первообразная

Дни летят мимо Хенджина. Не то, чтобы он за них особо цепляется. Ему тяжело пускать в свою голову хоть какие-то мысли, но полностью перестать это делать у Хвана все равно не получается. Все вокруг становится просто никаким. Хенджину не противно, ему не радостно, ему все равно. И чем больше мир окрашивается в серый, тем глубже Хван проваливается в самого себя. Хенджин никогда не сможет понять, как он допустил происходящее. Ведь попытки исправить все, что с ними случилось, были, но оказывается каждое сражение за лучшее делало только хуже. Несправедливо. Хван уже начинает сомневаться, что в этом мире хоть что-то поддается логике. Почему плохие люди оказываются безнаказанными, а хорошие страдают? Наверное, это единственная мысль, которую Хенджин пускает в свою голову прямо перед сном, когда пялится в потолок и понимает, что не сможет уснуть еще ближайший час. Джисона Хван видит каждый день. Он просачивается мимо Хенджина по коридорам, делая вид, что они не знакомы. Желание схватить Хана за руку, остановить, потребовать все объяснить зашкаливает. Но Хвану нужно быть точно уверенным в том, что их встреча не навредит Джисону. Когда, пару дней назад, Чанбин позвонил ему и сообщил, что Хан все-таки с Чаном, Хенджин не удивился. Он уже успел кое-как свыкнуться с этой мыслью, так что даже не удивился. Однако же услышать каких-то объяснений от Джисона Хван все же хочет. Поэтому он ждет. Со обещал узнать подробности договора, который Хан заключил с Баном. Оказывается, что может быть и такое, что Джисон не может общаться с Хенджином, если Чан того пожелает. Ожидание мучительно, заставляет грызть ногти почти без остановки и изводить себя разными способами. Желание оправдать Джисона, успокоить самого себя, что тот ему ничего не говорит, потому что ему запрещают, очень сильное. Только вот в этом Хван быть уверен никак не может, а от этого еще больнее. Одноклассники смотрят на Хенджина косо, но вопросы не задают, потому что Хван уже успел едва не пришибить парня, который спросил что-то про Джисона. Единственные люди, с кем иногда пересекается Хенджин, это Чанбин и иногда Минхо, который лишь изредка появляется на горизонте. Хван чувствует, что Ли тоже тяжело, но никак не может набраться смелости поговорить с ним. Для Хенджина Минхо такой человек, к которому подойти практически невозможно, а если попытаешься, он исчезнет и пропадет где-то в своем мире. Он даже понять не может, каким образом Джисону удалось с Ли настолько сблизиться. Зато Чанбин никуда исчезать не намеревается. Сначала Хенджин боялся, что снова начнутся эти разговоры про свержение Чана, к которым он совершенно не готов сейчас, но Со даже не заводил об этом тему. Чаще всего они просто сидят в том самом пыльном классе и болтают про что-то отвлеченное. Точнее, Чанбин болтает, а Хенджин молчит, потому что сил рассказывать что-то просто не хватает. Наверное, Хван мог бы поддерживать диалог, если бы не было так паршиво на душе. Однако Со не заставляет его говорить. Непонятно, зачем Хенджин вообще туда ходит. Чанбин не говорит ему ничего особенного, порой вообще уходит в рассуждение о какой-то научной теории по физике, которую тот оказывается обожает, а Хван не понимает совершенно, однако Хенджин слушает, выводя пальцами на парте различные узоры. Так спокойно. В такие моменты Хван совсем забывает о всей той злости, о всем том негодовании, которое испытывал, когда узнал, что Чанбин — это парень в маске. Ему хочется извинится, но он не может. Эти слова так и застревают в горле, пока Хенджин наблюдает за тем, как зимнее солнце на закате утыкается в спину Со, когда тот говорит. Иногда Чанбин даже рассказывает что-то про себя. В такие моменты Хван слушает немного внимательнее. Узнает, что Со не любит кофе, сидеть с солнечной стороны в автобусе, алкоголь, с детства занимается английским, хотя не очень-то его и любит. А любит Чанбин мармелад, начало мая, абсолютную тишину, кататься на велосипеде, научную литературу, готовить и еще многое другое. Может, Со и говорит просто так, чтобы отвлечь Хенджина от этого тошнотворного состояния, но Хван не может просто взять и не запомнить. В какой-то момент ему кажется, что они поменялись местами. И он говорит об этом Чанбину. — Раньше я о себе рассказывал, а теперь это делаешь ты, — произносит Хван тихим голосом, положив голову на парту. Он не видит выражение лица Со, но чувствует, как тот напрягается. — Тебе это тоже помогало? — Больше, чем ты только можешь себе представить, — отвечает Чанбин, а Хенджин застывает на несколько секунд, боясь пошевелиться. Парень помнит, что они решили не говорить о том, что было на рельсах больше. Точнее, Хван сам решил. Теперь он об этом жалеет. Иногда ему так сильно хочется узнать, что же чувствует Чанбин на самом деле. Об этом он не рассказывает никогда. Та самая маска, которая так сильно раздражала Хенджина все это время, будто бы приросла к Со. Его монотонный голос, пустой взгляд, минимальная мимика и отсутствие жестикуляции больше не бесят Хвана. Теперь ему становится жалко Чанбина. И, проведя неделю в этом кабинете, узнав Со немного лучше, даже страшно задумываться о том, что может быть у Чанбина в голове. Хенджин уверен, что там такие же заросли и лабиринты, как у него самого. Может, даже более дремучие и запутанные. Хотелось бы Хенджину лучше понять Со? Безусловно. Есть ли у него объективная причина это делать? Скорее всего, нет. Просто