь, а я резко вытягиваю шлем из-за укрытия. И нервы подводят деда, он дает дуплета: «Трам-та-там-та-там!»       — Прекратить огонь! — кричу я то ли деду, то ли K-17. Впрочем, оба стрелка пусты, молчат.       Я выглядываю из-за угла по пояс и беру на мушку дальнюю часть прихожей, впадающей в комнату. Ну да, вот и укрытие, в виде перевернутого старого холодильника. Медленно, взвешивая каждый шаг, сближаюсь с ним.       Как известно, технику раньше делали на века и с огромным запасом прочности. Этот холодильник не стал исключением: прошитая насквозь передняя дверца, тем не менее, знатно затормозила оболочечные пули, которым далее не хватило энергии на пробитие задней части. Но бронебойные без проблем одолели и эту преграду. И именно они смертельно ранили противника. Он действительно очень стар, лет под семьдесят или даже чуть больше. Лицо крупное, давно небритое, с глубоко посаженными глазами под мешками морщин. Одна грубая рука прижимает к груди обрез с облупившимся и потрескавшимся деревянным корпусом, цепляясь за последнюю надежду, а другая рука лежит возле валяющихся вразброс кустарных патронов. Он не может говорить: рот пускает кровавые пузыри, глаза безжизненно вытаращены. Он страдает.       Опускаюсь на корточки. Приставляю к виску пистолет. Говорю: «Прости, старик, но я не могу иначе», — словно оправдывая свое преступление. Отворачиваюсь, прикрываю глаза. Хлопок выстрела, глухое падение гильзы. Этого знать достаточно, чтобы понять, что задача минимум выполнена.       Встаю, оборачиваюсь. K-17, на удивление проворно, пытается оживить бездыханный труп U-2. Он снял с того разгрузку-жилет для массажа сердца поверх пропитанного кровью костюма. Как это глупо и бессмысленно. Одного взгляда на жилет достаточно — грудная клетка пробита множество раз, как и, наверняка, сердце.       — Прекрати. — Я подхожу и поддеваю носком жилет, привлекая внимание. — Он готов, без шансов.       — Помер… — K-17 бессильно опускает голову, опирается на руки. — Ублюдок старый, надеюсь, все твои родственники подохли в муках у нас.       Поднимаю свой шлем. Да-а-а, досталось тебе, старина, только подлатали «переговорку», как уже разбили окуляр. Придется походить одноглазым бандитом какое-то время… Впрочем, форма не нарушена, или я не чувствую разницы. Один хрен, сидит на голове, как громоздкое ведро, прокладки дерьмовые стерлись, еще и жмет во лбу. Поумнел, видимо… Да, а что там говорилось касательно «подохли в муках у нас»?       — Ты что-то знаешь? — спрашиваю я.       K-17 проходит в комнату. Берет со стены фоторамку.       — На складе, знаешь, за бичевней-универмагом который, начали пропадать припасы. Регулярно так начали пропадать. Ну, опросили местных как положено, запугали, кому-то ебнули, кого-то увезли на распределение. Но воровство не прекратилось, только обнаглели пидоры, больше уносить стали. Там возня долго длилась, но если коротко: установили наблюдение, выяснили, задержали. И одним из пидоров был наглый внучара вот этого старикашки. — K-17 передает мне фоторамку. На ней — еще не настолько седой мужчина с подростком на фоне какого-то памятника. — Бегунок Сопров, таскавший наши пайки и снарягу со склада. Сюда приходили. — Он топает ногой по полу. — Спрашивали про этого мелкого уебка, чем занимался, что рассказывал. Угрожали. А дед как язык в жопу засунул. Потом взяли его старушень, сломали ее. Она-то щебетала как птичка, на одном выдохе. Оказывается, внучок был замешан в крупной сети подпольщиков. Короче, докопали до правой руки главного бугра — Билли — и взяли на карандаш. Но все равно прямых доков не нарыли, боялись ошибиться, спугнуть этих типов, пришлось ждать, пока Билли чего не учудит. А он сука осторожный, за два месяца ни единого прокола. И вот, сегодня, ещё до всей этой непонятной движухи на Вокзале, прикинь, он выбегает из своего дома с таким огромным, что мой хуй, рюкзаком, забитым под завязку. Ну, мы понеслись за ним, с разных сторон бежали, практически