Созданный для путешествия

В церкви было тихо, как всегда бывает в святых местах. Не потому что жизнь в них останавливается, а потому что они наполнены атмосферой, в которой Его Слово живет внутри, а мир остается снаружи. От гулкого звука шагов по кафельному полу у Брюса перехватило дыхание. «Так и должно быть», — подумал он. К Богу не приходят на цыпочках. Время от времени Брюс ловил себя на мысли, что неосознанно отождествляет Кларка с высшей силой, особенно его способность смотреть на мир со скорбной добротой, когда, спускаясь с неба, обратив ладони к человечеству, Кларк верил в то, что мир может стать лучше. Отцу Брюса не понравилось бы подобное богохульство, но Брюс насмотрелся предостаточно в своей жизни, чтобы считать пророков, писавших душещипательную историю, благодушными инопланетянами, так или иначе. За прошедший год он ничего не слышал ни о Фонаре, ни о людях Артура. И никаких намеков на демонов. Мир, казалось, погрузился во тьму. — Идем за мной. Нам понадобится аптечка, — Камилла направилась к ступеням, ведущим к алтарю. Брюс тихонько шел за ней следом, стараясь не шуметь. Внутреннее убранство церкви отличалось от того, что он помнил с детства. Здесь не было ничего помпезного: только пара распятий и изображение Девы Марии на задней стене. Скамейки были покрашены в белый цвет, а стены — в небесно-голубой. Вероятно, такое сочетание должно было создать в помещении простую и благочестивую атмосферу, но Брюс чувствовал лишь холод. Пока он устраивался на нижней ступени, Камилла пару мгновений наблюдала за ним. — Посиди здесь и постарайся не обляпать тут всё кровью, — бросила она. Оглянувшись назад, Брюс увидел красные пятна на плитке. Он закатал джинсы — некоторые царапины от колючей проволоки оказались значительно глубже, чем он предполагал. Кровь сочилась из них и из глубокой раны на левой икре, пропитав носки. Камилла исчезла за боковой дверью, ведущей в ризницу. Она вернулась через несколько минут с большой зеленой коробкой в одной руке и медным крестом в другой. — Это дом Божий. Мне всё равно, во что ты веришь, но если ты тронешь меня хоть пальцем, видит Бог, ты будешь гореть в аду. — Ты бы не впустила меня, если бы думала, что я причиню тебе вред, — ответил Брюс. Цокнув языком, Камилла опустилась рядом. — Не пускать тебя было бы не по-христиански с моей стороны. Медный крест она положила рядом с аптечкой первой помощи, в которой Брюс различил на удивление разнообразный набор бинтов и дезинфицирующих средств. Он внимательно следил за тем, что выбирает Камилла, и мягко улыбнулся, когда она посмотрела на него. — Ты знаешь свое дело, — решил он сделать ей комплимент. — Я работала медсестрой, — огрызнулась Камилла. — Если бы мне давали по пять центов за каждого умника, высказывающегося о маленьких старушках, знающих, как подлатать парочку порезов… Dios mio. Она перекрестилась, глядя в сторону алтаря. — Лучше скажи мне, Томас, мы будем спасать твои брюки? Подняв ножницы, Камилла угрожающе пощелкала ими прямо перед лицом Брюса. Брюс не менял футболку и джинсы с тех пор, как были разграблены последние магазины. Ему не хотелось, чтобы его одежда пострадала еще сильнее. Он чувствовал себя уязвимым среди холодных стен под непреклонным взглядом Камиллы. Когда он стянул с себя ботинки, его носки оставили на полу кровавые следы. Камилла неодобрительно поджала губы. После того, как были сняты брюки, стало понятно, что из-за размазанной крови и покрывавшей ноги недельной грязи его раны выглядели значительно хуже, чем это было на самом деле. — Плохо дело, — зашипела Камилла. — Не так уж и плохо, — уверил ее Брюс. — Кто тут из нас медсестра? Я сама решу, насколько всё плохо. Брюсу хотелось рассмеяться. Он путешествовал по миру пешком, леча сломанные кости и раны, которые были в разы опаснее, чем эти. Он чуть не умер, он умудрялся спать всего три часа в сутки, это лишний раз подтверждало, что он, как никто, знает, о чем говорит. Конечно, Брюс промолчал, но соблазн поспорить был велик. Камилла словно прочитала его мысли. — Если ты собрался скормить мне какую-нибудь ерунду про то, как ты справлялся с более серьезными травмами, прибереги ее для других. То, что ты не обратился за медицинской помощью, не делает тебя сильным, а