Чанбин всегда пытался понять его, хотя и сам никаких на то причин не имел. И, наверное, именно это трогает сердце Хвана больше всего. Никто не заставляет Со сидеть в этом кабинете, но он приходит. Никто не заставляет Чанбина говорить, но он продолжает придумывать темы для разговора, лишь бы Хенджин не утонул в собственных мыслях. Чем больше Хван об этом думает, тем меньше себя понимает. Хенджин просто продолжает приходить в этот кабинет, всегда обнаруживая здесь Со, что по-странному греет душу, которую, казалось, уже ничего не растопит. Впервые за неделю Хван выходит за продуктами. Холодильник пустой еще с самого понедельника, каким-то чудом Хенджин питался остатками, которые смог откопать на кухне. В феврале резко теплеет. Слякоть, тяжелый воздух, собравший в себе всю грязь, которую снег так умело прятал до этого. Хван закуривает, вглядываясь в серое небо. Суббота совсем не ощущается для него выходным. Завалы у репетитора, которого он так часто отменял, огромное количество долгов в школе. Хенджин старается сосредоточиться на учебе, но не может, как и на чем-то другом. Он уже получил пару звонков от матери, которая предлагала приехать, когда увидела его оценки. Представить страшно, в какой ужас она придет, если увидит сына в таком состоянии. Хван не думает, что это поможет. Лишние волнения людей вокруг него — не то, чего ему хочется. Особенно бедной мамы, которая и так переживает без повода. Отец того же мнения, что и мама, хоть и показывает это реже. Все же Хенджин ежедневно получает от него сообщения. Хвану кажется, что он не заслуживает таких родителей, потому что не ценит, что они для него делают. И, кажется, никогда не умел выражать хоть малейшую благодарность в ответ на их заботу. От этого стыдно до глубины души, но попытаться что-то изменить страшно. Бычок летит в мусорку. Хенджин делает глубокий вдох прежде, чем зайти в магазин. Хорошо, что он додумался составить список. Хван всегда был плох в бытовых делах, хоть родители и оставляли его одного частенько. Единственное, в чем он был хорош — в покупке вещей для дома, которые у других могли внезапно закончиться. Пакеты для мусора, сахар и соль, туалетная бумага и прочее. Хенджин специально ходит по магазину со скоростью черепахи. Погружаясь в выбор товаров, он не замечает, как летит время. Пестрые упаковки, ряды со всякими вкусностями отвлекают парня, что он даже не замечает, как на улице темнеет. Стоя на кассе, Хван жалеет, что вышел так поздно. Хоть серость дня его и удручала, промозглый вечер в такую погоду куда хуже. Внезапно у него звонит телефон. Хенджин чертыхается, потому что скоро уже его очередь, но решает проверить, от кого звонок. Чанбин. Хван отвечает почти сразу, зная, что Со просто так не стал бы ему звонить. — Привет. Нам удалось узнать подробности договора Джисона, — начинает Чанбин, пока Хенджин наблюдает за тем, как двигаются его товары по ленте. Он неосознанно начинает грызть ноготь на указательном пальце. — Ты можешь с ним поговорить. — Ты серьезно? — будто бы не веря словам Со, Хван кладет купюру из кармана перед продавцом, который все еще пробивает товары. У него дрожат руки от волнения, от осознания того, что он все-так сможет увидеть Джисона. — Да, — Со звучит совсем не радостно. Хенджин, не моргая, кое-как складывает покупки в пакет и забирает сдачу. Он ждет, когда Чанбин продолжит. Тот молчит несколько секунд, будто бы подбирая правильные слова. — Как только поговоришь с ним, позвони, хорошо? Если я не возьму, звони Минхо. — Думаешь, все закончится плохо? — эти слова сами вылетают изо рта Хвана, потому что он долго думал о том, что скажет Джисону. И все буквально сводилось к вымещению злости, непониманию и обиды на Хана. Головой Хенджин понимает, что парень никогда бы не пошел к Чану, если бы не было причины, но сердце сжимается только об одной мысли о том, что Хван узнал об этом от посторонних людей. Парень так отчаянно хочет помочь Джисону, но его дорогому другу не нужна его помощь. Тогда какой смысл от всего этого разговора? — Вам все равно стоит поговорить. Может, если ты услышишь, почему Джисон так поступил от него самого, тебе станет чуть легче, — Со прав. И Хенджину больно до глубины души от того насколько. Хван выходит на улицу, и парни прощаются. Дождь вместе со снегом гадко плюются в лицо, оставляя на щеках мокрые капли, которые все равно появятся там снова, сколько не старайся. Никакой радости от предстоящего разговора Хенджин не испытывает. Он даже сомневается, что Джисон пустит его на порог квартиры. Но если Хван не попытается достучаться до друга, он не простит себя. Это будет самый последний раз, самая его последняя попытка хоть как-то попытаться решить эту ситуацию. Хенджин не ждет, что Хан уйдет от Чана. Ему будет достаточно знать, что Джисон ценил их дружбу, даже если теперь считает ее невозможной. Потому что Хван сомневается, что он хоть когда-то забудет их первую встречу, как они проводили все свободное время вместе, как они могли доверить друг другу все, потому что эти моменты для него — самые теплые воспоминания. Именно поэтому Хенджин не сможет взять и возненавидеть Джисона. Не смог бы, даже если бы захотел. Сигарета сама ложится в руку. Хван надеется, что их следующий разговор не станет последним. Хенджин вспоминает один из тех ярких летних дней, которые очень трудно отличить от сна. Может, его и правда не было, но маленький шрамик около губы, который