догнали. Правда, он припустил как гепард блядь, чуть не потеряли. Так вот, принесся Билли в задворок, кстати говоря, всего в одной улице от Главного вокзала. Встретился с кем-то. Мы снова промедлили, точнее, наш командир: странный мужик, очень агрессивный и какой-то… от него холодом и смертью пасло, лично мне пиздец как стремно было. И это, поймали Билли, а его дружка или подружку — хуй знает — нет. Изворотливые эти бегунки, ебана в рот. Командир хотел вздрючить всех за провал, но тут — этот приказ и все. Делать нехуй, пошли гражданских выводить и оцеплять периметр… Хотя, может, этот сбежавший не шестерка, а тоже из их руководства? Ничего, узнаем. Билли-хуили наши ребята расколят, и тогда преступный гнойник этот выдавим полностью, без остатка.       Вот это поворот… Интриги, скандалы, расследования — все в лучшем духе штамповой криминалистической драмы. Только роли поменяны: могучее зло борется с меньшинством положительных героев…       — Ты вроде как в личном ведении у командира? Я тоже слышал о нем всякое… — лукавлю я, пока брожу по комнате. Обычная старая двухкомнатная квартирка, с облезлыми обоями, опадающей штукатуркой с потолка, простеньким ламинированным деревянным шкафом и креслом.       — Мы зовем его между собой Демоном, за дурные заслуги. Ну да, состою в таком небольшом отряде, отдельном звене. Выполняем разные важные задачи, иногда даже с комбайнами. Элита ГО, ха!       Элита… Элита перед тобой, самодовольный дурень, а ранг — неабсолютный показатель профпригодности.       — Понятно… Я тут из любопытства быстренько осмотрюсь. Можешь пока передохнуть.       — Без проблем. — Он с заметной осторожностью садится на обитое тканью кресло.       В шкафу ровненько расставлены книги под небольшим слоем пыли. Вглядываюсь в корешки: Абразимов, Видевский, Колан… Некоторых авторов не видно за фарфоровым сервизом.       Прохожу на кухню. Первым делом бросается в глаза раковина со сливом, на что неодобрительно цокаю языком. Снимаю перчатку, прокручиваю краник — вода слегка теплая, но все же теплая! В ней при большом желании можно и помыться… На столе лежит тарелка с жиденьким бульоном; как и вода, слегка теплая.       Перехожу в спальню, включаю свет. Постель заправлена, подушки взбиты. В углу расположен письменный стол — не такой монументальный, как у Куана например, но все же вызывающий доверие. И на нем мой предмет поисков — прощальное письмо, финальный очерк. Раскрываю впополам согнутый листок и читаю:       «Мое имя наверняка вам известно, как и любая другая личная информация обо мне или моей семье. Я лишь надеюсь, что эти строки прочитает человек, а не бездушное существо.       Единственные близкие люди, оставшиеся в живых после этой страшной катастрофы, — это жена и внук. Внук помогал нам, пожилым и слабым людям, в меру своих сил. Естественно, мы догадывались о его роде занятий: откуда еще взяться этим похабным пайкам, что он постоянно нам приносил? Мы пытались его отговорить от этой унизительной работы на Альянс, а он в ответ лишь говорил, что «занимается на самом деле очень полезной работой, но деталей рассказать ему запрещено». «Что полезного в насилии?» — говорили мы себе. Впрочем, это его выбор, а наши размышления ни стояли и гроша.       И однажды внук пропал. День, два, три, четыре от него не было никаких вестей и никто нас не беспокоил. Но по прошествии пятого дня, ночью, вломились двое стальнолобых. Более мерзких двуногих мне еще за свою долгую жизнь видеть не приходилось: они чуть не расправились с нами прямо в постели! Но я ничего не рассказал; наверное, это было ошибкой, ведь, переосмысливая всю ситуацию, они хотели лишь нас запугать, а как итог — забрали мою перепуганную жену. Я ничего не мог поделать, меня держали, но горечь двойной потери терзала, грызла и отравляла душу мою весь последний месяц. Это переломная точка, финишная черта: у меня отняли абсолютно все, ради чего еще следовало доживать свой век, внутри пустота и только она.       