просто глупым. Она открыла бутылочку спирта и смочила кусок ваты. Прежде чем Брюс успел придумать ответ, она прижала вату к одной из кровоточащих ран: эффект этанола на открытой ране оказался достаточным, чтобы он прикусил язык. Рот Камиллы скривила усмешка. — Видишь, Томас? Если тебе больно, это значит, тебе нужен кто-то, кто мог бы вылечить тебя. Как только кровь и грязь были стерты, нога стала выглядеть намного лучше. Даже глубокий порез смотрелся не так уж паршиво. Зашив не менее трех царапин, Камилла перебинтовала его икры и только потом решила, что этого будет достаточно. Они недолго повоевали, споря о том, накладывать ли швы на рану от укуса на руке. В этой войне победил Брюс, но с условием, что Камилла обработает рану дезинфицирующим средством. Покончив со всем, Камилла отступила на шаг, чтобы полюбоваться проделанной работой. Она посмотрела чуть повыше колен Брюса. — Ты уверен, что ты не Бэтмен? Брюс проследил ее взгляд до особенно неприятного шрама, идущего от бедра к коленной чашечке на правой ноге. Он получил его в драке с Когтем около четырех лет назад. Уродливый, мерзкий шрам, один взгляд на который оживил фантомную боль. — А я и не говорил, что я не Бэтмен, — Брюс понизил голос до рычания. У него не было плаща, большую часть костюма он давно выбросил на обочине, а ниже пояса сейчас ничего не было, кроме поношенных боксеров. Была еще маска, для некоторых она по-прежнему много значила. Но только не для нее. Твердая, как скала, Камилла излучала насмешливое сочувствие. Вздохнув, она покачала головой и протянула руку. — Кем бы ты ни был, твою одежду нужно постирать. Как оказалось, говоря об одежде, она имела в виду всё, кроме перчаток и маски. Брюс снял носки, брюки, футболку и толстовку, отказавшись снимать нижнее белье, когда Камилла жестом указала и на него. — У меня больше ничего нет, — резко ответил Брюс. — Я работала медсестрой, была священником, а теперь я старая леди. Думаешь, у тебя есть хоть что-то, чего я не видела? — она вновь щелкнула пальцами, на этот раз настойчивее. Пока Брюс колебался, она, раздраженно фыркнув, исчезла в ризнице и вернулась с сутаной в руках. — Можешь надеть вот это. Черная ткань неприятно раздражала кожу. Сутана явно была сшита на человека более худого и низкого, чем Брюс. Свободные по крою рукава обтягивали руки, а юбка заканчивалась чуть повыше колен, вместо того, чтобы доставать до пола. Он мог более-менее свободно двигаться, закатав рукава, но всё равно было неудобно. Не говоря уже о нелепости всего облика в целом. — Жаль, фотоаппарата нет, — глаза Камиллы улыбнулись. Брюс молча стянул нижнее белье и передал его Камилле. Она направилась к двери, из которой вынесла аптечку, жестом приглашая его за собой. Идя за ней следом, Брюс то и дело поглядывал на свою сутану, проверяя, не задралась ли она и не обнажила ли его пах, непривычно обдуваемый воздухом. Камилла привела его в ризницу, на удивление хорошо обустроенную для маленькой церквушки. В углу, рядом со шкафом для одежды, стояла плита с горячей водой. За дверью находилась раковина, а у задней стены пристроилась стиральная машинка, полная одежды, и сушилка. Брюсу всегда казалось неправильным первым заговаривать о случившемся. Чаще всего люди называли трагедию абстрактными словами: «инцидент» или «апокалипсис». Слово «бомба» также часто использовалось. Брюсу не хотелось привязываться к одному какому-то слову, позволяя настроению каждый раз выбирать определение за него. Иногда это был «день конца света», иногда — «день начала нового мира». Были «дни, когда Америка потеряла Супермена», и «дни — когда Брюс потерял Кларка». Трудно было подобрать какое-то одно слово, да и не нужно. — Ты принесла всё это с собой… — насупился Брюс. — Я взяла с собой только конфорку. Остальное уже было здесь, когда я пришла, — ответила Камилла, не желая вдаваться в подробности. — И не спрашивай меня, кто починил генератор. Понятия не имею, я просто благодарна ему за это. — Ты ведь не… подожди… — Брюс смотрел, как Камилла бросает его одежду в стиральную машинку, насыпает щепотку стирального порошка. — Ты ведь не из этих краев? Фыркнув, Камилла посмотрела на Брюса, словно на идиота. — Сколько ты знаешь людей, разговаривающих так же, как и