оставил ему тот день, дает понять, что даже если это был и сон, то уж слишком реалистичный. Как вчера, он помнит запах свежескошенной травы в поле, на которое они наткнулись, когда ехали в электричке на поиски приключений. Сейчас бы Хван даже не подумал о том, чтобы сесть в поезд и поехать на незнакомую станцию. Однако пару лет назад для него с Джисоном это было нормальным развлечением. Они, как обычно, не покупали билеты, всю дорогу оглядывались, карауля контролеров и попивая теплый от жары лимонад. Слишком сладкий и приторный вкус не доставлял никакого удовольствия, а спина уже начинала ныть от твердых сидений поезда. Именно поэтому, когда Хан заметил поле, кажущееся им обоим просто огромным, и предложил выйти на следующей, Хенджин без раздумий согласился. Идти пришлось дольше, чем казалось из вагона. Палящее солнце не щадило никого. Мальчики по очереди прикладывали ко лбам холодную бутылку воды, которую они только купили в магазине. Когда на горизонте показалось поле, Джисон и Хенджин молча сорвались с места, стараясь быстрее добраться до своей цели. Перед ними раскинулся огромный зеленый луг. Скошенная трава зелеными следами оставалась на белых кроссовках, но этого им словно было мало. Запах лета проникал в легкие Хвана, оставался там еще надолго. Хенджин стал рассматривать, где им можно усесться. В рюкзаке хрустели пакеты с чипсами и сухариками. — Видишь то дерево? — указал Хван на крупную иву, которая раскинула свои ветви, образовывая огромную тень. Рядом еще и водоем должен быть. Не будет так жарко. — Пошли там сядем. В теньке нормально будет. — Далековато. Сил и так уже нет, — пожаловался Джисон, с чем Хенджин не особо был согласен. Можно же немножко пройти еще немножко ради своего комфорта. Он недовольно посмотрел на друга. — Пошли вон там сядем у речки. Искупаемся, если жарко станет, — Хан кивнул в сторону небольшой реки. Она и правда была намного ближе, но сидеть под солнцем желания не было. — Чтобы схватить солнечный удар и зажариться? Нет, спасибо, — напыщенно произнес Хван. Не хотел он идти к речке и все. И плавать тоже. Джисон громко цокнул. — Ну и вали к своей иве. Я на речку пойду, — огрызнулся Хан и уже развернулся от Хенджина. — Ну и свалю. Еда же вся у меня, — довольный тем, что решил нести рюкзак, сказал Хван. Джисон тут же грозно на него зыркнул и начал медленно надвигаться. — Отдай рюкзак, — нахмурившись, потребовал Хан. Хенджин помотал головой. — Еще чего. Попробуй забери, — крикнул в ответ Хван. Если Хенджин не ошибается, это был первый раз, когда он подрался. Если это можно назвать дракой. Они особо друг друга и не били, зато очень упорно сражались за рюкзак. Футболки моментально окрасились в зеленый цвет, а их крики распугали всех птиц вокруг. Хван цеплялся за лямки рюкзака, как за собственную жизнь. Уступать Джисону тогда не хотелось совсем. Словно Хенджину было так важно доказать свою правоту, не дать другу забрать заветный трофей. Все закончилось тем, что Хван, едва успев подняться, получил по губе, а лямки рюкзака порвались. Он больно ударился спиной о землю и, тяжело дыша, понял, что Хану удалось выцепить у него рюкзак. Хенджин ожидал услышать радостный вскрик Джисона и какую-то едкую фразочку в свою сторону, но этого не последовало. Через несколько секунд на небе всплыла голова Хана. Виноватым взглядом он глядел на бедного Хенджина, у которого с каждой секундой все больше и больше опухала губа. Облизав ее, Хван понял, что у него пошла кровь. — Ты в порядке? — спросил Джисон, присаживаясь рядом с Хенджином. — Прости, пожалуйста. Я не специально, честное слово. На, — Хан протянул другу рюкзак. Весь в грязи, порванный и помятый. — Все нормально. Не нужен мне твой рюкзак, — буркнул Хван. Джисон поставил рюкзак на землю, встал и протянул руку Хенджину. — Давай больше никогда не будем ссориться, пожалуйста, — серьезно сказал ему тогда Хан. Хенджин до сих пор помнит его уверенный голос и не единой капли сомнения в том, что что-то похожее когда-то повторится. — Пусть это будет первый и последний раз. — Хорошо, — Хван проговорил это с улыбкой на губах. С такой же искренней доверчивостью, что они всегда будут находить общий язык и что подобное больше не произойдет. Вкус крови сменился на вкус измельченных чипсов, которые не выдержали битвы. А после и лето пропало, оставляя за собой неприятный осадок. Стоя перед дверью в квартиру Джисона, Хенджин успел подумать не только об этом глупом детском обещании. И правда, что с него взять, ведь это все было сказано без осознания того, что они когда-то окажутся в подобной ситуации. Только вот тот самый ребенок внутри Хвана до сих пор хочет верить в это обещание. Несмотря на то, как часто у них стали происходить ссоры за последнее время, не смотря на то, какими они стали разными, несмотря на то, что Хан сейчас с Чаном, Хенджин готов цепляться за их дружбу, даже если у них нет шансов, войти в чужое положение, пообещать, что будет рядом до самого конца. Только это все невозможно. Хван знает, что Джисон не согласится с этим. Всем своим видом и поведением он сказал все без слов. Хенджин чувствует себя так, будто он навязывается и собирается постучать в дверь, за которой его больше никто не ждет. Если он сделает это, обратного пути не будет. Хван больше не сможет строить в своей голове надежды, что все каким-то образом нормализуется, что Джисон отведет его в сторонку в школе и скажет, что это шутка. Стоя