первообразная

Под ногами хлюпает полурастаявший снег, от чего ботинки моментально становятся мокрыми. Джисон нервно озирается на прохожих, сам не зная почему. Ему нужно пересечься с Феликсом перед уроками, чтобы забрать товар. Чуть позже он встретится с покупателем и обменяет наркотики на деньги. Хан занимается этим уже неделю, но никак не может поверить в то, что ему ничего не угрожает. Наверное, потому что он и правда не застрахован, как и любой другой, а Ли просто продолжает его убеждать в том, что все под контролем, чтобы Джисон не накручивал себя еще сильнее. Все вокруг как в каком-то сне. Хан никак не может принять, что это его жизнь. Рутина, даже если так можно сказать. Если быть честным, Джисон ожидал худшего. Первые несколько дней он не мог заснуть, потому что боялся получить от Феликса сообщение о том, что ему пора взяться за работу. А когда получил, понял, что ему еще повезло. По рассказам Ли, другие ребята занимаются куда более страшными вещами. Хану же нужно просто прийти и уйти. Только каждый раз, когда Джисон задумывается о том, что именно он собственными руками всучивает другим ученикам, его пробирает до дрожи. Наркотики никогда не были чем-то привлекательным для Хана. Если алкоголь и сигареты он попробовал по своему желанию еще несколько лет назад, то другое есть для него что-то страшное, пугающее и неизвестное. Теребя в пальцах свертки, Джисон задается одним и тем же вопросом каждый раз. Неужели им это и правда помогает? Заглядывая в глаза школьникам, которые сидят на разной дряни, Хану хотелось найти ответ. Обрели ли они спокойствие? Счастье? Джисон сплевывает на асфальт и достает сигареты из кармана. Феликс запретил ему разговаривать с этими учениками. Сказал, что если узнает об этом, то не постесняется сказать Чану, что Хан разбалтывает ему информацию о поставщике. После этого Джисон решил не пытаться, хотя реакция Ли ему не особо понятна. Либо это негласное правило, либо Хан еще многого не понимает в этой жизни. Феликса Хан находит на привычном месте. Небольшая детская площадка в соседнем от школы дворе. Ли сидит на качелях, скрестив ноги, и несильно раскачивается. Джисон даже замирает ненадолго, наблюдая за этой картиной. Иногда Хан совсем забывает, что они с Феликсом одногодки, даже не смотря на то, что они учатся в одном классе. Все разговоры с ним сложные, непонятные Джисону, словно он говорит с кем-то, кто старше его лет на двадцать. У Феликса тоже есть тайна. Но ее Хану узнавать страшно. Да и он сомневается, что ему когда-то откроются полностью. Несколько раз Джисон уже задавался вопросом о том, как Ли попал к Чану. Что могло толкнуть того парня из младших классов, которого помнит Хан, на это? Джисон медленным шагом подходит к Феликсу со спины и делает затяжку. Ли поворачивает голову к нему и морщится. — Я сразу понимаю, что ты пришел, когда чувствую запах дерьмовых сигарет, — Феликс спрыгивает с качелей и поправляет шарф. Сегодня солнце, поэтому веснушек на лице Ли стало чуть больше. — Как настроение? Выглядишь мрачновато. Волнуешься? — Все в порядке, — врет Джисон, хотя правда немного переживает. Плохое предчувствие его не отпускает. Феликс цокает, потому что понимает, что ему говорят неправду, но не докапывается. Так он делает всегда. И почему-то от этого Хану всегда стыдно. — А у тебя как дела? — Могло быть и лучше, — хмыкает Ли и внезапно быстро подходит к Джисону, приобнимая его одной рукой. Феликс обжигает его щеку горячим дыханием и почти сразу отстраняется. — Не забудь мусор из карманов вытащить. — Хорошо, — кивает Хан, нащупывая в кармане куртки сверток. Когда Ли сделал так в первый раз, Джисон едва дар речи не потерял, но потом понял, что это всего лишь меры предосторожности. Передавать товар в руки на улице опасно. — Чан устраивает вечеринку в пятницу. Сказал позвать тебя. Придешь? — ни с того, ни с сего говорит Феликс тогда, когда Хан уже собирается попрощаться. Джисон удивляется такому предложению. Он даже и не думал, что Чан устраивает какие-то тусовки. Учитывая, какой там будет контингент, идти не очень хочется. — Это обязательно? — уточняет Джисон, надеясь соскочить. — Желательно, — усмехается Ли. — Все-таки Чан лично попросил меня тебя позвать. Советую сходить, иначе подумает что-то неладное. — Что-то неладное? — хмурится Хан, а Феликс смотрит на него тем взглядом, который Джисон уже успел выучить. Ему не ответят. Джисон нервно сглатывает, понимая, что выбора у него особо нет. — А ты придешь? — Конечно. Кто-то же должен следить за тобой, — подмигивает Ли, заставляя Хана закатить глаза и натянуто улыбнуться. Ему неловко реагировать на любые шутки Феликса, но он пытается. Иначе атмосфера между ними будет еще тяжелее. — Все, давай иди. После третьего в туалете на втором. Первая кабинка. Увидимся на уроке. Каждый