Из дневника Ингрид Лауэр
Мне кажется, что я сплю. До последнего мы верили, что Инсбрук — столица северного Тироля — сдан итальянским войскам не будет. И что же я вижу сейчас? Я вижу, как итальянский солдат прогуливается по площади прямо под моими окнами, как у себя дома! Иногда я завидую своему сыну и его товарищам, которые по малолетству просто не понимают происходящего. Не чувствуют глубину нашего падения, нашего позора. Нервы у меня совсем расшатаны. Сегодня я была на кладбище. Неделю назад схоронили бедного господина Шойбле. К его счастью, старик успел умереть вовремя и не увидел разграбления итальянцами своего маленького магазинчика. Я в тот день была в гимназии, хотя занятий уже не было, и не смогла присутствовать на похоронах. Сегодня зашла на могилу к старику, а заодно, как всегда, завернула на могилку к Герде. Не знаю, почему, но, бывая на городском кладбище, я всегда захожу к ней. Часто мне думалось в последние годы, что надо бы объявить складчину и поставить хоть недорогой памятник, но малышка прожила так мало, и знало её так мало народу, что собрать денег не получалось. Потом я думала, что надо бы обновить хотя бы табличку… Как много моих добрых намерений осталось неосуществлёнными! Не из-за внешних обстоятельств, как легко было бы всё объяснять именно ими! Нет, я должна быть честной сама с собой — только от моей недостаточной настойчивости, из-за моего эгоизма. Так вот о состоянии моих нервов: недалеко от могилки бедной Герды я почувствовала направленный мне в спину чей-то упорный взгляд. Я не могу объяснить, где находилось существо, этот взгляд направляющее. Возможно, никакого существа и не было. Но я застыла на месте, скованная страхом. Сейчас я думаю, что там кто-то всё-таки был. Потому что рядом с могилой лежала большая куча палой листвы так, как будто бы в этих листьях кто-то ночевал. Но потом… Я и сейчас вздрагиваю, когда вспоминаю этот момент: прямо на меня бросилось огромное лохматое чудовище! Прямо на меня! Я бросилась бежать и бежала до самого дома. Что это было — плод моего расстроенного воображения или живой зверь, например, большая собака? Я не знаю. Но что я знаю точно — никогда я больше не пойду так поздно на кладбище в одиночестве. Дождь, прошедший над местностью прошлой ночью, давно утихомирился, но тяжёлые свинцово-серые тучи и не думали уходить. Они висели над городом мрачными столпами, глядя вниз с невообразимой высоты. А сам город приходил в себя. На ветках деревьев и на электрических проводах уныло поблёскивали капельки дождя. Железнодорожная насыпь оказалась частично размыта — потоки воды обнажили камни, ещё не успевшие покрыться частицами угольной пыли. Вдалеке послышался гул локомотива, и из тумана медленно выполз железнодорожный состав. Город был совсем рядом, и машинист вскоре сбавил скорость. Теперь огромная металлическая змея медленно тянулась по рельсам, словно просыпаясь после долгого сна. День только начинался, но из-за туч казалось, что ещё кромешная тьма. Дверь одного из товарных вагонов открылась, и в дверях показался тёмный силуэт. «Пассажир» осторожно огляделся, и, видимо, увидев вдалеке обходчика, спрыгнул. Его поездка на этом закончилась. Дальше ему предстояло самое трудное: спуститься с насыпи и не упасть. Он шёл осторожно, но всё же подскользнулся и покатился вниз, прокричав что-то бессвязное. Всю дорогу Каспер трясся от холода и просто ждал, когда уже, наконец, превратится в ледышку. Куртка Себастьяна была достаточно тёплой, но когда сидишь несколько часов без движения, по-любому замёрзнешь. Ноги у него как будто застыли, он уже не чувствовал своих замёрзших стоп. — Девочка со спичками прямо, — вздыхал парень, разминая свои побелевшие от мороза пальцы. Ему казалось, он снова видит горы, снова видит безмятежную водную гладь Изонцо, и вдруг воды реки резко становятся ярко-красными от крови. Снова в нос бил невыносимый запах гари, а