здесь, Хенджина вновь и вновь бьет осознание, что это по-настоящему. Если Хан его впустит, им придется что-то решить. И ни к чему хорошему это не приведет. Страх пронизывает Хвана с ног до головы. Уйти сейчас будет глупо. Тогда Хенджин больше никогда не наберется смелости, чтобы вновь попытаться заговорить с Джисоном. Именно поэтому он звонит в дверь. Сердце колотится от волнения, колени пробирает дрожь, а шаги за стенкой окончательно выбивают из Хвана всю его уверенность. Дверь открывается с противным скрипом. С удивлением Хенджин смотрит на маму Джисона, которая обводит парня далеко не самым доброжелательным взглядом, кивает на его «здравствуйте» и зовет Хана. Конечно, ведь сегодня воскресенье, Хван не знает, почему не удосужился подумать об этом. Ему неловко и страшно, хочется сбежать, пока Джисон не увидел его, но Хенджин не успевает. Хан выходит из своей комнаты и с непонимающим взглядом пялится на Хенджина. Тяжелый вдох вырывается у Хвана непроизвольно. Ему кажется, что время вокруг остановилось. Потому что по Джисону видно, что он не ожидал увидеть здесь Хенджина, потому что совсем не понимает, что ему делать. Как и сам Хван, который даже и слова вымолвить не может, хотя до этого спланировал всевозможное развитие их диалога. Хан откашливается, косится в сторону кухни, куда ушла мама, и мигом подходит к Хенджину, смеряя его не самым приветливым взглядом. — Зачем ты пришел? — спрашивает Джисон, а Хван округляет глаза от непонимания. Неужели Хан и правда считает, что им не о чем говорить? Это кажется какой-то нелепой шуткой. Только вот от нее не смешно, а больно настолько, что Хенджин забывает, как дышать. — Мы можем поговорить? Пожалуйста, — Хван чувствует себя жалким. Слова смешиваются с хрипом, потому что горло моментально пересохло от того, с каким видом сейчас стоит перед ним Джисон. От него веет холодом и чем-то чужим, совсем незнакомым Хенджину. Ему здесь не рады. Хван тяжело дышит, но находит в себе силы взглянуть на парня глазами полными решимости. Джисон кивает, поджав губы, и натягивает на себя куртку. Они выходят на лестницу подъезда, на которую Хенджин присаживается, потому что дрожащие ноги его больше не держат. Джисон встает перед ним, облокачиваясь на перила и ожидая хоть каких-то слов от Хвана. Пахнет сигаретами и помоями, из открытого окна дует сильный ветер. Хенджин боится начать. Он больше не чувствует никакой уверенности в правильности своего решения прийти сюда. Хван вспоминает, что Чанбин сказал ему, что после разговора с Джисоном ему станет легче. В это совсем не верится. Хан пялится в стену, краска на которой потрескалась со временем. Хенджину кажется, что с ними произошло то же самое. Потеряв банальное доверие, они потеряли и все оставшееся. Каждый шел своим путем, забывая, что неизбежно это коснется другого. Между ними такая пропасть, что Хван боится даже попытаться заглянуть в нее. Джисон выглядит взрослее. Словно они не общались несколько лет. Если раньше Хенджин мог хотя бы предположить, что у Хана в голове, то сейчас он совсем не знает, чего ожидать. Громкое дыхание Джисона раскаляет ступеньки лестницы до предела. Молчать больше нельзя. — Почему ты не сказал, что тебе срочно нужны деньги? — спрашивает Хенджин прямо. Если он начнет распинаться, то потеряет последние капли самообладания. Руки и так трясутся далеко не из-за холода. Хан смотрит на него снизу вверх самым пустым взглядом, который у него только был. — Зачем ты пошел к Чану? Почему ничего не сказал? — Мой отец задолжал слишком большую сумму. Твои родители в жизни бы не дали никому столько денег в долг, — черство отвечает Джисон, будто бы и правда стоит здесь только потому, что иначе Хван бы от него не отвязался. От этого мерзко и неприятно.— Отдавать нужно было срочно, поэтому я и стал работать на Чана. — Почему ты не сказал? Может, мы бы смогли придумать что-то, — дрожащим голосом пытается вымолвить Хенджин, потому что сказанное Ханом звучит слишком неправильно. Не могло быть так, что он просто взял и решил работать на Бана, не мучавшись перед этим, не ища другие варианты. — Я же был рядом. Почему ты просто- — А какой в этом смысл? — внезапно срывается на него Джисон, заставляя Хвана дернуться и удивленно взглянуть на парня. — Какое решение ты бы мне предложил? Ну, скажи. Я весь во внимании. — Ты всегда все делаешь в одиночку. Даже в такой ситуации ты не поставил меня в известность. Хорошо, ты мог принять решение начать работать на Чана сам, раз другого выхода нет, — негодование и злость просыпаются и в самом Хенджине. Сколько он себе говорил держать себя в руках, когда говорит с Джисоном, но все заканчивалось одинаково. Только вот сейчас боли накопилось столько, что ее не сдержала бы даже самая высокая дамба в мире. — Ты все равно ничего не сказал мне после. Ты просто молча перешел в его класс, начал игнорировать мои звонки, сделал вид, что мы никогда не были друзьями. Можно же было хотя бы сказать об этом мне. Не делать из меня дурака, который будет до самого конца верить, что это неправда. Ведь мы всегда были против Чана, ты не мог пойти работать на него, думал я, — горько усмехается Хван, понимая, что по щекам начинают скатываться слезы. — Я же тебе не чужой человек. Я бы мог принять то, что ты работаешь на Чана, потому что ты мой друг. Неважно, сколько лет ты бы работал на него, я бы всегда поддержал тебя. Но ты не отвечаешь на мои сообщения, ты даже поговорить со мной