раз Ли задерживается на площадке чуть дольше, но на первый урок всегда приходит вовремя. Джисон предполагает, что ему нужно встретиться еще с другими учениками, но лишних вопросов никогда не задает. Феликс отвечает только на то, что считает нужным. Сначала Хана это бесило, но за пару недель он привыкает. Ли ему ничего не должен. Джисон и так обязан ему во многом. Нет смысла выпендриваться на единственного человека, который помогает ему. Хан прячет руки в карманы и хмурится. Еще несколько месяцев назад он бы в жизни не поверил, если бы ему сказали, что каким-то образом парень будет общаться с Феликсом. Если еще и добавить подробности, то тот Джисон, который не знал, какое дерьмо его ждет впереди, точно бы покрутил пальцем у виска. Иногда Хану кажется, что в нем изменилось все. Что он уже готов не просто начать жизнь с чистого листа, а вырвать все, что связывает его с прошлым. В груди неприятно покалывает. Это не так просто. Хенджин мелькает не только перед глазами в школьных коридорах, но и в мыслях Джисона каждый день. И все это отдается желанием вывернуть все свои внутренности собственными руками и вырвать каждый волос на голове. Хан думал, что оборвать общение будет проще. Наступая на одни и те же грабли, он понимает, что это не так. Попытки обвинить себя в произошедшем, чтобы Хван не пытался спасти их дружбу, обернулись не совсем в то, чего Джисон хотел. Он надеялся, что Хенджин накричит на него и пошлет куда подальше, но этого не произошло. Хану пришлось до самого конца бороться со своим желанием уткнуться другу в плечо и просить прощение за то, что натворил. Как только Джисон закрыл дверь, оставив Хенджина в подъезде, в нем рухнуло все, что держало его на плаву. Никогда ему так сильно не хотелось взвыть от боли, которая накопилась в груди, как тогда. Чувство вины стало настоящим. За сказанные слова, за боль, которую Хан так бесчувственно причинил другу. Но прошло несколько недель. И вот Хан вспоминает об этом, чувствуя, как у него трясутся руки от всего того, что он внутри себя подавляет. Джисон боится, что взорвется. У него и так в последнее время плохо получается контролировать свои порывы агрессии, но каждый раз, когда у парня закрадывается мысль о Хенджине, его разрывает изнутри. Ли, заметив неуравновешенность и резкость парня, посоветовал ему вымещать все в тренажерном зале в доме Чана. Как бы Хан ненавидел туда приезжать, это помогает. Ненадолго, но лучше уж, чем тонуть в своих фантазиях о том, что все могло быть иначе. С Минхо все тоже плохо. Однако та самая строчка в контракте не дает Джисону сорваться, когда он видит Ли в коридоре. Объясниться, дать понять, что он не отказывается от своих слов. Только вот кому нужны слова, если Хан показывает все своими действиями. Когда Джисон думает о Минхо, у него сжимается сердце, поэтому он старается делать это реже. Они не виделись слишком давно. Пора бы Хану уже давным-давно смириться, что между ними никогда ничего не было возможно. Если бы Джисон мог, он бы так и сделал. Только все воспоминания о мягком голосе Минхо, когда он что-то рассказывал, который Хан так боится забыть, о его теплых касаниях, отпечатки которых Джисон так отчаянно пытается отыскать в своей памяти, об их объятиях, поцелуях, о них двоих не дают парню уснуть по ночам. Сколько бы Хан не пытался держать эти образы в голове, они все же постепенно рассеиваются. На смену им приходит жестокая реальность, в которой Джисон и Минхо навсегда попрощались с другом. Хан помнит, что Ли уезжает учиться в другую страну. Это к лучшему, повторяет он в сотый раз для себя, лежа на кровати и пялясь в темноту. Так Джисону никогда не придет в голову идея искать его, когда этот кошмар закончится. Минхо заслужил больше никогда не сталкиваться с Чаном и всеми, кто с ним связан. Уроки проносятся быстро. Неудивительно, ведь в классе Чана учителя совершенно наплевательски относятся к подготовленности учеников. Джисон вспоминает, как ему приходилось батрачить ради четверки по математике. Здесь же он без труда получает пятерку. Конечно, с никакими знаниями на «отлично» учиться тяжело, но Хан к этому не стремится. Феликс сказал ему не переживать о том, что будет после школы. Так как у него контракт с Чаном, ему организуют и хорошие баллы за экзамены, и обучение в университете. Большая часть участников банды распустится после окончания школы, но кто-то обязательно останется главным в школе, а остальные последуют за Баном. Таких меньшая часть, поэтому Джисона никто не отпустит. Ли говорит, что Чан видит в нем потенциал. Спросить, какой именно, Хан боится. Его даже нынешняя работа иногда пугает. Никакого повышения ему не нужно. Джисон не такой, как Бан и его последователи. По крайней мере, в это Хану верить проще. Иначе он совсем зачахнет. После третьего урока Джисон