Созданный для путешествия

Есть горькая ирония в букве S. Брюс видит ее повсюду: нацарапанную в углах покинутых номеров мотелей, в граффити на стенах высоток. Мотели и квартиры здесь заброшены, как впрочем и везде. Число людей, способных выжить, ничтожно мало, и это просчет из просчетов, который сказался, когда пришло время гибели богов. Когда-то давным-давно Кларк объяснил ему значение своего символа на груди. Он рассказывал о надежде и семейных гербах, о таких понятных и знакомых Брюсу вещах. Для большинства людей это была всего лишь буква, но были и те, кто видел в ней глубокий смысл. Люди хотели оставить свое послание на обгоревших обломках своих городов и не придумали ничего лучше символа Кларка. Брюс остановился у билборда, некогда рекламировавшего супер отбеливающую зубную пасту, а теперь — надежду. Несочетаемость смыслов граничила с фарсом: люди словно напоминали себе о том, что Супермен пал. Нездоровая, нигилистическая бессмыслица. Если его чувству направления можно доверять (а так оно и было), Брюс приближался к Готэму. Знаки, указывавшие на Метрополис, теперь часто встречались на обочинах дорог, последний из которых он только что прошел, оставив город в двухстах милях к востоку. При обычных обстоятельствах путь занял бы дня три, но в мире, изменившемся бесповоротно, больше не было ничего обычного. Безусловно, быстрее было бы добраться до Метрополиса и уже оттуда пересечь залив до Готэма. Но после долгих раздумий Брюс пришел к выводу, что даже, если жуткие рассказы о родном городе Супермена лживы, и ему удастся найти лодку, выйдет всё равно слишком длинный крюк. Брюс увидел две фигуры, идущие ему прямо навстречу, и упрекнул себя за то, что потерял бдительность, заметив их слишком поздно, чтобы спрятаться. Наверняка в засаде сидели их друзья. Как только тебя заметили, пути назад нет. Одна фигура держала бейсбольную биту, вторая шла, засунув руку в карман, в котором наверняка было спрятано оружие. Брюсу не нравилась та легкость, с которой люди прибегали к насилию, оправдываясь тем, что защищают свои дома. Кларк всегда верил в то, что они могут быть лучше всего этого. Брюсу же не хватало оптимизма, воплощенного в символе друга, веры Кларка в то, что люди могут противостоять злу, что они могут быть хорошими в глубине души. Такими были Кларк, Дик, Диана, его родители. Единственное, что мог сделать Брюс, это вспомнить о Джиме Гордоне. Думая о нем, Брюс напоминал себе, что не у каждого в сердцевине спрятана гниль. Он вспоминал о них в прошедшем времени, и ненавидел себя за это, ведь он возвращался в Готэм, чтобы спасти хоть что-то, а не попрощаться с городом навсегда. — Отличная маска! — прокричала одна из фигур. Фигуры приблизились, и Брюс различил девушек, на лицах которых застыли две одинаково равнодушные улыбки. Такие же лица были у подростков, с которыми он столкнулся, возвращаясь на родину, когда пересек границу Штатов. Девушки бросили беглый взгляд на его маску, почти наверняка подумав, что он пытается их запугать. И они были не далеки от истины, хотя, надо признаться, встретив Брюса, мало кто верил, что перед ним настоящий Бэтмен. Брюс никого и не переубеждал в этом, так было безопаснее для всех. — Просто проходите мимо… — Брюс постарался, чтобы его голос прозвучал как можно более спокойно. — Да? Вообще-то в этом городе платный проход. — У меня нет денег. — Денег? — «Бейсбольная бита» усмехнулась. Она была выше и стройнее своей спутницы, а ее грязные светлые волосы были собраны в хвост. — Подумаешь, такая важная вещь. Ты что, дурак или тебя инопланетяне пару часов назад высадили? — Я не хочу неприятностей, — Брюс оглянулся, прикидывая, как выйти из ситуации с наименьшими потерями. — Как и мы. А учитывая все обстоятельства, предлагаем тебе оставить рюкзак, и мы квиты, — сказала «Карман», улыбнувшись из-под длинной темной челки. Брюс готов был помогать всем детям, оставленным на произвол судьбы в этом уголке мира, но он не собирался отдавать им рюкзак. Он мог поделиться с ними едой и водой, но никто не должен был видеть его абордажный пистолет, бэтаранги и частично поврежденные перчатки, единственное, что удалось спасти от последнего костюма летучей мыши. — Да ладно вам, дамы. Думаю, мы можем договориться о другой цене, — улыбка вышла натянутой. — Не пойдет, — «Карман» улыбнулась. — Рюкзак или жизнь. — Я не отдам вам рюкзак. Двигаясь намного быстрее обычных уличных бандитов, «Карман» достала нож-бабочку и метнула его в голову Брюса. Брюс уклонился, но нож пролетел неожиданно близко от него. К