Обычная история с плохим концом

      Ольга рано выехала из дома, хотя на момент её пробуждения Саши уже не было. На кухонном на столе Белова обнаружила записку от мужа, в которой говорилось следующее:       «Олька, я уеду рано утром, поэтому сообщаю в записке: ниже я написал банковский счет Пчёлы, который ты должна передать Ленке. Такие счета были открыты для каждого из нас ещё в 93-ем, и теперь эти деньги принадлежат его семье. Они им необходимы. Номера этих счетов не знал никто, кроме нас четверых, поэтому эти деньги не пропадут. Обязательно передай это Ленке.             Саша.»             Белов действительно позаботился о будущем семьи друга, как позаботился и об отце Космоса, который на старость лет остался совсем один. Он знал, что эти деньги окажутся единственным нетронутым капиталом после того, как бизнес «Фонда» раздербанят «голодные волки». Будущее, как он всем говорил, пока ещё туманное и неопределенное. На самом же деле Белов все давно решил: он отомстит убийце братьев. Сегодня у него сразу несколько встреч с так называемыми вышестоящими инстанциями, которые все еще наивно полагают, что могут им управлять; по крайней мере, сейчас им не движет ничего, кроме горького гнева, который он изо всех сил сдерживает внутри и вынашивает наравне с планом мести.             Ольга переписала номер счета на листок блокнота и положила в свою сумку, а саму записку сожгла в камине. Водитель Андрей, который теперь повсюду возил жену Белова, и на этот раз был к её услугам, так что уже через полчаса они мчались за город, в дачный поселок. Ольга все думала о том, как она привезет Машу к матери и как взрослые, включая и её, объяснят ей отсутствие папы. Она позвонила Лидии Васильевне с просьбой настроить Лену к приезду дочери, чтобы та была хотя бы на глазах девочки более-менее спокойной. Однако женщина не порадовала её, сказав, что Лена только и делает, что плачет, уткнувшись в подушку, а за сутки даже ни разу не подошла к сыну. Более того сама не прикасалась к еде и почти не поднималась с постели.             – Дела там, конечно, совсем плохие... Оно и понятно, – огорченно вздохнула Оля. – Но я не могу больше Маше врать.             – Олюшка, ну как же ей все объяснишь? Она ведь ещё совсем маленькая, – отозвалась Елизавета Андреевна.             Они сидели в комнате бабушки и пытались прийти к общему решению.             – Ну, ты же мне как-то объяснила... – Оля подняла на старушку полные отчаяния глаза.             – Ты была гораздо старше Машеньки, так что не сравнивай. Ты ведь уже все понимала. А ей всего четыре года, не станешь же ты говорить, что на самом деле случилось с её отцом.             – Но домой я отвезти её должна. Да и потом, это нужно Ленке; ей необходимо дать понять, что она не одна осталась на этом свете. Может быть, ей и самой станет легче, когда она увидит дочь. – Оля возлагала на это очень большую надежду. В конце концов, и ей есть ради кого жить! И все же, наверное, им с Леной не понять друг друга теперь. Оля боится ставить себя на место подруги. Со стороны всегда виднее, но Оля не представляла, что смогло бы утешить её, потеряй она Сашу.             – Дай Бог, Олюшка. Словами тут не поможешь, времени потребуется много, заботы и внимания. Такое горе пережить невозможно одному, а рядом с кем-то – очень сложно, – ответила Елизавета Андреевна.             Белова собрала Машеньку, и они двинулись в город.             – Мы к маме с папой едем? – спрашивала девочка по дороге.             – Да, к маме. – Упомянуть слово «папа» Ольга не решалась, ведь папы, как такового, больше нет и уже не будет. Ни соврать, ни что-то объяснить четырехлетнему ребенку она не могла. Это должна сделать Ленка.             Маша все сидела в обнимку со своей куклой и посматривала в окно автомобиля, за которым мелькали дома, машины, красочные здания и огни, как след недавно окончившихся праздников.             – А мама у бабушки? – снова спросила Маша, когда они подъехали к дому Лидии Васильевны.             – Да, она и Лешенька у бабушки временно.             – А папа?             – Папа?.. Папы нет, он... Он уехал, Машунь, – наконец солгала Белова. Сердце сжалось от невыносимой тоски, как только она увидела неподдельную печаль в глазах ребенка. – Пойдем, Машунь, давай руку.             Стоило им оказаться на пороге квартиры, как Маша сразу же бросилась в объятия к бабушке. Та прижала внучку к себе.             – А где мама? – задала свой волнующий вопрос девочка.             – Она в комнате. Ты раздевайся давай, я тебя покормлю сейчас. И потише, Машуль, а то Леша спит. – Лидия Васильевна отправила внучку на кухню и тихонько прикрыла дверь. – Оля, проходи.             – Да, спасибо, – растеряно кивнула Белова и принялась снимать пальто. – Как Ленка?             – Никак, из комнаты со вчерашнего дня не выходит, ни есть, ни пить – ничего не хочет. С малышом вчера Катя возилась, а сегодня вот я. Оленька, может быть, ты с ней поговоришь? Вы же подруги. Может быть, тебе удастся...             – Конечно, вы успокойтесь. Я поговорю, – утешила Белова, чуть приобняв всплакнувшую женщину, и прошла в комнату Лены. Она застала её, лежащую на постели с фотографией Вити. Глаза девушки неотрывно смотрели на его улыбающееся лицо, будто желали запомнить каждую черточку, а пальцы нежно выводили его очертания.             Оля тихо прошла, закрыла дверь и присела на кровать. Звенящая тишина заложила уши, было очень страшно наблюдать за подругой, которая словно потеряла все силы и желание на дальнейшую жизнь, которая заперлась ото всех и мучилась в комнате, в одиночестве сгорая в своем горе.             – Я больше никогда не увижу, как он улыбается, – полушепотом проговорила Лена, не поднимая на Ольгу взгляда.             – Милая моя... – начала было Белова.             – Никогда не услышу его голоса, никогда не услышу, как он смеется, – перебила подруга, – никогда не смогу его обнять…             – Леночка, родная ты моя, я не знаю, что тебе сказать. Держись, Лен, держись. Ты должна держаться.             – Зачем? – бесцветно спросила Пчёлкина.             – Что значит «зачем»? У тебя двое детей, неужели они не достойны этого?             – Я без него не смогу, Оль... Тебе меня не понять. К счастью, твой муж жив. И ты пришла сюда, чтобы давать мне какие-то советы? О чем мы вообще говорим?             – Лен, не надо так... Я привезла Машу, твою дочь, которая по тебе очень соскучилась, а мы не знаем, стоит ли пускать её к тебе. Ты должна собраться, слышишь? Леночка, ты нужна детям, нужна всем нам.             – Как я ей скажу, Оль? Что мне делать? – Лена беспомощно взглянула на Белову.             – Не нужно ей пока говорить, она думает, что папа уехал.             – Уехал... – горько улыбнувшись, Лена вновь залилась слезами.             – Леночка моя, ну тише, тише, – Оля обняла её, гладя по спине. – Успокойся. Родная, успокойся.             – Я не смогу без него! Не хочу без него! – мучительный и тихий стон вырывался сквозь слезы.             – Знаю, милая, знаю, но тебе придется, – все вторила Белова, – тебе придется, хорошая моя...             Объяснить и описать, что творилось в это время на сердце подруги, не сможет никто, как и понять. Тот самый момент, когда часть тебя жестоко убили, и теперь ты чувствуешь себя только на половину живой и даже не понимаешь, почему тебя не добили сразу? почему ты ещё дышишь? для чего?             Конечно же, Лена осознавала, что у неё есть Леша и Маша, которые нуждаются в ней, которые не справятся без неё. Теперь она обязана стать для них и мамой, и папой одновременно. Только они, только ради них она продолжала дышать, продолжала с огромным трудом справляться с тяжелой утратой.             Они просидели с Ольгой ещё очень долго. Лена, положив голову на колени подруги, то плакала, задыхаясь от слез, то успокаивалась, подрагивая и всхлипывая. Лена боялась узнать подробности убийства мужа и его друзей, да и Оля не решалась рассказать ей то, что видела собственными глазами. Тем не менее был один вопрос, который не давал покоя: кто отнял у неё мужа, а у её детей отца?             – Это Макс… – сказала Оля, когда подруга спросила об этом.             – Макс?.. Ваш охранник? – От этого все ещё больше запуталось. Пчёлкина обезумевшими глазами взглянула на Белову. – Господи!.. Я ничего не соображаю!.. Почему он это сделал? За что?             