спускается на второй этаж и идет в сторону туалета. Сверток в кармане брюк неприятно жжет ногу сквозь ткань. Каждый раз Хан боится, что его поймают. Сердце стучит безумно быстро, заставляя ускорить шаг и наконец-то скрыться в туалете. Джисон забегает в первую кабинку, пока ее никто не занял, и запирается на щеколду. Пытаясь привести дыхание в норму, он опускает крышку унитаза и садится на него. Кто-то заходит в туалет, поэтому Хан с ожиданием смотрит на дверь. Характерного стука не следует, и человек заходит в соседнюю кабинку. Это заставляет Джисона нервничать еще сильнее. Стараясь не издавать шума, Хан достает из кармана сверток в цветном скотче. Зеленый — это мефедрон, а если конкретнее — «мука». Джисон разглядывает сверток, стараясь не шебуршать скотчем, но ничего не может рассмотреть. Понюхав, тоже не примечает никакого запаха. Когда Хан останавливает себя, потому что понимает, что занимается какой-то глупостью, в дверь кабинки стучат. Джисон едва не подскакивает на унитазе и крепко сжимает сверток в кулаке, открывая дверцу, чтобы запустить парня. Его Хан видит впервые. Джисон уже успел запомнить пару учеников, которые регулярно что-то покупали, но этого пацана он не знает совсем. Он одет в темную рубашку и темные брюки. Бледность лица и худощавость наталкивают на мысль, что это не первая его покупка. Помимо Хана такими курьерами работают еще несколько человек. Только вот их имен и внешности Джисон не знает. Парень протягивает ему купюры. Хан пересчитывает деньги, убеждаясь, что все так, как сказал ему Феликс. Выдохнув, что проблем не возникло, Джисон протягивает парню кулек. Спустя несколько секунд тот хватает Хана за запястье и прижимает к двери кабинки с громким стуком. Джисон открывает рот в изумлении, уже готовый что-то сказать, но кто-то заходит в туалет. Он чувствует дыхание парня с бешенными глазами и широкими зрачками на своем лице. Острые ногти темноволосого впиваются в кожу Хана, заставляя его выпучить глаза больше от страха, чем от боли. Сердце стучит в ушах, а голос в голове просит его не издавать лишних звуков. Если их обнаружат, обоим не сдобровать. Когда за стенкой слышится смыв, а шаги удаляются, Джисон пытается вырваться. Но хватка парня оказывается сильнее. — Я не видел тебя раньше. От кого ты? — спрашивает тип, который заставляет Хана сильно паниковать. О таком его никто не предупреждал, поэтому Джисон совсем не понимает, что ему делать и говорить. Наркоманы неадекватные, а Хан совсем не умел с ними общаться. — От того же, от кого и обычно. Я новенький, — старается оправдаться Джисон, жмурясь от страха, и молится, чтобы его наконец-то отпустили. Парень наклоняется к нему чуть ближе и пристально рассматривает. — Если будешь так шугаться каждого торчка, долго тут не продержишься, — скалится парень и толкает Хана в стену кабинки, от чего Джисон ударяется головой. У него из рук забирают сверток, а сам парень выходит из кабинки, оставляя Хана в полном шоке. Дрожащими пальцами он стискивает купюры, матерясь полушепотом и всматриваясь в след от ногтей парня. Игнорируя острую боль в затылке, Джисон выпрямляется и прячет деньги в карман. Он делает глубокий вдох и старается унять волнение, потому что возвращаться в таком состоянии в класс ему не хочется. Хан горько усмехается, вспоминая слова Феликса. Чан видит в нем потенциал. Джисон даже не смог защитить себя от худощавого парня, который ничего не смог бы ему сделать, если бы Хан приложил хоть капельку силы. Страх, который сковывал его тело, оказался сильнее. Джисон не из тех, кто привык защищаться, поэтому совершенно не понимал, как ему реагировать. Даже как-то стыдно становится, но потом Хан себя одергивает. Стать местной грозой — не то, к чему он стремится. Может, если Джисон будет продолжать позволять считать себя мямлей, ему не придется переходить к более серьезным делам. Руки чешутся прогулять урок и покурить, чтобы привести мысли в порядок, но звонок противным шумом отзывается у него в ушах. Свалить после выполнения заказа, послав Феликсу одну лишь смску, не позволяет совесть. Хан собирается с силами и выходит из туалета. На опоздание учительница никак не реагирует. Джисон медленным шагом плетется к своей парте, усаживаясь рядом с Ли, который не сводит с него пристального взгляда. Хан чувствует, как парень прожигает в нем дыру, поэтому все же смотрит на Феликса в ответ. Тот словно спрашивает, что могло произойти такого, что Джисону не хватило пятнадцатиминутной перемены. Хану ничего не остается, как поджать губы и кивнуть, якобы подтверждая, что все нормально, и уткнуться в свою тетрадь. После этого Ли от него отстает и больше не отвлекает до конца занятий. От комка, застрявшего в горле, Джисон сжимает ручку до боли в пальцах. Весь урок проходит мимо ушей. Из головы никак не уходит образ того парня из туалета. Хан уверен, что ему еще ни раз будут сниться кошмары с его участием. Джисон был уверен, что Феликс поговорит с ним сразу после урока, но того, как ветром сдувает. На следующем занятии Ли вообще не появляется, а после делает вид, что ничего не произошло. До поры до времени, конечно же. Обычно после уроков у Феликса свои дела, но в этот раз он спускается в раздевалку и выходит из школы вместе с Ханом. Парень, как обычно, не замолкает, больше обсуждая какой-то фильм, который недавно вышел в кино. Джисон не помнит, когда в последний раз ходил в кинотеатр, но старается поддерживать разговор, боясь того, что скажет ему Ли, когда они выйдут за территорию школы. У Феликса есть невероятная способность перевоплощаться в совершенно иного человека и вышибать дух у Джисона одним лишь своим присутствием. Когда Ли хватает его под локоть и ведет в противоположную сторону от остановки, у Хана начинают трястись поджилки. Идут они недолго, но Джисону хватает времени, чтобы себя накрутить. Неужели скрыть не получится и Ли все узнал? Или же сейчас ему предстоит пережить допрос? Хан не готов ни к тому, ни к другому. Спустя пару минут они останавливаются около лавочки, на которую Феликс охотно плюхается и жестом предлагает присесть Джисону рядом. Тот покорно садится. Через секунду Ли протягивает ему пачку сигарет с зажигалкой. Хан пытается отказаться, у него и своя есть, но Феликс практически впихивает их парню в руки. — Я не выдержу этой вони больше минуты. Бери, — морщится Ли, а Джисон спорить не решается. Сигареты Феликс с собой таскает и правда дорогие. Хану с его темпом курения придется разориться, чтобы покупать такие каждый день. Когда Джисон подкуривает и делает первую тяжку, Ли обреченно вздыхает. — Почему опоздал на урок сегодня после заказа? — Я думал, ты уже знаешь, — Хан сомневается, что Феликс стал бы тянуть до конца учебного дня. И оказывается прав. Ли смотрит на него, хитро прищурившись. — Можешь считать, что это была проверка. И ты ее не прошел, — разводит руками Феликс, а Джисон не может понять, что тот имеет в виду. Какая еще проверка, твою мать. Он там чуть коньки не отбросил. — Что будешь делать, если очередной наркоман кинется на тебя с ножом и откажется выдавать деньги? Позволишь заколоть себя в школьном туалете? Благородная смерть, ничего не скажешь. — А что я мог сделать? — хмурится Хан, потому что слишком уж он раздражался с такой манеры общения Ли. Тот словно специально пытается его задеть, и у него каждый раз получается. — Мне кажется, ты забываешь, на кого работаешь, — скрещивает руки на груди Феликс, пока Джисон делает такую большую затяжку, что у него начинает колоть в горле. — Теперь ты — тот, у кого есть власть. Не позволяй другим опустить тебя. Не можешь сделать это кулаками? Учись красноречию. Главное не сваливать впоптанным в грязь и полным страха. Ты понял меня? — Я понял, — Хан понимает, что Ли прав. Что ему надо было дать отпор, пригрозить этому парню и запугать его в ответ. Сказать легко, а сделать трудно, особенно когда Джисон этого не хочет. Ему остается верить, что Феликс понимает лучше него, что эта работа не для Хана, а все эти воодушевляющие речи нужны лишь для того, чтобы Джисон справлялся со своими минимальными обязанностями. — Чану не скажу, но это в первый и в последний раз. Делай с ними, что хочешь, мне все равно. Если подобное будет повторяться, я с тобой возиться не собираюсь, — порой Хан забывает, что Ли может быть таким. Все-таки он — правая рука Чана. Джисон сомневается, что до такой должности можно дойти одним лишь распространением наркотиков. Феликс мог быть жестоким, и Хану не хочется его таким видеть. — Сходи завтра в спортзал и отыщи там Сынена. Такого высокого парня блондина с септумом. Я попрошу его потренировать тебя. — Зачем? — спрашивает Джисон, пытаясь намекнуть Ли, что ему это не нужно. Но было поздно. Хану кажется, что Феликс всерьез решает преподать ему урок и напомнить, что они не в благотворительном фонде работают. — Чтобы ты хоть немного умел постоять за себя. Как думаешь, кому придется навещать тебя в больнице? Не очень-то и охота кататься на другой конец города, потому что ты не смог разок врезать почти-трупу, — проговаривает Ли, заставляя задуматься Джисона, умеет ли драться сам Феликс. Внешне он выглядит почти скелетом. Хан думает, что это глупый вопрос, поэтому оставляет его при себе и кивает. — Отлично. Не буду больше тебя мучать, а то ты аж побелел от напряжения. Давай деньги и иди домой. Завтра на площадке, как обычно. Джисон достает купюры и передает их Ли, словно освобождается от очередного груза. На сегодня он чист. Попрощавшись с Феликсом, Хан идет в сторону остановки. Поднимается сильная метель. После этого разговора Джисон чувствует себя неважно. Слишком рано он понадеялся, что