тому времени, как он пришел в себя, метательница ножа и «Бейсбольная бита» набросились на него. «Бейсбольная бита» крикнула пару слов, и из засады на обочине выскочили другие члены банды. Никому из них он не дал бы больше двадцати пяти лет, большинство же нападавших были подростками. Подобрав с земли нож, Брюс убрал его в карман, оставив открытым правый бок, за что и получил битой удар по ребрам, однако его оказалось недостаточно, чтобы раздробить кости. Мысль о том, что эти дети борются за жизнь, не умея нанести по-настоящему сильный удар, опечалила Брюса. Он выхватил биту из руки девушки, ударив ее по голове — следующие десять минут она точно не придет в себя. Остальные дети приблизились к нему, размахивая самодельным оружием. Он замахнулся на них. Было видно, что некоторые из них сомневались, стоит ли нападать, но большинство слишком оголодали, чтобы осознавать перед собой реальную угрозу. «Карман» схватила его за правую руку, рыча, словно дикая собака. Впилась в нее зубами, задрав рукав и проливая кровь. Брюс попытался отпихнуть ее, но она крепко держала его: было невероятно сложно одновременно справиться с ней и с наступающей толпой. Какой-то ребенок бросился на него с разбитой стеклянной бутылкой в руке, стремясь порезать острым краем его ногу. Брюс ушел в сторону, опуская биту на руку ребенка, выбивая «оружие». Вздрогнул, когда услышал хруст ломающихся костей, эхом отдавшийся в лесу. Ребенок упал на спину, визжа от боли. Сломанная рука — то, что нужно, чтобы остальные, перепугавшись, одумались. Но, несмотря на это, оставались и те, кто по-прежнему был готов рискнуть собой ради возможности покопаться в его рюкзаке. Они цеплялись за ноги, отчаянно пытаясь покалечить его с помощью вещей, которые никогда не предназначались для нанесения серьезных ранений. Он пинал их, но они то и дело возвращались: настойчивые и одержимые. Самым печальным было то, что они действительно хотели заполучить его рюкзак, и это можно было использовать в качестве отвлекающего маневра. У Брюса была довольно большая приемная семья, но он никогда особо не считал себя их родителем, пока не оказался здесь — на дороге. Хотелось просто сесть рядом с этими детьми и научить их выживанию. Бои, подобные этому, лучше всего показывали, на что способен каждый из них, Брюс мог бы спланировать для них целый курс тренировок. Не самое подходящее время для создания армии Робинов. Брюс попятился к одному из опорных столбов, поддерживающих рекламный щит. Замахнулся рукояткой биты по широкой дуге, отбрасывая двух детей назад, третьему попав в висок: ребенок упал на землю без сознания. Поднапрягшись, он оторвал «Карман» от земли, а затем ударил ее о холодный металлический столб. И делал так ещё и ещё, до тех пор, пока она не обмякла в его руках. Когда она потеряла сознание, остальные без раздумий отступили. Брюс осторожно опустил девушку на землю. Рядом с ней уложил «Бейсбольную биту» и другого ребенка, потерявшего сознание, порылся в рюкзаке в поисках полной фляги воды и пары банок арахисового масла. Он расставил пропитание между ними, надеясь внести хоть какую-то лепту в их выживание. В конце концов, Брюс достал спрятанный в заднем кармане нож-бабочку и положил рядом с лицом «Кармана». Бейсбольная бита, к несчастью для «Бейсбольной биты», оказалась слишком ценным приобретением, чтобы расстаться с ней. В мире, в котором его главные противники — одичавшие дети, нужно было иметь под рукой как можно больше несмертельного оружия. Это всё, что он мог сделать для них сейчас, но, вероятно, гораздо больше, чем мог бы кто-либо другой. Брюс развернулся и продолжил свой путь. Какое-то время его сопровождал шорох детских шагов, доносящийся из подлеска. Вряд ли дети снова рискнут напасть на него. Как и Селина, они отступят, поняв, что приз не стоит их жизни. Если бы только Селина была жива. Если бы только Готэм избежал массового вымирания, постигшего земли, которые он проходил, но это были нереальные мечты. Реальной могла быть только одна надежда — надежда на то, что самые опасные злодеи Готэма погибли от радиации. Вдалеке послышался смех, эфемерный, едва слышный. Холодный, высокий звук, от которого свело зубы, он пробудил воспоминания о боях, охвативших весь город, но никогда не покидавших пределов крыш. Однажды Барбара попыталась провести с Брюсом сеанс психоанализа после того, как целую неделю изучала в библиотеке Готэмского университета информацию о тех, кто пережил травмирующие ситуации. Она объясняла ему, что такое травмы, а он делал всё