Зарисовки. Майтимо в плену у Моргота.

Не совсем обычная часть. Должен же был Моргот попытаться наводить морок на Нельо! Вот он с помощниками и наводит в этой главе. Безуспешно, естественно. Шатер. Небольшой, довольно тесный, целиком завешен коврами и насквозь пропитан запахами пота, пыли, жирной сажи и прогорклого бараньего жира. Ковры такие пестрые, что рябит в глазах. По коврам развешены странные музыкальные инструменты, оружие, плетки и низки продырявленных округлых камней. Лежал Майтимо вполне удобно, на большом упругом, довольно чистом куске войлока, имея в головах свернутую мехом внутрь мягкую шкуру. Прикрыт эльф оказался несколькими шкурками, сшитыми вместе. В шатре было довольно тепло, но темновато, потому что полог опущен. А маленький, ужасно вонючий светильник, как видно, заправленный бараньим жиром, больше коптил, чем давал света. Майтимо потянулся и понял, что ничего не болит. Все раны, ушибы, ссадины волшебным образом затянулись, не оставив следа. В мышцах ощущалась сила, в теле – энергия. Хотелось встать, куда-нибудь бежать, двигаться, громко говорить, смеяться. Майтимо сел на постели. Огляделся. Подивился своему наряду. Одет был Нельо в странный, без застежек халат из овечьей шерсти, окрашенной в противный, кричаще-красный цвет. Везде, где только можно, на халат были нашиты бусинки, ракушки, мелкие монетки и крохотные колокольчики, звенящие тоненьким звоном при каждом движении. Подпоясан халат оказался ярким кушаком, с которого свисали пара мечей, плеть-семихвостка, круглая глиняная чашка и кошелочка из плохо выделанной, хрустящей кожи. На ногах у эльфа обнаружились высокие, до колен, негнущиеся войлочные сапоги. Тоже сплошь унизанные бусинками и разноцветными шелковыми кисточками. Даже подошвы сапог оказались вышиты яркими нитками. Задники и полукруглые носки сапог обрамляла белая кожа, неровно подшитая толстой золотой проволокой. Рядом с подушкой валялся странный войлочный колпак, опушенный лисьей шерстью. Майтимо поднял колпак, повертел. Полюбовался неизбежными бусинками. Охнул, увидев, что на самой вершине шапка украшена небольшим черепом какой-то хищной, судя по клюву, птицы. Тем временем в шатер пробралась удивительно толстая женщина в розовых шароварах. Лицо женщины покрывал толстым слоем толченый мел, на щеках сияли свекольно-бордовые пятна, а широкие брови вымазаны сажей. Ноги женщины были босы и украшены массой серебряных браслетов с колокольчиками. На каждом пальце ноги сидело по толстому золотому кольцу, а на больших пальцах даже по два. Ногти на ногах, однако, были обломаны и сами ноги неимоверно грязны. Сверху на женщине был надет шерстяной полосатый халат, так щедро расшитый монетами, что напоминал кольчугу. По вороту, рукавам, подолу халата вилась прихотливо скрученная золотая тесьма. Тонкие черные косицы женщины, рассыпавшиеся по спине и груди, увешаны лентами и блестящими камешками. Женщина, согнувшись, несла в руках большую глиняную миску, исходящую паром. Из миски торчал здоровенный шмат с мозговой костью. Майтимо, не переносившего даже запах баранины, всего передернуло. Женщина подошла к эльфу, поставила миску на пол. Согнулась так, что коснулась лбом ковра, и заговорила тонким, подвывающим голоском. - Отец Тьмы услышал наши молитвы! Жеребец, Подкованный Золотом, здоров! Степняки возносят хвалу по всей Великой Степи! Покушайте жирного мяса, мой супруг и повелитель! Выпейте чаю,– сама ваша Вечнодойная Кобылица приготовила сей божественный напиток, не жалея ни масла, ни соли, ни овечьего сыра! Майтимо глядел, оторопев, и не мог вымолвить ни единого слова. Толстуха вновь стукнулась лбом о ковер, закатила глаза и взвыла. - О, мой