Волчонок

Вена! Красавица, город счастья, город вальса, город любви. Всю ночь в поезде Каспер вспоминал прошлые поездки в столицу, как чудесный сон. Весеннее цветение садов и парков, заросли сирени над зеркальной гладью реки, милую фигурку Сандры, склонившуюся на носу лодки, рыжеватый локон, подсвеченный заходящим солнцем. Да, не так он планировал приехать к невесте. Все прошлые планы были перечёркнуты. Война, которая принесла Австрии позорное перемирие, бушующая по всей планете испанка, полная неопределённость впереди… Ни на секунду не сомкнув глаз в поезде, Каспер представлял себе, как раньше он приезжал в этот величественный, нарядный и весёлый город, сначала с родителями, потом один. Перед глазами вставали светлые, богатые кондитерские, похожие на бонбоньерки, весёлые походы с друзьями по венским пивным, и, конечно же, бал в венской опере — единственный бал, на который он попал как выпускник высшей военной реальной школы. На этом балу он впервые встретил Сандру, тогда ещё робкую гимназистку старших классов. Каспер тогда собирался поступать в военную академию, все его разговоры вертелись вокруг этого предмета. Теперь он понимал, как скучны, наверное, были девушке его излияния, какой смешной казалась его напускная бравада. Это был совсем другой мир, другая, уходящая эпоха. Только они тогда ещё не знали, что эпоха уходит, уходит праздничное, парадное время, чтобы не вернуться никогда. В последний свой приезд к Сандре в отпуск Каспер увидел Вену совсем другой. Война наложила свой отпечаток на прекрасное лицо города. Но всё так же цвела весна, и дорожки в центральном парке были всё так же чисто выметены. Разве что нарядной публики стало в разы меньше, возле магазинов появились очереди, а некоторые магазины вообще закрылись. Сандра побледнела, вытянулась, стала намного серьёзней. В её детских глазах уже не плясали озорные искорки. Свои мягкие локоны она стала убирать в высокую причёску. Но и такой он её любил, любил, пожалуй, ещё больше, чем раньше. В первый месяц лета её письма к нему на фронт приходили практически ежедневно. Иногда после передислокации письмо запаздывало, но через несколько дней он получал сразу несколько, и это было счастье. Хотя ничего особенного не было в этих письмах, кроме рассказов об обычном тыловом быте большого города, приветов от родителей и робких слов любви, которые она приписывала к письму, обычно, в самом конце. Ради этих слов, которые помогали ему сохранять бодрость духа в самых тяжёлых ситуациях, Каспер и ждал писем Сандры. С молодым эгоизмом он торопливо просматривал первую страничку, где крупным, аккуратным, ещё детским почерком описывались трудности добывания дров, болезни родных и скудость стола, и впивался глазами в эти последние строчки, перечитывая их по несколько десятков раз. Сам Каспер писал невесте очень нерегулярно, скупо, во-первых, потому что писать было действительно некогда, во-вторых, потому что не мастак он был писать письма. «Вот приеду — тогда всё-всё ей скажу», — думал Каспер, заканчивая очередное коротенькое письмецо приветом родителям Сандры. Она всё понимала и не обижалась. Каспер удивлялся, как так получилось, что эта чужая девушка, выросшая совсем в другой обстановке, моложе его, не имеющая практически никакого жизненного опыта, может так хорошо его понять. Юноше не приходило в голову, что то, что он принимает за понимание, является просто обычной девичьей вежливостью слегка приправленной расчётом. В сентябре в письмах Сандры появилась тревога, которую он не сразу заметил. Девушка описывала болезни и смерти своих знакомых и подруг по гимназии. Таких случаев становилось всё больше. В одном из писем промелькнула фраза о том, что теперь на похоронах она бывает чаще, чем на прогулках. Поначалу Каспер всё списывал на обычную девичью впечатлительность, тем более в газетах ни о какой эпидемии ничего не писалось. Воюющая страна не могла себе позволить раскрыть настоящие цифры смертности от новой болезни. Если на фронт и проникали какие-то сведения, то только о случаях обычных простуд, тифа и сифилиса, которые в последнее время что-то участились. Говорили, что где-то там, в Испании