банально не хотел, когда я сам к тебе пришел. Почему? Ответь мне, почему? — Ты бы не смирился с тем, что я работаю на Чана. Ты ненавидишь его, ты возненавидишь меня за мои поступки через некоторое время. Я не сказал тебе, потому что думал, что так тебе будет проще принять, — тихо отвечает Джисон, опуская глаза в пол. Хенджин мотает головой, уже готовый возразить, но его перебивают. — Не говори, что это не так. Чан испортил жизнь и тебе, и мне. У меня нет другого выбора, а у тебя есть. Ты бы никогда не стал поддерживать любого человека, который работает на него. — Но ты мой друг, — пытается сказать хоть что-то Хван, потому что Джисон говорит правдивые вещи. От этого внутри все ломается, перемешивается и не дает думать нормально. И правда, смог бы Хенджин относиться к Хану так, как делал всегда, зная, какие вещи совершаются его руками? Хван делает глубокий вдох. — Мы могли бы хотя бы общаться иногда. Просто не делать вид, что мы никогда не были друзьями. — Я думаю, нам лучше не видеться совсем, — еле слышно произносит Джисон, но эти слова громким треском отзываются в груди Хенджина. — Ты сейчас серьезно? — Хвану кажется, что ему послышалось. Хан смотрит на него в ответ, поджав губы, и кивает. Мимо Хенджина пролетают года. Воспоминания колят глаза едкими слезами, царапают его за плечи, калечат его сердце, оставляют шрамы. Раз за разом они повторяют, что это конец, истошно кричат прямо на ухо. Хвану стоило быть готовым к этому с самого начала. Но он просто не может. Детская наивность всегда играла с ним плохие шутки. Хенджин на грани от того, чтобы не начать умолять Джисона остаться, однако даже это не сработает. Не Хану нужно уйти. Им обоим необходимо развернуться и никогда не оборачиваться. Хочется извиниться за все свои проступки, которое не позволили им сохранить все, что у них было. Может, если бы Хван был не таким плохим другом, если бы только все было иначе, им бы не пришлось говорить друг другу прощай. То, что они оба так тщательно выращивали все эти года, вырывают с корнем в один момент. Хенджин чувствует, что ему будет тяжело. Что все переживания, которые у него были эту неделю, ничто по сравнению с тем, что его ждет. Хвану правда бы хотелось попрощаться нормально. Возможно, провести последний день вместе, как друзья, забыв обо всем, что происходит в их жизнях сейчас. Но сейчас он встает с лестницы, пропуская Джисона в сторону его квартиры. Отчаянное желание схватить его за рукав, попросить постоять рядом с ним еще хотя бы пару минут, приходит к Хвану только тогда, когда он слышит за собой громкий хлопок двери. Пустота, которая сидела в Хенджине всю эту неделю, заменяется болью. Громко всхлипывая, Хван вытирает слезы, которые так и не перестают идти из его глаз. Как он, наверное, жалко выглядит со стороны, со своими очередными разрушенными надеждами на то, что что-то могло измениться в лучшую сторону. Никак он не может запомнить, что в его жизни все становится только хуже. Хенджин почти падает на эти грязные ступеньки, утыкаясь головой в колени, уже не в силах сдерживать накатившую истерику. Он и сам не знает, почему плачет, почему льет слезы по той же причине, по которой делал это неделю назад. Наверное, Хван не ожидал, что услышать все это лично от Джисона будет настолько непосильным для него. Ни единой нотки желания попытаться спасти их дружбу в голосе Хана не прозвучало. Словно все это было нужно только одному Хенджину. И правда, ведь Хван сам пришел к Джисону, сам завел весь этот разговор, сам попытался добиться хоть чего-то от Хана. В ответ он получил только осознание того, что он один все еще пытается жить прошлым. Их теплыми летними месяцами, разговорами ни о чем и какой-то особой связи, которой больше не осталось. Всхлипывая раз за разом, Хенджин почти теряет возможность дышать. Обида разъедает его изнутри, не дает собраться, не дает прийти в себя. Ему некуда девать все, чем он дорожил все это время. Вера в лучшее оставила от него пустое место. В один момент Хван поднимается на ноги и бежит по лестнице вниз. Спотыкаясь о ступеньки, совсем не дыша, Хенджин вытирает слезы, чтобы видеть хоть что-то перед собой. Хочется сбросить с себя все эти чувства, всю эту тяжесть, которая никому не сдалась. И он ускоряется, в тайне надеясь, что рухнет с этой лестницы и переломает себе все ноги. Не заметив, Хван оказывается на первом этаже. Он пытается отдышаться, хватаясь за перила так сильно, что ему едва не сводит руку. Хенджин выходит на улицу, сдерживаясь от неумолимого желания закричать во все горло. Рассказать всем, что за последнее время вся его жизнь превратилась в полное дерьмо, и ничего и никто ему больше не поможет. По улицам он шатается недолго, но достаточно, чтобы хоть немного успокоиться. Хван думал, что был готов к этому, но все оказалось совсем не так. Он представлял себе в голове их ссору, Хенджин думал, что она будет долгой и изматывающей, но в глубине души надеялся, что они придут к какому-то решению, однако все закончилось лишь простым кивком со стороны Джисона. Он лишь подтвердил, что это конец. Вновь прокручивая эти мысли в голове, Хенджин обрекает себя еще на один приступ слез. Нужно взять себя в руки, выдохнуть, но он не может. Все внутри жжет и сжимает от несправедливости, заставляет жадно глотать воздух с каждым всхлипом. Хван помнит, что он пообещал позвонить Чанбину после их разговора. Достав телефон, Хенджин замирает посреди дороги и