возлюбленный супруг! О великий вождь всех окрестных степей! О любимая жемчужина в ожерелье Отца Тьмы! О, Жеребец, Подкованный Золотом! Не сердитесь на недостойную супругу свою! Отведайте хотя бы капельку хорзо и обрадуй сердце! Для этого прекрасного, веселящего душу напитка брали молоко от самой лучшей кобылицы, сквашивали отменной закваской и перегоняли много раз! Получился такой ядреный хорзо, что птица, унюхав его в чаше, падает на лету! В тот же миг через полог просунулась сморщенная старушонка, подала миску поменьше. Толстуха схватила чашу, приблизилась к обалдевшему эльфу, сунула в руки сидящему. Майтимо машинально отхлебнул мутной беловатой жидкости с противным дрожжевым запахом, скривился от отвращения, закашлялся и выплюнул гадость прямо на ковер. Увидав такое дело, толстуха распростерлась у ног Руссандола и принялась вопить, вырывая у себя целые пригоршни грязных волос. Вечнодойная Кобылица несчастна! Жеребец, Подкованный Золотом, разлюбил главную супругу, отнимет у нее полосатый, с позументами халат и отправит ходить за овцами! Чем Вечнодойная Кобылица провинилась перед своим супругом и повелителем? Она никогда не говорила слова поперек, всегда готовила чай по вкусу супруга. Начинала петь и танцевать, лишь уловив тень желания в глазах Жеребца, Подкованного Золотом! Майтимо ничего не мог понять. Он – предводитель полудикой степной шайки? Он никогда не был эльфом? Вся предыдущая жизнь привиделась ему в бредовом сне, после того, как он перепил отвратительного самогона? Он – любимый вождь, возвеличенный Отцом Тьмы?! И зовут его Жеребец, Подкованный Золотом? Со всем остальным эльда еще как-то мог бы смириться, но вот имечко... - Жеребец, Подкованный Золотом? Меня зовут Жеребец, Подкованный Золотом? – неудержимый хохот Рыжего потряс шатер. И чем безудержней был смех, тем бледней становился морок. Ярче проглядывали черты знакомой камеры. Вместо войлока Майтимо сидел на соломе у себя в камере. Перед эльфом, скрестив ноги, величественно восседал на расстеленном плаще один из шаманов, подвизающихся в крепости. Не подозревая, что обман раскрыт, шаман вещал, размахивая руками, делал страшные глаза, и подвывал. Майтимо среди бессмысленных, явно магических фраз расслышал какие-то обещания грядущей жизни, вечной свободы и наград. За все эти блага «волшебник» хотел лишь одного. Присяги Отцу Тьмы... Эльф даже вспомнил имя шамана: Намахайнимбу. Майтимо чуть потянулся, меняя позу. Самочувствие просто ужасающе! Голова болит. Во рту воняет кобыльим самогоном, поташнивает. А тут еще этот... вертится перед глазами в своем пронзительно-желтом одеянии. - Намахайнимбу, перестань, пожалуйста, молотить воздух, у меня голова кружится. - Ты что, видишь меня? – шаманчик вытаращился так, что глаза, казалось, уехали за линию головы. - Конечно вижу, - согласился Майтимо, держась за голову, - а что? Не должен? - Проклятые аманские штучки! – сплюнул шаман, неимоверно быстро подбежал ко входной решетке и, кажется, чуть ли не просочился через нее. Осталась одна темнота... Темнота была неровной. Сквозь веки ощущались всплески оранжевого огня, мерно бухало совсем рядом. Над головой раздался знакомый, звонкий, родной голос. - Майтимо! Ты в мою мастерскую спать заявился? Нельо вздрогнул, открыл глаза и чуть не заплакал от облегчения. Брр! Приснилось же! Какое счастье, что ужасы пыльного шатра оказались всего лишь сном, легким кошмаром, который навеялся от неудобной позы и запаха горячего металла. Феанаро, стоя боком к старшему сыну, что-то мерно ковал. - Отец, я вправду заснул? - Дрых, как последний сурок. Я уж собирался водичкой холодной тебя покропить. - И долго я проспал тут? - Прилично. Ты