в ушах эхом отдавались стоны раненых и крики командиров. Картинка менялась резко, и теперь Каспер, без сил закрыв глаза, видел синюшные лица умирающих от испанки солдат, чувствовал резкий запах хлора и инстинктивно начинал кашлять. Ему казалось, пары ядовитого газа разъедают ему лёгкие. Поезд замедлил ход, и Каспер почувствовал, словно кто-то вдохнул в него новые свежие силы. Каким-то наитием он почувствовал, что в городе ему лучше не показываться. Ещё никогда шестое чувство его не подводило. Он вскочил, забыв про холод, и, подойдя к двери, осторожно открыл её и огляделся. Стояла кромешная тьма, и вдалеке парень смог разглядеть знакомые очертания. Если его не подводит память, до Инсбрука отсюда час ходьбы… Отряхнувшись, парень поспешил к усыпанной листьями дороге, откуда поспешил вперёд. Он шёл, безошибочно ориентируясь в пространстве, и вскоре увидел перед собой заветный указатель — «Инсбрук». Обрадовавшись, Каспер перехватил рюкзак, и уже перешёл на бег, но вскоре резко затормозил и сделал несколько шагов назад. Случилось то, чего он и ждал, и боялся: он разглядел вдалеке до боли знакомое знамя зелёно-бело-красного цвета. Не веря своим глазам, он решил подкрасться поближе. Последние остатки надежды развеялись, когда он подошёл достаточно близко, чтобы разглядеть несколько фигур в шинелях. Это были итальянцы. Инсбрук пал без единого выстрела.***
Следующие несколько дней слились для Франца в сплошную серую ленту холода и отчаяния. Он с трудом мог вспомнить, где был и что делал в течение дня. Все чувства были приглушены одним-единственным чувством — голодом. На третий-четвёртый день после прихода итальянцев на кладбище стали появляться люди. Но они не приносили никакой еды. Однажды, когда уже темнело, прямо на могилку Герды пришла какая-то бледная дама с букетиком тощих поздних хризантем. Франц никак не ожидал появления кого-то вблизи этой заброшенной могилы, и едва успел спрятаться за ближайшим памятником. Даму напугал Медведь, который с самыми добрыми намерениями бросился к ней навстречу знакомиться. Дамочка так неслась от собаки к выходу, неприлично задирая юбки и перескакивая через могилы, что Франц даже рассмеялся, несмотря на своё незавидное положение. В какой-то день его покормили супом итальянские солдаты, когда он обратился к ним на их родном языке, спрашивая работу. Здоровые крепкие парни долго хохотали, когда им предложил свои услуги худой, вконец обносившийся, грязный мальчик, внешне похожий на призрака. Когда он пришёл на то же место на следующий день, солдат на улице уже не было. Они заняли большое солидное здание городской мужской гимназии и выставили у входа часового. А часовой на робкие попытки Франца обратиться к нему по-итальянски только сдвигал брови и выставлял вперёд винтовку. От холода у Франца потрескались пальцы рук и ног, и в трещины въелась грязь, что доставляло ему постоянные мучения. Спал он очень плохо, урывками и, в конце концов, перестал отличать вечер от утра. Потом настал такой момент, когда голод ушёл, осталась только усталость и равнодушие. Он остановился на какой-то улице, под мелким дождём и лёг прямо на тротуар, чувствуя, что дальше идти просто не может. Но через пару минут появился какой-то солидный господин с выпирающим брюшком, с тонкой тростью и стал больно тыкать его концом этой трости в бок, бормоча ругательства в адрес обнаглевших бродяг. Со стоном Франц поднялся и побрёл обратно на кладбище к могиле Герды Хаусвальд, решив больше оттуда никуда не уходить. Наверное, у него уже давно был жар, но мальчик не осознавал это. Его ноги тряслись от слабости, но ещё несли тело знакомой дорогой. Медведь наоборот — отдохнул и как будто даже поправился. Франц думал, что он, скорей всего, нашёл где-то убежище впавших в спячку летучих мышей. Когда-то одну такую задушенную мышь, со страшными огромными крыльями, которые волочились, как торчащие чёрные