пялится в экран телефона. Глупо сейчас брать и строить из себя сильного и независимого, отказываться от единственной поддержки, которую ему предлагают. Со был с ним всю эту неделю, он сам сказал позвонить ему после. Хван продолжает уверять себя в том, что он не навязывается своими звонками Чанбину еще несколько минут, а затем жмет на кнопку вызова. — Алло, — отвечает Со практически сразу. Хенджин искусывает себе всю нижнюю губу и жмурит глаза, лишь бы не показать, что он плачет. — Хенджин, ты тут? Все хорошо? — Ты просил позвонить, когда я поговорю с Джисоном, — сиплым голосом произносит Хван, а во рту оседает противный вкус соленых слез вперемешку с соплями. Чанбин молчит несколько секунд, будто бы знает, что происходит с Хенджином. — Где ты сейчас? — спрашивает Со, а парень осматривается по сторонам, и примерно понимает, где он. — Почти рядом с центром. А что? — проговаривает почти через силу Хван, ощущая подступающий всхлип. — У тебя есть деньги на такси? Можешь приехать сейчас к Минхо? Я скину тебе адрес, — говорит Чанбин, пока Хенджин переваривает информацию. Сердце начинает биться быстрее от непонятной тревоги. — А ты где? — спрашивает Хван, потому что. Он не знает, зачем он это спрашивает. Хенджин вытирает рукавом куртки слезы с щек, тихо всхлипывая и топчась на одном месте. — Я буду у Минхо через пять минут. Приезжай, хорошо? — просит Чанбин, заставляя Хвана немного удивиться. Он совсем не планировал сейчас видеться с Со, но если он откажется, то потом пожалеет. — Хорошо, — соглашается Хенджин, а затем Чанбин говорит, что отправит адрес и сбрасывает звонок. До дома Минхо Хван доезжает минут за десять. Он вводит код в домофон, вызывает лифт, едет на нужный этаж, подходит к незнакомой двери и звонит в звонок. Все это время Хенджину слишком неловко. Ему странно просить помощи у людей, с которыми он знаком всего немного. Хвану стыдно, что он напрягает Чанбина и Минхо из-за своей ссоры с Джисоном, стыдно, что он стоит перед дверью весь красный, сопливый, с севшим голосом и абсолютным отсутствием веры в то, что все изменится. Ему совсем нечего предложить им взамен. Хенджин привык помогать и просить помощи только у Джисона. И то не всегда хватало смелости взять и написать ему в трудных ситуациях. А тут совсем другие люди. Хоть Чанбин и сам его позвал, Хван никак не может избавиться от этого острого чувства тревоги в груди. Больше всего в жизни он ненавидит навязываться. Что им в ответ может предложить сам Хенджин? Дверь открывает Минхо, едва не охает от того, с каким лицом перед ним стоит Хван. Хенджин шмыгает носом, бурчит что-то вроде приветствия, а Ли здоровается в ответ и отходит, чтобы дать ему пройти в квартиру. Он снимает уличную одежду и на секунду задерживает взгляд на себе в зеркале. Опухшее от слез лицо, красные глаза и слишком побитый вид. Хван так и топчется в коридоре, ощущая на себе жалостливый взгляд Минхо. — Хочешь чай? Или воды? — спрашивает Ли, когда они проходят вглубь квартиры. Хенджин не может произнести и слова, продолжая вглядываться в пол, лишь бы вновь не зацепиться за свое отражение. Не хочется осознавать, что другие видят его сейчас таким. — Налей ему воды, пожалуйста, — голос Чанбина появляется из ниоткуда, а Хван инстинктивно поднимает голову в его поисках. Со стоит напротив него, Хенджин бы даже сказал, что он такой же спокойный, как и всегда, если бы не обратил внимание на то, как у Чанбина трясется рука, которую он протянул, чтобы взять у Минхо стакан с водой. Он тут же оказывается у Хвана. Тот выпивает его почти сразу, даже не подозревая, какая жажда его мучила все это время. — Спасибо, — благодарит обоих Хенджин, смотря на Минхо, который облокотился на диван в гостиной, и Чанбина, который медленным шагом подходит к Хвану. — Хочешь поговорить? — спрашивает Со, на что получает от Хенджина кивок. Он бы правда мог ничем не делиться, оставить каждую свою мысль при себе. Но сейчас Хван не в состоянии. Чанбин тут же переглядывается с Минхо, который ему в ответ быстро кивает несколько раз. Со аккуратно подталкивает Хенджина вперед, в сторону открытой двери. Когда они с Чанбином заходят, тот закрывает за ними дверь. Хван медленно осматривается, понимая, что это спальня Минхо. Фотографии с Ли, которыми увешаны стенки, на некоторых даже есть Чанбин, куча грамот и медалей. Хенджин не ожидал увидеть что-то иное. Со садится на застеленную кровать, а Хван аккуратно опускается рядом. Все это ему до ужаса напоминает те дни, когда они встречались на рельсах, а Хенджин делился тем, что произошло у него за последнее время. Только тогда проблемы были не такими тяжелыми, а еще он не знал, кто под маской. Хван был четко уверен, что кто бы там ни был, этот человек его поддержит. А сейчас, сидя перед Чанбином, Хенджин не знает, может ли сказать то же самое, хотя никогда не получал от него осуждения за свои эмоции. Со сложный человек, но и Хван не открытая книга. Хенджин боится сказать что-то не то, боится показать все, что чувствует. Конечно, Чанбин это понимает. У Со взгляд полный желания помочь. Хвану не кажется, что он заслужил быть выслушанным. Хенджин говорил Чанбину много плохих вещей. Большая часть из них была сказана сгоряча, но сказана же. Если бы какой-то человек так общался с Хваном, он бы не сидел с ним здесь, стараясь поддержать. Но Со здесь. И он с ожиданием смотрит на Хенджина. — Наверное, мне лучше уйти, — проговаривает Хван, потому что