пришел, когда только вечереть начало, а сейчас Тельперион в разгаре. Ну да ладно, Майтимо. Во всяком случае хватит дрыхнуть. У меня к тебе задание. – Феанаро, незаметно держась поодаль, прошел к шкафчику справа от горна. Достал ключик, принялся открывать замок. Майтимо смотрел. Надо же, какой глупый сон привиделся! Будто бы он, Нельо, великий вождь полудикого степного племени. Пыльный шатер с коврами, толстая супруга... И имечко соответствующее – Жеребец, Подкованный Золотом. Что же он съел такое на ужин, чтобы пригрезилось подобное? Пирог с грибами, кажется. Нужно с этими грибами поаккуратнее, а то неизвестно что может пригрезиться... Майтимо передернул плечами. Эльфу было как-то неуютно. Сидела в сердце острая игла, заноза. Ныла, тревожила. Что-то в происходящем казалось неправильным. Рыжий огляделся. Вроде все как полагается. Мастерская, знакомый горн, стол, верстак, шкафчики и полки. Приспособления, инструменты. И все-таки что-то не то... Какая-то фальшь... Феанаро тем временем открыл шкафчик, перебирал ящики и давал сыну указания. - Значит так, Майтимо. Сейчас ты пойдешь к деду и возьмешь у него слесарную угловую струбцину. Я Махтану ее одолжил, а теперь мне самому понадобилось. Да особо, пожалуйста, не задерживайся, ты мне обещал шабер наточить. Майтимо облегченно рванулся к двери. Может, на улице пройдет это гадкое ощущение легкой фальши. У самого выхода молодого эльфа догнала еще одна фраза отца. Феанаро уронил, будто совершенно незначительное, только что вспомнившееся: «Пожалуй, сначала забеги-ка, подсоби вале Мелькору – ты ему зачем-то нужен». Молодой эльф застыл на пороге. Внезапно все сложилось в одну безрадостную картину: нехарактерное для отца «Майтимо» вместо «Рыжий», или «сын», отчетливое старание держаться правым боком, невероятная просьба помочь темному вале. Майтимо вернулся в мастерскую, будто что-то забыл. Подобрался поближе к отцу. Тот ковал, не обращая на сына ни малейшего внимания. Нельо неожиданно и резко рванул Феанаро за плечо, разворачивая к себе полностью. Отец повернулся послушной куклой. Руссандол замер. Вся левая сторона лица Феанаро была одним кошмарным ожогом. Красное, лишенное кожи мясо, местами обожженное, местами покрытое пузырями. Вытекший глаз, пятна копоти, сожженные волосы, обугленная скула. Моргот мог навести морок, но ничего не мог поделать с безупречной эльфийской памятью. Которая запомнила отца именно таким, с сожженной левой половиной лица, умирающим, распластанным на плаще. Потому-то призрачный Феанаро и поворачивался правым профилем. Скрывал ожоги. Отец умер и находится в Мандосе. Он не может стоять в кузнице... Просто случился бред... Бред... Совсем нехорошо. Волнами накатывает дурнота... Что же с Нельо произошло? Неужели он уродился в бабушку Мириэль... Так устать от жизни... Потихоньку Майтимо пришел в себя под кустом цветущей белой акации. Запах был так силен, что кружил голову, выбивал мысли, силы, желания. Хотелось закрыть глаза, лежать, тихонько вдыхая аромат и ни о чем не думать. Рядом журчал едва слышимый ручеек. Где-то вдалеке нежно и тонко пела неведомая птица. Везде разлит покой. Неуловимое, ласковое ожидание... Отдых.. Забвение... Неслышно ступая по яркой, сочной траве подошла высокая дева в старинном эльфийском наряде. Села рядом. Погладила Майтимо по волосам. - Бедный, ты болен. Отдохни здесь, в моем саду. А я посижу рядом, посторожу твой сон... Сады отдохновения. Лориэн. Валиэ Эстэ. Значит, все закончилось и можно вздохнуть свободно... Акация обволакивала своим ароматом, шелестела трава, все звенел, перебегая по камешкам, ручеек. Нежный голос Эстэ тихо напевал старинную колыбельную... Майтимо