его работа — самая простая в мире. Что бы ему не говорил Ли, Хан постарается общаться со всеми заказчиками мирно, но и давать причины Феликсу заподозрить что-то тоже нельзя. Джисону хочется как можно дольше сохранять человечность. Глупо уверять себя в том, что за три года работы на Чана он не ударит кого-то. Просто Хан пока к этому не готов. Наверное, поэтому Ли и посылает его потренироваться, чтобы в один момент Джисон не примерз к земле от страха и непонимания, что ему делать. Пока это только начало, но Хан и так еле справляется. Главным остается не нарваться на Чана, поэтому Джисон постарается делать так, как велит ему Феликс. Другого пути у него нет. На вечеринку к Чану Хан собирается без особого желания. Точнее, совсем без него. Джисону нечего надевать на такие мероприятия, а он представляет, какие люди там будут. Не то, чтобы ему хотелось кого-то впечатлить. Просто Феликс сказал ему одеться прилично, но в отражении Хан видит какого-то бомжа. Он решает забить на подготовку, натягивая черную толстовку. Привлекать внимание сегодня не входит в его планы. Слиться с темнотой и посидеть где-то в углу, потягивая алкоголь, как раз ему подходит. Джисон надеется, что Чан увидит, что он пришел, Ли скажет ему об этом, а затем Хан тихо слиняет домой. Мать не одобрит, если он придет поздно и разбудит ее. После того дня, как женщина забрала чемодан с деньгами, они нормально не общались. Джисону больше не хочется делать первых шагов. Его разочарованию в матери нет предела. Один взгляд на нее, когда они пересекаются в коридоре или на кухне, режет сильнее ножа. Хан не находит решения лучше, чем смириться, что у них все так. По крайней мере, она не задает лишних вопросов, когда Джисон задерживается в школе или приходит домой в ночи. Хану даже легче, что женщина ни о чем не знает. А если и узнает, то не будет переживать по этому поводу. Джисону хватает камня на душе из-за Хенджина и Минхо. Вписывать туда мать ему не хотелось. Она полностью игнорирует его существование. Еду Хан готовит себе сам, хотя ему порой даже как-то стыдно брать продукты, которые мама покупает. Настолько они стали чужими друг другу. Джисон помнит, что осталось продержаться всего три месяца. После этого он больше не увидится с матерью. Хан готов поехать за Чаном в любой уголок планеты, лишь бы избавиться от груза, который она накладывает на Джисона своим тяжелым взором. Хан выпрямляется перед зеркалом в последний раз. Он потирает костяшки пальцев, на которых образовались красные шишки. Сынен не стал с ним церемониться, Феликс видимо все подробно объяснил, и сразу приступил к тренировке. После нее Джисону пришлось тяжко. Рука до сих пор не пришла в норму после встречи с теми бандитами. Мышцы болят до сих пор, а уверенность в том, что он бесполезен и никогда не сможет постоять за себя в драке только усиливается. Главное, что Ли оценил его послушание и сказал, что Сынен сделает из него борца. Пока Хан думает, что из него сделают отбивную. Люди из банды Чана отличаются своей жестокостью в драках и грязным стилем, Джисон проверил это на себе, но помимо этого Сынен обещал научить его обороне. Видно, Феликс с ним разговорился. Хана это вполне устраивает. Бездумно махать кулаками он собирается в последнюю очередь. Телефон в кармане настойчиво вибрирует. Джисон почти уверен, что это звонит Ли, чтобы напомнить о вечеринке, пока не видит, что это незнакомый номер. Феликс предупреждал, что может звонить не со своего личного мобильного, а еще это могут быть другие лица из банды Чана. Трубку Хан обязан брать в любом случае. Это случается в первый раз, поэтому Джисон напрягается. Он сжимает мобильник в руке и принимает звонок. — Джисон? — голос из трубки вышибает из Хана дух. Он не верит, отводит мобильник, пытаясь осознать, что ему не показалось. Джисон прижимает телефон к уху с такой силой, будто бы боится, что невидимые наблюдатели Чана присматривают за ним. — Ты можешь говорить? — Я-, — Хан хочет ответить, что да, он свободен, что он всегда будет свободен, лишь бы услышать чужой голос, но осекается. Это может плохо закончится. Дрожь в коленях заставляет его опуститься на кровать. — Тебе нельзя мне звонить. — Я знаю, — Минхо звучит спокойно, и это не дает Джисону начать паниковать, хотя он на грани. Хан помнит, что Чан сказал ему насчет Ли. — Прости, но другого варианта нет. Ты можешь говорить? Говорить? О чем? Для них все закончилось несколько месяцев назад. От сильного напряжения Джисона пробирает холодный пот. Перед глазами мелькает Чан, который приложит голову Хана о тяжелый асфальт, когда узнает об этом. А затем заставит сделать с самим Минхо что-то ужасное. Подписав контракт, Джисон согласился с таким раскладом дел, но Хану кажется, что он лучше умрет, чем заставит себя это сделать. Если Ли знает, что