возможное, чтобы отмахнуться от разговора, зная, что для него смех потерян навсегда. Брюс на ходу осмотрел полученные раны. Укус на предплечье кровоточил, а среди царапин от колючей проволоки один порез на левой ноге был довольно глубоким. Пустяки, но лучше промыть и продезинфицировать рану. Разумеется, никто из тех, кто остался в близлежащих домах, не приютит его, поэтому он просто шел вперед, пока жилой квартал не закончился. Здания стали встречаться реже. Он прошел мимо уныло смотрящего на мир торгового центра, давно разграбленного и опустошенного, мимо угловых магазинчиков, некогда представлявших собой что-то среднее между продуктовой лавкой и газетным киоском. Мимо бара и школы. Всё выглядело так, будто пришло в негодность задолго до взрыва бомбы. Через десять кварталов Брюс почувствовал слежку. Он попытался произвести как можно больше шума, кашляя и топая по асфальту, но ничего из этого не напугало преследователя. Пальцы сильнее сжали рукоятку биты — в этот момент Брюс как никогда почувствовал на задней области голени неприятно тянущий кожу шрам, подаренный ему мальчишкой с мясницким тесаком два месяца назад. Не было никакого желания повторить этот опыт. — Я не хочу причинять тебе боль, но сделаю это, — громко предупредил он. Кусты в ответ оживленно зашуршали, и Брюс готов был поклясться, что ветер донес до него вздох смеха. В паре кварталов отсюда виднелся церковный шпиль, и Брюс поспешил к нему. Церкви всегда были безопасны. Кто-то говорил, что всё дело в жути, которую они навевали, другие просто не хотели рисковать, оскорбляя Всевышнего. Ирония заключалась в том, что после катастрофы церкви стали невероятно ценными и значимыми. Брюсу это было на руку. Он не боялся привидений, а его вера настолько ослабла, что посещение заброшенных святилищ казалось наименьшим из грехов. Церкви в Готэме возводились во времена наплыва итальянских и ирландских иммигрантов, поэтому все они были католическими. Епископальная церковь, которую часто посещали его родители, не была исключением. Богатая скульптура, высокие потолки, казавшиеся Брюсу такими привычными. В церквях Новой Англии была своя особая архитектурная чистота — во всех этих прямых белых линиях и маленьких квадратных залах. Брюсу нравился этот стиль. Стены церкви и здесь были испещрены символом S: черное и красное — резкий контраст на белой штукатурке. Брюс оглядел церковный двор, прикидывая, где в окружающей зелени может прятаться недоброжелатель. Наверняка было время, когда садовник ухаживал за растениями, создавая красоту, но сейчас всё вокруг заросло, а листья на дорожках явно не подметали с осени. В граффити на стенах, в густых зарослях — во всём сквозила обветшалая печаль. Внезапно Брюс услышал пение птиц. Это был долгожданный, потрясающий звук, ведь животные умирали в тех же масштабах, что и люди, одна растительность оставалась нетронутой. Вполне вероятно, так было только на восточном побережье, где Айви распространила свои корни настолько глубоко, что ее дети не пострадали даже от оружия, способного убить Бога. Убедившись, что никто не собирается бросаться на него из кустов, Брюс прикрыл за собой калитку, ступив на церковный двор. Он шел к церковной двери, невидимой с дороги, когда внезапно зацепился взглядом за нарисованные на восточном крыле здания линии, так разительно не похожие на букву S. Конечно, в этом не было ничего необычного: многие банды оставляли свои послания на стенах, но поскольку это не было знаком Супермена, рисунок бросался в глаза. Брюс понял, что хочет рассмотреть его поближе. Поэтому, не раздумывая, свернул на тропинку, ведущую к восточному крылу. Рисунок можно было рассмотреть только с определенной позиции. Сначала Брюсу казалось, что художник просто переусердствовал с перекрестными штрихами, начертанными между полукругами, затем он уловил в рисунке очертания кривого дерева. Брюс находился метрах в трех от стены, когда увидел, как пикирующие линии наконец-то встретились с неровными краями, образовав полную картину. Прекрасное произведение искусства, в котором каждый штрих был на своем месте, а уровень детализации потрясал, особенно учитывая тот факт, что рисунок был сделан с помощью баллончика с краской. Внутри всё заледенело, когда Брюс, наконец, понял, на что он смотрит. Это был шут, один из тех, что изображен на картах джокера. Таких джокеров он видел в старых колодах своей матери. В наши дни колоды, не имеющие своих джокеров, назывались колодами Готэма, и ни один уважающий себя готамит не играл какой-либо другой колодой