закрыл глаза и откинулся на траву. Он так устал. Измучен. Хорошо что можно расслабиться, ни о чем не спрашивать. Закрыть глаза и забыться.... Плыть по течению... Пусть все будет, как будет... В конце концов, он – не столп, на котором держится мир... Он так устал... Так устал... лежать бы до скончания времен в этом бело-зеленом саду под ясным голубым небом и слушать немолчное журчание ручейка, тихую песню. За эти мгновения он готов отдать все, что угодно. Слова... Что значат какие-то слова... Он готов произнести любые слова... В чем угодно поклясться, лишь бы ему было позволено вечно лежать здесь, в тихом саду Лориэна... Поклясться?! КЛЯТВА! Как мог забыть о Клятве Нельяфинве Майтимо Руссандол, феанарион, король нолдор! Песня еще слышалась, навевала сладкую дрему, но Майтимо напряг все силы, противостоя чарам. Рядом успокаивающе журчал ручеек. Майтимо повернулся набок, незаметно вытянул руку. Опустил кисть в воду. Ничего. Пальцы не почувствовали сырости, ладонь не намокла. Снова морок. А он чуть не поддался, чуть не произнес роковых слов, обещая верно служить Повелителю за отдых в прекрасном саду Лориэна. Эльф отвернулся. Сел. Эстэ, будто не замечая, медленно тянула простую мелодию. Но теперь очарование песни было не властно над молодым эльфом. Майтимо громко, отчетливо проговорил в пространство, зная, что его слышат. - Меня невозможно заставить поклясться... ... ... ... Наступило Ничто... ... ... Бескрайняя песчаная равнина. Куда ни кинь взгляд, везде серые сыпучие пески, серое небо, колючие безлистые кустарники. Сумрачный свет струится непонятно откуда. Казалось, что в этих местах должно быть невероятно жарко. Но никакой жары не ощущалось. Не ощущалось вообще ничего: ни жары, ни холода. Свет был непонятным, закатным. Будто только что закончился день и скоро должна наступить ночь. Но ночь так и не наступала. На горизонте держалось одно неясное облачко, остальное небо было чистым. Даже ветерка не чувствовалось. Майтимо постоял немножко, ориентируясь. Ничего не понял. Тогда молодой эльф решил идти хоть куда-нибудь, лишь бы не стоять на месте. Все равно в конце концов пески когда-нибудь, да закончатся. Страшновато оказалось сделать первый шаг. Майтимо немножко поколебался выбирая путь. В принципе, все стороны одинаковы – шагай, куда глаза глядят. Нолдо вздохнул и шагнул. Все. Выбор сделан. Надо идти. Второй шаг. Третий. Еще и еще. Нельо попытался поймать ритм ходьбы. Не получилось. Шагать тяжело. Ноги вязнут, серый песок пересыпается абсолютно бесшумно, безо всякого шуршания. Майтимо шел и сначала глядел по сторонам. Но потом безрадостный вид окружающего пространства начал нагонять тоску. Было такое ощущение, будто эльф топчется на месте. Иногда появлялись низкие рощицы безлистных деревцев с длинными широкими шипами. Изредка по песку пробегали странные комки высохших растений, свернувшись клубком. Подхваченные неуловимым дуновением, клубки пролетали несколько шагов, потом падали и замирали до следующего порыва ветра. Сухие, чуть слышно шуршащие растения и редко налетающий ветерок были единственным, что двигалось в песчаной пустоте. Остальное замерло, будто умерло. Даже свет застыл в полудреме меж вечером и днем. В этом странном месте, кажется не было ни дня, ни ночи. Застывшая, словно на картине, нарисованной бездарным художником, жизнь. Бархан, рощица, серое небо... Вновь барханы... И пески, пески... пески... Майтимо шел, пока не устал. Посидел немножко, восстанавливая силы. Потом встал, зашагал снова. Очень хотелось поскорее оставить сии безжизненные места, вернуться в нормальный мир. Желание вырваться из странной пустыни гнало и гнало Нельо вперед, пока усталость