им нельзя общаться, то не стал бы звонить просто так. Парень цепляется пальцами за покрывало, чтобы успокоиться. — Могу, — наконец-то отвечает на вопрос Джисон. Его дыхание слишком прерывистое, чтобы Минхо этого не услышал. Но Хану все равно. Он почти забыл, как звучит голос Ли. Услышать его через трубку — большее, о чем он мог просить. — Как у тебя дела? — спрашивает Минхо, будто бы звонит ненароком. И Хана это почти добивает. Он не понимает, что Ли хочет услышать, правду или хоть что-то, чтобы потянуть телефонный звонок на несколько минут. — Я в порядке. А ты как? — Джисон упирается спиной в стену со всей силой, боясь, что потеряет связь с реальностью. Он готов грызть ногти от волнения, но Феликс запретил ему это делать. — Я тоже, — вздыхает Ли, а Хану остается только надеяться, что Минхо в большем порядке, чем он сам. Что у него все правда стало лучше, когда Джисон подписал договор. Спустя минуту молчания Ли продолжает. — Сможешь пообещать мне одну вещь? — Смогу, — говорит Хан, потому что и правда сможет. Он знает, что Минхо не станет просить его о чем-то плохом. И что звонить не стал бы ради этого. Однако сердце все равно стучит в ушах, мешаясь со звуком чужого дыхания в трубке. — Пообещай, что не будешь влипать в серьезные передряги до конца учебного года. Пообещай, что будешь сохранять нейтралитет столько, сколько сможешь, — проговаривает Ли так быстро, что Джисон едва не теряется. Он переваривает сказанное, не понимая, почему для Минхо это так важно. Ли замечает, что он замешкался. — Джисон, пообещай. Для Хана такая настойчивость не говорит ни о чем хорошем. Минхо зачем-то понадобилось так рисковать, чтобы выбить из Хана обещание. Возможно, он успел вовремя, потому что тренировки Сынена и осведомленность о них Чана могут привести к чему угодно. Джисон знает, что сейчас не время для сентиментальностей. Они рискуют жизнями друг друга, переговариваясь в таком спокойном и медленном темпе, но Хан знает, что с ним будет, когда он бросит трубку. От Джисона не останется ничего. Зачем Минхо тянет время, Хан не понимает. — Я обещаю, — твердо произносит Хан. Возможно весь этот звонок — глупый розыгрыш, но Джисон верит, что выполнит сказанное. В ответ ему служит молчание. Набрав легкие, полные воздуха, Хан хочет сказать что-то Минхо. Что-то важное, что сидит в его голове все эти месяцы, что-то, что никогда не стоило впускать в свою голову. — Я- — Ничего не говори, — обрывает его Ли, пригвоздив Джисона к кровати, останавливает его от глупости. И Хан ему благодарен. — Сможешь и дальше быть в порядке? — Смогу, — сейчас Джисон нагло врет. Вечеринка Чана сейчас совсем некстати. — Ты тоже постарайся. Минхо молчит, а Хан ждет, когда тот наконец-то закончит их разговор. Невыносимо терпеть этот звонок, чужие слова. Ли сбрасывает трубку без слов. Джисон тут же удаляет звонок из телефона. Ничего не напоминает о разговоре, кроме тревоги, пробравшейся во все уголки Хана и обещания, которое горит на языке. Он почти уверен, что об этом никто не узнает, потому что его номер зарегистрирован на неизвестного никому человека, а иначе данные не получить. Джисон гипнотизирует телефон несколько минут, едва дыша. Он пытается понять, зачем Минхо взял с него это обещание. Феликс не упоминал Минхо с момента подписания контракта, про Чанбина Хан вообще ни разу ни от кого не слышал. Стиснув телефон, Джисон понимает, что ему ничего не остается, как следовать данному Ли слову. Молча, боясь, что Чан об этом узнает каждый раз, когда будет пересекаться с ним. Привести дыхание в норму и успокоиться не получается. Единственное, о чем Джисон может думать — Минхо, его голос в трубке и отчаянный голос в голове, твердящий, что преодолеть это будет труднее, чем он себе представляет. Хан решает напиться. Это не то, что входило в его изначальные планы, но тревога, окатившая его как из холодного ведра, не дает сделать лишний шаг. Особенно, когда Джисон знает, что Чан наблюдает за ним, стоя где-то на втором этаже, как сказал ему Феликс, который встретил его у ворот. У Ли настроение просто отличное, но таскаться с ним весь вечер Хан не планирует. Блондин сразу поймет, что что-то не так и утащит его на очередную пытку. Поэтому, пройдя в огромный холл, мерцающий синими и фиолетовыми цветами и заполненный людьми, Джисон пытается найти глазами Сынена. Этот парень обмолвился, что Хан может найти его на вечеринке, если тому станет скучно. Хан не намеревается ждать, потому что веселье не наступит. Кивнув Феликсу на его просьбу проверять телефон, Джисон протискивается через толпу. Музыка в ушах придает Хану адреналина, поэтому он добирается до бара почти без боли в ребрах от сильных толчков вышибал Чана на танцполе. Джисон садится на стул и оглядывает бармена, который расценивает, что же такое можно налить парню. И