тряпки, Медведь приносил и Францу. Но каким бы ни было сильным чувство голода, мальчик всё же от «угощения» отказался. Перед глазами у Франца плыли радужные круги. Он чувствовал, что всё ещё идёт, но уже не сознавал, где именно находится. И вдруг… Франц осознал, что стоит на самой верхней площадке кладбищенской колокольни. Мальчик совершенно не понимал, как он там оказался. Несколькими днями раньше, он уже был рядом с этой заброшенной колокольней, но тогда железная дверь на ведущую вверх лестницу была закрыта на огромный ржавый навесной замок. «Кто открыл её? Почему я здесь?» — Франц беспомощно оглянулся и увидел, что перила на верхней площадке совсем проржавели, и часть их свалилась вниз. Край кирпичного балкончика тоже частично обрушился, да и сам балкончик опасно прогибался под ногами. Видимо, старые деревянные сваи прогнили и доживали последние дни. Франц стоял на самом краю. И тут он подумал, что оказался здесь совсем не напрасно. Стоило сделать один шаг — и все его проблемы решатся. Вряд ли он выживет, если упадёт с такой высоты вниз на камни ближайших могил. Это казалось таким простым и таким притягательным выходом, что мальчик удивился, почему ему ничего такого не пришло в голову раньше. Слабо шевельнулась в голове мысль: «А как же Медведь?» Но Франц понимал, что Медведь прекрасно без него обходится, хоть и продолжает радоваться при его появлении. Глубоко вздохнув, Франц уже занёс ногу, чтобы шагнуть за край балкончика, и вдруг услышал позади себя тонкий свист, и кто-то изо всех сил дёрнул его за руку в сторону двери на лестницу. Франц упал, больно ударившись о косяк двери, и заплакал от бессилия и разочарования. Ещё бы одна секунда — и всё бы было кончено. Рядом с ним раздались какие-то звуки, напоминающие те, которые иногда издают голуби. В дверях стоял и смотрел на него с интересом какой-то мальчишка, немного выше его ростом, худой, бледный и явно умственно отсталый. Рот у парнишки был слегка приоткрыт, светлые глаза смотрели абсолютно бесхитростно, розовые уши торчали из-под большой, не по размеру, фуражки. Мальчик что-то пытался сказать, но дикция у него была настольно невнятной, что Франц ничего не мог понять. В конце концов, спаситель насильно поднял Франца на ноги и настойчиво поманил за собой. Минута решимости прошла. Франц молча потащился за дурачком вниз по лестнице. Ему было всё равно. Его провожатый уверенно спустился на первый этаж, но вместо того, чтобы выйти на кладбище, повернулся и нырнул под лестницу. И Франц увидел, догнав его, что лестница идёт дальше, ниже уровня земли. Они спускались наощупь, в полной темноте. Франц был настолько удивлён, что тоскливая пелена безразличия к собственной судьбе, наброшенная на него крайней усталостью и голодом, слетела. Он снова на время смог чувствовать и понимать происходящее. Спускаясь по лестнице всё ниже и ниже, Франц всё больше удивлялся. Куда его ведёт этот чудной парень? Ступеньки кончились. Теперь они шли по ровной поверхности куда-то вправо. Вот впереди показалось слабое свечение. Вскоре Франц увидел, что они находятся в просторном подземном помещении с арочными сводами. Здесь было тепло, но душно. В стене — это было чудо — горел камин! Неярко горели свечи, прилепленные к выступам стен. В противоположном от входа конце помещения стояли и сидели на кучах ветоши какие-то люди. И вдруг, присмотревшись, Франц увидел, что это его давние знакомые — компания маленьких бродяг, которых он видел у булочной в свой первый день пребывания в Инсбруке. Впрочем, не все они были маленькими. Нескольким мальчишкам было на вид по 14-15 лет. Но остальные были совсем ещё мелюзга. Двое или трое лежали на своих самодельных постелях и явно были нездоровы. Одна девочка с деловым видом ковыряла длинной кочергой в камине. — Кого ты привёл, Клаус? — спросил один из старших мальчиков вполне доброжелательно. Все обернулись и уставились на