не пересилила. Лишь тягучая боль в мышцах заставила нолдо остановиться и лечь на песок. Глаза эльфа сомкнулись... Утром Нельо встал. Но разве можно назвать утром такое же, как и вчера состояние дня-вечера? Есть не хотелось, как ни странно, пить - тоже. От тишины и одиночества накатывала тоска. Майтимо решил идти дальше, чтобы побыстрей выбраться из этого тягучего предела. И вновь потянулись дюны, сзади легла одинокая цепочка следов. И вновь ничего не изменилось до тех пор, пока утомленный Рыжий не упал на песок. Сколько нолдо прошел, он и сам бы не смог определить. Перед глазами мелькали многочисленные барханы, редкие рощицы, сухие клубки перекатывающихся растений. Через какое-то время молодой эльф приноровился к бесконечной дороге. Утром он открывал глаза, вставал. Вытряхивал песок, набившийся за время сна в одежду. Поправлял обувь. Снова начиналось размеренное движение. Когда уже не было сил идти, Нельо падал на песок и засыпал без снов, будто ухал в глубокую темную яму. И лежал там, пока тело не восстанавливало силы. Тогда эльф открывал глаза. Поднимался. Вытряхивал песок и шел дальше. Однажды Руссандола разбудил однообразный вой ветра, похожий на заунывное пение. Эльф сначала обрадовался тому, что появился хоть какой-то звук. Но с течением дня тоскливый напев начал вгонять в такую кручину, что Майтимо сам принялся петь, говорить с собой, ругаться. Лишь бы не слышать плачевного стона. Под нудный ветровой скулеж одиночество ложилось на сердце тяжелым камнем. Заставляло вспомнить прошлое. Плакать о безвозвратно ушедшем. Майтимо неожиданно понял, что до сих пор почти никогда не оставался один. Только ненадолго и по собственному желанию. А теперь слишком давно не видел эльф ни единого живого существа. Сначала такое положение вещей казалось просто странным. Затем начало угнетать. Сколько времени так прошло – неизвестно. Майтимо потерял счет дням с ночами. Он шел и шел, подгоняемый завыванием ветра. Когда уставал, падал на песок и засыпал. Просыпался и снова шел. В голове у эльфа мутилось. Иногда слышались невнятные голоса, неразличимое тихое пение. Но чаще всего на плечах лежало одиночество. Дорога затягивала. Запорашивала песком. Завораживала безмолвием. Понемножку стала укрываться серыми тучами предыдущая жизнь. Казалось, что ничего раньше не было и впереди ждет то же самое – бесконечная, безнадежная, одинокая дорога среди серых барханов, под серым закатным небом, без цели, без конца. А если и была другая жизнь, то в таком древнем прошлом, что уже не имеет ни малейшего значения. Однажды эльфу почудилось, что впереди мелькнула крохотная песчаная змейка. Он бросился вслед, умоляя подождать, не убегать. Но змейка блеснула желтовато-зеленым тельцем, вильнула хвостиком, ушла в глубину. Несчастный эльф упал на то место, где осталась крохотная воронка, уронил лицо в песок и зарыдал, роняя слезы в складки бархана. Довольно скоро истерика прошла. Эльф взял себя в руки, поднялся. Отер лицо. Задумался. Появилась змейка. Значит, он все-таки выходит к живым местам, к эльфам, оркам, гоблинам - да все равно к кому, лишь бы прекратилось невыносимое одиночество. Но время шло, а все оставалось прежним. Кругом расстилалась странная нежаркая пустыня, завывал ветер и пересыпался песок. Торчали группками безлистные деревца и время застыло «между кошкой и собакой»... В один из таких серых однообразных дней эльф обнаружил, что сидит на песке и разговаривает с сухим клубком растений, подкатившимся ему под ноги. Он встал. Задумался. Зачем он это делал? Непонятно. Откуда он пришел? Не помнит. Куда направляется? Не ведает. Как его зовут? Эльф напряг память. Когда-то его действительно как-то звали. И существовало что-то кроме привычной дороги. Нечто яркое, громкое, меняющееся. Иногда хорошее, иногда не очень. Но разное, такое непохожее... С эльфом происходили разнообразные вещи... Только все забылось, затянулась серой мглой. В тот вечер эльф понял, что должен что-то сделать, чтобы не сойти с ума.