через минуту протягивает ему два стаканчика с чем-то крепким. Хан осушает их за несколько глотков и пытается найти глазами Сынена. В этот момент ему на плечо ложится чья-то ладонь. — Я думал, ты не придешь, — Сынен оказывается легок на помине. Джисон оглядывает его и чувствует облегчение, когда понимает, что не он один не стал наряжаться на это мероприятие. Хан кивает ему и замечает за спиной парня нескольких людей. — Это мои ребята. Давай я вас познакомлю. Дальше Джисон делает то, что умеет лучше всего — говорить. Он доводит себя до уровня их товарища за полчаса разговора и трех шотов водки. Хан запоминает информацию от друзей Сынена только, чтобы задать следующий вопрос и сделать себя в их глазах внимательным слушателем. Они оказываются нормальными людьми, но не такими, чтобы Хан попытался пообщаться с ними после вечеринки. Просто пить в одиночку Джисону сейчас опасно. Когда Хан пьет с кем-то еще, алкоголь проникает в кровь медленнее, а влить в себя он планирует сегодня столько, чтобы завтра не проснуться. Единственное, что Джисон запомнит на следующее утро, это то, что девушка Сынена тоже работает на Чана, и она очень красивая. Остальные их разговоры ни о чем. Школа, интересы, включающие в себя музыку и видеоигры. Лишь бы ничего, что не касается сегодняшней вечеринки, не попало в его голову. Хан пьет и пьет, практически не замечая, что перестает следить за линией разговора и выпадает из реальности каждые десять минут. Быть душой компании становится трудновато, но остальных размазывает еще сильнее. Джисон решает проверить, не писал ли ему Феликс, но его внезапно кто-то зовет. Сначала Хан не реагирует, однако потом поднимает глаза. — Ты уже все? — спрашивает Сынен, улыбаясь так, будто готов предложить что-то безбашенное. Это вызывает бурю волнения у Джисона в груди. Хан мотает головой, наблюдая за тем, как девушка Сынена едва не сползает на пол с его плеча. — Пошли со мной. Каким-то образом Джисона втягивают в толпу. Его уже совсем не держат ноги, но он продолжает следовать за Сыненом, пока тот крепко держит его за запястье. На несколько секунд Хану кажется, что толпа оказывается сильнее Сынена, хочет оставить его себе, но парень резко дергает его руку, когда Джисон застревает в одной из кучек на танцполе. Перед глазами у Хана все движется слишком быстро, заключается в калейдоскоп, а ноги перестают держать. Кажется, не стоило ему врать Сынену. Они огибают крупных парней, которые внимательно наблюдают за Джисоном, и оказываются в длинном коридоре. Одна из дверей распахивается, и Сынен заталкивает его туда одним движением. Хан едва не впечатывается в сушилку для полотенец, но успевает схватиться за бачок унитаза, на который облокачивается. Джисон последний раз пил давно, а душное пространство и громкая музыка делают только хуже. Ему настолько плохо, что он едва стоит. Вертолеты перед глазами не дают Хану рассмотреть, что делает Сынен. Потерев глаза, Джисон с удивлением обнаруживает на туалетном столике белую дорожку. До него не сразу доходит, что это значит, пока Сынен не наклоняется и не вдыхает порошок через свернутую купюру. Хан держится за бочок унитаза с такой силой, что ему почти сводит пальцы. — Будешь? — спрашивает Сынен, хотя уже насыпает точно такую же дорожку, как и себе, разделяя ее карточкой. Джисон зачарованно смотрит на порошок, а потом на Сынена. Сейчас Хана ничего не останавливает. И это сбивает ему все тормоза окончательно. Джисон думает о многом в этот момент. О Хенджине, о Минхо, о своей матери, о погибших отце и брате, о всех тех людях, которых он оставил позади, потеряв себя в этой тревоге и постоянном желании вернуть все, как было. Сегодня Хан хочет донести до себя это окончательно. Его не ждет ничего хорошего ни завтра, ни послезавтра, ни через год, да даже тогда, когда он станет свободным от Чана и своего долга. Все то, что с ним происходит, то, что ним еще произойдет, продолжит уничтожать парня изнутри. От Джисона и так не осталось практически ничего. В нем только вина, сожаления и желание причинить себе столько боли, чтобы он наконец-то смог прозреть. Если Хан не заслуживает ничего хорошего, парень заставит себя получать только плохое. Он доведет свою жизнь до абсурда, до сумасшествия, лишь бы распрощаться с тем, что все еще заставляет его чувствовать. Хан не хочет жалеть о том, что решается на ненависть к самому себе. Он не заслуживает что-то иное. — Конечно, — отвечает Джисон, будто бы занимается этим каждый день. От Сынена следует одобрительная ухмылка и свернутая в трубочку купюра. Хан встает и наклоняется к туалетному столику. В голове не остается ничего, что могло бы предупредить его о том, что это неправильно. Это понятие стирается, толкает на то, чего парень боялся всегда. Порошок Джисон вдыхает быстро, не задумываясь ни о