Зарисовки. Майтимо в плену у Моргота.

С самого утра всех привели в довольно большое помещение. Кругом камень, серый, дикий, необработанный. Потолки низкие, зал широкий, длинный. Факелов много, но дальний конец помещения теряется в темноте. Пламя прыгает, мечется, бросается из стороны в сторону. То группу орков в кожаных блестящих латах из темноты выхватит, то существ каких-то непонятных, морготовых тварей, то люди сгрудились, переговариваются, то печальные узники из различных камер тихонько стоят. Видать, предполагается нечто показательное, устрашающее. Отовсюду слышался орочий говор, перещелкивание, пересмеивание, шепотки. В середине залы стоит ярко освещенный, широкий, грубо оструганный столб со свисающими цепями. Рядом, похохатывая и красуясь, похаживает здоровенный орк в наряде палача: кожаные штаны, высокие ботфорты, кожаная жилетка на голое тело. Все кровавого цвета. Через красную кожу рвется наружу буйная седая шерсть. Сверкает в левом ухе золотая серьга не меньше тележного колеса. Ощерились ухмылкой клыки: кривые, частые. Один клык, левый, рядом с глазным, тоже из золота, сверкает в неровном свете факелов. Блестят изогнутые когти. В лапище палач держит кожаный плетеный кнут, изредка пощелкивая им, так что свист разносится по всему помещению. Узников из камеры Ольроса провели через зал, вытолкнули вперед к самому возвышению. Палач увидал, скалится пуще прежнего. Симпатичному мальчишке подмигнул. Тот перепугался, за Дымаря здоровенного прячется. Дымарь плечи расправил, хоть и малая защита, а все же какая-то есть. Палач кнутиком щелк, щелк! Мальчишка сзади зубами стучит. Ольрос нервно руки потер. Дымарь обернулся, губами шевелит: своих считает. Сосчитал раз, другой. К Ольросу обернулся за подмогой: - Все на месте, кроме Рыжего. Куда ж Рыжий-то наш подевался? Узники переглядываются, плечами пожимают. Вроде только что вместе шли, Рыжий тихому синде помощь оказывал. Повернулись все к синде. Тот глаза в пол, губы кривит. - Увели Рыжего прям посреди дороги. Налетели стражники, подхватили и утащили в боковой ход. А мне молчать велели. Я и молчал. Раздулся Дымарь, кровью налился. Ольрос его успокаивает. - Ладно тебе кипятиться-то. Ничего б мы не сделали, против стражников с копьями не попрешь. - Хоть и прав ты, эльф, а кровь все одно бурлит. Тихий синда тоже голос подает. - Вы, ребята, уж потише будьте. Неизвестно что предстоит. Не зря же всех нас прям к столбу вытащили. Ольрос слушает-не слышит, сам примечает. Переменились сокамерники, другими стали. Дымарь притих, синда осмелел. А мальчишки? Не жмутся больше по углам и есть нормально начали, не прячут хлеб. Ольрос подумал внезапно, что будет скучать по соседям, если их разбросают по другим темницам. Загомонил народ, зашумел. Да и затих сразу, в стороны брызнул стремительно, дорогу Господину Майрону давая. Господин Майрон пришел веселый, страшный. Вполголоса напевает орочью «пойду плясать». Щеки разрумянились, глаза горят. На волосах и плечах снежок легкий тает. Принес майа запахи свежести зимней, ветра и мороза, подзабытые узниками. Запахи свободы. Встал Господин Майрон впереди всех. Стягивая черные кожаные перчатки, небрежно бросил: «Начинайте уж...» Обвел глазами замершие ряды, рассмеялся страху окружающих. Двое стражников вывели Рыжего. Тот был цел и невредим, даже руки не связаны. Шел спокойно меж громадных орков, не дергался, головой не вертел, глаз не опускал. Мазнул взглядом по Господину Майрону. Не поверил себе, пригляделся внимательнее. Негромко, как бы сомневаясь, позвал: «Артано?» Господин Майрон дернул шеей, будто убраться с глаз долой хотел. Спохватился. Издевательски рассмеялся, сбивая перчатками тающий снег с рукава. Глумливо протянул: «Не Артано, глупый эльда, а Господин Майрон. ГОСПОДИН, - подчеркнул голосом слово, - Майрон». Но Рыжий продолжал смотреть вопросительно, недоуменно, почти сочувствующе. И нелепое движение