Он начал вспоминать прошлое. На краю памяти маячили громкие маленькие эльфы, зеленые деревья. Блестела вода. Горел огонь. Эльф думал на ходу. Вначале помогало. Перестали накатывать мгновенные приступы истерики. Поднялось настроение. Даже, кажется, идти стало легче. Но, как оказалось, ненадолго. При воспоминаниях о той, предыдущей громкой, разноцветной жизни где-то глубоко в сердце зародилась тоска, начала расти, шириться, захватывать мысли, вытеснять остатки чувств. За тоской пришло отчаяние и накрыло с головой. Эльф потерял веру в лучшее, лелеял свою безнадежность и шел чисто из упрямства. Но однажды на горизонте появилась крохотная черная точка. Она приближалась, росла, приобретала смутно знакомые очертания. Двигалась к эльфу. И это не был сухой комок растений, или что-то подобное. Приближалось нечто явно живое. Надежда в душе мгновенно ожила и бросила эльфа к странной точке. С трудом передвигая ноги бежал потерявшийся в песках. А навстречу ему невообразимо быстро скакал на черной, атласно-переливающейся лошади высокий сияющий всадник. Было в этом Сияющем Всаднике нечто знакомое, царапающее, не совсем приятное. Словно червоточина в яблоке. Но какое значение имели воспоминания и предчувствия, когда приближалось спасение. И эльф бежал навстречу. Сияющий Всадник подъехал совсем близко. Глаза пустынника не верили: после тысячелетних странствия перед эльфом находилось живое, мыслящее и говорящее, невыразимо прекрасное существо! Несчастный пленник пустыни бросился вперед, протягивая руки. Слова приветствия теснились на отвыкших за время долгого молчания губах. Неожиданно дорогой, едва обретенный Сияющий Всадник сделал легкий отстраняющий жест. - Стой, где стоишь, неизвестный. Ко мне не может приблизиться никто, не являющийся моим другом. - Я твой друг! – В отчаянии закричал бедный страдалец, видя, что прекрасный Всадник поворачивается, дабы уехать и вновь оставить изнемогающего эльфа наедине с пустыней. - Если ты друг мне, то должен доказать. Тогда я возьму тебя на седло и мы умчимся далеко-далеко. В место, где шумят зеленые деревья, поет бегущая вода, светят яркие звезды. Там живут эльфы и нет никакого песка, - голос Сияющего Всадника стал тихим, зовущим. – Доказательство твоей дружбы - всего лишь формальность. Повторяй за мной, друг мой, и с каждым словом ты будешь приближаться ко мне. - Говори! Говори! Я сделаю все, что ты мне прикажешь! – от восторга, от того, что Сияющий Всадник называет его, ничтожество, своим другом, у эльфа перехватило дух. - Я, Нельяфинве Майтимо Руссандол, глава Первого Дома и король нолдор... – торжественно начал говорить всадник-спаситель. - Я, Нельяфинве Майтимо Руссандол, глава Первого Дома и король нолдор... – послушно повторяло ничтожество какие-то незначащие слова. - Приношу присягу тебе, вала Мелькор... Эльфа словно подшибли на бегу. В висках грянул беззвучный гром! Затряслась и стала дыбом земля вокруг! Закружились небеса! Перед глазами заплясали зеленые молнии. Эльф сузил глаза и закусил губы. На скулах его загорелись алые пятна, а на виске забилась маленькая синяя жилка. - Ну, что же ты замолчал, друг мой, продолжай! – Всадник перегнулся с седла, улыбаясь потрепал нолдо по плечу. – Эта маленькая формальность, и мы тут же уедем. Повторяй за мной: приношу присягу тебе... - Я никогда не принесу тебе присягу, Моринготто, – хрипло