чем. Попадание наркотика в нос заставляет Хана отшатнуться и сесть на закрытый унитаз. Сынен вытаскивает у него из рук купюру и что-то говорит, но Джисон его не слышит. Он вытирает слезы, которые появились от порошка. Покалывание в верхней части головы уносит его куда-то далеко от этой ванной, от Сынена, который трясет его за плечи, от дома Чана и всех людей, которые когда-либо имели для него значение. Когда Хан приходит в себя, он понимает, что не может сидеть на месте. Удивленный Сынен отшатывается от него, но, будто бы осознав, что Джисон в порядке, хватает его и возвращает обратно на танцпол. Что происходит дальше, Хан мало понимает. Все сливается в яркий свет огней, в приглушенный звук музыки в ушах, в стаканчики с алкоголем и пот чужих тел. Все вокруг для него становится неважным. Существует только он, эта бесконечная ночь и уверенность в том, что Джисон не доживет до утра. Он не может объяснить, что делает. Хан даже не может понять, где он, что играет на фоне, есть ли люди вокруг него. Когда парня немного отпускает, Сынена нигде не видно. Он не знает, сколько времени прошло с употребления наркотика, но видимо достаточно, чтобы эйфория сменилась на боль в голове и сильную тревогу. Народа становится значительно меньше, но протолкнуться все равно практически невозможно. Пытаясь высмотреть его в толпе, Джисон чувствует, как его хватают за локоть и куда-то ведут. Хан решает, что это Сынен тащит его за второй дозой, и пытается вырваться. Ему даже кажется, что он кричит, но не может понять, правда ли это происходит или только в его голове. Паника и учащенный пульс превращают Джисона во что-то непонятное и бесполезное. Хан не может понять, лежит ли он, стоит ли он, идет ли он, бежит ли он. Полная дезориентация в пространстве накрывает Джисона с головой, заставляя лишиться возможности дышать. Когда Хан слышит хлопок двери, он наконец-то вырывается и пытается осмотреться. Джисон понимает, что это не та ванная, а ноги отказываются его держать, и он сам с грохотом падает на пол. Его поднимают за руки и сажают на что-то мягкое. Кровать. Хан кладет руки на нее, пытаясь убедиться, что она не исчезнет и что у него наконец-то есть опора. Только тогда Джисон поднимает глаза. Он видит Феликса, взъерошенного и злого, смотрящего на него так, что становится страшно. Голова гудит. Однако Хан не может понять, правда ли это. Сушит. Он начинает тереть глаза, но его руку от лица тут же резко убирают. Джисон смотрит на нее, не понимая, почему не чувствует никакой боли. Такого быть не может. Это продолжается несколько секунд, но в сознании Хана проходят часы, пока Феликс не садится рядом с ним на кровать и не хватает его за подбородок пальцами, крепко их сжимая, чтобы тот не дергался. Что-то неведомое заставляет потянуться Джисона вперед, но Ли успевает остановить его в сантиметре от своих губ рукой на груди. Предупреждение мелькает в глазах Феликса такой яркой вспышкой, что Хана отдергивает назад. Внезапно Ли стискивает челюсть Джисона так, что тот едва не кричит. — Я его убью, — процеживает Феликс и поднимается с кровати, отпуская парня. Хан понимает, что одновременно с этим его покидают последние силы и ложится на спину, вглядываясь в потолок. Это становится еще одной плохой идеей. Его едва не вырывает прямо на себя, но Ли резко поднимает его с кровати, заставляя забыть о том, что было только что, и ведет куда-то. Через несколько секунд Феликс заталкивает его в ванную. Джисон больно ударяется локтями и копчиком, но не успевает опомниться, как его окатывает холодной водой. На фоне слышен голос Ли, однако сквозь воду и все, что творится в голове Хана, разобрать это невозможно. Воду Феликс выключает только тогда, когда Джисон весь трясется от холода. Но долго сидеть и приходить в себя не выходит. Едва не кувыркнувшись через ванную, Хан вылезает из нее и подбегает к туалету, упав на колени выпуская из своего желудка все, что туда сегодня попало. Резкая вспышка боли в голове, отвратительная сухость во рту и сопли от холодной воды превращают Джисона во что-то гадкое и мерзкое. Сил придушить себя прямо на этом полу не хватает. Хан не может сказать, сколько просидел так, что он только увидел в своем подсознании, пока сражался с организмом и его реакцией на принятое, но точно помнит, что когда Феликс грубо оттаскивает его оттуда за капюшон, его рвет уже чем-то полупрозрачным. После наступает темнота. Лишь тяжелая боль, которая распространяется по всему телу не дает Джисону начать думать, что он отошел в мир иной. И Хан верит, что он никогда больше не откроет глаза. Они становятся такими тяжелыми, словно веки склеило чем-то прочным. Порошок и его запах твердо стоят в носу, словно Джисон совсем не протрезвел. Последнее, о чем думает Хан — писал ли ему Феликс, пока он пропадал с Сыненом.