я? Да, я не из этих краев. — Тогда как ты оказалась здесь одна? — Мне нравится уединение, и я помогаю детям, когда они калечат друг друга. Они довольно быстро поняли, что я легко могу надрать их маленькие задницы, поэтому не беспокоят меня. Брюс улыбнулся, представив, как Камилла угрожает Карману и Бейсбольной бите медным крестом. — Так я и думал, что ты здесь в качестве священнослужительницы. — Так и есть, — пожала плечами Камилла. — Вернее, так и было. Правда, в отличие от этой церкви, я католик. Настала очередь Брюса скорчить гримасу. — Это вряд ли. — Эй! Мы можем быть официально отлучены от церкви, но тебе не стоит жить под моей крышей, если сомневаешься в моей вере и вере моих сестер, — голос женщины понизился до угрожающего. Ее тон напугал его, и Брюс заткнулся. Он просто стоял сзади, пока Камилла рылась в коробках и шкафах. Она достала оттуда свечи и бумагу, банку бобов и буханку хлеба. Последними из-под раковины были вытащены на свет тряпка и бутылка. Судя по всему, Камилла собиралась пообедать, но некоторые из вещей говорили совсем о других ее планах. Брюс представить себе не мог, как проходят ее дни здесь. Что она делает, чтобы выжить. Как защищается от незваных гостей. Большинство людей, которых он видел, двигаясь на север, старались жить группами или собирали вокруг себя банду из тех, кто готов был примкнуть к кому угодно после катастрофы. Камилла была первым человеком, у которого, казалось, была своя собственная, стабильная среда обитания, судя по батарее жестяных банок, выстроившихся вдоль сломанного церковного сейфа. — Ты предпочитаешь быть гостем, который сидит без дела, или тем, кто помогает по дому? — Камилла помахала тряпкой и бутылкой перед лицом Брюса. Всё утро сидеть в углу, ничего не делая, ужасно скучно. Поэтому Брюс принял протянутые ему вещи, прочитав на этикетке бутылки название чистящего средства. — Как я и думала, — одобрительно кивнула Камилла. — Давно хотела тут прибраться. Пойдем. Церковь не была такой уж и грязной, тем не менее, Камилла бережно вытерла пыль с аналоя, тревожно перекрестясь. Она указала на плоские деревянные поверхности, потребовав, чтобы Брюс отдраил их до блеска. Привести в порядок ступени алтаря оказалось намного сложнее: они были сделаны в форме резных виноградных листьев, и как назло, пыль густо осела в едва доступных уголках и трещинах. Пока Брюс вытирал пыль, Камилла откуда-то из-под скамейки вытащила лестницу и приставила ее к окну, чтобы смахнуть паутину с карнизов. После того, как она чуть не упала, Брюс предложил ей поменяться местами. — Я гораздо выше тебя, — сказал он. — Ты ранен, — веско ответила Камилла, как будто стояние на коленях меньше вредило его перебинтованным ногам. Безжалостная эффективность — вот как можно было охарактеризовать действия Камиллы. Она не оставляла камня на камне, уничтожая всю грязь, пустившую корни в ее королевстве. В Камилле не было какого-то особенного тепла или уюта, и ей не хватало шарма доброй старушки, зато она напоминала Брюсу Альфреда. Когда он был маленьким, его дворецкий-опекун понятия не имел, как наказывать угрюмого мальчишку, который ни в чем не нуждался и наслаждался одиночеством, поэтому он заставлял его участвовать в уборке особняка. Брюс давно ничего подобного не делал, поэтому, когда Камилла пришла проверить его работу и взглянула на купель, которую он должен был очистить от извести и мусора, лицо ее скривилось. — Дай сюда. — Я еще раз попробую, — запротестовал Брюс, пытаясь спрятать тряпку. — Нет, не попробуешь. Последним ему поручили отскрести грязь от плитки с помощью тряпки и ведра с водой. Эта часть уборки оказалась самой изнуряющей. Сутана спереди нещадно промокла и теперь отвратительно липла к телу. Кроме всего прочего, он чувствовал дикую усталость, особенно когда подобрался к последней плитке у двери. Он не заметил, как в помещении появились длинные тени, а солнце низко склонилось к горизонту. Холодная ткань липла к телу, голубые стены поглощали тепло, где-то внутри шевелилось чувство дискомфорта. Да еще и внезапно промелькнувшее перед мысленным взором лицо шута заставило Брюса резко вздрогнуть. Интересно, видела ли Камилла то граффити? Отчего-то оно не давало Брюсу покоя. — Камилла? — позвал он