отвечал Майтимо, глядя в невозможные, сверкающие болотными огнями глаза Моргота. На миг из этих глаз брызнула обжигающая, звериная злоба. Но голос остался тихим, насмешливым. - Ну и оставайся тут навсегда, король глупцов! Бауглир дернул повод направляя коня прямо на стоящего Майтимо. Черный жеребец прянул, грудью сбил эльфа и умчался вдаль. Руссандол с трудом сел на песке, тряхнул головой и стал ждать... Морок потихоньку рассеивался. Привычный закатный свет пустыни тускнел, расплывался, заменялся оранжевыми сполохами факелов. Становилось заметно холоднее, давящая сырость сменила прежнюю сушь. Шуршание песка становилось шелестом прелой соломы. Зябко. Майтимо повел рукой, нащупал дареный плащ, накинул на плечи, спасаясь от промозглого холода. Наконец морок рассеялся окончательно. Руссандол обнаружил, что сидит на своем обычном месте, но глядит в упор на каменную стену. Эльф обернулся. Посреди темницы стоял весьма сердитый Гортхаур. Рядом с майа поджимались, ежились шаман и пара незнакомых темных магов, живущих в Ангамандо. Тройка волшебников что-то горячо и безуспешно пыталась доказать Коменданту. Тот слушал провалившихся колдунов вполслуха. А когда увидал, что Майтимо совершенно очнулся, махнул рукой, отсылая несчастную троицу прочь. Оставшись наедине с Руссандолом, Жестокий опустился на корточки, вгляделся в лицо сидящего нолдо. - Как ты поборол мороки, Нельяфинве? Особенно последний. Его наводил сам Повелитель! А ты всего-навсего эльф, и с валарской магией справляться не должен. - Понятия не имею, - воспоминания о вековом одиночестве заставили Майтимо отвечать почти дружелюбно. - Вероятно, пробудилась Клятва. Она-то и заставила меня очнуться. Во всяком случае, рассудок ко мне вернулся, как только я услышал про присягу Моринготто. - Да? Тем хуже для тебя. Значит продолжим выбивать согласие силой. Кстати, знаешь ли ты... Если вполне осознанно выберешь Повелителя и принесешь ему вассальную присягу, он в один момент избавит тебя от обременительной Клятвы. Хочешь? Майтимо сделал вид что задумался, потом хмыкнул. - Соблазнительно, конечно. Но, нет, не буду. - Какой же ты упрямый, Майтимо! - Наверное, тут я должен закричать, что я не упрямый, не упрямый я... И так вопить, пока ты не согласишься. Но, этого делать я тоже не буду. Поберегу горло. - Правильно мыслишь, – Гортхаур протянул Майтимо кувшин. – На, допей. Нельо тут же вспомнил происшедшее накануне. В неурочное время за дверью загремели ключи. Молчаливый надзиратель поставил на пол этот кувшин и покинул камеру. Майтимо глянул. В сосуде оказалась (О, радость заключенных!) простая на вид вода. Эльф сделал несколько глотков. И очнулся в пыльном шатре... Нельо отодвинул протянутый майа кувшин. - Спасибо, я недавно пил оттуда. Что-то больше не хочется. - Пей, пей, - усмехнулся углом рта Гортхаур. - Это всего-навсего безобидное сонное зелье. Оно было нужно, чтобы ты спал и не сопротивлялся, когда навевают чары. А теперь зелье позволит тебе заспать остатки этих самых чар, встать завтра сильным и свежим, а не сонной мухой. - Ну... Не знаю... – Майтимо колебался. - Неужели ты думаешь, что захоти я напоить тебя какой-нибудь дрянью, то стал бы разговоры разговаривать? Проще кликнуть стражников. Тебя растянут на столе и насильно вольют все, чего я пожелаю. Майтимо припомнил пытку водой, передернул плечами, взял кувшин и одним глотком допил остатки зелья. Тотчас глаза его подернулись поволокой, а руки ослабели. Сонный эльф повалился на солому. Гортхаур поднялся со словами: «Отдыхай до завтра. Набирайся сил. Мы с Повелителем такую штучку тебе приготовили... Закачаешься!» Майа мечтательно вздохнул и покинул камеру.