Волчонок

Город, оказывается, был совсем рядом. Если бы они с Медведем прошли вчера вперёд ещё пять минут, они бы дошли до него. Старинные дома со стрельчатыми окнами, булыжные мостовые, продуктовые лавки, распространяющие невозможно притягательный запах съестного — всё это лежало перед Францем. В городе происходило какое-то странное движение. Угрюмые молчаливые люди торопливо тащили куда-то мешки, ехали подводы со скарбом, некоторые хозяева забивали поперечными досками ставни своих домов. Франц подумал, что здесь совсем не видно детей. И только эта мысль промелькнула у него в голове, как тут же, рядом с булочной, куда ноги привели его почти неосознанно, он увидел довольно большую группу детей разного пола и возраста. По всей видимости, это были маленькие бродяги. Франц испугался, как их много. Да, в этом городе наверняка на рынке конкуренция на должность «принеси вот тот ящик, а это отнеси туда» огромна. Впрочем, глядя на окружающее, Франц сомневался, а есть ли в этом городе рынок. Дети стояли полукругом. Вперёд выставили самых маленьких. Старшие наоборот — старались стушеваться. Франц остановился и попытался разобраться в происходящем. Через минуту он уже понял, что дети попрошайничают. Вот какая-то женщина вышла из дверей булочной, и ей под ноги кинулась маленькая девочка в кургузом клетчатом пальто, причитая что-то ноющим голосом. Женщина вздохнула, полезла в объёмную сумку, достала оттуда булку и, разломав пополам, протянула половинку девочке. Но ноющий голос девочки только набрал новых оборотов. Вздохнув, тётка сунула в детскую руку и вторую половинку булки. Девочка тут же замолкла, а когда женщина ушла, обе половинки тут же передали назад. Туда, где стояли самые старшие ребята. — У… как тут всё… — с огорчением подумал Франц. Весь его приютский опыт говорил мальчику, что с этими детьми ему лучше не связываться. Памятный Бруно Вальтер и не менее памятный Абеле покажутся милыми ангелочками по сравнению с этой детской толпой. Поэтому Франц начал неслышно пятиться назад и уже собирался юркнуть в ближайший переулок, как тут один из мальчиков обернулся и встретился с ним глазами. С первого взгляда определив, что перед ним не домашний ребёнок, а маленький беглец, парнишка настороженно и одновременно заносчиво прокричал: — Эй, ты! Кто ты и что делаешь на нашем месте? Франц независимо сунул руки в карманы, делая вид, что окрик относится совсем не к нему, и продолжал отходить назад. Он старался не бежать, сознавая, что если он побежит, вся ватага тут же кинется следом и тогда уж ему несдобровать. — Тиль, он уходит! — азартно заметила малышка в клетчатом пальто. — Не уйдёт! — крикнули сразу несколько ребят, и вслед Францу полетели камни и комки раскисшей земли. Ощущать на себе липкие шлепки было неприятно, но не особо больно, но вдруг какой-то довольно тяжёлый камень ударил Франца сбоку по колену. Франц взвыл и запрыгал на одной ноге. — Это что вы тут такое делаете! — внезапно возмутилась какая-то женщина, быстро переходя перекрёсток и приближаясь к булочной. Малолетние бродяжки бросились врассыпную, хохоча и кривляясь, а женщина обняла за плечи Франца:  — Сильно тебе досталось? — Нет, ничего, вот только нога… — Дай-ка я посмотрю, — женщина склонилась к ноге мальчика и потребовала, чтобы он несколько раз согнул и разогнул колено. — Неприятная травма, но не опасная, — в конце концов, сделала она вывод, — у тебя есть платок? Как ни странно, платок у Франца был, это был платок, который когда-то давным-давно, в совсем другой жизни, положила ему в карман пиджачка Фрида. Пиджачок уже стал маловат, а платок так и лежал там, дожидаясь своего часа. Женщина крепко перевязала ногу Франца и посоветовала ему несколько дней поберечь колено и ходить поменьше. — Ты где живёшь, мальчик, — спросила она, — ты из беженцев? Франц кивнул, не вполне понимая, о чём его спрашивают. Женщина вздохнула и, бросив мимолётный взгляд на дверь булочной, сказала: — Пойдём, я тебя провожу. А то как бы эти малолетние хулиганы опять на тебя не напали. Они вышли на узкую, засаженную старыми каштанами улицу и пошли по ней вверх. — Вот как оно получилось, — грустно говорила женщина, — бежали люди от войны, а война их догнала. Ходят