карт. Наверняка, шута нарисовал кто-то, сбежавший из Готэма, и это было его послание миру — с помощью самого страшного символа, который он знал. Тот человек выбрал клоуна с широко открытым ртом и колокольчиками, свисающими с остроконечной шапки. Жители Готэма часто забывали о том, что весь мир знает об их мучителе, в то время как они считали каждого суперзлодея, появлявшегося на их улицах, чем-то глубоко личным. Брюс попытался понять, почему тот человек захотел нарисовать шута именно здесь, зная, что рисунок бросится в глаза. Краска выглядела свежей, Брюс протянул руку, дотрагиваясь — под подушечками пальцев было сухо. Где-то очень далеко, на грани слышимости, кто-то рассмеялся над ним. Оставалось надеяться, что это была всего лишь игра воображения. Брюс вернулся к входу в церковь тем же путем. Тяжелая дубовая дверь оказалась заперта изнутри. За год ржавчина не смогла проесть железные крепления, так что, каким бы натренированным ни был Брюс, ему не под силу выбить эту дверь. Оценив масштаб проблемы, он прикинул варианты проникновения внутрь без болтореза и ножовки под рукой. В конце концов, Брюс решил воспользоваться своими перчатками. Замочная скважина оказалась крупнее узких квартирных замков, для вскрытия которых предназначались инструменты, встроенные в перчатки. Штыри то и дело проваливались в пустое пространство, пока Брюс пытался нащупать ими хоть что-то, за что можно было зацепиться. Он понятия не имел, что будет делать, если дверь не откроется. Прошло минут десять прежде, чем что-то произошло с замком. Скрежет металла о металл успокоил Брюса, пока до него не дошло, что звук разносится с другой стороны двери и не имеет ничего общего с его манипуляциями. Брюс отступил, поборов искушение спрятаться в окрестных зарослях. Кусты шептались, обещая темноту и защиту, в которой все ночные твари могли найти себе приют. Но вместо того, чтобы скрыться, Брюс сжал кулаки, готовый драться, если церковный обитатель проявит враждебность. Дверь приоткрылась, на пороге появилась пожилая женщина. Ее седые волосы были туго собраны в пучок на затылке, а глаза, словно два шила, сверлили его. Она была на голову ниже Брюса, одетая в поношенную рясу священника. Вместо оружия над головой женщина держала медный крест. Какое-то время они, не отрываясь, смотрели друг друга. Вряд ли она могла серьезно навредить ему, Брюсу просто было любопытно, станет ли она нападать. — Ты еще кто такой? — огрызнулась женщина. Ее акцент напомнил Брюсу то время, когда он пробирался через Вулканы Центральной Америки. — А разве не видно? — подмигнул Брюс. Женщина невесело усмехнулась, лишь крепче сжав в руках крест. — Думаешь, я поверю, что ты и есть тот самый настоящий Бэтмен? — Ты можешь верить во что угодно. — А я и верю, во что верю. Чего тебе надо? Разжав кулаки, Брюс показал ей пятна крови на своих разорванных джинсах и укус на руке. — На меня напала уличная банда. Я ищу место, чтобы привести себя в порядок. Если позволишь остаться на пару часов, обещаю, к закату ты меня не увидишь. — И ты позволил каким-то детям сделать это с тобой? — ее глаза сузились. — Их было очень много. — Правда? Ты убил кого-нибудь из них? — Нет, — Брюс кивнул на бейсбольную биту, которую оставил на крыльце. — Но мне пришлось вырубить парочку. В воздухе повисла тишина. Женщина смотрела на Брюса, словно портной на клиента — очень внимательно, ничего не упуская из виду. Убедившись, что он не врет, она опустила крест и шире отворила дверь, жестом приглашая внутрь и протягивая руку для рукопожатия. — Камилла, — представилась она. — Томас, — Брюс назвал первое имя, пришедшее ему в голову. — Кто-то, похоже, не умеет доверять, — Камилла не улыбалась. — Ладно, вот что я тебе скажу, мистер Томас Бэтмен. Сейчас ты войдешь в мой дом, снимешь брюки и дашь мне привести тебя в порядок. Сегодня я разрешаю переночевать здесь, но завтра ты уйдешь. Понял? — Мне незачем оставаться здесь на ночь… — Ты всё понял? Глаза Камиллы смотрели непреклонно и сурово. Невольно она напомнила ему одну женщину, которую однажды пригласила его мать, чтобы он научился игре на фортепиано. Она занималась с ним несколько часов подряд, не разрешая никуда отлучаться, пока инструмент под его пальцами не зазвучал так, как нравилось ей. Последнее, что ему было нужно сейчас, это тратить время на выздоровление, в котором он не нуждался. С другой стороны, он больше месяца не общался с взрослыми людьми. Брюс кивнул. Камилла раздраженно фыркнула в знак согласия и отступила в сторону, пропуская его внутрь церкви.