он не знает, он уже совсем не помнит, каково это делиться своими переживаниями с другими. Чанбин удивленно округляет глаза и мотает головой. — Ты можешь рассказать. Просто выговорись, — просит Со, мягко смотря на Хенджина. Хван делает глубокий вдох, потому что ему кажется, что он снова разревется, если начнет рассказывать о произошедшем. — Я пришел к Джисону без предупреждения, хотел поговорить, думал, что ему тоже есть, о чем сказать мне, но первое, что он сделал — это спросил, зачем я пришел, — Хенджин понимает, что у него ломается голос, а дышать становится труднее. Почти сразу он чувствует, как Чанбин берет его руку в свою. Хван смотрит на него с благодарностью, сдерживая слезы всеми силами и продолжает. — Затем мы вышли в подъезд. Я стал спрашивать, почему он не поделился всем со мной, почему умолчал обо всем. Джисон просто сказал, что я бы ему никак не помог и что не принял бы его решение пойти работать на Чана. Я правда не понимаю до сих пор, почему он ни о чем мне не рассказал, начал избегать меня в школе, не отвечать на мои звонки. Он посчитал, что мне так будет проще с этим смириться. Но это же бред. Разве от этого может стать легче? Наверное, Джисон боялся моей реакции, но неужели он правда думает, что я бы отвернулся от него? — Хенджин вытирает выступившие слезы и шмыгает носом. Он говорит практически бессвязно, постоянно всхлипывая, но Чанбин слушает его внимательно. — Я предложил общаться хотя бы иногда, но Джисон сказал, что нам лучше совсем не видеться. И, возможно, он прав, что лучше уж нам совсем не пересекаться, нежели пытаться сохранить то, что осталось от нашей дружбы, но, — Хван делает паузу, потому что жуткая боль сковывает все горло, но находит силы закончить. — От этого не легче. По крайней мере, мне. Хенджин чувствует себя глупо. Потому что по итогу он и не держит зла на Джисона, не считает его виноватым, но оправдать это чувство предательства и несправедливости по отношению к себе не может. И Хван совсем не знает, что он хочет услышать от Чанбина. Что он бы сам мог сказать такому человеку? Наверное, ничего толкового. У него редко получалось выражать свои чувства словами. Хенджин прячет лицо в одной ладони, а другой сжимает руку Со, потому что у него правда больше нет сил ни на что. Хван не может ни успокоиться, ни прийти в себя, да просто хотя бы перестать плакать. Ему не хочется видеть жалость в лицах Чанбина и Минхо, и именно поэтому он хотел уйти. Почти сразу рука Со выскальзывает из его, заставляя Хенджина испугаться, что он перегнул палку и что его нытье зашло слишком далеко. Однако внезапно Хван ощущает, как Чанбин обнимает его, почти аккуратно, словно спрашивая разрешение. Хенджин забывает, как дышать, потому что он не ожидал, что Со может прийти такое в голову. Прижимаясь к Чанбину ближе, Хван утыкается подбородком в его плечо и старается не пачкать его кофту слезами. Так спокойно. — Ты злишься на Джисона? — тихо спрашивает Со, почти на ухо, пока Хенджин пытается осознать, что происходящее вообще реально. Он не знает, что ему чувствовать. Наверное, благодарность, но она и так была с ним всю неделю. Хван зажмуривает глаза, боясь думать дальше. — Нет. Совсем не злюсь, — отвечает Хван, говоря абсолютную правду. — Я понимаю, что это тяжело, но, возможно, Джисон и правда хотел, как лучше. Между вами были бы недомолвки, постоянное вранье и никакого искреннего общения. Не думаю, что вам было бы легко так общаться, — говорит Чанбин, и Хенджин знает, что он прав. Возможно, лишь одному Хвану было сложно забыть детскую мечту о вечной дружбе без ссор, а Хан поступил, как взрослый человек. — Все будет хорошо. Ты справишься. — Я уже даже и не уверен в этом, — шепчет Хенджин, потому что все вокруг и правда стало невыносимым. А сегодняшняя ситуация совсем не помогает выйти из этого бесконечного равнодушия ко всему. Только вот говорить это человеку, который тебя поддерживает, неправильно. Хван делает глубокий вдох. — Может, просто не сейчас. — Конечно, — соглашается с ним Чанбин. Они молчат несколько минут. Хван наконец-то успокаивается и даже расслабляется. От Со идет странное тепло, что даже кажется нереальным. Со стороны даже и подумать нельзя о таком. Хенджин поджимает губы, понимая, что он вообще-то с Чанбином обнимается. Об этом даже думать неловко, если быть честным. — Я все еще хочу ему помочь. Хоть как-то. Только не чувствую, что мне это под силу, — признается Хенджин, потому что он и так уже рассказал о тех вещах, о которых стоило промолчать. Чанбин аккуратно берет его за плечи и отодвигает, смотря в глаза. — Я знаю, ты сказал, что не хочешь в этом участвовать, но-, — откашливается Со, почти сразу отводя взгляд куда-то в окно. Хенджин нервничает, потому что не понимает, о чем говорит Чанбин. — Мы с Минхо собираем информацию на Чана. Я понимаю, что у него в полиции связи, но если мы соберем достаточно данных, то они не смогут это проигнорировать. Если что, то можно пойти куда-то выше полиции. Важно найти доказательства того, чем Бан и все его люди занимаются. — И что потом? — спрашивает Хван, потому что пока не понимает смысла сказанного. — Я не знаю, на сколько у Джисона контракт с Чаном и какие там конкретно условия, но, если мы будем осторожны и никак не приплетем к этому Хана, то после того, как Чана арестуют, Джисон сможет вернуться к прежней жизни, — говорит Чанбин, заставляя Хенджина чуть ли не открыть рот от удивления. Шанс. Хоть