слухи, что завтра Инсбрук будет взят. — Кем взят? — не понял Франц. — Что ты, мальчик? — недоумённо уставилась на него провожатая, — итальянскими войсками, конечно! — Ах, итальянскими… — в этом слове Франц не чувствовал никакой угрозы. Ну, итальянскими. Ну и что? Его с детства окружали итальянцы, многие монахини в приюте были итальянками. Зачем от них бежать? Впрочем, свои размышления Франц оставил при себе. Они вышли на небольшую площадь, на которой перед узкой, высокой колокольней и небольшой церковью стоял брезентовый шатёр, похожий на солдатскую палатку, вокруг которого стояли и ходили какие-то странно одетые люди. Прямо перед этой огромной палаткой дымила походная печка, и разносился одуряющий запах гороховой похлебки. Франц почувствовал, что сейчас упадёт. — Ну, всё, мальчик, иди к своим, а я ещё успею за хлебом. Вчера вот поздно пошла — не досталось, — буднично сказала женщина и повернула обратно, а Франц, как под гипнозом, направился прямо к походной печке, возле которой стояла внушительного вида тётка с огромным черпаком. Но где-то по пути небо опрокинулось и подёрнулось серой пеленой. Когда Франц пришёл в себя, он понял, что сидит на мостовой, прямо перед палаткой. Тётка с черпаком трясла его за плечи и спрашивала встревоженным голосом: — Ты чей, парень? Фамилия твоя как? — Нойманн, — ответил Франц, едва шевеля губами. — Нойманн! — крикнула повариха громовым басом в сторону шатра, и мальчик услышал, что там, внутри, несколько голосов повторили, точно эхо: «Нойманн, Нойманн…» — А Нойманны вчера пошли дальше, — звонко крикнул кто-то, и тётка повторила с беспокойством глядя на Франца: — А твои, говорят, уже ушли. Так как мальчик молчал, она неожиданно разозлилась: — Вот который раз уже так! Уходят, а детишек бросают! Как вот можно своё родное бросить, а? Эта женщина наступала на Франца так, словно он был виноват, что какие-то беженцы бросают своих детей. Но у него не было сил ни возражать ей, ни даже задавать вопросы. — Миска твоя где? — спросила вдруг повариха вполне миролюбиво. — У меня нет миски, — прошептал Франц. — Хороши родители! — опять возмутилась тётка, — даже миски ребёнку не оставили! Уж еду тут пока раздают беженцам бесплатно, но несчастную миску пожалеть, это… — Бесплатно? — не веря своему счастью, переспросил Франц. — Пока бесплатно. По крайней мере, сегодня. А уж что завтра будет, сам господь не знает. Горох пока есть, да вот придут итальянцы, может быть, и заберут его весь. Станут они всех вас кормить, жди как же! Она направилась к котлу, взяла большую надщерблённую миску из стопки стоящих тут же, налила два черпака похлёбки, добавила два куска хлеба из-под крышки небольшого котелка и подала это всё Францу. Франц бережно взял еду и стал есть, стараясь не расплескать ни одной капли. Повариха отошла к своему котлу, попутно пригрозив черпаком каким-то мальчишкам. Еда была невероятно вкусной. Франц думал, что никогда в жизни он не ел ничего вкуснее этой гороховой похлёбки и этого самого обычного серого хлеба. Впрочем, один из кусков хлеба он тут же сунул за пазуху для Медведя. Вскоре из шатра вышла худая до прозрачности девочка лет тринадцати и обратилась к нему: — Мальчик, а какие Нойманны твои? Там есть ещё Нойманны, пойдём. Она взяла Франца за руку и поволокла в шатёр. Здесь стоял спёртый запах давно немытых тел и детской мочи. Вдоль стен лежали снопы соломы, на которых были устроены постели для нескольких десятков людей. Девочка указала рукой в угол, где, качая головой, как маятник, сидела древняя старушка с почти белыми глазами, и такой же древний старик в женской пелерине. Франц поймал бесцветный старушечий взгляд и вздрогнул. Бабка недовольно поджала губы и что-то неразборчиво пробормотала. — А, так ты не с ними, — разочарованно протянула девочка, а Франц вышел из шатра и вернулся на своё место. «У меня, оказывается, очень распространённая фамилия», — подумал мальчик. Тётка, видимо, решила опекать Франца. Она подошла через некоторое время, заглянула в его миску и с грубоватой лаской спросила: — Добавки хочешь? — Хочу, если можно, пожалуйста, — прошептал Франц. — А не будет плохо тебе? — с сомнением спросила повариха, — мне не жалко, сегодня тут