Я обменял немногие ценные вещи на черном рынке на какой-то бандитский обрез. С ним и уйду в иной мир. Не оглядывась и не сожалея».       Аккуратно складываю листок по сгибу, трепетно кладу в нагрудный карман. Это письмо следует сохранить, в качестве урока себе и остальным.       «У меня отняли абсолютно все»… И как же я прошляпил и такую операцию?! А сколько еще неизвестно? Провал так и витает в воздухе, только противогаз не дает его вдохнуть полной грудью… Нет, так нельзя. Тут я должен заступиться за старика. Пусть, что и за мертвого, но память не даст мне и дальше спокойно спать. Все эти события в жизни, хорошие и плохие, большие и малые, любые, имеют накопительное действие. И наступает, рано или поздно, момент разрядки.       «Это переломная точка». Но далеко не «финишная черта».       При виде меня K-17 резко вскакивает.       — П-ш-ш-ш, — шипит он в микрофон. — Еб вашу мать. Проклятое плечо разболелось, хоть убивайся.       Бросаю холодный взгляд на кресло. Ткань подлокотника размякла от крови, частые капли падают на пол. Уровень медпомощи стремится к нулю. Себя не спасает, других убивает…       Действительно, хоть убивайся.       — Двинули? — говорю я.       — Ну, двинули, — соглашается он. — Поможешь если че?       — Несомненно.       K-17 ковыляет вперед, к выходу. А я вытаскиваю обрез из-за пальцев павшего старика, переламываю его, вставляю пару патронов. Сухой щелчок. Готово.       Прицеливаюсь «на глаз». Большой точности тут и не нужно — достаточно лишь направить оружие в сторону цели. Но хочется перестраховаться, минимизировать риски, как, впрочем, и всегда…       Верно ли я поступаю? Отмазаться получиться легко, без лишних свидетелей, но вот моральная составляющая…       K-17 практически достигает выхода. Потом порассуждаем. Пора кончать гада.       Щелчок. И снопа искр прожигает спину раненного напарника, отбрасывая того на порог, как от удара кувалдой. Уже бывшего напарника.       Кладу оружие обратно в ладонь старику, свожу его пальцы как при первоначальном положении. Глаза убитого направлены в высь, куда-то на небеса… Пускай так и останется.       В несколько шагов достигаю наисвежайшего трупа, переступаю через него. На прощание оглядываю коридор и часть комнаты. Картина маслом, что называется. Два горячих трупа и стремительно растекающаяся кровь, бесчисленно раскатившиеся гильзы и беспорядочно осыпавшееся крошево. Далекий силуэт холодильника, с десятками дырок на дверце. И тишина, звенящая и пугающая, абсолютно мертвенная, заставляющая лишний раз задуматься о верности поступков. Сколько раз я ее слышал и сколько раз еще предстоит? Что же, наверное, столько, сколько еще отведено мне времени. Вряд-ли кардинально поменяется моя специальность, как и я сам по себе…       Спускаюсь на одном дыхании и выбегаю на свежий воздух. Пока никого, но это дело десяти минут. Мне же следует как можно скорее вернуться на вокзал, чтобы нагнать график и не испортить легенду.       Каков итог? Один пожилой друг взамен двоих молодых врагов. Размен, однозначно, в нашу сторону. Доп. инфа по сербскому командиру, его операции. И осознание того, что я жутко обосрался. Положение куда более критичное, чем предполагалось изначально…       Как же все это цинично!       Уф-ф-ф-ф, кажется, я установил рекорд! Обратный марш-бросок пронесся быстро и, главное, эффективно: уложился в адекватные сроки, что не должно породить лишних вопросов.       Щупаю грудь — сердце колотится как бешеное. Да, хапнул адреналинчика и перенервничал немного, бывает. Ну и не двадцать лет все-таки, уже не так легко дается нагрузка… Эх… Шлем самостоятельно слезает с мокрой головы; я ему только помогаю, подталкиваю. Вытираю набежавшие капли пота со лба подрагивающей ладонью, мну переносицу.       