массовый мор, но это же там, не у нас… Испания, которая в войне не принимала участия, цифры не умалчивала. Да и как умолчать, если новым гриппом заболел даже король Альфонс! Правда хлынула на фронт с началом осени. Если в окружении Каспера все пока что были здоровы, то письма из дома вызывали настороженность. Отец писал о многочисленных случаях испанки среди сотрудников полиции и членов их семей. Да и товарищи по службе получали такие же тревожные вести из дома. Каспер понял, что правительство масштабы эпидемии умалчивает, и начал очень беспокоиться за своих близких, которые жили в Вене. Особенно за Сандру. Она вспоминалась ему такой хрупкой и беспомощной перед жизненными вызовами. Большой город потенциально являлся рассадником болезни из-за скученности, в которой проживали его жители. Если уж в Инсбруке с его чистым воздухом и небольшими домами так много заболевших, что же говорить о столице! В некоторых письмах на фронт описывались страшные муки, в которых умирали заболевшие испанкой. Это были не только ломота в костях, жар, насморк, кашель и боль в горле, это было общее разрушение всего тела, когда из глаз и носа текла кровь, начиналось кровохарканье, конечности отекали, а кожу покрывала страшная сыпь. У некоторых умирающих чернели руки, ноги и лицо так, как будто белые люди внезапно превращались в негров, некоторые начинали непроизвольно дёргаться и кричать. Но окончательно убедила Каспера в серьёзности эпидемии начатая с сентября на фронте раздача аспирина. Каждому солдату рекомендовалось принимать в день по тридцать грамм. Эта доза удивляла и пугала. Раньше при простудах назначалось не более пяти грамм. Ходили слухи, что некоторые военные — здоровые, сильные люди — умирали от передозировки аспирина. Поэтому Каспер свой аспирин складывал в коробку из-под сигар, на всякий случай, и принимать его не торопился. А вскоре с ухудшением дел на фронте раздачу аспирина прекратили. Тогда уже солдаты нашли свои методы профилактики новой заразы, например вдыхание хлора под контролем товарищей. От нескольких вдохов здоровый человек умереть не мог, особенно если двое друзей стоят рядом и следят за его состоянием. А вот вирус хлор, по слухам, уничтожал. Сам Каспер подобными действиями не занимался в силу природного убеждения в собственной неуязвимости. Это качество, ошибочно принимаемое некоторыми за бесстрашие, не раз помогало ему на фронте. К октябрю письма от Сандры перестали приходить. Поначалу Каспер ещё надеялся получить сразу целую пачку. Дело было в том, что линия фронта, которая ранее сохранялась неизменной целыми месяцами, начала активно меняться. Но его надежды не оправдались. И вот теперь он ехал в Вену, чтобы, наконец, встретиться с любимой и, по возможности, увезти её в Инсбрук, где опасность не так велика. Каспер предполагал, что девушка не захочет бросать в столице родителей и, хоть и без большого удовольствия, но приучал себя к мысли, что их придётся забрать с собой. Он слабо представлял себе, как будет общаться его отец — полицейский следователь, человек практичный и можно сказать, циничный, с отцом Сандры — театральным импресарио. Попытка представить их встречу каждый раз вызывала у него насмешливую улыбку. «Ничего, уж как-нибудь найдут общий язык. Только бы все были здоровы», — думал юноша. В Вене у Каспера жили ещё дядя Марк — брат отца и сестра Берта — студентка философского факультета Венского университета, которая квартировала у дядюшки. За них он беспокоился гораздо меньше. Уж Берта-то всегда сможет справиться с трудностями, в какие переделки только она не попадала в детстве. Даже он, Каспер, не может похвастаться такими рискованными приключениями. Чего стоит, например, тот случай, когда Берта, будучи двенадцатилетней школьницей, вместе с подругой отправилась ночью в лес с целью поимки сбежавшей преступницы — знаменитой на всю страну «инсбрукской волчицы». Кто знает, чем бы закончилась выходка глупых девчонок, если бы им на выручку не поспешил отец — инспектор Дитрих. Уж Берта с гриппом точно справится. Поезд дёрнулся и остановился. Выглянув в окно, Каспер увидел не знакомый перрон венского вокзала, а какой-то полустанок с одинокой будкой обходчика, слабо чернеющей на фоне предрассветного неба.  — Что случилось? — раздались отовсюду голоса пассажиров.  — Всё, приехали! — закричал из начала вагона проводник, — карантин! Дальше поезда не ходят. Чертыхнувшись, Каспер схватил свой вещмешок и поспешил к выходу. Ночью, видимо, прошёл дождь. Под ногами хлюпала вязкая грязь. До города было ещё далековато.  — «Что за глупости», — злился Каспер, — «какая разница, войдём мы в город пешком или въедем на поезде, как будто от этого количество больных испанкой уменьшится». Толпа попутчиков, которая поначалу двигалась в одном с ним направлении, постепенно редела. Может быть, он взял слишком большой темп. Вскоре Каспер остался на дороге один. В лицо холодный резкий ветер швырял то ли дождь, то ли снег. Навстречу не попалось ни единого человека, только одинокая мокрая ворона сидела на придорожном дереве, слегка опустив свои блестящие крылья, как будто взгрустнувшая монахиня. От всего окружающего пейзажа веяло зловещей безнадёжностью. Первые строения города показались только к полудню. Между нахохлившимися одноэтажными домиками, из труб которых кое-где шёл дым, Каспер увидел посередине дороги какую-то непонятную процессию. Прибавив шагу, он вскоре смог рассмотреть множество повозок, следующих шагом одна за другой ему навстречу. Когда до непонятной процессии оставалось не более полусотни шагов, он вдруг с неприятным удивлением увидел, что все повозки заполнены гробами. Гробы были поставлены один на другой. И было их здесь не меньше нескольких сотен.  — Что произошло? — спросил Каспер, поравнявшись с возницей, — был пожар?  — Да какой пожар, — сплюнул в сторону пожилой мужчина, — эпидемия, чтоб её…  — Но неужели каждый день умирает так много народу? — ужаснулся Каспер.  — Нет, — равнодушно ответил возница, это за несколько дней. Гробов не было. Вот сегодня вывозим на новое кладбище. Эта странная похоронная процессия, рядом с которой не было ни близких, ни священника, потрясла Каспера. Что же происходит в городе? Хотя он и так шёл быстро, Каспер ещё прибавил шагу. Улицы, которые ранее были так красивы и нарядны, сейчас выглядели заброшенными. Кое-где попадались открытые магазины, и возле них уже не было очередей. Пробежит одинокая кухарка с корзинкой — и снова безлюдье. Вдоль мостовых ветер гнал какие-то обрывки и ошмётки бумаги. Рядом с фонтаном старый дворник в дождевике безнадёжно пытался собрать мусор, накалывая бумажки на палку с острым штырём. Свернув на улицу, где жила, в одном из богатых трёхэтажных домов, Сандра, Каспер увидел, что большой модный магазин дамской одежды сейчас переоборудован под госпиталь. На выходе двое прыщавых санитаров курили одну на двоих папиросу, а внутри горели яркие лампы, несмотря на дневное время. Вдруг впереди Каспер увидел какого-то седого старичка, который торопился в булочную, шаркая домашними туфлями. Что-то в его фигуре показалось Касперу знакомым, хотя он мог бы поклясться, что никогда раньше не видел этого человека. Прибавив шагу, он поравнялся с этим прохожим, и земля покачнулась у него под ногами. Перед ним стоял отец Сандры. Каспер ни за что бы не поверил раньше, что человек может так измениться. Ещё не старый, солидный мужчина, брюнет с проседью, всегда с иголочки одетый, весёлый и остроумный, отец Сандры, хоть и не вызывал у Каспера большого уважения, но всё-таки был ему симпатичен. Было заметно, что у этого человека много жизненных планов, неплохое состояние и, безусловно, отличное здоровье. Сейчас же перед ним стоял глубокий старик с полностью седой головой, глубокими морщинами вокруг рта, запавшими щеками, в неряшливой домашней одежде.  — А, это ты, мальчик… — пробормотал старик, хватая Каспера за рукав и вглядываясь в его лицо покрасневшими глазами, — ты не иди в наш дом, там опасно! Ты можешь заразиться!  — Где Сандра? — резко спросил Каспер, вырывая свою руку из его пальцев, — идите, скорее собирайтесь, я вас заберу!  — А Сандра умерла две недели назад, — ответил старик будничным тоном, — мы с женой тоже болели, но выжили. А она нет. Эта болезнь косит молодых чаще, чем стариков, так что ты шёл бы отсюда, парень.