шеей видели все. Гнев Господина Майрона разгорался. Кнут палача, будто проведав настроение Коменданта, щелкал в воздухе все отчетливее... Молчание становилось томительней, дыхание зала тяжелей. Наконец, когда воздух сгустился и зазвенел от напряжения, Темный майа разомкнул тонкие вишневые губы. - Стало известно, что ты, Нельяфинве, король нолдор, камеру под свою руку взял, порядки там заморские наводишь. Ай-ай-ай! – нахмурился Господин Майрон. А веселье из глаз так и брызжет. Нехорошее. Пугающее. Грозное. Рыжий отвечает без страха, без насмешки. - Да, - говорит, - Артано, взял я камеру под свою руку. Не понравился мне ваш уклад, я и подправил капельку. Смеется Господин Майрон. Глаза бешеные щурит. Брови – дугой, губы прыгают. - Ой, король! Не чересчур ли большой кус в роток запихал? Гляди, подавишься. - По мне, так в самый раз, – Рыжий отзывается, и глазом не моргнет. - Ох, феаноринги, ох насмешили! Воевать собрались... С кем связались-то? Это ж не ваш брат, эльдар! Смеется Господин Майрон, перестать не может. Губами смеется. А в глазах его вперемешку со смехом смерть притаилась. Страшно. Даже палач взгляд отводит. А Рыжий смотрит прямо, спокойно, уверенно. Отсмеялся Господин Майрон, губы утер. Глядит в упор. Слова, что камни тяжелые, кидает. - Так вот, Нельяфинве, ради праздничка - перемены звезд, решили мы дать каждому из камеры твоей по десяточку ударов кнутом. Твоей же особе монаршей ничего не грозит. А, король? Как ты на это дело глядишь? - Не нравится мне это дело, – Рыжий откликается, – да кто моего мнения спрашивает-то? - Не скажи, – Господин Майрон замолчал, и почудилось, что сей миг главное скажется, – ты, король, на себя кнутики чьи-нибудь взять можешь. На кого укажешь, того и освободим от наказания. Ну, думай, королек. Выбирай любимчика. Замолчал и Рыжий в свою очередь. Глядит, глаза свои ясные, зеленые с одного узника на другого переводит. А те на «смотрящего» уставились. И у каждого во взгляде надежда теплится. Знают пленники, не больно-то искушен палач сей в науке пыточной. Только и умеет, что кнутом махать. Зато как бьет! Может с первого удара становой хребет переломить, а может и ветерком повеять. Никого искусней в битье нет во всей Крепости. И прозванье палачу за то уменье дадено: Кнут. Стоят узники, ждут решенья Рыжего. Дымарь под нос бубнит: «Никогда меня при народе не секли, и сейчас не будут. Лучше под ножи стражников пойду..." Тихий синда глаза опустил, губы поджал – боится, ему и так уж много доставалось. Ольрос кулаки сжал, глазами сверкает. У него одного силы остались. Да гордость эльфийская смириться не дает. Мальчишки трясутся, в кучку сбились. Разведчики бывшие Элфед, Карос, Аэгрос почти на ногах не стоят от мучений – куда им под кнут идти! Глядел Рыжий на своих, глядел. Вдруг решился, улыбнулся, головой тряхнул. Медные волосы по затылку так и рассыпались. «Беру, - говорит, - на себя за всех удары кнутом». Народ так и ахнул. Те, кто с Рыжим вместе сидели, вздохнули маленько, дух перевели в первый момент. Остальные загомонили, заговорили. Даже рассмеялся какой-то дурак. Господину Майрону не понравилось. Нахмурился, зубами скрипнул. Ударил себя перчатками по ноге, вновь заговорил. «Хорошо, - говорит, - принято. Только вот бить будем до первого крику. Как крикнешь ты, Майтимо, хоть простонешь, хоть охнешь – конец истязанию. А тот, за кого не успел ты под кнутом отстоять, вдвое получит». Снова зал ахнул дружно. Кто-то тоненько пискнул: «Где ж такое видано...» Захлебнулся, испугавшись собственной смелости. Господин Майрон обернулся, вглядываясь, вычисляя наглеца. Тут Ольросу почудилась в руке у Рыжего искорка маленькая. Вспомнил, что на мизинчике носил молодой эльф крохотное колечко серебряное. Простенькое, проволочка витая. Даже орки на такую мелочь не позарились, может и не заметили просто. Обмолвился как-то Рыжий: братишкин подарок, мол, первая работа