Основной план сделан, дальше только «дополдник», как тут говорят. Поэтому связь с Центром держать постоянно не обязательно, но все равно рекомендуется на случай внештатки, как вот наподобие последнего вызова… От свежих воспоминаний аж передергивает. Три смерти за несколько минут. Целых три отнятых жизни при моем участии. И полная беспомощность перед ситуацией, перед приказом. Да, я специально поставил U-2 живым щитом впереди себя, обрекая того на практически неминуемую погибель. Да, я хотел и смерти K-17, но только не от своих рук! Подлейший кидок от него — и еще более подлейший выстрел в спину от меня. Он же не убежал, а терпел, сражался, исполнял… Но я поступил по совести, в знак уважения к пожилому гражданину, не дрогнувшему перед ГО. Ради отмщения совершенно незнакомого человека, может быть, что и психически больного…       Эта неоднозначность, она меня раздражает. Лучше немного отвлечься… на работу. «Инфообменник», раздел отчетность. Пора писать историю…       «В ходе операции по продвижению дела №891/1 личный состав Гражданской Обороны понес потери. Сотрудники под номерами K-17 и U-2 были ликвидированы одиночной целью из засады кустарным стрелковым оружием неизвестного калибра. Ответной мерой пресечения была назначена незамедлительная ликвидация, в полном соответствии с протоколами Устава. Сотрудник B-2 выражает свое согласие на дачу подробных показаний по вышеизложенному делу и готов к сотрудничеству с высшими инстанциями».       Отправляю отчет на сервер. Что же, я на хорошем счету, занимаю высокую позицию в «рейтинге правопроизводства», порочащих связей официально не имею, кхе. Значит, и шансов отделаться от подробных показаний значительно больше.       Извлекаю из кармана пачку сигарет, постукиваю ей по столу, выбивая замысловатый ритм. Дам-дадам-дадам… Бр-р-р… Пачка вертится в пальцах.       Я никогда не узнаю их имен. Даже если очень захочу. Только порядковые номера, K-17, U-2 — ничем не примечательные текстовые регистры с буквами и цифрами. А теперь номера свободны, они ждут новых хозяев. Тут непроизвольно задаешься вопросом: а сколько чисток реестра было проведено на других участках? А в других Сити? Сколько подобных «K-17» и «U-2» ушло на тот свет? Десятки? Сотни?       Сглатываю слюну. Почему-то именно сейчас лезет одно очень неприятное воспоминание…       «А был ли мальчик?»       Хех, вопрос для меня рядовой. Как указано в рапорте: да, действительно, был гражданин под номером C-98, возраста четырнадцати лет. Ходил, спал, чем-то питался. Вставая в 8 утра, завтракая сворованным пайком другого гражданина, выходил на работу в погрузочную зону. В уклонениях по плану не замечался. С коллегами водил как и деловые, так и личные отношения. Помогал по надобности, но и не переусердствовал. Всегда следовал рекомендациям начальства, занимал активную позицию. За такими ничего не водится: не пахнут, как говорится.       Но не понравился мальчик недавно созданной организации, под названием Гражданская Оборона. Слишком уж болтлив и непоседлив был мальчик. Уличить в чем-либо — раз плюнуть, но ведь и примерных работяг не так много… Вот не задача, а? И тогда устроили все по линеечке: подсыпали мальчику порошка одного, от которого пошли красивые галлюцинации. Признали в нем потребителя и распространителя наркотиков в одном флаконе. И предоставили исхудавшее в изоляторе молодое тело на варварские эксперименты.       Реальный случай, из личной практики. Мое первое дело. Мой первый отчет. Мое первое преступление. Не знаю, почему оно всплыло в памяти… Видимо, какой-то важный момент кроется в нем. Или общий смысл?..       …Да уж. От теней прошлого не отделаться. С ними можно договориться, сосуществовать, но никак не отделаться. И каждый раз, когда какая-либо незначащая деталь поднимается из глубин памяти, она влечет за собой все остальные детали, как локомотив. Неудержимый и быстрый, абсолютно безбашенный…       Так, я тут оставил недоеденным вчера пищевой паек… Вот и он. Ланч настоящего бойца, ГОшника, черт его дери… Мы долго не живем: особенно те, которые чересчур много повидали. Напрашивается аллюзия на тему мальчика… А чем же я отличаюсь от рядового ГОшника, за исключением работы под прикрытием? Мало чем. Такой же загнанный человечек, только с остатками морали и совести. Ничего меня уже как пятнадцать лет не грызет. Движусь только по прямой, в никуда…       Как-то совсем тоскливо. Пищевая масса вообще не идет, как бы ни блевануть в то ведро…       Что по времени? Ого! Уже за два часа перевалило, да двадцать минут сверху. Смена Эндрю вот-вот закончится, можно и человеческой еды раздобыть от вортигонта.       Дожили, блин.       Нехотя встаю, поправляюсь. Хрущу шеей. Итак… События на площади… Да, неприятно становится от осознания всей рискованности той миниатюры «раздолбай и послушник»: будь вместо Дэнди хоть кто малость поопытнее да поосторожнее, славная история Барни Калхауна закончилась бы нелепейшим образом на минорной ноте. И в самом деле, тогда я слишком поверил в свои скромные актерские способности…       …Начинаю методично нарезать круги вокруг стула, стоящего на кровавом пятне, словно выполняя сатанистский ритуал по призыву бесов…       Дэнди… Какой же я идиот! Какая к черту выгода, какие бонусы, единственное, что ему нужно — это признание отца! Как он говорил: «боялся, что отсчитает». Это джекпот, подарок судьбы, холостой выстрел в русской рулетке — одним словом, чудовищная удача взять и неизвестного субъекта, о котором юнец знает от отца-командира, и ГОшника-шпиона, рыскавшего в округе. И как же свезло мне, что этот красивый многослойный пирог разрезала обыкновенная человеческая недалекость! Парниша недооценил мою ловкость и наглость, а я — его хитрость и преданность. Я был даже не в шаге — в дюйме от провала! И я привел его на базу, показал пусть и не маршрут, но точку входа… Дэнди, сукин сын! Ладно, допустим, что ребята Куана, узнав о родстве парнишки с саблезубым тигром-отцом, без рисков всандалят пленнику пулю в голову. В принципе, мне от этого ни холодно и ни жарко.       Дальше. По всему выходит, что Билли или Аликс каким-то образом прознали о пассажире, связались и встретились у Вокзала. Билли притащил аппаратуру: декодер, рессивер, хрен его знает, да и в общем-то неважно. Аликс же хотела попробовать вызволить пассажира — это в ее характере, максималистка хренова — а Билли отвечал за техническую разведку. Билли взяли, а Аликс… Если сравнивать время, то и ее вполне могли «запаковать», пока я глазки лупил. Но в базе о ней ни слова, система завела бы дело моментально. Вывод: на 95% Аликс на свободе. Это бесспорно радует…       …Останавливаю свой танец вокруг стула. Прибрать бы кровь, а то нехорошо как-то… Выхожу в заднее помещение, набираю воду в ведро из краника. Очень медленно, такое чувство, что по капле…       Что же делать дальше? Вопрос, который ну слишком уж часто я задаю себе в последние несколько часов. Продумать похищение командира? Фантастика. Прощупать его связи? Должны быть и другие люди, за исключением Дэнди, которым он доверяет, которые несут часть его обязанностей… Члены его отряда, вроде K-17?! Ну конечно! Сейчас закончу уборку и…       …Перекрываю вентилек. Вода в ведре, недовольно бурча, идет вместе со мной обратно в «офис». Тряпка… Она моментально меняется из грязно-хлопковой в алчно красную. Выжимаю ее в ведро: господи, вода… Ее уже нужно менять.       Совсем не по-молодецки кряхтя, разгибаюсь. И случайно цепляюсь взглядом за экран: на нем мигает иконка входящего вызова. Да еб, неужели снова Илай?! С требованиями и просьбами, замешанными в одну снисходительную кашу.       Подхожу к пиликающей панели и нажимаю кнопку приема.       — Привет, — говорит дозванившийся. — Мне нужна твоя помощь.       Но нет, так в жизни я еще никогда не заблуждался! На экране — молодое и привлекательное личико, но с ссадинами, отеками и несколькими синяками, заметными даже по посредственной видеосвязи.       От неожиданности у меня перехватывает дух. От неожиданности узнать в замызганном и разбитом лице явно проступающие черты лица Аликс.