Но Оля ничего не могла ответить на это. Она и сама ничего не понимала, что-то подсказывало ей, что даже Саша не до конца знал о мотивации Макса, не мог даже представить, что подвигло его на такое ужасное предательство.             – Лен, похороны завтра. К десяти нужно подъехать к моргу. За вами заедут, так что за все эти формальности не волнуйся, – говорила Оля как можно мягче; можно подумать, Лену сейчас волновали все эти формальности. Она лишь молчаливо кивнула в ответ, а сердце в груди екнуло от этого страшного слова...             – Мы сегодня вернемся на Рублевку, – неожиданно сообщила Лена.             – Зачем? – Оля удивленно вскинула брови. Она посмотрела на подругу – та была вполне серьезна и решительна.             – Я хочу домой, – отозвалась она.             – Лен, зачем тебе себя терзать? Ты же понимаешь, как тебе будет тяжело там находиться.             – Понимаю, Оль, но здесь мне ещё тяжелее, и не только мне. Я хочу уехать домой...             – Хорошо, раз ты хочешь... – вздохнула Ольга. – Я позвоню Саше, он пришлет за вами водителя.             – Не нужно, – покачала головой подруга. – Мы сами доберемся.             – Лен, ну зачем ты так? Я ведь хочу помочь, – Белова внимательно посмотрела на Лену, глаза которой потускнели, стали словно неживыми.             – Я понимаю, Оль, я очень ценю, но, правда, не надо. Мы сами с ребятами доберемся.             – Так, одну я тебя не оставлю, что бы ты тут ни говорила сейчас! Если хочешь вернуться – хорошо, вернешься, но я буду рядом, – твердо заявила Ольга и не собиралась отступать. Ленке сейчас, как никогда, необходима была помощь со стороны, от которой та демонстративно отказывалась в силу то ли своей гордости, то ил чего-то ещё неуместного.             Ольга хотела было добраться до того банковского счета, что лежал в сумочке, и вручить его подруге, но тут же притормозила. Неизвестно, как воспримет этот жест убитая горем Лена, поэтому лучше отдать его Лидии Васильевне, пусть она преподнесет его дочери, когда придет время.             – Оль, а где Маша? – вдруг спросила Ленка, тем самым вернув подругу из её мыслей.             – На кухне, наверное.             – Приведи её, пожалуйста.             – Ты уверена, Лен?             – Конечно, уверена. Что же мне теперь всю жизнь прятаться от собственных детей? Я им нужна, как и они мне. Но сейчас я ей ничего говорить не буду. Я просто хочу быть рядом с моими ребятами. Они – все, что осталось у меня от Вити… Приведи её, ладно? А я пойду к Леше.             – Хорошо, – погладив Лену по плечу, Оля вышла из комнаты. Хоть какого-то прогресса она добилась – напомнила Ленке о детях, которым будет плохо без папы, но куда хуже без мамы. Этого никак нельзя допустить. Стало чуточку легче на душе. Лена по натуре своей была сильным человеком, хотя сейчас её полностью сломала эта трагедия, на частички разорвала, и чтобы собраться заново, потребуется время.             – Ну что? Как она? – Лидия Васильевна ожидала Белову на кухне.             – Держится, к маленькому пошла, – сообщила Оля. – Машунь, тебя мама зовет, – обратилась она к девочке, и та с радостью выскочила из-за стола и скрылась за дверью.             – Ой, думаешь, она ей сейчас скажет? – Лидия Васильевна нервно сжала ладони и прислонила их к груди.             – Нет, вряд ли. Тетя Лид, Ленка хочет сегодня вернуться домой.             – Как? Что ещё за глупость? Как же она там будет? – ахнула женщина. – Нет, я её не пущу!             – Тетя Лид, может быть, ей там станет легче. Не нужно сейчас на неё давить, вы не переживайте, я буду с ней.             – Так, нет уж! Если она хочет уехать, то и я поеду с ними. Нечего ей там одной делать в огромном доме, да и потом кто ей с маленьким будет помогать? Так, пошла собираться!             – Постойте, – остановила её Ольга, – тетя Лид, вот, возьмите. Этот банковский счет Вити мне сегодня оставил Саша. На нем деньги, они нужны для Лены и детей, это их деньги. Он уверил, что про этот счет никто не знает, кроме него теперь, и поэтому никакой охоты за этими деньгами не будет.             Дрожащей рукой женщина взяла смятую бумажку.             – Я не стала ей сейчас отдавать, вы потом ей передайте, хорошо?             – Спасибо, Оль. Передам, конечно, только... Разве деньгами тут поможешь?             – Не поможешь, знаю, но Лена с ребятами ни в чем не должны нуждаться, как не нуждались при Вите. Отдайте ей, – Ольга легонько пожала чуть морщинистую ладонь тети Лиды.             – Спасибо, Олюшка, спасибо. – Лидия Васильевна отчасти понимала, что даже на этом тайном счете деньги, как ни крути, грязные, бандитские, и неизвестно, откуда они вообще взялись. Именно поэтому её рука дрогнула, когда взяла ничтожный листочек, пару минут она подумывала незаметно выбросить его, чтобы больше никогда в их семье не появлялись греховные заработки, из-за которых и погиб Витя, но потом все же спрятала его в карман халата. Решила повременить.             Лидия Васильевна, на самом деле, многого не знала, собственно, как и никто не знал. Истинная причина, по которой погибли ребята, была известна только Белову, и деньги тут совсем не при чем. Теперь они уже и вовсе не играли никакой роли, потеряли всякий смысл.             – Мамочка, – маленькая Маша заглянула в комнату.             – Девочка моя, иди ко мне, – Лена выдавила улыбку и раскрыла для дочери объятия. Маша как можно тише вошла и прикрыла дверь, а затем обняла маму. – Родная моя, я так по тебе соскучилась, – снова прошептала Лена. Лишь только заглянув в её лицо, она в ту же секунду узнала в нем Витю. Боже, как же она похожа на папу! Изо всех сил пытаясь сдержать свои слезы, Лена боялась даже вздохнуть.             – Я тоже соскучилась. Мам, а мы домой скоро поедем? – спросила Маша, усаживаясь к матери на колени.             – Да, мой ангелок, сегодня же поедем, – ответила Пчёлкина ласково. По её щекам все же скатились две слезинки.             – Ты плачешь? – дочка поймала одну из них ладошкой и стерла с щеки девушки. Та тут же нацепила на лицо улыбку.             – Нет, я вовсе не плачу, просто в глазик что-то попало, Машунь. Пройдет.             – Мам, а папа скоро вернется? Тетя Оля сказала, что он уехал.             И Лена тяжело вздохнула, чувствуя, как новая порция слез подступает к глазам. Она понятия не имела, что отвечать ребенку.             – Он… Он тебя очень сильно любит, Маш, не забывай об этом.             – Я тоже его очень люблю и скучаю по нему.             Лена вновь прижала Машу к себе, продолжая тихо плакать. Невыносимо – врать своему ребенку. Ведь папа к ней больше не вернется, папу отняли у неё навсегда.      

***

      Они вернулись домой вечером того же дня. Лидия Васильевна, конечно же, не отпустила дочь и внуков одних, твердо решив временно пожить в их доме. Хотя она все ещё думала, что эта Ленина затея вернуться в их с Витей особняк ни к чему хорошему не приведет, ведь разве может стать легче там, где все-все напоминает о погибшем родном человеке?             Оля тоже не разделяла идеи подруги. Однако давить на неё и противиться ей никто не стал. Белова поехала с ними, не желая оставлять подругу без своей поддержки. Возвращению домой, наверное, радовалась только Маша. Забежав в родные стены, дождавшись, когда её избавят от верхней одежды, она побежала в комнату.             – Мам, пойдем, я тебе кое-что покажу, – ничего непонимающий и незнающий ребенок считал своей обязанностью продемонстрировать то, что они приготовили с папой и его друзьями для братика. В гостиной стояла собранная кроватка, рядом коляска с подарочным бантом и целая куча разносортных игрушек.             – Вот, мам, мы с папой собрали кроватку, а коляску Саша и Космос подарили, – увлеченно рассказывала Маша, даже не подозревая, что в этот момент сердце матери обливается кровью и начинает болеть ещё сильнее. Девушка медленно прошла к кроватке, пальцами провела по гладким бортикам и пеленкам, затем приблизилась к коляске. Слезы, как бы она ни пыталась их сдержать, в конце концов вновь брызнули на щеки.             – Леночка, – осторожно позвала Лидия Васильевна и хотела было подойти к дочери.             – Я в порядке, – прозвучал её дрогнувший голос, она поспешила смахнуть слезы, чтобы Маша не увидела их, и изо всех сил продолжала подавлять рвущиеся наружу эмоции.             