народу немного осталось, еда есть, но горох… он знаешь, с голодухи не самая лучшая еда. — Нет, не будет плохо, — ответил Франц, не спуская глаз с её черпака. Женщина покачала головой в сомнении, но всё-таки опять наполнила миску до половины. В этот раз Франц есть не стал. Дождавшись, когда повариха на что-то отвлеклась, он встал и юркнул за угол палатки, прижимая тёплую миску к груди. Если в первый раз ему показалось, что идти от кладбища до города совсем недалеко, то сейчас всё было наоборот. Двигаться приходилось очень медленно, чтобы не пролить похлёбку, которая уже начала остывать. Перевязанное платком колено болело, мальчик хромал и больше всего на свете боялся встретить тех же самых маленьких бродяжек, которые обстреляли его камнями. Но ему повезло. Все люди, которые попадались на пути, были заняты только своими делами. Франц сделал вывод, что в городе многие готовятся к бегству. Его это мало интересовало. Все его мысли были сконцентрированы на одной задаче: донести Медведю еду. Когда он, наконец, доковылял до кладбища, в куче листьев на могиле Герды Хаусвальд Медведя не было. Но стоило Францу пару раз его окликнуть, пёс тут же прибежал, весело вертя хвостом, вполне бодрый и здоровый. Франц так и не узнал, что произошло в его отсутствие. Возможно, собаке всё-таки удалось поймать и съесть птицу, а может быть, Медведю просто надо было отдохнуть. Пёс в одно мгновение опустошил миску и проглотил кусок хлеба, благодарно глядя Францу в глаза, как будто хотел сказать: «Да, это очень всё вкусно, но нет ли у тебя, хозяин, ещё?» — Всё, Медведь, больше нет, — мальчик улыбнулся и потрепал собаку по загривку, — давай полежим, устал я что-то. Они снова забрались в листья, но Медведь не хотел больше спать, беспокойно вертелся и постоянно порывался куда-то идти. Франц прижимал его морду к себе, и пёс тихонько вздыхал. А потом Франц заснул и проснулся только ночью. Со стороны города доносились странные звуки. Как будто там работал большой кузнечный молот. Франц высунул голову из листьев и увидел на горизонте отсветы нескольких пожаров. «Вот, оказывается, что означает «город будет взят», — догадался он, — хорошо, что мы с Медведем здесь». Проснувшись утром ещё до рассвета от холода, Франц строго приказал Медведю, кивнув на свои небогатые пожитки: — Оставайся здесь, охраняй! А сам побежал уже знакомой дорогой к площади, где стоял шатёр для беженцев. Но тут его ждало огромное разочарование. Шатра больше не было! На его месте виднелись только чёрные пятна золы, чьи-то обгоревшие пожитки и перевёрнутый котёл, в котором вчера варилась такая аппетитная похлёбка. Беженцы ушли. Ушла грубая, но добрая повариха. Зато недалеко, при неверном свете разгорающегося осеннего восхода спали в тёплых спальных мешках какие-то военные в незнакомой форме. Некоторые из них, видимо, были часовыми, но и они спали, прислонившись к стене церкви. Рядом с одним из них, совсем на вид мальчишкой, лежала винтовка. Если бы Франц захотел, он бы мог без всяких препятствий эту винтовку взять и уйти незамеченным. Но мальчика не интересовало оружие, он искал еду. В этот день поиски были безрезультатными. Итальянцы вели себя в городе совсем не так, как в Триесте. Некоторые доски, которыми горожане вчера старательно забивали свои ставни, были оторваны, и Франц видел, как солдаты с весёлым хохотом тащат из окон всё, что находится внутри — какие-то огромные перины, настенные часы, занавески и даже детские колыбели. Булочная, рядом с которой его вчера обстреляли камнями, сегодня была закрыта. Горожан на улицах почти не было. Солдаты не обращали на Франца никакого внимания. Он, как невидимка, бродил среди развороченного муравейника — старого почтенного города, который, казалось, никак не ожидал такого поворота событий. К вечеру, отчаявшись добыть хоть что-то из еды, Франц захромал обратно на кладбище. Он чувствовал себя вдвойне несчастным ещё и потому, что ничего не нёс Медведю и очень надеялся, что собака смогла позаботиться о себе сама. Так, видимо, и было. Медведь встретил Франца радостно, облизал ему лицо, поставив лапы на плечи, и не было заметно, что пёс голоден или разочарован тем, что маленький хозяин сегодня не будет его кормить.