ее. — Подожди! — ее голос эхом отозвался со стороны алтаря. Брюс подхватил ведро и направился к ризнице. Увидев Камиллу у алтаря, он остановился. Она вернула медный крест на его законное место и зажгла две свечи по обе стороны от него. Их свет был слабым, большая часть церкви оставалась погруженной во тьму. Маленькие оранжевые огоньки источали жар, достаточный, чтобы перестать чувствовать холод от мокрой одежды, когда он стоял рядом с ними. Ему хотелось войти в пятно света и остаться там навсегда, чтобы огоньки окутали его теплом и никогда не отпускали. Камилла стояла на коленях у подножия алтаря, сложив ладони вместе и зажмурив глаза. Она молилась на беглом испанском языке, который Брюс, вероятно, смог бы понять, если ему это было бы нужно. Он оставил ее одну и направился в ризницу, чтобы вылить грязную воду в унитаз, а затем и помочиться. Стиральная машинка закончила стирку, поэтому он переместил одежду в сушилку. Устройство начало издавать низкий гул, один из тех допотопных будничных звуков, которые он давно не слышал. Он подумал о теплой ткани, прижимающейся к его коже, о рубашках, отутюженных Альфредом. Только столкнувшись лицом к лицу с концом света, понимаешь, какими значимыми были маленькие радости жизни, ныне ставшие непозволительной роскошью. Камилла возвестила о своем приходе отчетливыми шагами по вымытым плиткам. — Ну, чего ты хотел? — спросила она, оттолкнув Брюса и протянув руку за едой, которую достала раньше. Живот Брюса громко заурчал. — Я хотел спросить тебя о граффити снаружи. — Ты уверен, что не хочешь сначала спросить про обед? — Нет, я… — Потому что я скоро его приготовлю, — Камилла насыпала в кастрюлю бобы, после чего полезла в сейф за другой банкой. — Ты знаешь, кто их нарисовал? — продолжил Брюс. — Граффити? — Да. — Дети, разумеется, — она произнесла это таким тоном, словно ответ лежал на поверхности. — Это сделали маленькие язычники. Они расписывают мою церковь символом Супермена — буквой S, как будто он какой-то Бог, а потом прибегают ко мне в слезах, чтобы я залечила их раны. — А шут? — Какой шут? — лицо Камиллы нахмурилось. — Шут в восточном крыле церкви. — Не знаю ни о каком шуте, — Камилла зажгла плиту и поставила на нее сковороду. — Вероятно, какой-нибудь крохотный. Или слишком похожий на букву S, вот я и не обратила внимание. — Он не маленький, может, около двух метров в ширину. Его трудно рассмотреть, если не подойти вплотную, иначе он похож на дерево. Он нарисован красной краской, которая выглядит свежей. — Я ничего подобного не видела, — покачала головой Камилла. — Возможно, это что-то новое. — Насколько новое? — Вчера я обходила церковь и не видела никаких новых граффити, а я обычно замечаю такие вещи, — сказала Камилла, вдруг улыбнувшись самой себе. — Зато я поймала ворону. Грязную маленькую тварь, которой я неплохо поужинала вчера вечером. Брюс слабо улыбнулся в ответ. Вероятно, граффити ничего не значило, как и большинство вещей в этом мире, но время от времени многие ужасные события можно было бы избежать, если бы люди умели читать знаки. Вот уже много лет он сам занимался тем, что высматривал грозы на горизонте. Новость о нарисованном на церкви шуте, похоже, нисколько не смутила Камиллу, каким бы странным и неуместным ни был тот рисунок на фоне всего остального детского творчества. Брюс взял серебряную чашу, полную бобов. Ему потребовалось некоторое время, чтобы устроиться на полу ризницы так, чтобы сутана прикрыла всё, что он хотел, чтобы было прикрыто. Камилла села напротив, поставив рядом с собой свечу. Она протянула Брюсу ломоть хлеба, и он жадно впился в него зубами. Неважно, сколько дней назад его испекли — это была первая настоящая еда за много-много дней. Он спросил у нее про хлеб, и Камилла рассказала, что через две улицы отсюда стоит старая пекарня, куда она каждую неделю наведывается под покровом темноты. — Мне приходится самой разжигать огонь. Насколько мне известно, там единственный работающий генератор в городе, он даже не протянут к осветительной сети. Но я не единственная использую пекарню, потому что кто-то всё время пополняет запасы муки. Дрожжи рано или поздно закончатся, но, я уверена, мы справимся и с этой проблемой. Дальше они ели молча, пока чаша Брюса