Она знала, как ей будет тяжело вернуться сюда, но в то же время на какие-то мгновения ей казалось, что ничего не произошло, что Витя, как обычно, пропадает на работе, гоняется целыми днями по городу, решая свои дела. Его вещи, одежда, лежащие на своих местах, говорили именно о том, что он жив. И все меньше верилось в ту ужасную трагедию, произошедшую позапрошлой ночью.             Весь оставшийся день Лена возилась с сыном. Заботы немного отвлекали от той ноющей боли внутри, о том горе, которое разлилось по сердцу, подобно яду. Лидия Васильевна была незаменимой помощницей во всем, и когда Оля убедилась, что атмосфера вполне терпима и слажена, то решила вернуться домой.             – Тетя Лид, похороны завтра, в десять нужно быть у морга. Саша распорядится – и за вами заедут, – поставила в известность Белова, застегивая пальто у входа.             – Хорошо, спасибо за все, Олюшка.             – Да что вы, не за что. Звоните, если что. Я очень волнуюсь за Лену. И не забудьте про счет, – еще раз решила напомнить она.             – Конечно, но уж с ним потом разберемся, пусть пока у меня полежит. Ты-то как доберешься?             – Да мне же тут недалеко дойти, – махнула рукой Оля, – до завтра, тетя Лид.             – До завтра, Оль, спасибо ещё раз. Хорошенько, – женщина закрыла за Беловой дверь и вернулась в гостиную, где Маша устроилась на полу и увлеченно что-то рисовала.             Лидия Васильевна поднялась наверх, в спальню, где Лена укладывала спать сына.             – Лен, уснул? – тихонько спросила она.             – Да, спит, – кивнула та, отрешенно поглядывая куда-то в сторону. Лидию Васильевну очень пугало бледное и влажное от слез лицо Лены; глаза потускнели, даже потеряли свой цвет, кажется, от горя, стресса и неполного восстановления после родов она немного осунулась, похудела. Не передать словами, как же страшно видеть своего ребенка таким страдающим и быть не в состоянии помочь ему даже словом, ибо те бесполезны совершенно.             – Дочь, пойдем поужинаем. Я там супчик сварила, твой любимый, – ласково позвала женщина, присев рядом с Леной.             – Нет, я не хочу. Машу надо накормить.             – Да Машеньку я накормлю, а ты? Лен, так нельзя. Ты посмотри на себя в зеркало. Ты со вчерашнего дня ничего не ешь. Тебе восстанавливаться нужно.             – Мам, я, правда, не хочу. Можно, я побуду одна? Пожалуйста…             – Ну ладно, – женщина погладила дочку по плечу и поплелась к двери. – Лена, только пообещай мне, что никаких глупостей ты не совершишь.             – Обещаю… – кивнула девушка безучастно. И только тогда мать бесшумно вышла из спальни.             Ночь снова на подходе, но ни о каком сне не могло быть и речи. Лена вообще не представляла себе больше спокойного сна; и ночь, и день теперь для неё были одинаково страшны. И так хочется сказать себе, что однажды все это закончится, это лишь временное мучение, и тем больнее осознавать, что нечего ждать – впереди пустота...             Забравшись с ногами на кровать, Лена окинула спальню равнодушным взглядом, и тут внимание её остановилось на висящей на спинке стула рубашке. Его рубашке... Он небрежно кинул её, когда искал подходящую, очевидно. Он всегда так делал, ему было не безразлично, как он выглядит, во что он одет. Девушка поднялась с постели и, тихонько прошмыгнув к стулу, подобрала предмет одежды. Шелковая ткань рубашки вобрала в себя его запах, аромат его дорогого одеколона, и создавалось впечатление, что он рядом, что он никуда не уходил от них, что он здесь, в комнате.             – Витя... – слетел с её губ мягкий шепот. Лена рассматривала рубашку так, словно видела её впервые, в руках с нею она снова забралась на постель. Этот родной аромат хотелось вдыхать бесконечно и забыться навсегда. Лена уже перестала обращать внимания на слезы, которые стекали по щекам, оставляя после себя влажные дорожки, она уткнулась лицом в его рубашку и как можно тише заплакала.             Прошли минуты, часы, прежде чем она наконец заснула, так и не расставшись с вещью, а наоборот – покрепче сжимая её в ладонях, как самое дорогое, самое ценное на планете.