ребячья. Господин Майрон обернулся, кричавшего найдя. Рукой указал, головой кивнул. Налетели два орка, заломили руки, прочь поволокли. Рыжий пальцы ко рту прижал, будто крик удерживает. Затем руку уронил, глаза опустил. Сглотнул насухую и головой кивнул. Согласился с условием Господина Майрона. А что делать-то? Назад не сдашь - стыдно. Сорвали с Рыжего рубаху, продели руки-ноги в кандалы, к столбу приковали. Подошел палач, кнутиком щелкнул для разгону. Молчит эльф. Еще разок, да еще. Считают узники, а палач отбивает счет на спине. Не торопится, кнут придерживает. Вспухают следы черным, кровь не идет, под кожей остается. Самые больные удары такие – умные эльфы знают. Молчит наказуемый. Сзади уж споры заключают, сколько Рыжий выдержит. Руки разбивают. На пиво, на щелбаны. Один орк девку, свою любовницу, в заклад поставил. Посмеялись. Отсчитал кнут десяточек. Поднял Господин Майрон длинный палец, на Ольроса указал. Отошел тот в сторону. А Кнут снова за кнут ухватился. Второй десяток пошел. Дивуется народ, сочувствует. Многие сами под кнутом у Кнута побывали. Рыжий молчит. Ни звука. Вот уже и второй узник, синда, отошел, слезы радости размазывая по чумазому лицу. Наконец и кровь королевская на спине выступила. Вздохнул Рыжий так, что по залу отдалось. Да вздох – не стон, к делу не пришьешь. Элфед-узник третьим отошел на сторону. Шипят те, которые пари проиграли, ругаются. Те, кто выиграли, довольно ухмыляются, выигрыш прячут. На крик уж и ставить не хотят. Хоть и мало кто пятьдесят ударов Кнутовых выдержать может. С палача пот градом льет, шерсть слиплась. Утомился, бедняга. В сторону шагнул. Руки уронил. Отдышался, утерся полотенцем. Водицы испил. Кнутик размякший заменил. Снова за рукоять берется. Господин Майрон задумчиво глядит, ничего не видит перед собой. Перчаточкой по ноге похлопывает, губы темные кривит. Тихонько так себе под нос уронил: «Неужто кнут изломался, испортился? Палач сработался? Мальчишка, эльфенок у столба не визжит, не орет. Насмехается, видать, над нашим бедным Кнутом...» Взъярился палач. Пошел со всего размаху стегать. Молчит Рыжий. Глаза закрыл, в столб вжался, только желваки по запавшим щекам ходят. Хрипит усталый Кнут: «Упрям ты, парень, а я упрямей. Врешь, заорешь!» Да от плеча наискось – хрясть! Кровь так и брызнула. А Кнут в другой раз! И еще, еще! Только, знай, приговаривает: «Врешь, бродяга, заорешь!» Кровь течет красная-красная. Столб забрызгала, шерсть палача алым окрасила. Как раз наряду под стать. Молчит Рыжий. За шестерых своих под кнутом отстоял безмолвно. Уже сам Господин Майрон палача по плечу похлопал: «Ты, любезный, работай-ка поосторожнее, мне этот эльф живым нужен и покамест целым». Кнут на пол сплюнул, ругнулся под нос неразборчиво, но бить стал аккуратнее. После шестого десятка всем миром считали. Вслух, да хором, так что в потолок отдавалось. Господин Майрон морщился, корежило, видать, темного майа. Не на то Комендант Крепости рассчитывал. Вместо устрашенья противоположное случилось. Ну, да тут уж ничего не поделаешь. Отсчитали последний удар. Расковал подмастерье кнутов пленника, подхватили двое стражников наказанного. Эльф голову приподнял, кровь сплюнул. С кровью из губ упала малая соринка. Наклонился Господин Майрон, поднял ту соринку. Оглядел. Усмехнулся. Лежит в пальцах крохотный кусочек серебра, изгрызенный весь, изломанный, кровью залитый. «Хитрый ты, Майтимо, - глянул Господин Майрон искоса на эльфа, – колечко свое грыз, чтоб крик удержать? Обыграл меня. Да ладно. Еще сквитаемся, не последний раз встретились!» Кинул изломанное колечко, пальцы тонким платком расшитым вытер. Бросил платок. За дорогой вещью сразу несколько орчат под ноги сунулись. Пнул ближайшего Господин Майрон, выругался, как не каждый орк сумеет, и ушел быстрым шагом. А рыжего уложили стражники на широкую доску и унесли в лазарет. Больше его никто из камеры и не видал.