не опустела. — Итак, — начала Камилла с полным ртом бобов. — Что привело тебя сюда, Томас, или Бэтмен, или как тебя там на самом деле? Разве ты не должен вернуться в Готэм? — Я и пытаюсь вернуться в Готэм, — пояснил Брюс. — Я был в Сан-Паулу, когда взорвалась бомба. — Ничего себе! Мои родные места. — Ты бразильянка? Камилла осуждающе посмотрела на него. — Разве ты слышал, чтобы я говорила по-португальски? Я из Коста-Рики, знаю-знаю, для вас, американцев, всё, что южнее Техаса, это «где-то там внизу». — Довольно большое расстояние, чтобы пройти его пешком. — Не сомневаюсь, но я приехала сюда на автобусе. Все мои документы действительны, можешь не сомневаться. Брюс нахмурился. — Радиация испортила машины. Я бы удивился, если бы нашел хоть один работающий на Земле двигатель. — Не все из нас пересекли границу после взрыва бомбы, — резко напомнила ему Камилла. — Не знаю, смотрел ли ты новости, но эта страна всегда считала, что у нее проблемы с иммигрантами, с тех самых пор, как ее основали. — Извини, — Брюс опустил голову, надеясь, что уши маски не мешают ему выглядеть по-настоящему смущенным. — Я просто… — Всё в порядке, — Камилла оборвала его на полуслове, вернувшись к своему обеду. Вероятно, в серебряной шкатулке, из которой она ела, когда-то хранились облатки причастия. После обеда Камилла поставила на горячую плиту кастрюлю с водой и велела отнести их необычную посуду в раковину. Когда вода закипела, она перелила ее в ведро и протянула его вместе с зажженной свечой, губкой и сухой сутаной. — Иди в ванную и приведи себя в порядок. Ты пахнешь, как будто не мылся несколько недель. И постарайся не намочить бинты. Брюс промолчал о том, что давно намочил бинты, на четвереньках отскребая грязь от пола, в любом случае, ее слова были правдой — он действительно не мылся продолжительное время. Заперев за собой дверь в ванной, он поставил свечу на горку затвердевшего воска на бачке унитаза. Повесил сухую сутану на дверь, а мокрую сбросил на пол. Когда он стянул с себя маску, омертвевшая кожа мерцающей в свете свечи пылью посыпалась на пол. Несколько дней он не снимал ее, не чувствуя себя в безопасности. Область вокруг глаз высохла и начала покрываться чешуей, не говоря уже о перхоти в волосах. Над раковиной висело зеркало, и Брюс не удержался от соблазна взглянуть на беспорядок, устроенный им же самим. Половина лица была покрыта сажей, другая половина шелушилась. Повезло еще, что волосы на лице не росли быстро, но то, что он увидел в зеркале, было явно большим, чем обычная пятичасовая тень. Он выглядел ужасно и совсем не походил на себя. Благословение теплой воды и мыла было самым настоящим сверхъестественным переживанием. Вода ручейками стекала сквозь пыль и пот его тела. Брюс, как мог, тер лицо, жалея, что у него нет с собой отшелушивающего мыла, которым так любил пользоваться Дик. Максимально почистив лицо, Брюс опустил голову в ведро, чтобы помыть волосы. Вода в ведре показалась ему серой, хотя в полумраке сложно было сказать. Брюс смочил губку и несколько раз помыл ею пах и подмышки, чтобы наверняка избавиться от неприятного запаха. Последним он вымыл маску. Прополоскав ее несколько раз в грязной воде, Брюс положил ее сушиться на сутану, брошенную на пол, и только после того, как она высохла, натянул на голову. Надел сухую одежду, смыл воду и только потом вернулся в ризницу. Когда он вошел, Камилла демонстративно принюхалась. — Так гораздо лучше. Сушилка завершила свой цикл. Он не собирался переодеваться сегодня, но не смог удержаться от приятного баловства, прижимая высушенную, теплую одежду к телу. Долго баловаться ему не дали, Камилла куда-то исчезла, чтобы вернуться с ворохом одеял, из которых она соорудила импровизированную постель. — На какой стороне будешь спать? — спросила она, как будто Брюсу могло быть не всё равно. Наверняка сейчас было не больше девяти вечера. В любой другой день Брюс даже не подумал бы ложиться так рано, но он очень давно не видел настоящей кровати. Если он правильно помнил, он не спал нормально с самой Алабамы. Усталость накатила незаметно, мигом разъев его до костей. Камилла задула последнюю свечу, погрузив их обоих в темноту жизни без электричества, и сон пришел к Брюсу быстро и легко.