какой-то. — Я не могу пока быть точно в этом уверен, но Джисон не успеет за короткий срок подняться в глазах Чана. Не думаю, что ему будут давать серьезные задания. Именно поэтому у нас есть возможность сдать Чана и не привлекать к этому Джисона. — Ты сейчас серьезно? — Хван будто бы не верит словам Чанбина. У него и так болит голова от слез и пережитого за сегодня, поэтому никакая информация не воспринимается нормально. Со кивает. — Я хочу помочь. — Не так быстро. Ты уже успел отказаться от этого предложения. Давай ты немного подумаешь над этим, хорошо? — хмурится Чанбин, а Хенджин не понимает, почему он так говорит. Пока Со не продолжает. — Потому что может выйти так, что личное дело Джисона попадет в руки полиции. И там мы ему уже не сможем помочь. Ему придется понести наказание в таком случае. Нет никаких гарантий совершенно. Мы еще слишком много не знаем. — Вы сдадите Чана, даже если от этого пострадает Джисон? — непонимающе спрашивает Хенджин, на что получает еще один кивок. — А Минхо? — Я об этом и говорю. Мы будем максимально стараться, чтобы Джисон не пострадал, но Минхо готов пойти на риски. Хоть он и был близок с Джисоном, но не так, как ты с ним. Чан причинил Минхо слишком много боли, чтобы закрывать на это глаза и дальше, — серьезно говорит Чанбин, заставляя Хенджина посмотреть на это под другим углом. — Поэтому я и говорю, что тебе нужно подумать. Конечно, ты можешь перестать помогать нам в любой момент, но сам понимаешь. — Мы же сможем и дальше общаться, если я решу в этом не участвовать? — спрашивает Хван, потому что его это и правда волнует. Даже слишком сильно. Он с неуверенностью смотрит на Чанбина, уже жалея, что задал этот вопрос. — Конечно, о чем ты. Мы с Минхо уже начали этим заниматься. Не думаю, что это как-то повлияет, — говорит Со, даже немного удивляясь, что заставляет Хенджина прикусить себе язык. Ему слишком стыдно за все, что происходит, поэтому он не выдерживает. — Спасибо тебе. За все. И за то, что помог узнать, что с Джисоном, за то, что всю неделю со мной после уроков просидел. И за сейчас тоже, — тараторит Хенджин, потому что ему неловко это говорить. Но не поблагодарить парня было бы неправильным. Особенно после осознания того, что Хану как-то можно помочь, хотя все не так просто. Чанбин лишь мотает головой и хочет ответить, но Хван продолжает. — Еще я хотел извиниться. Мне не стоило так резко себя вести в общении с тобой. Прости. — Все в порядке. Меня тоже прости. Я тоже порой вел себя не должным образом, — кротко улыбается Чанбин, заставляя Хенджина удивленно на него уставиться. Ему не кажется, что он хоть раз видел, как Со улыбается вот так. После Чанбин предлагает остаться, как и хозяин квартиры, который успел что-то наготовить на кухне. Хван отказывается, потому что ему кажется, что он и так слишком долго находится у Минхо. Еще и есть за его счет. Хоть Хенджину и приятно, что эти оба к нему хорошо относятся, Хван не чувствует себя своим. И, наверное, это нормально. Они еще не так близко общаются. Может, если ему в следующий раз предложат остаться, Хенджин не откажется. Больше Хвана сейчас беспокоит другое. То, о чем ему рассказал Чанбин. Стоит ли Хенджину вновь лезть в это, учитывая, что нет никаких гарантий, что это поможет Джисону? Вдруг Хван окажется тем, из-за кого парень вообще окажется в тюрьме? Только вот это единственный шанс. Хенджин не знает, сможет ли он дожить до конца учебного года сложа руки, зная, что у него есть возможность помочь Хану. Ему предстоит долгое размышление. Думая о Джисоне, его все равно сковывает сильная привязанность к другу. Он переживает за то, на что Хан может пойти, работая на Чана. Хенджин точно знает, что это не для Джисона. Заниматься чем-то незаконным никогда не было тем, что Хан одобрял. Наверное, ему и правда сейчас тяжелее, чем Хвану. Укутываясь в куртку на заднем сидении такси, Хенджин понимает, что его отпустит в ближайшее время. Он не может прочитать мысли Джисона, узнать, о чем он промолчал, когда Хван пришел к нему, но лезть к Хану парень больше не будет. Ему бы поговорить с кем-то об этом, кто знает, что происходит внутри того места, где оказался Джисон. В голову приходит только Феликс, а от этого парня у Хенджина мурашки по телу. Может, это того не стоит. И лучше жить в неведении, не знать, что происходит с Ханом, чтобы не совершить что-то глупое, в надежде спасти Джисона. Еще, по пути домой в такси, Хван думает о Чанбине. Между ними было слишком много всего, но сегодня они, вроде бы, извинились. И, вроде, все нормально. Неосознанно Хенджин вспоминает, что Со его и за руку сегодня взял и обнял. Жуткое стеснение, которого он не испытывал уже сто лет, скручивает его в непонятный узел. Но он и с Джисоном сто раз обнимался, когда они друг друга поддерживали. Наверное, просто странно видеть Чанбина таким. Хенджин все никак не может избавиться от какого-то образа в своей голове, который появился там из-за поведения Со в прошлом году. Однако, когда они извинились перед друг другом, Хвану полегчало. И он, и Минхо такие же обычные люди, далеко не главные его враги, какими он их когда-то считал. Хенджин вновь грызет заусенец на большом пальце и буравит взглядом окно в такси. Ему нужно многое переосмыслить в ближайшие дни. Хван решает не давить на себя, дать время свыкнуться с тем, что теперь все иначе. Может, тогда он начнет принимать обдуманные решения и не будет о них сожалеть.