Франца. Франц вжал голову в плечи. Он понимал, что бежать по тёмной лестнице вверх он сейчас не сможет, он едва стоял на ногах. Второй мальчишка, кажется, узнал Франца, и крикнул издевательски: — Да это же тот придурок, который хотел занять наше место у булочной! Зачем ты притащил его сюда, идиот? Тем более он, кажется, заразный. У нас и так есть больные. Они не могут работать, а есть хотят! — Подожди, Тиль, — снова вмешался первый мальчик, — пусть он сам расскажет, зачем он к нам пришёл, и сколько можно тебе говорить: мы не обижаем Клауса! Клаус нам приносит больше денег, чем все остальные вместе взятые. Давай, рассказывай! Франц оглядел внимательные, любопытные, равнодушные, улыбающиеся и серьёзные лица. Потом выдохнул: — Я не знаю, что говорить. — Э, да тебе, друг, совсем плохо, — первый мальчик подошёл к Францу и, наклонившись, заглянул ему в лицо, — ну для начала скажи, как зовут тебя. Я вот — Бруно, а он — Тиль. Франц нервно хихикнул, услышав имя Бруно. В первую секунду ему хотелось спросить нового знакомого, уж не Вальтер ли его фамилия, но он, конечно, не стал этого делать. К тому же этот Бруно был разительно не похож на Бруно Вальтера из сиротского приюта в Триесте. Этот Бруно был высокий, серьёзный мальчик лет четырнадцати, с чистым открытым лицом и ясными карими глазами. Такому мальчику сидеть бы за школьной партой и радовать родителей, а не проводить время в сомнительной компании малолетних бродяжек в каком-то подземном убежище. А Бруно, между тем, продолжал: — Так как привёл тебя Клаус, мы не можем выгнать тебя. Мы дадим тебе поесть, а потом проведём голосование. Если все проголосуют, чтобы ты остался, то ты останешься. Но сначала скажи, как тебя зовут и откуда ты пришёл? — Меня зовут Франц. Я из Триеста, — Франц говорил тихо и безнадёжно. Он не верил, что эти бродяжки, которые бросали в него камнями (до сих пор у него болела нога) станут его кормить. Да и откуда у них самих лишняя еда? Наверняка они над ним опять издеваются. Правда, когда он с ними столкнулся в первый раз, с ними не было Бруно… Бруно ему понравился с первого взгляда. Но жизнь уже научила Франца никому не верить. — Иди, садись к очагу, — явно разыгрывая роль гостеприимного хозяина, пригласил его Бруно, — Эльза, у тебя там готово? — Да, — тоненько ответила девочка с кочергой. Бруно провел Франца прямо к огню и усадил на грязную диванную подушку, из которой в разные стороны торчал конский волос. В камине гудел огонь. Девочка осторожно выгребала из угольков печёную картошку. На треноге висел внушительного размера котёл с травяным чаем. — Держи-ка! — Бруно бросил горячую картофелину Францу, но тот не смог её поймать, и картофелина упала на каменный пол и откатилась в сторону. Там её сразу поймал какой-то маленький мальчик и стал чистить, перекидывая с руки в руку и дуя на пальцы. Франц не жалел, что картофелина упала. Он совсем не хотел теперь есть. От тепла его разморило, и он опять стал плохо осознавать происходящее. — Да, плохо тебе совсем, — задумчиво пробормотал Бруно, — что же ты, Клаус, притащил сюда такого больного парня? А если он помрёт тут, а? Опять тащить надо будет его наверх и на чужую могилу подкидывать. Ну что ты бормочешь, несчастье ты наше. Интонации речи Бруно, обращенной к Клаусу, были, скорее, ласковые, чем осуждающие. Несмотря на своё состояние, Франц, слыша их, удивлялся, почему Бруно так благоволит к этому дурачку? Почему говорит, что Клаус приносит больше денег, чем все вместе взятые? Они все попрошайки? Клаусу, как дурачку, больше подают? Перед его носом внезапно появилась большая кружка с горячим травяным отваром. Франц выпил её с жадностью и тут же сполз на пол. Он спал. Никакие крики ребят вокруг, ни торопливый обыск его одежды, во время которого новые товарищи пытались найти что-то полезное и интересное, ничего не могло его разбудить. Впервые за много дней он не испытывал холода.